Какие браки удачнее?

«У нас был спор. Девочки говорили, что браки по расчету прочнее браков по любви. Я доказывала, что счастливой можно быть только по любви. Но они говорили, что читали об этом в газетах, и приводили примеры. Сестра моей подруги вышла замуж не любя, и они живут хорошо больше 10 лет. Другая девочка принесла «Неделю», там знатные женщины беседуют и спорят о семейной жизни. И одна женщина, ткачиха, Герой Труда и депутат, говорит о себе, я ее слова специально выписала: «Любовь — чтобы была сила какая-то огромная, чтобы голову потерять из-за этой любви, поцелуи, подарки разные — такого нет. И не было. Даже когда замуж выходила... Я понимала: женщина должна иметь семью. Поженились, дочки родились. Счастливо ли живем? Нормально живем, в мире и согласии. Все есть: квартира, дачный участок, машина. Дочки замужем, внуки. Зятья хорошие, нас уважают. Что еще нужно в личной жизни?»

Артистка Гундарева ей отвечает: «Душа еще нужна. Чувство. Сила эмоции». Я с ней целиком согласна. Как это жить без чувств? Через месяц опротивеете друг другу, через год станете врагами. Моя мама говорит: где нет любви, будет ненависть. Только любовь может пересилить раздоры. А если любви нет, пусть хоть десять дач и машин, все равно будет несчастная жизнь». (Анюта Стогний, Ставрополь, лето, 1982.)

Для человека с новой психологией по-новому встает старый вопрос — какая основа брака самая человечная, самая надежная?

Двести лет лучшие умы человечества говорят — любовь; любовь, а не расчет, личные чувства, а не безликие опоры. После Великой французской революции такой подход стал все больше входить в жизнь, и он добавил к материальным и душевным опорам брака новую опору — психологическую, личностную.

И это сразу же подняло брак — вернее, одну его сторону — на голову выше; и сразу же резко усложнило его, лишило прежнего равновесия. Новая опора была на ступень выше старых, и она как бы накренила, перекосила весь фундамент брака.

Когда брак больше стоял на материальных, чем на духовных опорах, люди были больше нужны друг другу как союзники в устройстве быта, и меньше — как люди. Требования их друг к другу были гораздо проще, и душевная близость стояла на втором плане этих требований.

Конечно, в патриархальной семье простых людей, особенно в сельской семье, тяга к душевности, к добрым человеческим отношениям часто пробивалась сквозь материальную почву. Души людей, их самые неуверенные глубины искали друг друга и тянулись друг к другу. Добрая душевность была одним из главных идеалов народной семейной культуры, любовь встречалась в семье во все времена и, возможно, в семье всех стран и сословий. Но она только встречалась, брак — вернее, его психологическое измерение — стоял не на любовных чувствах, а на более тихой душевной привязанности, да и главными домашними ролями были у людей роли материальные, вещественные — хозяина и хозяйки дома, матери и отца.

Теперь к их старым домашним ролям добавилась еще одна, и громадная: роль возлюбленного и возлюбленной, людей сердечно и душевно близких. К «реалистическим» ролям прибавилась «романтическая» роль, а она в корне отличается от них, ею правят совершенно другие законы.

Эта новая роль невероятно замутила и сместила прежнюю простоту домашних отношений. В фундаменты брака вошел внутренний разлад, и он делался тем сильней, чем больше эта новая роль стремилась стать главной, чем больше от семьи хотели уже не просто благополучия, прежнего, материального идеала семьи, а счастья — нового, психологического идеала. Идеал такой семьи сделался сдвоенным — благополучие плюс счастье, и достигать его стало во много раз труднее.

Еще раз здесь проявился глубинный закон всего устройства жизни: чем выше набор потребностей, тем он сложнее и тем трудней добраться до его вершин.

Конечно, любовь — самая теплая, самая жизнетворная основа брака, самый завидный его идеал. Но она, во-первых, бывает далеко не у всех, а во-вторых, часто проходит у тех, у кого бывает. И очень многие браки держатся или на бывшей любви, или — с самого начала — на других чувствах. Кроме того, в одиночку любовному влечению часто не под силу соединить два «я» в одно «мы», не под силу сплотить двух людей в «пару личностей».

Социолог Н. Юркевич (Минск) выявил, что 70 процентов опрошенных им людей женились по любви, но только 46 процентов — меньше половины — любят своего супруга и сейчас[52].

Ленинградский социолог С. Голод опросил людей с 5—6-летним стажем супружества и выяснил, что 28 процентов из них скрепляет друг с другом привычка, 24 процента — общие взгляды и интересы, 22 процента — любовь к детям, 16,6 процента — физическая близость[53]. То есть половину этих людей соединяют не личные тяготения, а привычка и дети; и только четыре десятых скреплены личными тяготениями — близостью интересов и физическим влечением.

«Прочел вашу статью [54], в которой вы утверждаете, что психологический фундамент брака — не любовь, а совместимость. Категорически против. Все лучшие поэты, философы, психологи согласны, что любовь — самая высокая из всех возможных основ брака. Что же, прикажете считать, что вся рота идет не в ногу со временем, а один вы шагаете в ногу? Но как раз время поддерживает признание любви самой лучшей основой брака. Непонятно, зачем вам понадобилось выступать против этого проверенного жизнью принципа? Подумали ли вы, что никакая «совместимость» (слово-то какое, язык обломаешь!) не сможет заместить любовь?!

Я понимаю, когда пересаживают почки или сердце, тогда нужна «совместимость», биологическая, биохимическая или какая там еще. Но говорить «совместимость» о людях, которых связывает любовь, — значит заменять горячие душевные узы холодными и бездушными связями. «Совместить» можно шкаф и диван в комнате или два станка в цехе, а «совместить» двух людей — это вроде как заставить их работать по совместительству, вменить им что-то в долг и обязанность, короче говоря, из дела души и сердца превратить в работу, в дело расчета и сознания. На сколько процентов мы «совмещаемся», а на сколько не «совмещаемся», так, что ли?

Любовь и так терпит тяжелый урон в жизни, и вы как будто хотите обосновать и оправдать это своими теориями. После книги «Три влечения», в которой вы выступали в защиту любви, это непростительно. Совершенно очевидно, что «совместимость» отнюдь не равная замена любви, и выдавать ее за такую замену — значит делать большой шаг назад». (Алексей Христофорович К., педагог-словесник, Ленинград, июль, 1974.)

Всей душой я сочувствую настроению этого письма и со многими его эмоциями согласен. Верно, совместимость — не равная замена любви, но это и не отмена любви. Она может быть помощницей любви, может продлевать ее век, а может — когда чувств нет — быть как бы «и. о. любви», ее неравноценной, но все же заменой. Согласен, что и само слово «совместимость» — уродливое, наукообразное и скукообразное, но пока не придумано другое, приходится употреблять это.

«Мысль о том, что совместимость — новая психологическая основа брака, многое объясняет и многое ставит на место; она естественно укладывается в понимание современного брака. Теперь понятно, почему люди, которые подходят друг к другу, то есть совместимы, живут хорошо и могут питать любовь долго, а люди, которые несовместимы, быстро утрачивают любовь.

Впрочем, стихийное понятие о совместимости существовало, по-видимому, всегда или с давних пор. У многих народов оценивают жениха и невесту или мужа и жену: они — пара, или они — не пара. Писалось ли что-нибудь об этом в художественной литературе?» (Ольга Анатольевна Силакова, Саратов, август, 1974.)

«Неделя» поместила беседу с психологом из МГУ, и он сказал, что совместимость — это миф, который не выдерживает никакой критики с точки зрения современной психологии. Он отверг мнение, что одни психологические свойства людей сочетаются удачно и делают брак устойчивым, а другие не сочетаются и расшатывают брак.

Вот его слова — шлю вырезку: «Совместимости и несовместимости просто нет». «У любой женщины есть шанс создать чуть ли не с любым мужчиной счастливую семью». «Хорошо нам или плохо, зависит не от того, какими свойствами обладает партнер... это полная ерунда! А от того, какие отношения нам удалось с ним установить. А на это наши свойства и сочетания этих свойств не влияют. С любым человеком вы можете создать хорошие, близкие отношения, а можете не создать» [55].

Что вы думаете об этой позиции?» (Клуб «Известий», встреча с молодыми семьями, май, 1986.)

Думаю, что в любой позиции, которая доказывает свою правоту, надо отыскивать зерно истины, чтобы обогащать свою правду крупицами чужих. Но автор беседы никак не доказывает правоту своих взглядов; он просто излагает их, и они поэтому остаются личным мнением, не делаются научной позицией. Знать, что такое мнение существует, стоит. А вот верно оно или нет, лучше, пожалуй, чтобы каждый решил сам: в следующих главах будет много пищи для размышлений об этом.

В нашей научной литературе я нашел только одно замечание против совместимости. Психолог Л. Я. Гозман верно, по-моему, возразил тем, кто понимает совместимость «не как результат человеческих отношений», а как «автоматическое следствие» от сочетания «личностных свойств двух людей»[56].

Но тут отвергается не совместимость, а ее узкое понимание — когда ее считают плодом одних лишь человеческих свойств. На самом-то деле у совместимости два родителя: человеческие свойства, которые уживаются или не уживаются друг с другом, и поведение людей, их отношения друг с другом.

Причем уживаются между собой не какие-то наши «черты» или «свойства», отдельные от характера и взятые сами по себе. Уживаются или не уживаются именно живые характеры, живые личности — запутанные сплавы таких свойств.

Слово «совместимость» стало входить в психологический обиход в XIX веке. А уже в начале нашего столетия американец Амброз Бирс в своем знаменитом «Словаре сатаны» саркастически обыграл его: «Совместимость — это когда муж и жена оба хотят быть главой семьи». Но слово это стояло на задворках житейского языка, смысл его был свернут, как куколка в коконе, и оно начало становиться будничным только недавно.

Совместимость стала одним из открытий новой биологии и физиологии — там и родился ее нынешний смысл. Тогда поняли: чтобы орган, который пересаживают из тела в тело, прижился, надо, чтобы у них было почти близнецовое родство. Психологическая совместимость не так строга, как биологическая, для нее достаточно, чтобы люди были и похожи и непохожи друг на друга — как похожи и непохожи березы разных пород, похожи и непохожи рифмующиеся слова.

«А нельзя ли сказать, что совместимость — это любовь для бедных, своего рода искусственный, синтетический витамин, который заменяет природные витамины?» (Дом ученых, декабрь, 1979.)

Конечно, сказать так можно — проверка юмором бывает и самой острой из проверок. Но думаю, что это неверно. Витамин (от латинского «вита» — жизнь) значит вещество жизни, жизнедатель. Совместимость — такой же естественный витамин, как и наши чувства, только это как бы поливитамин, сплав нескольких витаминов сразу.

Чтобы брак получился удачным, нынешнему человеку нужно не одно стихийное чувство, которое налетает внезапно, как ветер с гор, и так же внезапно стихает; нужна полнота главных человеческих тяготений. Союз чувств и разума, интересов и поступков — вот четыре краеугольных камня хорошего брака, и они же — краеугольные камни совместимости.

В одиночку, без союзников, любовное влечение не может, видимо, выдержать тех перегрузок, которые возникают, когда два человека соединяются воедино. Любовное влечение слишком своенравно, слишком нетерпеливо, чтобы быть кариатидой для этой тяжести. В помощь ему — в помощь, а не в замену! — нужны более стойкие, более крепкие опоры.

Самой психологии нынешнего человека нужно, чтобы у близкого человека было побольше близких сторон, чтобы они психологически рифмовались друг с другом как можно полнее. Подсознательная тяга к такой близости все растет, и она тем больше, чем индивидуальнее делается человек. Возможно, это коренной психологический закон, который правит сейчас судьбой супружества.

И поэтому не чувства — главная опора нынешнего брака, а многослойная совместимость жены и мужа (в которую входят и их чувства); совместимость их чувств (любви, влечения, приязни), совместимость темпераментов, характеров, совместимость интересов, идеалов, совместимость привычек, поведения. Пожалуй, именно от такой многослойной совместимости — душевной, духовной, моральной, сексуальной — и зависят сейчас судьбы брака: чем полнее она, тем легче мужу и жене друг с другом, чем меньше — тем хуже их жизнь.

Причем совместимость рождается только тогда, когда у нее есть оба родителя: когда и внутренние основы людей подходят друг другу, и поведение скрепляет их. Если внутренние основы у людей чужды, никакие старания не помогут им ужиться друг с другом. Но если эти основы родственны, а отношения у людей пущены на самотек, то власть в этих отношениях могут захватить неуживающиеся свойства; так бывает, кстати, сплошь и рядом, у множества мужей и жен.

Пожалуй, можно сказать, что совпадение внутренних основ — это лишь возможность для уживания. А вот станет ли оно явью, зависит именно от поведения людей, от их отношений. Впрочем, каждый родитель совместимости незаменим, и совместимость возникает (или выживает) только от союза обоих. У родителя-одиночки совместимость не рождается, а если один из ее родителей гибнет, гибнет и она.

Это новый подход ко всей психологической культуре супружества, и он почти зеркально отвечает новой психологии современного человека.

Понять это очень важно. Обычно перемены в нас опережают осознание этих перемен, и мы долго относимся к себе на поколение назад, не под стать своему новому облику. Если мы поймем себя нынешних, нам будет наверно, легче растить свои новые плюсы и умерять новые минусы. Нам будет легче друг с другом и с самими собой — с тем новым в нас, что ждет нового к себе отношения.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: