Шахиня хитра, а Бирбал хитрее

Как-то раз падишах со своей женой качался на ка­челях. У него на ногах были туфли, а она была босая. Шахиня была чудо как хороша собою, прямо писаная красавица. Акбар же хоть и красив, да где ему с ней равняться! Видны ли звёзды при ясном солнышке?

—Господин мой, – говорит шахиня, а сама усмехается, – красивые у вас туфли, а всё же мои босые ноги лучше.

—А вот и нет, – отвечает Акбар.

И заспорили они. Дальше – больше, вскоре все слу­жанки из гарема собрались в сад. Шахиня показывает им на туфли падишаха и на свои босые ноги и спра­шивает:

—Ну-ка скажите, у кого из нас ноги лучше? Служанки молчат, словно воды в рот набрали. Им, конечно, правду говорить страшно. Угодишь Акбару – хозяйка осерчает, угодишь ей – падишах разгневается.

Случилось в этот час прийти в сад Бирбалу. Уви­дала его шахиня, обрадовалась и спрашивает про то же.

—О госпожа! Ваши ноги, конечно, красивее, но важ­нее-то ноги падишаха. И то сказать, не будь ног падишаха, как бы сюда ваши ноги попали?

Разозлилась красавица на Бирбала за такие слова, но виду не подала, улыбнулась даже, будто довольна очень, и похвалила за справедливое рассуждение. И казначею приказала:

—Вели дать ему в награду сотню. Казначей тотчас ответил:

—Госпожа! Завтра утром будет выдано. Бирбал почуял подвох и тоже пустился на хитрость.

—Госпожа шахиня! Казначей пообещал вам отсчитать сотню, да ведь обманет.

«Это что же он говорит, будто меня пороть бу­дут?» – подумала она.

—Бирбал! Ты что же такое городишь? Разве казначей собирается дать мне сотню розог?

—Так значит, мне должны дать сотню розог?

—Я сказала про сотню рупий, – вывернулась шахиня. – С чего это ты подумал про розги?

—Госпожа шахиня! Я ведь сказал только для верности, чтоб казначей ваш приказ понял.

Так Бирбал не поддался на обман. На хитрость шахини он ответил хитростью. Шахиня всё поняла и промолчала.

Тайна музыки

Нет лучшего средства для возвышения души, чем музыка. Без сомнения, сила воздействия музыки за­висит от степени духовной эволюции, которой достиг человек.

Однажды падишах сказал Тансену:

—Я не представляю, Тансен, чтобы кто-то мог превзойти тебя, это кажется невозможным! Но когда бы я ни подумал об этом, у меня поневоле возникает мысль, что ты всё же был учеником у великого музыканта. И кто знает, может быть, он превосходит тебя по мастерству? Скажи мне, кто же был твоим Учите­лем? Жив ли он ещё?

Тансен ответил:

—Да, владыка мира, мой Учитель жив, и он действительно великий музыкант. Более того, я не могу назвать его «музыкантом», а должен назвать его «музыкой».

Тогда падишах воскликнул:

—Я хочу увидеть его и услышать, как он поёт! Можешь ли ты привести его сюда?

Тансен сказал:

—Не может быть и речи, чтобы призвать его ко двору. Он – как ветер или облака, гонимые ветром, как дикое животное, гуляющее, где ему вздумается. Его ничто не связывает с миром, он бездомный странник. Кроме того, совершенно невозможно попросить его спеть или сыграть: он поёт только тогда, когда чувству­ет вдохновение, он танцует только тогда, когда чувст­вует вдохновение. Можно лишь прийти к нему, наблюдать и ждать.

Но Акбар был так заинтересован, что пришёл в вос­торг даже от этих слов и подумал: «Так значит, его Учитель жив! Ради того, чтобы его услышать, стоит самому пойти к нему!».

И они вдвоём отправились в Гималаи, поднялись на высокие горы, где у мудреца в пещере был храм музыки, где он жил среди природы, настроенный на Бесконечное.

Мудрец, увидев, что падишах смирил себя ради того, чтобы услышать его музыку, захотел спеть для него. И ощутив прилив вдохновения, он запел. Его пение бы­ло настолько чудесным, что представляло собой на­стоящий психический феномен. Казалось, что все де­ревья и травы в лесу вибрировали и звучали, это была Песнь Вселенной. Акбар и Тансен были глубоко по­трясены, по щекам падишаха катились слёзы, – уви­денное и услышанное было больше, чем они могли вынести.

Когда они открыли глаза, мудреца в пещере уже не было. Падишах сказал:

—О, какой странный феномен! Но куда же ушёл твой Учитель?

Тансен же ответил ему:

—Вы никогда не увидите его в этой пещере снова, потому что, если однажды человек ощутил вкус этого, он будет всюду искать его, даже ценой собственной жизни. Это больше чего бы то ни было в жизни.

Когда они вернулись домой, падишах прямо на сту­пенях сказал Тансену:

—Я думал, что никто не может превзойти тебя, что ты – само совершенство, но теперь (прости меня, но я должен это сказать) я вижу, что ты и в подмётки негодишься своему Учителю! Скажи мне, какую рагу187 и в какой тональности пел твой Учитель?

Тансен сказал ему название раги и спел её для не­го, но падишах не был удовлетворён:

—Да, это та же музыка, но не тот же дух. Но почему это так?

—Отличие в том, что я пою перед вами, падиша­хом этой страны, а мой Учитель поёт перед Богом. Я пою и танцую ради денег, престижа, уважения, – музыка для меня пока ещё только средство для достижения некоего результата. Я пою, чтобы что-то получить, а мой Учитель поёт потому, что он что-то получил, и в этом – вся разница! Он поёт только тогда, когда он наполнен Божественным и не может всего вместить в себя. Пение его и есть результат: Он празднует!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: