Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






ЛЕНИНГРАД В МАРТЕ 1941 ГОДА




 

Cadran solaire[3]на Меншиковом доме.

Подняв волну, проходит пароход.

О, есть ли что на свете мне знакомей,

Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!

Как щелочка, чернеет переулок.

Садятся воробьи на провода.

У наизусть затверженных прогулок

Соленый привкус – тоже не беда.

 

1941

 

КЛЯТВА

 

И та, что сегодня прощается с милым, —

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит!

 

Июль 1941, Ленинград

 

* * *

 

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идет выручать Ленинград?

Не шумите вокруг – он дышит,

Он живой еще, он все слышит:

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его стонут во сне,

Как из недр его вопли: «Хлеба!»

До седьмого доходят неба…

Но безжалостна эта твердь.

И глядит из всех окон – смерть.

И стоит везде на часах

И уйти не пускает страх.

 

28 сентября 1941, Самолет

 

МУЖЕСТВО

 

Мы знаем, чт? ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова, —

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

 

23 февраля 1942, Ташкент

 

* * *

 

Щели в саду вырыты,

Не горят огни.

Питерские сироты,

Детоньки мои!

Под землей не дышится,

Боль сверлит висок,

Сквозь бомбежку слышится

Детский голосок.

 

23 апреля 1942, Ташкент

 

* * *

 

Постучись кулачком – я открою.

Я тебе открывала всегда.

Я теперь за высокой горою,

За пустыней, за ветром и зноем,

Но тебя не предам никогда…

Твоего я не слышала стона,

Хлеба ты у меня не просил.

Принеси же мне ветку клена

Или просто травинок зеленых,

Как ты прошлой весной приносил.

Принеси же мне горсточку чистой,

Нашей невской студеной воды,

И с головки твоей золотистой

Я кровавые смою следы.

 

23 апреля 1942, Ташкент

 

* * *

 

В.Г.

 

Глаз не свожу с горизонта,

Где мятели пляшут чардаш…

Между нами, друг мой, три фронта:

Наш и вражий и снова наш.

Я боялась такой разлуки

Больше смерти, позора, тюрьмы.

Я молилась, чтоб смертной муки

Удостоились вместе мы.

 

1942, Ташкент

 

* * *

 

Какая есть. Желаю вам другую

Получше. Больше счастьем не торгую,

Как шарлатаны и оптовики…

Пока вы мирно отдыхали в Сочи,

Ко мне уже ползли такие ночи,

И я такие слышала звонки!

 

Не знатной путешественницей в кресле

Я выслушала каторжные песни,

А способом узнала их иным…

Над Азией – весенние туманы,

И яркие до ужаса тюльпаны

 

Ковром заткали много сотен миль.

О, что мне делать с этой чистотою,

Что делать с неподкупностью простою?

О, что мне делать с этими людьми!

Мне зрительницей быть не удавалось,

И почему-то я всегда вклинялась

 

В запретнейшие зоны естества.

Целительница нежного недуга,

Чужих мужей вернейшая подруга

И многих – безутешная вдова.

Седой венец достался мне не даром,

И щеки, опаленные пожаром,

 

Уже людей пугают смуглотой.

Но близится конец моей гордыне,

Как той, другой – страдалице Марине, —

Придется мне напиться пустотой.

И ты придешь под черной епанчою,

С зеленоватой страшною свечою,

 

И не откроешь предо мной лица…

Но мне не долго мучиться загадкой:

Чья там рука под белою перчаткой

И кто прислал ночного пришлеца?

 

23-24 июня 1942, Ташкент

 

ПУШКИН

 

Кто знает, что такое слава!

Какой ценой купил он право,

Возможность или благодать

Над всем так мудро и лукаво

Шутить, таинственно молчать

И ногу ножкой называть?…

 

7 марта 1943, Ташкент

 

* * *

 

Как в трапезной – скамейки, стол, окно

С огромною серебряной луною.

Мы кофе пьем и черное вино,

Мы музыкою бредим…

Все равно…

И зацветает ветка над стеною.

В изгнаньи сладость острая была,

Неповторимая, пожалуй, сладость.

Бессмертных роз, сухого винограда

Нам родина пристанище дала.

 

1943

 

ХОЗЯЙКА

 

Е. С. Булгаковой

 

В этой горнице колдунья

До меня жила одна:

Тень ее еще видна

Накануне новолунья,

Тень ее еще стоит

У высокого порога,

И уклончиво и строго

На меня она глядит.

Я сама не из таких,

Кто чужим подвластен чарам,

Я сама… Но, впрочем, даром

Тайн не выдаю своих.

 

5 августа 1943, Ташкент

 

* * *

 

Как будто страшной песенки

Веселенький припев —

Идет по шаткой лесенке,

Разлуку одолев.

Не я к нему, а он ко мне —

И голуби в окне…

И двор в плюще, и ты в плаще

По слову моему.

Не он ко мне, а я к нему —

во тьму,

во тьму,

во тьму.

 

16 октября 1943, Ташкент

 

* * *

 

А в книгах я последнюю страницу

Всегда любила больше всех других, —

Когда уже совсем неинтересны

Герой и героиня, и прошло

Так много лет, что никого не жалко,

И, кажется, сам автор

Уже начало повести забыл,

И даже «вечность поседела»,

Как сказано в одной прекрасной книге.

Но вот сейчас, сейчас

Все кончится, и автор снова будет

Бесповоротно одинок, а он

Еще старается быть остроумным

Или язвит – прости его господь! —

Прилаживая пышную концовку,

Такую, например:

…И только в двух домах

В том городе (название неясно)

Остался профиль (кем-то обведенный

На белоснежной извести стены),

Не женский, не мужской, но полный тайны.

И, говорят, когда лучи луны —

Зеленой, низкой, среднеазиатской —

По этим стенам в полночь пробегают,

В особенности в новогодний вечер,

То слышится какой-то легкий звук,

Причем одни его считают плачем,

Другие разбирают в нем слова.

Но это чудо всем поднадоело,

Приезжих мало, местные привыкли,

И говорят, в одном из тех домов

Уже ковром закрыт проклятый профиль.

 

25 ноября 1943, Ташкент

 

ПОБЕДИТЕЛЯМ

 

Сзади Нарвские были ворота,

Впереди была только смерть…

Так советская шла пехота

Прямо в желтые жерла «Берт».

Вот о вас и напишут книжки:

«Жизнь свою за други своя»,

Незатейливые парнишки —

Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, —

Внуки, братики, сыновья!

 

29 февраля 1944, Ташкент

 

* * *

 

Deprofundis[4]… Мое поколенье

Мало меду вкусило. И вот

Только ветер гудит в отдаленье,

Только память о мертвых поет.

Наше было не кончено дело,

Наши были часы сочтены,

До желанного водораздела,

До вершины великой весны,

До неистового цветенья

Оставалось лишь раз вздохнуть.

Две войны, мое поколенье,

Освещали твой страшный путь.

 

23 марта 1944, Ташкент

 

* * *

 

Третью весну встречаю вдали

От Ленинграда.

Третью? И кажется мне, она

Будет последней.

Но не забуду я никогда,

До часа смерти,

Как был отраден мне звук воды

В тени древесной.

Персик зацвел, а фиалок дым

Все благовонней.

Кто мне посмеет сказать, что здесь

Я на чужбине?!

 

1944—1956

 

* * *

 

Отстояли нас наши мальчишки.

Кто в болоте лежит, кто в лесу.

А у нас есть лимитные книжки,

Черно-бурую носим лису.

 

1940-е годы

 

ГОРОДУ ПУШКИНА

 

И царскосельские хранительные сени…

 

Пушкин

 

О, горе мне! Они тебя сожгли…

О, встреча, что разлуки тяжелее!…

Здесь был фонтан, высокие аллеи,

Громада парка древнего вдали,

Заря была себя самой алее,

В апреле запах прели и земли,

И первый поцелуй…

 

8 ноября 1945, Фонтанный Дом

 

ПРИЧИТАНИЕ

 

Ленинградскую беду

Руками не разведу,

Слезами не смою,

В землю не зарою.

Я не словом, не упреком,

Я не взглядом, не намеком,

Я не песенкой наемной,

Я не похвальбой нескромной

А земным поклоном

В поле зеленом

Помяну…

 

1944, Ленинград

 

* * *

 

Наше священное ремесло

Существует тысячи лет…

С ним и без света миру светло.

Но еще ни один не сказал поэт,

Что мудрости нет, и старости нет,

А может, и смерти нет.

 

25 июня 1944, Ленинград

 

* * *

 

Опять подошли «незабвенные даты»,

И нет среди них ни одной не проклятой.

 

Но самой проклятой восходит заря…

Я знаю: колотится сердце не зря —

 

От звонкой минуты пред бурей морскою

Оно наливается мутной тоскою.

 

И даже сегодняшний ветреный день

Преступно хранит прошлогоднюю тень,

 

Как тихий, но явственный стук из подполья,

И сердце на стук отзывается болью.

 

Я все заплатила до капли, до дна,

Я буду свободна, я буду одна.

 

На прошлом я черный поставила крест,

Чего же ты хочешь, товарищ зюйд-вест,

 

Что ломятся в комнату липы и клены,

Гудит и бесчинствует табор зеленый.

 

И к брюху мостов подкатила вода? —

И всё как тогда, и всё как тогда.

 

Все ясно – кончается злая неволя,

Сейчас я пройду через Марсово Поле,

 

А в Мраморном крайнее пусто окно,

Там пью я с тобой ледяное вино,

 

И там попрощаюсь с тобою навек,

Мудрец и безумец – дурной человек.

 

Лето 1944—1945. 21 июля 1959, Ленинград

 

* * *

 

И как всегда бывает в дни разрыва,

К нам постучался призрак первых дней,

И ворвалась серебряная ива

Седым великолепием ветвей.

 

Нам, исступленным, горьким и надменным,

Не смеющим глаза поднять с земли,

Запела птица голосом блаженным

О том, как мы друг друга берегли.

 

25 сентября 1944

 

ЯВЛЕНИЕ ЛУНЫ

 

А. К.

 

Из перламутра и агата,

Из задымленного стекла,

Так неожиданно покато

И так торжественно плыла, —

Как будто «Лунная соната»

Нам сразу путь пересекла.

 

25 сентября 1944

 

* * *

 

А человек, который для меня

Теперь никто, а был моей заботой

И утешеньем самых горьких лет,

Уже бредет, как призрак по окраинам,

По закоулкам и задворкам жизни,

Тяжелый, одурманенный безумьем,

С оскалом волчьим…

Боже, Боже, Боже!

Как пред тобой я тяжко согрешила!

Оставь мне жалость хоть…

 

13 января 1945

 

УЧИТЕЛЬ

 

Памяти Иннокентия Анненского

 

А тот, кого учителем считаю,

Как тень прошел и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь вылил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем

Всего, что с нами после совершилось,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —

И задохнулся…

 

1945

 

* * *

 

Последний ключ – холодный ключ забвенья.

Он слаще всех жар сердца утолит.

 

Пушкин

 

Есть три эпохи у воспоминаний.

И первая – как бы вчерашний день.

Душа под сводом их благословенным,

И тело в их блаженствует тени.

Еще не замер смех, струятся слезы,

Пятно чернил не стерто со стола —

И, как печать на сердце, поцелуй,

Единственный, прощальный, незабвенный…

Но это продолжается недолго…

Уже не свод над головой, а где-то

В глухом предместье дом уединенный,

Где холодно зимой, а летом жарко,

Где есть паук и пыль на всем лежит,

Где истлевают пламенные письма,

Исподтишка меняются портреты,

Куда как на могилу ходят люди,

А возвратившись, моют руки мылом,

И стряхивают беглую слезинку

С усталых век – и тяжело вздыхают…

Но тикают часы, весна сменяет

Одна другую, розовеет небо,

Меняются названья городов,

И нет уже свидетелей событий,

И не с кем плакать, не с кем вспоминать.

И медленно от нас уходят тени,

Которых мы уже не призываем,

Возврат которых был бы страшен нам.

И, раз проснувшись, видим, что забыли

Мы даже путь в тот дом уединенный,

И, задыхаясь от стыда и гнева,

Бежим туда, но (как во сне бывает)

Там все другое: люди, вещи, стены,

И нас никто не знает – мы чужие.

Мы не туда попали… Боже мой!

И вот когда горчайшее приходит!

Мы сознаем, что не могли б вместить

То прошлое в границы нашей жизни,

И нам оно почти что так же чуждо,

Как нашему соседу по квартире,

Что тех, кто умер, мы бы не узнали,

А те, с кем нам разлуку Бог послал,

Прекрасно обошлись без нас – и даже

Всё к лучшему…

 

5 февраля 1945, Фонтанный Дом

 

* * *

 

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые.

 

Тютчев

Н.А. О-ой

 

Меня, как реку,

Суровая эпоха повернула.

Мне подменили жизнь. В другое русло,

Мимо другого потекла она,

И я своих не знаю берегов.

О, как я много зрелищ пропустила,

И занавес вздымался без меня

И так же падал. Сколько я друзей

Своих ни разу в жизни не встречала,

И сколько очертаний городов

Из глаз моих могли бы вызвать слезы,

А я один на свете город знаю

И ощупью его во сне найду.

И сколько я стихов не написала,

И тайный хор их бродит вкруг меня

И, может быть, еще когда-нибудь

Меня задушит…

Мне ведомы начала и концы,

И жизнь после конца, и что-то,

О чем теперь не надо вспоминать.

И женщина какая-то мое

Единственное место заняла,

Мое законнейшее имя носит,

Оставивши мне кличку, из которой

Я сделала, пожалуй, все, что можно.

Я не в свою, увы, могилу лягу.

 

Но иногда весенний шалый ветер,

Иль сочетанье слов в случайной книге,

Или улыбка чья-то вдруг потянут

Меня в несостоявшуюся жизнь.

В таком году произошло бы то-то,

А в этом – это: ездить, видеть, думать,

И вспоминать, и в новую любовь

Входить, как в зеркало, с тупым сознаньем

Измены и еще вчера не бывшей

Морщинкой…

Но если бы откуда-то взглянула

Я на свою теперешнюю жизнь,

Узнала бы я зависть наконец…

 

2 сентября 1945, Фонтанный Дом (задумано еще в Ташкенте)

 

ПАМЯТИ ДРУГА

 

И в День Победы, нежный и туманный,

Когда заря, как зарево, красна,

Вдовою у могилы безымянной

Хлопочет запоздалая весна.

Она с колен подняться не спешит,

Дохнет на почку и траву погладит,

И бабочку с плеча на землю ссадит,

И первый одуванчик распушит.

 

8 ноября 1945

 

* * *

 

Как у облака на краю,

Вспоминаю я речь твою,

 

А тебе от речи моей

Стали ночи светлее дней.

 

Так, отторгнутые от земли,

Высоко мы, как звезды, шли.

 

Ни отчаянья, ни стыда

Ни теперь, ни потом, ни тогда.

 

Но, живого и наяву,

Слышишь ты, как тебя зову.

 

И ту дверь, что ты приоткрыл,

Мне захлопнуть не хватит сил.

 

26 ноября 1945

 

* * *

 

Истлевают звуки в эфире,

И заря притворилась тьмой.

В навсегда онемевшем мире

Два лишь голоса: твой и мой.

И под ветер с незримых Ладог,

Сквозь почти колокольный звон,

В легкий блеск перекрестных радуг

Разговор ночной превращен.

 

20 декабря 1945

 

* * *

 

Я не любила с давних дней,

Чтобы меня жалели,

А с каплей жалости твоей

Иду, как с солнцем в теле.

Вот отчего вокруг заря.

Иду я, чудеса творя,

Вот отчего!

 

20 декабря 1945

 

* * *

 

На стеклах нарастает лед,

Часы твердят: «Не трусь!»

Услышать, что ко мне идет,

И мертвой я боюсь.

 

Как идола, молю я дверь:

«Не пропускай беду!»

Кто воет за стеной, как зверь,

Кто прячется в саду?

 

1945, Фонтанный Дом

 

* * *

 

Это рысьи глаза твои, Азия,

Что-то высмотрели во мне,

Что-то выдразнили подспудное

И рожденное тишиной,

И томительное, и трудное,

Как полдневный термезский зной.

Словно вся прапамять в сознание

Раскаленной лавой текла,

Словно я свои же рыдания

Из чужих ладоней пила.

 

1945

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных