Предают только свои 7 страница

Выждав минуту, Андрей вошел в кабинет. Он уже достаточно хорошо изучил Диллера и сразу понял, что дела обстоят серьезно. Вопреки обыкновению, его величество Генри Третий не улыбался. Уже это одно что-то да значило.

В минувшие времена, совсем юнцом Диллер увлекался автомобильными гонками. Не как болельщик и сторонний наблюдатель. Он выходил на ралли в роли водителя-профессионала. Увлечение помогло выработать решительность, хладнокровие и способность оценивать обстановку в считанные доли секунды. В любых обстоятельствах Диллер держался уверенно и непринужденно. Любезный, обходительный, он в то же время был непреклонным в решениях и умел настоять на своем. Советники и эксперты старались выложить свои идеи и предложения до того, как должен обсуждаться тот или иной вопрос. В остальных случаях Диллер действовал на свой страх и риск. Он отлично знал состояние дел корпорации, конъюнктуру и никому не передоверял функций босса.

Всякий, кто впервые сталкивался с Диллером, невольно обращал внимание на его глаза. Ясные, спокойные, они подкупали кажущейся бесхитростностью. Взгляд его был внимательным, всегда исполненным мысли и понимания. И трудно представить, что именно это выражение лучше всего маскировало истинные чувства и намерения предпринимателя. Даже в минуты, когда принимались решения биться не на жизнь, а на смерть, Диллер не изменял себе, его глаза светились подкупающей простотой.

И в этот раз, когда угроза неприятностей, судя по подслушанному разговору, далеко не пустяковых, нависла над делом, Диллер не изменил себе. Увидев вошедшего в кабинет художника, он заулыбался.

— Доброе утро, Стоун! — Диллер даже сумел показать свои зубы чуть больше обычного, изобразив на лице подобие радостной и весьма искренней улыбки. — Рисуйте. А я буду говорить по телефону. Вам это не помешает.

Это, конечно, мешало, но послушать, о чем пойдет разговор, Андрею очень хотелось.

Диллер подвинулся к столу, набрал номер.

— Телевизия? Очень приятно. Это Диллер… Голос у него был спокойный, но очень твердый.

— Да, мистер Рескин. Я сам буду представлять нашу сторону. Да, сам. Разве это не демократично? Вы о рейтинге передачи? С этим, я думаю, у вас проблем не будет. Мое личное участие в ток-шоу скорее привлечет интерес зрителей, чем отпугнет их. Генри Диллер против сукина сына Дика Функе. Простите, для вас Дик может быть кем угодно, а для меня всего только сукин сын. Рекламируйте передачу как хотите. Условий мы не ставим. Пусть Функе выкладывает все, чем располагает. Именно все. Правда, есть одно условие. Никаких ссылок на конвенции и международные последствия. Мы с этим категорически не согласны. Нет, мистер Рескин, нет. Дело идет не обо мне, а о чести нации, и сеять подозрения в мире просто не патриотично. Не надо неприятности одного из тысяч предприятий превращать в международный скандал. Да, если Функе начнет разговор об этом, я сумею ответить. Но учтите, потом мы сразу снимем нашу рекламу с вашей системы. Вы правильно поняли. Именно всю. Я думаю, в отношении компании «XX век» то же сделают и некоторые другие. Именно из солидарности. Нет, это не мое мнение. В таких играх я не блефую. Так что давайте ладить. Значит, ссылок на конвенции не будет? Тогда назначайте время.

Диллер швырнул трубку. Повернулся к Андрею. Деловито спросил:

— Вы разбираетесь в химии?

— Да, — ответил Андрей серьезно. — И кажется, неплохо.

— Тогда извините, Чарли, сегодня я крайне занят. У меня несколько телефонных разговоров, и я уезжаю. Продолжим, когда немного освобожусь. Договорились?

Андрей кивком подтвердил согласие. Было ли промахом с его стороны признание в знании химии? Вряд ли. Диллер и без этого ответа в его присутствии о делах предприятий говорить не стал бы. Так что честность в мелочах только на пользу.

Вошел Мейхью, остановился, не зная, может ли прервать сеанс.

— Проводите мистера Стоуна, — предложил ему Диллер.

Коротышка вопросительно вскинул брови. Диллер успокаивающе кивнулему:

— Все будет в порядке. Все. Я поставлю этого Функе на место. Пусть для него станет уроком, как связываться с нами.

Выйдя из кабинета Диллера, Андрей задержался у окна на втором этаже. Отсюда открывался прекрасный вид на парк виллы Ринг. Парк аккуратный, постоянно опекаемый и сберегаемый отрядом садовников. Зеленая лужайка перед домом, аллея розовых кустов, ведущая к стеклянному зданию оранжереи, строй могучих дубов на границе территории неподалеку от магистрального шоссе. На западе виднелась часть строго охраняемой зоны, где располагалась святая святых — лаборатория Диллера. Восточная часть парка выглядела как дремучий лес, опутанный лианами, сырой и душный. Это место чем-то напоминало Андрею лес, в котором он провел без малого девять месяцев, проходя курс углубленной специальной подготовки.

Всего через двенадцать недель после того, как с ним перестали говорить по-русски, Андрей, к своему удивлению, уже не тонул в стихии чужого языка. Ежедневно по восемь часов с ним работали талантливые учителя, которых он ни разу так и не увидел в лицо, как и они не увидели своего способного ученика. Однако это обстоятельство не мешало наставникам со всей свирепостью драть с обучаемого лыко.

Учителей было двое — мужчина и женщина. Они не преподавали правил грамматики, которыми мучают учеников средних школ. До определенного возраста дети учатся говорить стихийно, а иногда вырастают, не узнав тайн морфологии и синтаксиса. Именно по этому методу учился говорить и Андрей. Он купался в звуках чужого языка с утра до вечера. Преподаватели делили это время на две смены, изнуряя ученика до тех пор, пока он мог шевелить языком.

Трудно сказать, кто и как определил, что Андрей овладел необходимым минимумом, но Корицкий однажды сказал:

— Теперь, молодой человек, пора заняться главным. Будем менять ваш облик. Завтра мы уезжаем из города, и вы окажетесь Чарльзом Стоуном. Новое имя станет вашим на большую часть оставшейся жизни. Придется к нему привыкать. Для всех остальных, кроме меня, вы в этот период будете Джеймсом Райтом.

Андрей обречено улыбнулся.

— Скоро у меня набок съедет крыша. Николай Лукин, Райт, Стоун… С ума сойти!

— Ничего у вас никуда не поедет,. — всерьез успокоил его Корицкий. — Наш психолог считает, что вы в порядке. Главное — поменять привычки.

— Это очень нужно?

— Просто необходимо. Привычка — вторая натура. И это, мистер Стоун, не обычная умная фраза. Это гениальное открытие психологии. Люди в повседневной жизни на шестьдесят процентов живут привычками. Переходим улицу — взгляд налево, потом направо. Обручальное кольцо русская замужняя женщина носит на правой руке. Православные верующие, заходя в церковь, кладут крест справа налево. Все это совершается автоматически, вне волевого усилия и всякого контроля. Попадите в Англию, и каждая ваша привычка заорет, вот он, чужак! Глядите! Потому что островитянин, прежде чем перейти дорогу, смотрит направо, потом налево. Верующие в храмах кладут крест слева направо. Обручальные кольца носят на левой руке…

— Я понял.

— Понять мало. Предстоит себя поломать. Забыть старые привычки, обрести новые. Сделать это непросто. Сознанием привычки контролировать очень трудно. Поэтому придется погрузиться в среду, которая будет выдавливать из вас прошлые навыки. Безжалостно. Без остатка.

— И многое придется выдавливать? — Андрей явно иронизировал. Проблема явно не казалась ему серьезной.

— Почти все.

— Так уж!

— Да, кстати, мистер Стоун, какой размер обуви вы носите?

— Сорок второй.

— Хорошо, завтра же зайдем в магазин, и вы попросите себе новые ботинки. Только наблюдайте, какие глаза будут у продавца, которому вы назовете свой размер.

— Мы поедем за границу?

— Почти. Ею для вас станет учебный центр. В наших разговорах он будет проходить как Питомник и там мы будем жить до окончания подготовки.

На другой день ранним утром они оставили город. Через три часа езды по магистральному шоссе свернули на бетонку. Въезд на эту дорогу закрывал запрещающий знак. По сторонам дороги тянулся темный заболоченный лес. В его глубине путь машине перегородил бетонный забор.

Ворота перед ними открылись без задержки, ни нудной процедуры проверки пропусков, осмотра машины. На въезде Андрей бросил взгляд по сторонам и увидел, что за забором оборудованы еще две системы заграждений: электронная и электротехническая. Питомник охранялся серьезно.

Миновав небольшую березовую рощу, машина въехала на широкое поле. Его в разных направлениях пересекали асфальтированные дороги, оборудованные городским освещением и даже светофорами на перекрестках. В отдалении друг от друга возвышались несколько трех — и пятиэтажных домов с балконами и лоджиями. Это придавало городку вид фешенебельного санатория. Еще больше усиливал впечатление большой пруд, по берегам которого росли вековые ветлы.

В разных местах территории на лугу, обильно поросшем ромашками, стояли остекленные невысокие павильончики. Приглядевшись, Андрей догадался, что они служат для маскировки оголовков крупного подземного сооружения. Должно быть Питомник рационально разместили на охраняемой территории крупного подземного командного пункта — военного или правительственного. На строительство таких объектов в предвиденье возможной ядерной войны ухлопали миллиарды рублей. В ожидании часа Икс сооружения, обеспеченные самыми современными средствами связи, электроснабжения, воздухоочистки, канализации, бездействовали, но постоянно требовали денег на содержание. Чтобы как-то уменьшить расходы, на пустующей территории разместили специальный учебный центр.

Далеко за лесом виднелась труба местной ТЭЦ и водонапорная башня с блестящей металлической сферой на вершине.

Корицкий и Стоун поселились в одноэтажном особнячке, стоявшем на краю леса. Занятия шли ежедневно с утра до вечера без выходных и больших перерывов.

Надев парик и дымчатые очки, Андрей посещал магазин, бар, предприятия быта, которые размещались в одном из пятиэтажных зданий. Здесь говорили только по-английски. Здесь продавали вещи так, как их продают в магазинах Англии и Соединенных Штатов. Здесь расплачивались за покупки долларами и фунтами стерлингов, а также кредитными карточками.

Наторговавшись вволю, накупив разной разности, Андрей уходил прочь без покупок — они, как и все в этом городке, были учебными, бутафорскими.

В определенное время, сев в машину с правосторонним управлением, Стоун ездил по городку, соблюдая новые для него правила движения. И по несколько раз за урок его останавливал на трассе полицейский. Эту роль исполнял плотный, если не сказать толстый, мужчина в мундире с прекрасным английским выговором. Он учил водителя, как держаться на дорогах при встречах с представителями правопорядка, как отвечать на их вопросы, как защищать свои права.

По утрам, вставая с постели, сделав физзарядку и приняв душ, Андрей получал компьютерную распечатку дневного задания и брался за дело.

Задания были насыщенными, и он заглядывал в них с отчаяньем обреченного. Компьютер выбирал для мистера Стоуна каждый раз новые испытания.

В один из напряженных дней после ужина, как предписывало расписание, Андрей вышел в парк совершить полагавшийся ему моцион. Напряжение дня заметно спало, и усталость, которую обычно нейтрализовало нервное возбуждение, давила на плечи с ощутимой силой. Хотелось сесть, посидеть, откинуть голову, закрыть глаза. В последние дни Андрей не успевал отдыхать даже за ночь. Однако распорядок требовал пешеходной прогулки, и избегать ее не было оснований.

Андрей шел медленно, равномерным шагом человека, размышляющего и одновременно отдыхающего от длительного конторского сидения. Солнце садилось где-то за лесом, но в воздухе плавала духота сауны. Голова под париком вспотела, и ее все время хотелось почесать.

— Николай, подождите! — Знакомый голос раздался недалеко за спиной. Он прозвучал так неожиданно, и столько радости от случайной встречи было вложено в слова, что Андрей чуть было не оглянулся. Удержав себя от непроизвольного движения, он все же сбился с ритмичного шага, спина напряглась.

Сзади раздался смех. Тот же голос, на этот раз по-английски произнес:

— Мистер Райт, задержитесь на миг, будьте добры.

Андрей обернулся на зов и остановился. Увидел улыбавшегося Чертольского. Тот шагал за ним, лихо помахивая тросточкой.

— Дрогнуло сердечко, верно? — спросил Чертольский по-русски и протянул сухонькую ладошку. — Ну, здравствуй, художник!

Андрей изобразил на лице крайнее удивление.

— Сэр, вы это мне? Простите, я вас не понял.

Чертольский взмахнул тросточкой, словно собирался фехтовать, и по-английски сказал:

— Подсадили вы меня, мистер Райт! Я-то побился о заклад с Корицким, что вы откликнетесь на русское обращение. Все же я ваш учитель. Что вам стоило? Теперь придется признать: мистер Райт в порядке и по-русски не смыслит ни бельмеса. Или как это сейчас у нас говорят? Не сечет ни слова.

— Последнего я не понял, сэр, — сказал Андрей. Теперь он уже точно знал, что добрый друг Чертольский только что собирался его купить по дешевке, чтобы потом за это Профессор спустил всех собак на подопечного.

Вечером, оставшись в особняке вдвоем с Корицким, они разожгли камин и устроились у очага для беседы. Корицкий то сидел в кресле, посасывая трубку, то вставал, подходил к очагу, поправлял щипцами поленья, то разбивал кочергой горячие угли. Андрей, уставший за день, утонул в подушках кресла и, положив ногу на ногу, расслабился. Не хотелось ни двигаться, ни говорить. Тем более что вечерние беседы с Профессором не были отдыхом. Корицкий старался вытрясти из подчиненного все, что в нем оставалось от прошлого, и в то же время заставить его запечатлеть нечто новое.

Временами Андрей был на грани нервного срыва. Ложась в постель после первого часа ночи, он со злостью на самого себя думал о том, какую совершил глупость, охотно согласившись на романтическую авантюру. После всего, чего он уже нахлебался в учебном центре, суетная служба артиллериста в далеком и глухом гарнизоне казалась спокойной и патриархально размеренной. Отдых, учебные занятия, учения, маневры, наряды и дежурства, наконец, очередной отпуск — все это было привычным, добрым и вспоминалось со светлой радостью.

Корицкий делал вид, что все нормально, все так и должно быть, как оно есть. Раскочегарив камин, он возвращался на место.

— Мистер Стоун, вы два раза останавливались в отеле «Хилтон» в Лондоне. Это на Парк Лейн?

— Нет, сэр. Однажды это был «Хилтон Кенсингтон», в другой раз — «Олимпия».

— Прекрасно. Какие станции метро в Лондоне связаны с железнодорожными вокзалами?

— Метро и вокзал Чаринг Кросс. Затем станции Ватерлоо, Виктория, Элефант энд Кэсл, Стратфорд, Ливерпуль-стрит…

— На какой станции пересекаются Центральная ветка с линиями Виктория и Бейкерлоо?

— На Оксфорд серкус, сэр.

— Взгляните. — На колени Андрея легла цветная открытка с изображением какого-то здания. — Что это такое?

— Публичная библиотека в Кейптауне.

— А это?

— Здание оперы на Дарлинг-стрит.

— Это?

— Гавернмент-авеню в том же городе.

— Прекрасно. А вот эти два объекта. Откуда они?

— Это англиканский собор в Сиднее, а это арочный мост Сидней-бридж.

— Можете вспомнить, где вы видели эту панораму?

— Естественно. Набережная залива Виктории в Гонконге.

— Еще вопрос, мистер Стоун. Что такое дюйм?

— Дюйм? — Андрей на миг задумался, подыскивая ответ. — Это мера длинны. Равна двум с половиной сантиметрам.

— Не знаю, кто вы, мистер Стоун, но явно не англичанин. — Настроение у Корицкого было хорошее, и он лукаво улыбнулся. — Может, китаец?

— Я что-то не так?

— Не что-то, а все. Запомните, для англичанина дюйм — это просто дюйм. Миля — это миля. Если бы я спросил вас по-русски, что такое метр, разве вы бы стали уточнять, что это три фута и три дюйма?

— Понял.

— Отлично. Погуляем по нашим карманам. Корицкий открыл чемоданчик, стоявший у его ноги, вынул кисет из выворотной кожи. Ослабил завязку. Высыпал на ладонь кучку монет.

— Разберитесь, мистер Стоун. Что вам знакомо, чего вы не знаете.

Андрей начал раскладывать монеты на две кучки. Все, что ему казалось незнакомым, он собирал в одну, знакомое — в другую.

— Вот он взял в руку крупную монету с изображением женской головы, обрамленной по кругу пятиконечными звездами.

— Что это? — спросил Корицкий.

— Дабл игл — двадцатидолларовик. США. Золото.

— Сколько такое стоит?

Человек, не посвященный в тайны монетных дел, мог бы удивиться: двадцать долларов и есть двадцать долларов.

— Монета коллекционная, — объяснил Андрей. — Цена, по крайней мере, триста-четыреста долларов.

Профессор, соглашаясь, кивнул.

— А это? — Он подкинул золотую монету с изображением антилопы.

Андрей поймал ее на лету. Ответил сразу:

— Один ранд. Южная Африка. Без малого четыре грамма золота. Продается для тех, кто хранит сбережения в виде драгоценностей.

— Что это? — Корицкий подал подопечному советский рубль.

Взглянув на монету, Андрей бросил ее в кучку незнакомых ему денег.

— Не знаю, сэр. Может, монгольская?…

После обеда Андрей уехал на Оушн-роуд. Ему хотелось в одиночестве посмотреть на телевизионное сражение, которое готовился дать Функе сам Генри Диллер.

В назначенный час Андрей включил телевизор.

Передачу начал Дик Функе — разгребатель общественной грязи, популярный мастер острой полемики, прославившийся тем, что мог нелицеприятными прямыми вопросами ставить в тупик влиятельных, остроумных и неуязвимых политиканов.

Одетый подчеркнуто просто, под человека из народа, Функе расхаживал с микрофоном в руке перед экраном, на котором проплывали кадры, снятые с высоты птичьего полета. То были картины девственных лесов, полей и больших городов.

Говорил Функе спокойно и нарочито тихо, чтобы полнее создать обстановку интимного общения со зрителями.

— Дамы и господа, не надо завидовать астронавтам. Мы с вами все путешествуем по Вселенной с незапамятных пор. Мы летим на космическом корабле под названием Земля. Все до одного. Летим, совершая бесконечное путешествие вокруг Солнца и вместе с ним движемся в неведомую даль в великом мировом пространстве. Наш благословенный корабль снабжен всеми системами жизнеобеспечения. Они остроумны, надежны и, самое главное, все время самообновляются. Они столь щедры, что могут удовлетворять потребности миллионов людей. Испокон веков мы принимали дары природы как нечто само собой разумеющееся. Мы считали возможности систем нашего корабля безграничными. Мы брали и продолжаем брать у природы богатства без мысли о том, что они конечны. Наконец, мы решили провести ревизию, и первые же результаты заставили нас встревожиться. Уже не ученые, уже все мы, маленькие люди Земли, видим, что беда идет от нас самих. И она грянет, если мы не перестанем злоупотреблять возможностями наших систем жизнеобеспечения. Мы должны следить за их сохранностью. Иначе нас ждет жестокое наказание. И это наказание — смерть всего живого.

За спиной Дика Функе во всю ширь экрана развернулась панорама прерии. На переднем плане, безжизненно откинув голову, лежала овца. Пена запеклась на ее губах. И дальше, до самого горизонта, до места, куда достигал человеческий взгляд, лежали овцы. Одна рядом с другой. Все мертвые, страшные, оскалившие зубы в предсмертной агонии.

Голос Функе звучал апокалиптически:

— Вот они, провозвестники нашего общего будущего! Сегодня это три тысячи овец. Только случайность, что там не было человеческих жертв. А если бы воду из отравленного колодца пили не овцы, а люди? Что могло случиться тогда? Разве это не сигнал тревоги? Разве это не обвинение тем, кто не думает о будущем нашей земли, кто не думает о благополучии будущих поколений?…

— Извините, мистер Функе, — перебил обозревателя Диллер, до того молча сидевший за гостевым столом. — Все, что вы говорили раньше, я слушал со вниманием и интересом. Но поскольку последние слова явно относятся ко мне и прямо задевают меня, я счел возможным объяснить, как случилось несчастье.

— Пожалуйста, мистер Диллер, — будто ни в чем не бывало улыбнулся Функе. — Мы охотно вас послушаем. Может, среди нас сразу станет меньше тех, кто уже пожалел несчастных овец.

Диллер закинул ногу на ногу. Телевизионная камера надвинулась на него.

— Не надо тревожить будущие поколения, — сказал Диллер задумчиво. — Каждому из нас куда интереснее знать, не ждет ли его за углом неведомая угроза уже сегодня, сейчас. И мне куда понятнее и ближе заботы о тех, кто живет сегодня, а не о тех, кто придет завтра. Поэтому все мы должны держать ответ перед собой, перед своей совестью, перед нацией. Что касается претензий к предкам, то и мы могли бы предъявить им немалый счет. Только надо ли это делать, мистер Функе? Разве вас все устраивает в том, чем занимался ваш дед?

Дик ничего не ответил, только чуть кивнул, соглашаясь, и телезрителям был крупно показан этот о кивок. И все, кто смотрел передачу, ехидно посмеивались у экранов. Было хорошо известно, что дед Функе начинал здесь бедным эмигрантом из Европы и промышлял сбором и обработкой мусора. Шпилька многим понравилась, особенно тем, кто в семейных преданиях не хранил воспоминаний о дедах-мусорщиках.

Выдержав паузу, чтобы зрители успели осмыслить его удар, Диллер продолжил:

— Чтобы сберечь богатства для неведомых нам поколений, нужно уже сейчас начать прозябать на уровне каменного топора и полусырого мяса. Все мы знаем, что запасы угля, нефти, газа на Земле конечны. Да, дорогие сограждане, это так. Может, нам нужно перестать разрабатывать ископаемые? Может, во имя правнуков мы должны вернуться в хижины, к очагам без труб? Многие ли из вас согласятся на это? Я в этом сомневаюсь. К счастью, мистер Функе, человечество живет по законам, которые диктует не логика, а необходимость. И забота о будущем заключается в том, чтобы достичь самого высокого уровня развития общества именно сегодня.

Андрей никогда не думал, что Диллер такой опытный полемист. Он уверенно набирал очки, играя на чувствах сытых сограждан. Свой особняк, своя легковая машина, рефрижератор, горячая вода, отопление, кто откажется от таких благ сегодня во имя завтрашнего дня?

Нужен был такой же ловкий ход, чтобы сбить Диллера с удобной позиции. И Функе этот ход нашел.

— Прошу простить меня, мистер Диллер, — сказал он тоном, не терпящим возражений. Телеобозреватели умеют перебивать оппонентов. — Мы здесь не говорим о ресурсах. Мы говорим о том, что убиваем жизнь, которую надо охранять и беречь. Вот они — первые жертвы…

И опять на экране возникли мертвые овечьи туши. От рампы до горизонта. Режиссер, работавший с Функе, умело чувствовал, что надо обозревателю для иллюстрации слов.

— Мне печально видеть погибший скот, — сказал Диллер с досадой. Он понимал, что Функе вывернулся из захвата в тот самый момент, когда дальнейшее промедление грозило ему проигрышем. — Но разве животные пали жертвой заговора? Разве кто-то планировал это убийство и кто-то осуществлял секретный черный план? Несчастье явилось результатом непредвиденных обстоятельств. Я могу объяснить каких. Вам известно о существовании химических заводов в Блукрике?

На экране за спиной Диллера развернулась панорама крупных предприятий. Объектив скользил по стенам высоких светлых корпусов, пересекал хитросплетения труб, наплывал на огромные газгольдеры и ректификационные колонны.

«Надо же, — оценил Диллера Андрей. — Когда он успел подобрать зрительный ряд к своей части дискуссии? Выступает без текста, значит, заранее знал, о чем станет говорить, какими фактами подкрепит слова. И все подобрано со вкусом, впечатляюще».

— Здесь мы делаем то, — продолжал Диллер, — что стало сегодня гордостью и символом нации. Вдумайтесь, у кого из вас в домах нет пластиковых изделий с буквой «Д» — нашим фирменным знаком? Попробуйте выкиньте все это из дома прямо сейчас. Вам станет легче жить? И разве не ясно, что у наших предприятий есть отходы? Самые вредные мы сливали в специальную глубинную скважину. Каким-то образом сливы из глубины поднялись на поверхность.

— Скажите, мистер Диллер, сейчас закачка слива прекращена?

— Да, мистер Функе. Дирекция отдала распоряжение, и закачку отходов в скважину прекратили. Горловину ее залили бетоном. Что касается результатов, то кто мог их предположить? Глубина скважины — четыре тысячи метров. Сядьте на мое место, мистер Функе, и вы поймете, как трудно бывает принять верное решение. Вы сами знаете, что сливать отходы в реки мы не могли. А куда? Давайте мыслить логически, дамы и джентльмены. Ну куда девать побочные продукты производства? Остановить завод просто так невозможно. Пластмасса на вашей авторучке, мистер Функе, и подошва ваших ботинок — это продукты предприятия, которое вы поливаете грязью. Что ж, давайте! Я не против. Давайте остановим прогресс. Будем ходить как китайцы — босиком. Вас это устроит? Потом опросите рабочих Блукрика, как они отнесутся к закрытию производства. Может быть, все же в самом деле закроем это предприятие?

Диллер положил руку на красный телефон, стоявший на столе рядом с ним.

— Решайте, мистер Функе. Одного вашего слова достаточно, чтобы я отдал нужные распоряжения. Кстати, это даст обществу возможность посмотреть, как у нас поставлена кадровая служба. Мы закроем завод и уволим с предприятия пять тысяч работающих за сутки. Ну?

— Зачем же упрощать проблему? — спросил Функе и заговорщицки улыбнулся. — Речь идет не о прекращении производства и закрытии предприятий. Я стараюсь привлечь внимание нации к необходимости уже сейчас, уже сегодня проявлять заботу о сохранении природы, о сохранении здоровья, наконец. Нельзя всерьез говорить о прогрессе, если завтра его плоды не будут нужны нашим детям. Мы не должны жалеть денег, если хотим сберечь Землю, самих себя.

— Браво, мистер Функе! — воскликнул Диллер и стал демонстративно аплодировать обозревателю. — Только один вопрос. Когда вы говорите, что не надо жалеть денег, вы, конечно, имеете в виду скрягу Диллера? Верно? Так вот, хочу вас уверить, что у меня просто не хватит средств на такое дело, как всеобщая охрана и сбережение природы. Я понимаю, прослыть человеком, который заботится об интересах общества, — это не такое уж плохое дело. Вы думаете, я бы такой шанс упустил? Только вот не лопнет ли моя затея после первых шагов? Вы не знаете? А я смею вас уверить: лопнет! Кстати, мистер Функе, я предоставил вам возможность на миг побывать на моем месте, когда дал право решить: закрывать завод или нет. Вы дрогнули перед таким решением. И я не способен его принять. Не потому, что боюсь. Я не делаю этого во имя интересов общества.

На экране за спиной Диллера вновь возникла панорама его предприятий. Дымили трубы. Шли потоком рабочие к воротам завода. Ехали грузовики с эмблемами фирмы Диллера на бортах. А он стоял перед экраном, умело подсвеченный осветителями, как дирижер могущественной симфонии труда.

Функе мельком взглянул на часы. Время передачи истекало, и победителем по очкам все еще был Диллер. Чтобы подчеркнуть этот факт, Функе сделал растерянное лицо.

— Вы очень хорошо изложили свою позицию, мистер Диллер, — широко улыбаясь и разведя руки в стороны, сказал обозреватель. — Я готов признать поражение…

Теперь на экранах телезрители увидели сияющие глаза Диллера. Всем видом он утверждал торжество прогресса над теми, кто пытался повернуть ход истории вспять, прикрыть его заводы за то, что там существуют неизбежные отходы.

— Да, я готов признать поражение, — повторил Функе, и голос его внезапно окреп. — При условии, если мистер Диллер докажет, что говорил правду. Для этого надо только объяснить всем нам — мне и телезрителям, что представляет собой вещество «Си Ди». И как вы можете опровергнуть утверждение, что овцы погибли не от продуктов отработанных веществ, а именно от препарата «Си Ди»?

Десятки тысяч телезрителей системы «XX век» стали свидетелями сенсации. Вопрос Функе оказался столь неожиданным, что Диллер потерял себя. До такой степени, что попросту не мог ничего сказать. Пять, десять секунд длилось молчание, и с экранов телевизоров, увеличенные и приближенные, в каждый дом, в каждую квартиру растерянно смотрели глаза Генри Диллера. На пятнадцатой секунде его молчания зрители стали хихикать. На двадцатой все хохотали. Такого зрелища многие никогда не видели. На двадцать пятой секунде режиссер запустил в эфир рекламный ролик «Черный кофе пьют белые люди».

Дик Функе выиграл диспут нокаутом.

Андрей выключил телевизор. Реклама черного кофе его не волновала. Главное было сделано. Андрей до буквы знал, что содержала бумажка, в которую Дик Функе заглянул перед тем, как задать Диллеру последний вопрос.

«Если хотите выиграть с крупным счетом, — было написано в ней на машинке, — спросите Диллера, что такое препарат „Си Ди“, и не правы ли те, кто утверждает, будто овцы погибли не от промышленных стоков, а от прямого воздействия нового отравляющего вещества? — В крайнем случае, советовала записка, — вам можно будет сослаться, что вопрос задан по просьбе телезрителей. Будет неплохо, если вы предложите провести патологоанатомическое исследование трупов животных…»

Страна смеялась над Диллером.

По правде говоря, Андрей ожидал иной реакции. Ведь произошло небывалое по своему характеру событие. На виду у всего народа изобличен во лжи крупный заправила химического бизнеса, столп военно-промышленного комплекса. Казалось бы, всем стало ясно, насколько опасен для общества человек, на чьих предприятиях втайне от всех, вопреки международным конвенциям, продолжается разработка и производство средств массового уничтожения. Новый яд Диллера, судя по всему, был опасен не только тем, что его случайная утечка могла привести к гибели всего живого вокруг. Куда более ужасным его делало то, что у страны, подписавшей договор об уничтожении боевых отравляющих веществ, существовали планы производства и применения нового газа. Не будь таких планов, не делай военные закупок «Си Ди», вряд ли Диллер стал бы его выпускать на своих заводах.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: