Глава Девятнадцатая 3 страница

– Анджин-сан? – Рако предлагала саке. Он поблагодарил ее и выпил. Она тут же наполнила чашку. Он заметил, что у всех на лбу блестит пот.

– Гомен насаи, – сказал он им всем, извиняясь, взял чашку и в шутку предложил ее Марико. – Я не знаю, вежливо это или нет, но вам не хотелось бы саке? Это можно? Или я должен разбить себе голову о пол?

Она засмеялась.

– О, да, это достаточно вежливо, и не надо, не разбивайте голову. Не надо извиняться передо мной, капитан. Мужчина не должен извиняться перед женщиной. Что бы он ни сделал, все правильно. По крайней мере в это верим мы, женщины. – Она объяснила, что она говорит, девушкам, и она кивнули очень серьезно, но их глаза смеялись. – Вы не могли узнать, Анджин-сан, – продолжала Марико, потом сделала маленький глоток саке и вернула чашку, – Спасибо, но я больше не хочу саке, спасибо вам. Саке сразу бьет мне в голову и в колени. Но вы быстро учитесь – это, наверное, очень трудно для вас. Не беспокойтесь, господин Торанага сказал мне, что он нашел ваши способности исключительными. Он никогда бы не дал вам свое кимоно, если бы он не был очень доволен вами.

– Он послал за Тсукку-саном?

– Отцом Алвито?

– Да.

– Вам следовало бы спросить его самого, капитан. Мне он ничего не говорил. В этих вопросах он очень умен, тогда как женщина не имеет ума или знаний в политических вопросах.

– Ах, со десу ка? Я хочу, чтобы все наши женщины были равно мудры.

Марико обмахивалась веером, удобно сидя на коленях, подобрав под себя ноги.

– Ваш танец был превосходен, Анджин-сан. Ваши дамы танцуют так же?

– Нет, только мужчины. Это мужской танец. Танец моряков.

– Поскольку вы хотели задать мне вопросы, можно сначала я вас спрошу?

– Конечно.

– Какая у вас жена?

– Ей двадцать девять лет. Высокая по сравнению с вами. По нашим меркам, во мне шесть футов два дюйма, у нее около пяти футов восьми дюймов, у вас около пяти футов, так что она на голову выше, чем вы, и так же больше во всем – я имею в виду пропорционально. Ее волосы цвета… – Он указал на полированные чистые кедровые брусья, и все глаза повернулись в их сторону, потом вернулись к нему… – Вот такого цвета. Белокурые с красноватым оттенком. Глаза у нее голубые, более голубые, чем мои, голубовато-зеленые. Она носит длинные волосы, в основном распущенными.

Марико перевела это другим, и все они вздохнули, глядя на кедровые брусья, потом снова на него, самураи-часовые так же внимательно слушали. Следующий вопрос задала Рако.

– Рако-саи спрашивает, у нее такое же тело, как у нас?

– Да. Но ягодицы у нее больше и более выпуклые, талия длиннее и… ну, наши женщины вообще более округлые и имеют более тяжелые груди.

– И все ваши женщины – и мужчины – настолько выше, чем мы?

– В целом да. Но некоторые у нас такие же маленькие, как и вы. Я думаю, что ваша миниатюрность восхитительна. Очень приятна.

Аза спросила что-то, и интерес у всех усилился.

– Аза спрашивает: в смысле секса – как ваши женщины по сравнению с нашими?

– Извините, не понимаю?

– О, пожалуйста, извините меня. Секс в интимном смысле. Секс – наше выражение для физического соединения мужчины и женщины. Это более вежливо, чем блуд, правда?

Блэксорн справился со своим смущением и сказал:

– Я имел… э… я имел только один… э… опыт секса здесь. Это было… э… в деревне – и я не помню всего этого слишком ясно, потому что… э-э… я был так истощен нашим путешествием, что наполовину спал, наполовину бодрствовал. Но, как мне показалось, это было вполне удовлетворительно.

Марико нахмурилась.

– Вы любили только один раз с тех пор, как приплыли сюда?

– Да.

– Вы должны чувствовать себя очень скованным, да? Одна из этих женщин будет рада отдаться вам, Анджин-сан. Или все они, если вы пожелаете.

– Что?

– Конечно. Если вы не хотите никого из них, не надо беспокоиться, они, конечно, не будут обижены. Только скажите мне, какого типа женщину вы хотели бы, и мы распорядимся.

– Спасибо, – сказал Блэксорн. – Но не теперь.

– Вы уверены? Пожалуйста, извините меня, но Киритсубо-сан дала четкие инструкции о том, чтобы ваше здоровье было сохранено и улучшено. Как можно быть здоровым без секса? Это очень важно для мужчины, правда? О, конечно, да.

– Спасибо, но, может быть, позднее.

– У вас много времени. Я с удовольствием зайду позднее. У нас будет масса времени для разговоров, если вы пожелаете. Вы еще имеете четыре стика времени, – сказала она ободряюще. – Вам не надо уезжать до захода солнца.

– Спасибо. Но не теперь, – сказал Блэксорн, пораженный прямотой и отсутствием деликатности в этом предложении.

– Им действительно будет приятно угодить вам, Анджин-сан. О! Может быть, вы предпочитаете мальчиков!

– Что?

– Мальчика. Это очень просто, если это то, чего вы хотите, – Ее улыбка была бесхитростна, ее голос деловит.

– Что это значит? Вы серьезно предлагаете мне мальчика?

– Ну да, Анджин-сан. В чем дело? Я только сказала, что мы пришлем сюда мальчика, если вы хотите этого.

– Я не хочу этого! – Блэксорн почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Разве я похож на проклятого Богом содомита?

Его слова разнеслись по комнате. Все уставились на него ошеломленно. Марико низко поклонилась, держа голову у пола.

– Пожалуйста, простите меня, я сделала ужасную ошибку. О, я обидела, тогда как пыталась только сделать приятное. Я никогда не разговаривала с иностранцами, кроме как со святыми отцами, поэтому я не могла узнать ваших… ваших интимных обычаев. Меня никогда им не учили, Анджин-сан, – отцы не обсуждали их. Здесь несколько человек иногда хотят мальчиков – священники время от времени имеют мальчиков, наши и некоторые из ваших – я по глупости предположила, что ваши обычаи такие же, как и наши.

– Я не священник, и это не наш обычай.

Командир самураев Казу Оан наблюдал за всем этим с неудовольствием. Ему были поручены безопасность чужеземца и его здоровье, и он видел своими собственными глазами невероятное благорасположение, которое господин Торанага выказывал Анджин-сану, а теперь Анджин-сан был в ярости.

– В чем дело? – спросил он вызывающе, так как было очевидно, что глупая женщина сказала что-то, что обидело его очень важного подопечного.

Марико объяснила, что она сказала и что ответил Анджин-сан.

– Я правда не понимаю, что так обидело его, Оан-сан, – сказала она ему.

Оан недоверчиво поскреб свою голову.

– Он стал похож на сумасшедшего быка только потому, что вы предложили ему мальчика?

– Да.

– Тогда извините, но, может быть, вы были невежливы? Может быть, вы сказали что-то не то?

– О нет, Оан-сан. Я совершенно уверена. Я чувствовала себя ужасно. Я совершенно точно провинилась.

– Здесь должно быть что-то еще. Что?

– Нет, Оан-сан. Только это.

– Я никогда не пойму этих чужеземцев, – сердито сказал Оан. – Ради всех нас, пожалуйста, успокойте его, Марико-сан. Видимо, это потому, что он так долго не имел женщину.

– Вы, – он приказал Соно, – вы дайте еще саке, горячего саке и горячих полотенец! Вы, Рако, погладьте шею этому дьяволу. – Служанки бросились выполнять его указания. Внезапно он сказал:

– Хотел бы я знать, не потому ли это, что он импотент. Его история о приключении в деревне была достаточно туманная, правда? Может быть, бедняга взбесился потому, что он действительно импотент и вы затронули больное место?

– Извините, но я так не думаю. Доктор сказал, что он очень силен.

– Если бы он был импотент – это бы все объясняло, правда? Этого мне было бы достаточно, чтобы я раскричался тоже. Да! Спросите его.

Марико немедленно сделала, как он приказал, и Оан ужаснулся, когда кровь снова бросилась чужеземцу в лицо, и поток омерзительно звучащей чужеземной речи заполнил комнату.

– Он… он сказал «нет», – Марико перешла почти на шепот.

– И все это означало только «нет»?

– Они… они используют много разных длинных проклятий, когда возбуждены.

Оан начал потеть от беспокойства, так как он отвечал за чужеземца.

– Успокойте его!

Еще один самурай, более старый, сказал с надеждой:

– Оан-сан, может быть, он из тех, кому нравятся собаки, а? Мы слышали странные истории в Корее о поедающих чеснок. Да, они любили собак и… Я вспоминаю теперь, да, собак и уток. Может быть, эти золотоголовые похожи на тех, поедающих чеснок, они так же пахнут, правда? Может быть, он хочет утку?

Оан сказал:

– Марико-сан, спроси его! Нет, может быть, лучше не надо. Пусть успокоится…

Он замолчал. Из дальнего угла приближался Хиро-Мацу.

– Привет, – сказал он отрывисто, пытаясь удержать свой голос от дрожи, потому что старый Железный Кулак, и в лучших обстоятельствах помешанный на дисциплине, в последнюю неделю стал похож на тигра с ошпаренным задом, а сегодня был еще хуже. Десять человек были понижены в звании за неопрятность, вся ночная стража с позором маршировала по замку, двум самураям было предложено совершить сеппуку, так как они опоздали на вахту, а четыре ночных уборщика были сброшены с зубчатой стены, так как рассыпали часть мусорного ящика в саду замка.

– Как он ведет себя, Марико-сан? – услышал Оан возбужденный вопрос Железного Кулака. Он был уверен, что глупая женщина, которая вызвала все это беспокойство, собирается выболтать всю правду, которая наверняка снимет с них головы. К своему облегчению, он услышал, как она говорит:

– Да, господин. Все прекрасно, спасибо.

– Вам приказано отправляться к Киритсубо-сан.

– Да, господин.

Когда Хиро-Мацу пошел дальше со своим патрулем, Марико задумалась, зачем ее отправляют, только ли для того, чтобы переводить разговоры Кири с чужеземцем во время плавания? Едут ли другие женщины Торанаги? Госпожа Сазуко? Не опасно ли для Сазуко плыть теперь морем? Я должна ехать одна с Кири, или мой муж едет тоже? Если он останется – а его обязанность быть с его господином – кто будет присматривать за его домом? Почему мы должны плыть на корабле? Наверняка токайдская дорога еще безопасна. Ишидо не помешает нам? Да, он мог бы – если учесть нашу ценность как заложников, госпожу Сазуко, Киритсубо и остальных. Вот поэтому нас и посылают морем?

Марико никогда не любила море. Даже от одного его вида она чувствовала себя больной. «Но если я должна поехать, я поеду, и там все кончится. Карма». Она перенеслась в мыслях от неизбежного к сиюминутным проблемам с этим непонятным иностранцем, который не вызывал у нее ничего, кроме огорчения.

Когда Железный Кулак исчез за углом, Оан поднял голову, и все они вздохнули. Аза торопливо шла по коридору с саке, Соно сразу за ней с горячими полотенцами.

Все наблюдали за тем, как обслуживали чужеземца. Они видели недовольное выражение его лица и то, как он принял саке и горячие полотенца с холодной благодарностью.

– Оан-сан, почему не послать одну из женщин за уткой? – прошептал старый самурай. – Мы просто положим ее около него. Если он захочет, все будет прекрасно, если нет, он сделает вид, что не видит ее.

Марико покачала головой:

– Наверное, нам не надо так рисковать. Мне кажется, Оан-сан, этот тип чужеземцев испытывает отвращение к разговорам о сексе, да? Он первый из таких, пришедший сюда, так что мы должны найти к нему подход.

– Я тоже так думаю, – сказал Оан. – Он был совершенно спокоен, пока не упомянули об этом, – Он сердито взглянул на Азу.

– Извините, Оан-сан. Вы совершенно правы, это была полностью моя вина, – сказала Аза сразу же, кланяясь почти до полу.

– Да. Я пошлю отчет об этом деле Киритсубо-сан.

– Ой!

– Я действительно думаю, что госпоже также следует сказать, чтобы были осторожней, обсуждая с ним интимные вопросы, – сказала Марико дипломатично. Вы очень мудры, Оан-сан. Но, может быть, Аза оказалась смышленой и избавила госпожу Киритсубо и даже господина Торанагу от ужасного неудобства! Просто подумайте, что бы случилось, если бы Киритсубо-сан сама задала этот вопрос вчера при господине Торанаге! Если бы чужеземец действовал так же и перед ним…

Оан вздрогнул:

– Пролилась бы кровь! Вы совершенно правы, Марико-сан, Азу следует поблагодарить. Я объясню Киритсубо-сан, как ей повезло.

Марико предложила Блэксорну еще саке.

– Нет, благодарю вас.

– Я еще раз приношу свои извинения за мою глупость. Вы хотели у меня что-то спросить?

Блэксорн видел, как они говорили между собой, досадуя, что не может понять их, злясь, что не может обругать их за оскорбления или стукнуть этих часовых головами.

– Да. Вы сказали, что содомия здесь – это нормально?

– О, извините меня, может быть, мы обсудим какие-нибудь другие вещи, пожалуйста?

– Конечно, сеньора. Но сначала давайте кончим эту тему. Содомия здесь считается нормальным, вы сказали?

– Все, что с сексом, нормально, – сказала она вызывающе, раздраженная его невоспитанностью и очевидной глупостью, вспомнив, что Торанага сказал ей, что она должна сообщать ему о вещах, не связанных с политикой, но потом пересказать ему все, о чем они говорили. Она также не терпела от него никакого вздора, так как он был все еще чужеземцем, возможно, пиратом и формально на него распространялся смертный приговор, который в настоящее время был временно отменен, к удовольствию Торанаги. – Сношение совершенно нормально. И если мужчина собирается им заниматься с другим мужчиной или мальчиком, какое кому дело до этого, кроме них самих? Какой от этого вред им или другим – или мне, или вам! Никому!

«Что это я, – подумала она, – глупая пария без мозгов! Глупая торговка откровенничает с каким-то чужеземцем! Нет. Я из касты самураев! Да, это так, Марико, но ты также очень глупа! Ты женщина и должна обращаться с ним, как с любым человеком, которому надо льстить, соглашаться с ним, подлизываться к нему. Ты забыла о своих приемах. Почему он заставляет тебя вести себя с ним как двенадцатилетнюю девочку?» Она умышленно смягчила свой тон.

– Но если вы думаете…

– Содомия-это ужасный грех, дьявольский, проклятая Богом мерзость, и те негодяи, кто занимается этим – отбросы земли! – Блэксорн не слушал ее, все еще страдая от оскорбления, что она поверила тому, что он может быть одним из них.

«Христова кровь, как она могла? Успокойся, – сказал он себе. – Ты говоришь, как изъеденный сифилисом фанатичный пуританин-кальвинист! И почему ты так уж настроен против них? Не потому ли, что они всегда есть на корабле, что большинство моряков испробовали этот путь, поскольку как еще они могли остаться в здравом уме, проводя столько месяцев в море? Не потому ли, что ты сам был соблазнен и ненавидел себя за соблазн? Не потому ли, что, когда ты был молод, тебе самому пришлось защищаться и однажды тебя повалили и чуть не изнасиловали, но ты вырвался и убил одного из этих негодяев, нож попал в горло, тебе было двенадцать, и это была первая смерть в твоем длинном списке смертей?»

– Это Богом проклятый грех – и абсолютно против законов Бога и человека!

– Конечно, это слова христианина, которые применимы к другим вещам! – ответила она ледяным тоном, вопреки себе, охваченная желанием сказать грубость. – Грех? В чем здесь грех?

– Вам следовало бы знать. Вы католичка, не так ли? Вы были обращены иезуитами?

– Святой отец научил меня говорить по-латыни и по-португальски и писать на этих языках. Я не понимаю, что вы подразумеваете под приверженностью к католичеству, но я христианка, и уже почти десять лет, и нет, они ни разу не говорили с нами о физической близости. Я никогда не читала ваших книг о сексе – только религиозные книги. Секс – грех? Как это может быть? Как может что-то, что дает людям радость, быть грешным?

– Спросите отца Алвито!

«Не думаю, чтобы я решилась», – подумала она в смятении.

– Но мне приказали не обсуждать ничего, что здесь говорится, ни с кем, кроме Кири и моего господина Торанаги. Я просила Бога и Мадонну помочь мне, но они мне не ответили. Я только знаю, что с тех пор, как вы пришли сюда, не было ничего, кроме горя. Если это грех, как вы говорите, почему так много наших священников занимаются этим и всегда занимались? Некоторые буддийские секты даже рекомендуют это как одну из форм молитвы. Надо ограничивать себя только в сезон дождей. Священники не дьяволы, не все из них. И некоторые из святых отцов, как известно, наслаждаются сексом и таким путем тоже. Разве они дьяволы? Конечно, нет! Почему они должны быть лишены обычного удовольствия, если им запрещено иметь дело с женщинами? Глупо говорить, что все связанное с сексом – грех и проклято Богом!

– Содомия отвратительна, против всех законов! Спросите вашего духовника!

«Ты сам отвратителен – ты, – хотелось крикнуть Марико. – Как осмеливаешься ты быть таким грубым и как можешь быть таким глупым! Против Бога? Ты говоришь? Что за глупость! Против твоего дьявольского Бога, может быть. Ты заявляешь, что ты христианин. Нет, ты явный лжец и мошенник. Может быть, ты и знаешь необычные вещи и бывал в диковинных местах, но ты не христианин и богохульствуешь. Ты послан Сатаной? Грехи? Какая ерунда!

Ты говоришь так торжественно о нормальных вещах и ведешь себя как сумасшедший. Ты выводишь из себя святых отцов, расстраиваешь Торанагу, вызываешь раздор между нами, расшатываешь нашу веру и мучаешь нас сомнениями в том, что верно, а что нет, зная, что мы не можем немедленно доказать тебе свою правоту.

Я хочу сказать тебе, что я презираю и тебя, и всех варваров. Да, варвары вокруг меня. Не они ли ненавидели моего отца, потому что он не доверял им и открыто просил диктатора Городу выбросить их всех с нашей земли? Разве не чужеземцы отравили ядом мозг диктатора, так что он стал ненавидеть моего отца, своего самого верного генерала, человека, который помогал ему даже больше, чем генерал Накамура или господин Торанага? Разве не чужеземцы стали причиной того, что диктатор оскорбил моего отца, что свело его с ума, заставив поступать необдуманно и стать таким образом причиной всех моих несчастий?

Да, они сделали все это, и даже больше того. Но они также принесли бесподобное слово Божье и в темные часы моей нужды, когда я вернулась из ужасной ссылки в еще более ужасную жизнь, отец-инспектор показал мне путь, открыл мне глаза и душу и крестил меня. Этот путь дал мне силы выдержать, наполнил мое сердце безграничным миром, освободил меня от вечных мук и осчастливил меня обещанием вечного спасения.

Что бы ни случилось, я в руках Бога. О, Мадонна, дай мне мир и помоги этому бедному грешнику преодолеть твоего врага».

– Извините меня за мою грубость, – сказала она. – Вы правы, что рассердились. Я только глупая женщина. Пожалуйста, будьте терпеливы и простите меня, Анджин-сан.

Гнев Блэксорна сразу стал стихать. Какой мужчина мог долго сердиться на женщину, если она открыто признается, что она была не права, а он прав?

– Я тоже прошу прощения, Марико-сан, – сказал он, немного смягчаясь, – но у нас предположить, что мужчина гомосексуалист, педераст, содомит, – это самое сильное из оскорблений.

«Тогда вы все инфантильны, глупы, так же как подлы, грубы и невоспитанны, но что можно ожидать от чужеземцев», – сказала она себе и произнесла с покаянным видом:

– Конечно, вы правы… Я не имела в виду ничего плохого, пожалуйста, примите мои извинения. О, да, – вздохнула она; ее голос был так медоточив, что даже ее муж сразу успокоился бы, несмотря на самое плохое свое настроение, – о, да, это была полностью моя ошибка.

* * *

Солнце уже достигло горизонта, а отец Алвито все еще ждал в комнате для аудиенции, журналы оттягивали ему руки.

«Проклятый Блэксорн», – думал он.

Первый раз этот Торанага заставил его ждать, первый раз за годы он не ждал никого из дайме, даже Тайко. За последние восемь лет правления Тайко предоставил ему невероятную привилегию немедленного доступа, и так же сделал Торанага. Но у Тайко эта привилегия была заслужена его влиянием в Японии и его дальновидностью в делах. Его знание внутренних скрытых причин событий в международной торговле помогало увеличить еще больше невероятно большое состояние Тайко. Хотя Тайко был почти неграмотен, его способности к языкам были огромны, его знание политики безмерно. Так Алвито посчастливилось сесть в ногах у деспота, чтобы учить и учиться и, если на то будет воля Божья, обращать в свою веру. Это была особая работа, которой он дотошно овладевал под руководством дель Аква, который давал ему лучших учителей из среды иезуитов и португальских купцов, торговавших в Азии. Алвито стал наперсником Тайко, одним из четырех человек – и единственным иностранцем, – которые когда-либо видели помещения с личными сокровищами Тайко.

В нескольких сотнях шагов была главная башня замка, хранилище. Она возвышалась на семь этажей, защищенная множеством стен, дверей и укреплений. На четвертом этаже было семь комнат с железными дверями. Каждая была забита золотыми слитками и ящиками с золотыми монетами. Этажом выше были комнаты с серебром, лопающиеся от слитков и ящиков с монетами. И еще этажом выше были редкие шелка и керамика, а также мечи и другое вооружение – сокровища империи.

«В нашем современном исчислении, – думал Алвито, – стоимость всего этого должна быть по крайней мере пятьдесят миллионов дукатов, больше, чем годовой доход всей Испанской империи, Португальской империи и Европы, взятых вместе. Самое большое личное состояние на земном шаре в наличных».

«Разве это не самое большое достижение? – размышлял он, – Разве тот, кто контролирует Осакский замок, не контролирует все это немыслимое состояние? И это состояние, соответственно, разве не дает ему власти над всей страной? Не была ли Осака сделана неприступной только для того, чтобы защитить это богатство? Не была ли страна залита кровью, чтобы построить замок в Осаке, сделать его недоступным, чтобы защитить золото, чтобы надежно хранить его до того времени, когда вырастет Яэмон?

Имея сотую часть этих сокровищ, мы могли бы построить собор в каждом городе, церковь в каждом поселке, миссию в каждой деревне по всей стране. Если бы мы только могли получить его, чтобы использовать во славу Бога!»

Тайко любил власть. И он любил золото за ту власть, которую оно дает над людьми. Сокровища собирались по крохам в течение шестнадцати лет абсолютной власти, из огромных обязательных подарков всех дайме, которые по обычаю ожидались от них ежегодно, и от его собственных владений. По праву завоевателя Тайко лично владел четвертой частью всей земли. Его личный годовой доход был более пяти миллионов коку. И потому, что он был Господин Всей Японии с мандатом императора, теоретически он владел всеми доходами всех поместий. Он никому не платил налогов. Но все дайме, все самураи, все крестьяне, все ремесленники, все купцы, все грабители, все парии, все чужеземцы, даже «эта», платили налоги добровольно, в большом количестве. Для собственной безопасности.

«Пока состояние недоступно и Осака неприступна, – сказал себе Алвито, – фактически опекун Яэмона, Паемон, будет править до той поры, пока он не вырастет, несмотря на Торанагу, Ишидо или еще кого-нибудь.

Жаль, что Тайко умер. При всех его недостатках мы знали этого дьявола и могли ладить с ним. Жаль на самом деле, что был убит Города, так как он был нашим настоящим другом. Но он мертв, так же как и Тайко, и теперь нам надо покорять новых язычников – Торанагу и Ишидо».

Алвито вспомнил ночь, когда умирал Тайко. Его пригласил Тайко, чтобы провести ночь перед смертью – он вместе с Ёдоко, женой Тайко, госпожой Ошибой, его наложницей и матерью наследника. Они долго смотрели и ждали в спокойствии этой бесконечной летней ночи.

Потом началась агония и подошла к концу.

– Его дух уходит. Теперь он в руках Бога, – сказал он тихо, когда убедился в этом. Он перекрестил и благословил тело.

– Может быть, Будда возьмет к себе моего господина и быстро воскресит его, так что он возьмет Империю обратно в свои руки еще раз, – сказала Ёдоко, тихо плача. Это была миловидная женщина, из рода аристократов-самураев, которая была его верной женой и советчицей сорок четыре года из своих пятидесяти девяти лет. Она закрыла глаза и придала телу достойный вид, что было ее привилегией, печально поклонилась три раза и оставила его и госпожу Ошибу.

Смерть была легкой. Тайко болел несколько месяцев, и конец ожидался этим вечером. Несколько часов назад он открыл глаза, улыбнулся Ошибе и Ёдоко и прошептал – его голос был подобен нити:

– Слушайте, это мое предсмертное стихотворение.

Как капля я рожден,

Как капля я исчезну,

Осакский замок и все,

что я достиг, —

Лишь только сон…

В таком же точно сне.

Пред шагом в эту бездну.

Последняя улыбка, такая нежная, этого деспота им – женщинам и ему.

– Берегите моего сына, вы все. – И после этого его глаза закрылись навеки.

Отец Алвито вспомнил, как он был тронут последним стихотворением, таким типичным для Тайко. Когда он был приглашен, то надеялся, что на пороге смерти властелин Японии одумается и примет истинную веру и причастие, над которыми он смеялся столько раз. Но этого не случилось. «Ты навсегда потерял царство Божие, бедняга», – печально пробормотал иезуит, так как всегда восхищался Тайко как военным и политическим гением.

– А что, если ваше царство Божие – это задний проход дикаря? – спросила госпожа Ошиба.

– Что? – Он не был уверен, что правильно расслышал, обиженный ее неожиданной и неприличной недоброжелательностью. Он знал госпожу Ошибу почти двенадцать лет, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать, когда Тайко впервые взял ее в наложницы и она была послушной и сверхуслужливой, едва произносящей слова, всегда радостно улыбающейся и счастливой. Но сейчас!

– Я сказала: «А что, если ваше царство Божие находится в заднем проходе дикарей?»

– Помилуй вас Бог! Ваш властелин умер всего несколько минут назад.

– Мой властелин умер, так что и ваше влияние на него закончилось. Не так ли? Он хотел, чтобы вы присутствовали, очень хорошо, – это было его право. Но теперь он в Великой Пустоте и больше не командует. Теперь командую я. Священник, вы воняете, вы всегда воняли, и ваша вонь переходит в воздух. Сейчас же покиньте мой замок и оставьте нас с нашим горем!

Спокойный свет свечи вдруг метнулся по ее лицу. Она была одна из самых красивых женщин в стране. Непроизвольно он сделал движение крестом, как бы защищаясь от овладевшего ею дьявола.

Смех ее был холоден.

– Уходите, священник, и никогда не возвращайтесь. Ваши дни сочтены!

– Не более, чем ваши. Я в руках Бога, госпожа. Лучше бы вы подумали о нем. Вечное спасение может быть и вашим, если вы поверите.

– Что? Вы в руках Бога? Христианского Бога, да? Вы – может быть. А может, и нет. Что вы будете делать, священник, если когда вы умрете, то узнаете, что там нет никакого бога, что нет преисподней и ваше вечное спасение только сон во сие?

– Я верю! Я верю в Бога, и в воскресение, и в Святого Духа, – сказал он вслух. – Христианские обещания верны. Они сбудутся, сбудутся – я верю!

* * *

– Да? Тсукку-сан?

Какое-то время он слушал японскую речь и не понимал ее. В дверном проходе стоял Торанага, окруженный стражей. Отец Алвито поклонился, приходя в себя, с потной спиной и лицом.

– Прошу простить, что пришел без приглашения. Я просто полуночник. Я вспомнил, что мне посчастливилось быть свидетелем многих вещей в Японии. Кажется, что вся моя жизнь прошла здесь и больше нигде.

– Вам повезло, Тсукку-сан.

Торанага устало подошел к помосту и сел на простую подушку. Охрана молча расположилась вокруг него, образовав защитную стенку.

– Вы приехали сюда на третий год Тенчо, не так ли?

– Нет, господин, это был четвертый год, год Крысы, – ответил он, пользуясь их календарем, на запоминание которого у него ушли месяцы. Все годы отсчитывались от определенного года, выбранного правящим императором. Катастрофа или доброе предзнаменование могли закончить или начать новую эру по его прихоти. Ученым приказывалось выбрать название для новой эры с особенно благоприятными предзнаменованиями из древних китайских книг, эта эра могла длиться год или пятьдесят лет. Тенчо означало «Праведность неба». Предыдущий год был годом больших приливов, когда погибло двести тысяч человек. И каждому году было дано имя и номер – одна и та же последовательность, как и у часов дня: Заяц, Дракон, Змея, Лошадь, Козел, Обезьяна, Петух, Собака, Кабан, Крыса, Бык и Тигр. Первый год Тенчо упал на год Петуха, так это и продолжалось, и 1575 год был годом Крысы в четвертый год Тенчо.

– Много всего произошло за это время, не правда ли, старина?

– Да, господин.

– Да, возвышение и смерть Городы. Возвышение Тайко и его смерть. А теперь? – Слова отражались от стен.

– Все в руках бесконечности, – Алвито использовал слово, которое одинаково могло означать и Бога, и Будду.

– Ни господин Города, ни господин Тайко не верили ни в каких-либо богов, ни в вечность.

– Разве Будда не сказал, что есть много путей в нирвану, господин?

– О, Тсукка-сан, вы мудрый человек. Как это можно быть таким молодым и таким мудрым?

– Я искренне хочу, чтобы так и было, господин. Тогда я мог бы больше помогать.

– Вы хотели видеть меня?

– Да. Я думал, это достаточно важно, чтобы прийти без приглашения.

Алвито вынул журналы Блэксорна и положил их на пол перед ним, дав объяснение, которое предложил ему дель Аква. Он видел, как лицо Торанага окаменело, и был рад этому.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: