Утро египетской цивилизации 4 страница

Итак, внешние сношения египтян охватывали огромное пространство, и в сферу их влияния, если не непосредственного владычества, вошли области и на севере, и на юге. Но одновременно с этим внутри страны начался болезненный процесс ослабления и оскудения центра, обнаружились признаки распадения государства. Упомянутые только что Уна и Хирхуф являются красноречивыми представителями этого времени — первый, царский чиновник, выслужившийся из неродовитого круга, является как бы носителем прежнего централизующего начала; он облечён новым званием «начальника Юга» в противовес прогрессирующему разложению; он принимает экстренные финансовые меры для поддержания казны; Хирхуф, верный слуга своих государей, однако уже не находится вблизи их; он живёт и умирает в своей области, и его гробница не в новой столице — Мемфисе (по имени пирамиды Пиопи I «Меннофр», «Благое пристанище»), а в его родовой области. И это становится общим явлением с конца V династии. К этому времени, благодаря царским пожалованьям, успела образоваться богатая поземельная знать, сильная своими связями с местным населением и переставшая стремиться ко двору и центру. Корона в то же время, наоборот, успела ослабить себя, раздарив значительную часть земельного фонда служилым людям, превратившимся чрез несколько поколений в настоящих феодалов и наделив различные храмы иммунитетными грамотами. Правда, эти грамоты не идут так далеко, как вавилонские, и не создают подобий духовных ленов, но всё же короне пришлось поступиться рядом выгод. Льготы храмам и их городам заключались в изъятии от различных повинностей, работ и выдач в пользу двора, царских людей и полицейских (так называемых «мирных негров» — полицейскую службу несли негры). Рука об руку шла демократизация представлений о загробной участи — Осирисами стали делаться после смерти все, и для достижения вечных обителей не было необходимости в посредстве царя. Всё это привело к распадению Египта, и после VI династии начинается смутная переходная эпоха. VI династия не оставила после себя памятников; VIII — имеет резиденцией Ираклеополь у входа в Фаюм, но не пользуется признанием во всей стране. Девятая и десятая династии, современные второй половине III тысячелетия, были ираклеопольского происхождения. Родоначальником их был Ахтой, почему-то названный у Манефона жестоким тираном. Во всяком случае, это было время жестоких смут, междоусобных войн и внешних нашествий. До нас дошёл глубоко интересный, хотя трудный для понимания, памятник на папирусах здешнего Эрмитажа и Московского музея изящных искусств — Поучение одного из царей ираклеопольского дома своему сыну Мерикара. Это первое в истории царское поучение касается самых разнообразных вопросов и рисует с достаточной ясностью положение страны в сравнительно благополучное время переходного периода. Автор заставил признать свою власть на западе и на востоке до самой азиатской границы; с Югом он в мире, помня какое-то древнее пророчество, азиатов он отразил. Интересна характеристика, какую он им даёт: «Азиаты презренны; трудна местность, где они живут; печальна из-за воды, недоступна из-за деревьев; пути затруднены горами. Азиат не сидит на месте, но вечно бродит; он воюет со времён Гора, не побеждая и не будучи побеждён». Царь советует своему сыну быть всегда в боевой готовности, строить укрепления, набирая молодёжь в солдаты и щедро наделяя её. Но особенное внимание следует уделять вассалам — им надо оказывать уважение и заботиться об их благосостоянии, ибо «велик великий», если его вельможи велики. Однако, не следует отдавать предпочтение «сыну особы» пред простолюдином — надо отличать людей за их способности. Целый ряд наставлений касается поведения правителя и отличается нравственной высотой: «твори правду, и ты преуспеешь на земле. Успокой плачущего, не утесняй вдовы, не сгоняй человека с достояния отца его, не казни без нужды… Человек да творит полезное для души своей… Посещай храмы, будь скрытен относительно таинств. Вкушай хлеб в храме… Приноси дары соответственно твоему достатку — один день даёт вечность, один час обеспечивает будущее, а бог знает того, кто это делает… Возлюби деятельную жизнь; жизнь на земле скоропреходяща; блажен оставивший по себе память… Приготовь себе место в некрополе как справедливый, как творящий правду. Приятнее Богу нрав справедливого, чем телец беззаконника… Люди — подобия Бога, вышедшие из плоти его; он сияет с неба для сердец их, производит для них траву, скот, птиц и рыб для пищи их… Они плачут, а он слушает…»

У нас нет оснований сомневаться в подлинности этих наставлений, но мудрость и высота их не спасли Египет от смут. Ираклеополиты ухаживали за вассалами и старались опереться на знать; на их стороне были сильные номархи Сиута и Ермополя, но эти внутри своих владений чувствовали себя совершенно самостоятельными и даже иногда вели летосчисление по годам своих княжений. Целый ряд других совершенно не признавал власти фараонов; одно время, по-видимому, самостоятельное царствование возникло с центром в Копте; Юг также скоро обособился и даже перешёл в наступление. Война и разбой не прекращались; древние памятники гибли. Один из сиутских номархов — Ахтой хвалится, что в его дни путешественник на дороге был безопасен, а незнатный (из класса «неджес») не был умерщвляем рядом со своей женой.

Такое бедственное положение страны продолжалось около 200 лет, и египетской культуре грозила опасность. Но нация ещё была юна и таила в себе силы возрождения. Центр её жизни перешёл на юг, и на новый путь процветания страну вывели Фивы, величие которых было законным возмездием за эту великую заслугу пред человечеством. Вероятно, и отдалённость положения от тогдашних центров политической жизни делали в Фивах общее расстройство менее ощутительным, а ряд крупных представителей рода местных владетелей умело использовал географические преимущества положения города и его области для того, чтобы занять выдающееся положение среди боровшихся тогда за преобладание сил. Роды сильных и энергичных номархов, носивших имена Иниотефов и Ментухотепов, известных в науке под традиционным обозначением XI династии, объединяют под своей властью мало-помалу сначала южную часть Египта, ещё со времени Древнего царства носившую особое наименование «Голова Юга» и простиравшуюся от Элефантины до Абидоса и потом даже до Сиута, а затем и на весь Египет.

Глава III

Фивы

Есть на протяжении культурного мира пункты, в которых на небольшом пространстве в течение веков накоплялись духовные сокровища нации и которые отражают все стороны, все характерные особенности создавшей их цивилизации. При жизни нации они являются её средоточиями, святынями, потом, для нового мира они делаются красноречивыми свидетелями великого прошлого, грандиозными музеями славной старины. Таковы для древнего классического мира Акрополь и римский форум с Палатином и Капитолием, для Западной Европы — Лондонский парламент с Вестминстерским аббатством, для Христианского Востока — его последнее слово и завершение, Московский Кремль. Но ни одно из этих созданий национального гения не может по грандиозности, богатству и, конечно, древности, идти в сравнение с тем, что представляют собою египетские Фивы, бывшие священным средоточием древнейшей человеческой культуры в течение многих веков. Нигде на земном шаре нельзя найти такой значительной площади, до такой степени изобилующей великими памятниками глубокой древности. До сих пор на поверхности земли сохраняют своё грандиозное великолепие остатки великих храмов, имевших тысячелетнюю историю и представляющих образцы разнообразных художественных типов, служивших различным религиозным целям. Под землёй до сих пор из своих гробничных дворцов беседуют с нами создатели этой блестящей цивилизации, цари, их сподвижники и простые подданные до самых низших слоёв населения включительно; мы узнаём их деяния, верования, чаяния, они говорят нам о своих успехах, радостях и бедствиях. Самая почва великого города до такой степени насыщена произведениями своей необычайной по богатству и интенсивности культуры, что найденным наполнены музеи и частные собрания Каира, всей Европы и Америки, и всё ещё этот рудник представляется неисчерпаемым. Будучи созданием нации, исключительно одарённой в художественном и религиозном отношениях, притом в период наибольшего расцвета её духовных и материальных сил, когда она была и в политическом отношении первой в мире, великий град Амона представляет исключительное явление в истории, тем более, что благоприятные климатические условия Верхнего Египта обусловили сохранение его памятников, несмотря на политические погромы, смену владык, языков, религий.

Для самих египтян Фивы были вечным городом, по преимуществу олицетворением их культуры, религии, политического могущества, «градом великим, могучим, победоносным, владыкой победоносного оружия, владыкой всех градов». Фивы — сияющий град Вседержителя, божественное око Атума, око Ра. Фивы могущественнее всех градов — они отдали землю победой единственному владыке. С тех пор, как взялись за лук и стали направлять стрелу, было невозможно с ними бороться. Все города восклицают, ибо Фивы — их повелитель, сильнейший, чем они. И Ра, войдя… (возгласил): «Фивы переживут пределы прошедшего и будущего», — так он изрёк о них. «Преисподняя ликует — никто их не утесняет; небо веселится — никто на них не наступает и их не разрушает, бездна торжествует — никто их не лишает сокровенности…» Так пел египетский религиозный поэт, торжествуя победу традиционной религии Амона фиванского над ересью, и эта песнь может служить образцом многих выражений благоговения египтян к своему духовному средоточию, своей национальной святыне. До нас дошли и другие образцы подобных песен. Но не одни египтяне пели о Фивах; пророк Наум (по евр. тексту) восклицает, обращаясь к Ниневии: «разве ты лучше Града Амона, что между реками, окружён водою, которого оплот море? Эфиопия и Египет с бесчисленным множеством служили ему…» А Гомер (или его читатель) приводит, как всем известный пример хранилища сокровищ,

…Фивы Египтян

град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести

Ратных мужей в колесницах, на быстрых конях выезжают.

(Илиада, IX, 381)

И в настоящее время, когда огромная площадь древней столицы занята или развалинами, или гробницами, или селениями, носящими новые имена, население, успевшее дважды переменить религию и язык, не могло забыть древнего величия, и до сих пор видит по ночам золотую ладью Амона и обилие золота в храмах, на священном озере, до сих пор совершает процессии, ведя ладью погребённого в луксорской мечети, в почве древнего храма, мусульманского святого Абу-ль-гаггаджи, заменившего в его сознании Амона, до сих пор под сенью храмов ходят приведения, имеющие виды древних божеств.

В истории Египта Фивы и Амон, как известно, выступают сравнительно поздно. Они моложе не только Иераконполя, Буто и Абидоса, но и Мемфиса. Но культурная жизнь началась здесь давно. Геологи, палеонтологи и исследователи первобытных культур давно обратили внимание на изучение Фиванской местности; и мы уже имели случай ознакомиться с их выводами, а также указать на то, что уже на заре египетской государственности в фиванской области появляется замечательная царская гробница. В 1904 г. Лергэнь нашёл среди сотен вотивных статуй в карнакском тайнике, куда они были сокрыты, вероятно, вследствие переполнения двора, несколько, относящихся к Древнему царству III-V династий, между прочим, царей Усернира и Сахура, что указывает и на существование в это отдалённое время Карнакского храма, который, хотя и в скромном виде святилища небольшого города, всё же пользовался известностью и привлекал.

Когда во вторую половину эпохи Древнего царства поколебалась прочность центральной власти и Египет стал обнаруживать признаки распадения, выступают местные центры со всеми богами и владетелями. Начинается эпоха египетского феодализма, в которой Фивам суждено было выступить на передовую роль. Только сравнительно недавно мы узнали, что и до XI династии, давшей Египту фараонов-объединителей, в области Фив были свои князья. В 1895 г. Newberry нашёл в фиванском некрополе, в скале к юго-западу от Ассассифа небольшую гробницу из двух малых, грубо высеченных покоев, бедно расписанных и имеющих барельефы, напоминающие по исполнению ассуанские времени VI династии (например, гробницу Хирхуфа). Изображения те же, что и в других гробницах эпохи — князь с семейством и приближёнными у жертвенного стола; его охотничьи собаки с ним; он присутствует при рыбной ловле и охоте, он смотрит на свои стада, пред ним играют три женщины на арфах и танцуют; писцы считают мешки с зерном, направляемые в житницы и т. п. Словом, всё то, что и в других феодальных владениях этого времени VI династии. В кратких надписях князь, по имени Иха, назван «единственным семером, херихебом, великим главой области, таинником всех сокровенных слов, доставляемых в область, начальником дружин (?) области, пребывающим в сердце царя во главе обоих берегов его, первым по фараоне, жрецом “Инмутефом”, областным судьёй, начальником двух житниц». Эти титулы носили в то время и другие «номархи», феодалы Египта. Из богов Ихи ставит себя в связь с Монту «Владыкой Ермонта», Осирисом бусирисским, Птах-Сокаром. Его жена Ими, кроме того, называет себя «известной царю, жрицей Хатхор, владычицей Дендера». Амона среди богов нет, Монту продолжает стоять во главе нома, упоминается и Хатхор, владычица Онта (Дендера), как бы в параллель к южному Ону-Ермонтр. Титул «начальника двух житниц» указывает на заведывание казённым хлебом и на роль фиванской области в снабжении им двора. Интересны имена, упоминаемые в надписях. Иха — частое имя этого времени; Хнемфуху, один из слуг, носит имя царя Хеопса; имя другого — Интефс уже напоминает последующие фиванские имена, а также имена ермонтских номархов времени, переходного от Древнего царства к Среднему, времени смут и распадения. Так, один из владетелей Ермонта, Иниотеф (чтение не вполне установлено) в надписи, попавшей через Луксор в Берлинский музей, говорит: «наследственный князь, князь, царский казначей, единственный семер, начальник жрецов Иниотеф; рождённый Миитой». Говорит князь Доми Монту (Ермонту): «Я нашёл святилища Духа князя Нехтинера разрушенными, их стены в упадке, статуи… не было никого, кто бы о них позаботился. Они были заново отстроены, их основание расширено, их статуи изваяны вновь… да выдаётся его место пред другими почтенными благородными. Я это сделал всё, чтобы имя моё было добро на земле, а память хороша в преисподней. Когда люди увидят это, да сотворят они ещё лучшее для меня по успокоении Духа моего в жизни». — Таким образом, и в Ермонте был свой владетельный род, дороживший традициями, был ли он в каком-либо отношении к тем Иниотефам фиванским, которые создали величие этого города? На это мы лишены возможности дать ответ, но общность имён указывает на близость владетельных фамилий в Фиванской долине. Подробности борьбы Фив с Севером — Мемфисом, Ираклеополем и Сиутом теперь достаточно выяснены, и притом, что весьма редко бывает, при наличности свидетельства с обеих сторон. К обстоятельным сиутским надписям служит дополнением материал, доставляемый древнейшими фиванскими некрополями.

«Князь, правитель крепости, начальник житниц Джари» говорит на своей стеле, найденной FI. Petrie в Курне в 1919 г.: «Послал меня Гор Уах-Онх, царь Верхнего и Нижнего Египта, сын Ра, Иниотеф, творец красоты, после того, как я сразился с домом Ахтоя к западу от Тиниса, ибо он послал вестников, чтобы князь дал ему ладью для защиты земли южан на всём её протяжении от Элефантины до Афродитополя к северу». Другой вельможа этого же Иниотефа, различные памятники которого нам и раньше были известны, по имени Тети, в большой надгробной надписи (в Британском музее), повествует: «Я провёл продолжительное время лет при величестве моего господина Гора Иниотефа, под властью которого приходилась сия страна к югу до… (?) к северу до Тиниса. Я был его слугой, его подданным, его подчинённым воистину. Он возвеличил меня, он продвинул вперёд моё место, он поместил меня соответственно склонности своего сердца во дворце… Казна была под моим управлением и моим перстнем с печатью, ибо я был избран для всякого рода хорошего, приносимого его величеству, моему господину с юга и с северной страны при всяком счислении для увеселения сердца в виде приношения страны сей в её целом (ибо от страха его убывает страна сия), в виде приношений князей и глав Красной земли, ибо от страха его убывают пустыни. Он поручил это мне, ибо знал превосходные качества моих способностей. И я докладывал об этом ему, и никогда ничто не ускользало из этого… благодаря обширности моих сведений…» Наконец, сам престарелый владыка этих двух вельмож оставил нам помеченный 50-м годом царствования на своей надгробной плите посмертный манифест, в котором говорит, что он «довёл северную границу до Афродитополя, покорил весь тинитский (абисский) ном, открыл крепости Афродитопольского нома и сделал его северными вратами своего царства». Таким образом, в руки его перешёл весь юг, вся позднейшая Фиваида, но он уже именовал себя царём Верхнего и Нижнего Египта, хотя заключает только одно из своих имён в царский картуш, и довольствуется в качестве другого тем именем, которое фараоны принимали, как наследники Гора. Первым, принявшим оба царских имени, заключённых в овальные «картуши», был Ментухотеп-Небхепет-Ра, уже не только владевший всей Нильской долиной, но и переступивший за её пределы на юге, севере и западе. От следующего царя, последнего Ментухотепа, у нас уже имеются обстоятельные известия его современников о больших предприятиях за пределами Египта. Возобновляются экспедиции в Пунт и в Нубию; один из его вельмож, оставивший гробницу в Фивах, Ахтой, перечисляет имена неведомых стран, гор, рудников, откуда он доставал различные сокровища для двора; говорит, что он отражал азиатов, и страны, до которых он доходил, «восклицали ура, ура» в честь фараона. На стене его гробницы изображена, между прочим, процессия с ладьёй богини Хатхор, причём сопровождающая надпись обращается к ней: «Сияй, Златая, храни царя Ментухотепа. Страх пред тобой кружит в Хауинебу». Хауинебу (чтение условно) — термин, которым египтяне обозначали северные области, в частности, отдалённый мир Эгейской культуры, в данное время особенно часто упоминаемый и даже как будто находившийся в политической сфере египетского влияния. Экспедиции на Синай за продуктами гор были делом обычным и засвидетельствованы рядом надписей.

Когда угасла XI династия, мы видим на престоле фараонов Аменемхета, может быть, известного нам визиря последнего Ментухотепа, и с ним знаменитую XII династию, время которой единогласно признаётся для Египта классической эпохой культуры и процветания. Но Фивы уже не играют теперь исключительной роли. Политическая столица перешла на север, куда, очевидно, царей потянула традиция, а также заботы о Фаюме. В укреплённом Ит-тауи, близ нынешнего Лишта и древнего Ираклеополя основали Аменемхеты и Сенусерты (Сесострисы) своё «Владение Обеими Землями»; здесь был их блестящий двор, здесь воздвигались их пирамиды, здесь жили их приближённые, здесь же был центр египетской литературы и искусств, деятелями которых являлись уже не исключительно и даже преимущественно фиванцы — двор привлекал художников и писателей со всего Египта, особенно же с древнего культурного севера. Фивы, конечно, продолжали оставаться религиозным центром; уже имена царей XII династии указывают на их почтение к богу Фив Амону, равно как и работы в Карнаке, от которых почти ничего не сохранилось. Сенусерт III оставил нам и в Дейр-эль-Бахри указ, узаконивающий культ Ментухотеп — строителя, как бога-покровителя. Надпись эта и изображения при ней исполнены необычайно тонко.

Несмотря на большие заслуги предшествующей династии, царям нового рода оставалось ещё много задач. Царская власть была всё ещё не прочна, внутреннее равновесие и благосостояние не вполне достигнуто, внешнее могущество не вполне восстановлено. Уже первый царь едва не пал жертвой придворного заговора; во всяком случае, он, застигнутый ночью, был принуждён поступиться честью своей власти в пользу своего сына Сенусерта I и едва ли не сойти на второстепенную роль. В сохранившемся во многочисленных поздних копиях своём поучении сыну, он тоном усталого, разочарованного человека, перечисляет свои заботы о стране и подданных и жалуется на их неблагодарность, убеждая не полагаться ни на друзей, ни на братьев. И в дальнейшем мы видим постоянные усилия фараонов укрепить свою власть и воссоздать строго централизованное царство древнего времени, подчинив себе номархов. Это достигалось постепенной заменой древних родов вновь пожалованными, строгим надзором над наследованием в номах, точным «сообразно древним книгам» урегулированием пограничных отношений, привлечением феодалов к коронной службе. Внешние дела дали в руки царя преданных солдат, а подъём благосостояния отразился особенно на среднем классе, городском населении, которое теперь выдвигает из своей среды людей, пользующихся богатством и проникнутых чувством сословного самосознания; для них «житель города» (гражданин) — такой же титул, как и для вельможи его чин или звание. На этот класс цари могли опереться в борьбе с феодалами. Жречество пока не было особенно влиятельно, если не считать абидосского, служившего при храме, пользовавшемся всеегипетским почитанием. Этот храм был предметом особого внимания фараонов, которые не только богато одаряли его, но и старались держать в руках, для чего от времени до времени посылали доверенных лиц производить ревизии.

Внешние сношения как военные, так и дипломатические и торговые, охватывали и Азию, и Юг, и Ливию, и Эгейский мир. Особенно часты и последовательны были походы в Нубию — они имели целью расширить государство по линии наименьшего сопротивления и по продолжению Нильской долины, дать в руки царей, раздавших в предшествующий период большую часть коронной земли вассалам, целую богатейшую область, с лесными запасами, каменоломнями и золотыми рудниками. Уже при Сенусерте I Донгола была египетской провинцией. Американские раскопки под руководством Райзнера обнаружили здесь кладбище египетских чиновников, окружённых удавленными рабами-нубийцами; масса золота указывает, что сюда преимущественно привлекало пришельцев. Меньше мы слышим о войнах в Сирии. Ещё ираклеопольским фараонам приходилось иметь дело с семитами Сирии, очевидно, с крайними волнами аморейского движения. Автор поучения к сыну хвалится, что он победил семитов, и при этом даёт меткую характеристику их и их страны; труднопроходима страна презренных аму и из-за вод, и из-за множества деревьев, и из-за гор. А сами они не сидят на месте, но вечно бродят, вечно воюют со времён Гора, не побеждая и не будучи побеждаемы. Они «презренные аму», которые грабят уединённые жилища, но не нападают на населённые города. И Аменемхет I хвалится, что он прогонял азиатов, «как собак», при Сенусерте III генерал Себекху проник в Палестину и взял какой-то город Секмим, отождествляемый некоторыми с Сихемом.

Торговые сношения достигли большого развития. Египетский флот из гавани Суу на Чермном море (ныне Коссейр) продолжал ходить в Пунт, другие корабли по Средиземному морю в финикийские гавани, особенно в Библ, с которым завязались уже давно и религиозные связи — его юный бог был сопоставлен с Осирисом, его богиня — с Хатхор; его кедры служили в Египте не только для построек, но и для саркофагов богатых людей. Из Сирии приходили караваны с её произведениями, особенно глазной мазью; приём одного такого каравана изобразил на стенах своей гробницы в Бени Хасане местный номарх Хнем-хотеп — эта важная в культурной истории картина достаточно известна. Продолжались мирные торговые экспедиции и в Нубию, особенно со стороны южных элефантинских номархов. Один из них, Сиренповет ходил за шкурами, слоновой костью, страусовыми перьями и т. п. Важность нубийской торговли сознавали цари. Сенусерт III, поставив свои памятники у воздвигнутых им при втором нильском пороге крепостей, в надписи устанавливает черту, через которую неграм разрешается переходить только для дипломатических и торговых целей. В другой надписи здесь же, в свойственной вкусам времени изысканной форме, он даёт характеристику негра: «трус тот, кто прогнан со своей границы. Если кто-либо храбр против негра, он обращает тыл; когда кто-либо отступает, он становится смелым. Это не люди силы — они жалки и трусливы».

Покорение Нубии в значительной степени облегчило царям жизненную задачу для Египта — регулирование Нила. Ещё Аменемхет говорил: «Я умножал пшеницу и любил бога ячменя; Нил был благосклонен ко мне». Заботы о Фаюме также находятся в связи с этим. Помимо желания и здесь создать плодородную область, новый ресурс для короны, работы над Меридовым озером с его сооружениями также имели задачей регулировать разлития Нила. Особенно оставил по себе здесь память энергичный Аменемхет III, давший своё имя своему огромному поминальному храму «Лабиринт» (от его тронного имени Нимаатра); он здесь потом, ещё в эллинистическое время, почитался, как бог с именем Прамаара — Пер-о — фараона (Ни) мар-ра.

Энергичные усилия и планомерная деятельность царей XII династии достигли цели — Египет пользовался редким благосостоянием; все стороны жизни достигли блестящего развития, а ко времени Сенусерта III власть царя была уже столь же безусловна, как во времена VI и V династий; о феодалах мы уже больше не слышим и их богатых гробниц больше не находят. Литература и искусство эпохи Среднего царства могут быть названы классическими, они были образцами для последующих времён; памятники письменности этой поры изучались и переписывались в школах много веков спустя и до нас дошли не только в копиях, сравнительно близких ко времени появления, но и в школьных тетрадках эпохи Нового царства и в отрывках, помещённых в гробницы, как любимое при жизни чтение умерших. Мы можем составить себе представление о литературных вкусах и духовных запросах этого времени. Язык отличается грамматической правильностью, но высокопарен и искусствен, выражения изысканны иногда до невразумительности; это называлось «хорошей речью». Египтянина, пережившего треволнения переходного времени, видевшего крушение строя Древнего царства, казавшегося незыблемым, упадок заупокойных культов и социальные перевороты, волновали проблемы религиозного, политического, морального характера. Ответы на его искания мы находим во многочисленных памятниках, которые Гардинер считает занимающими то же место в египетской мысли и литературе, какое диалоги Платона имеют в греческой, причём иногда и здесь проведена диалогическая форма. Так, отягчённый житейскими невзгодами и разочарованный в людях неудачник беседует со своим духом о самоубийстве, заупокойном культе, его необходимости или тщете, о превосходстве смерти над жизнью, ибо с богами быть лучше, чем с людьми. В похвалу смерти пели иногда и при погребальных пиршествах. «Я слышал песни, в которых возвеличивается земное и уничтожается загробное. Зачем это? Земля вечности праведна, истинна, чуждая ссор и вражды»… «Как велико благо соединиться с владыками вечности… и быть с глазу на глаз с богами, которым служил и которые готовы принять душу…» В других случаях, в подобных песнях высказываются неправоверные мысли о тщете загробных чаяний и советуется пользоваться жизнью и её благами… Жрец-патриот беседует со своим сердцем о безотрадном положении отечества и ищет у него утешения… Какие-то мудрецы, выдавшие свои произведения за писания визирей Древнего царства Птаххотепа и Кагемни преподают молодому поколению, с разрешения царя, утилитарные правила хорошего тона, способные обеспечить благополучие, долголетие и благоволение начальства. Целый ряд интересных памятников изящной литературы представляют собой путешествия действительные или фантастические, волшебные сказки и т. п. Приключения вельможи Синухата в Азии среди бедуинов облечены в автобиографическую форму; сношения с Пунтом вызвали к жизни фантастический рассказ о потерпевшем в Индийском океане кораблекрушение и попавшем на остров, где царит благодетельный дух в виде огромного змия; воспоминание о древних эпохах отразилось на сборнике волшебных сказок, объединённых, как в 1001 ночи и других аналогичных, литературной рамкой; скучающему Хеопсу их рассказывают по очереди его сыновья. Последняя сказка влагается в уста известного мудреца; она — уже сама действительность и повествует о рождении непосредственно от бога Ра первых царей будущей пятой династии, являющейся на смену роду Хеопса и особенно усердной в деле распространения культа своего небесного родоначальника. Процветала в это время и научная письменность, если только можно назвать наукой сборники добытых эмпирическим путём вычислений и задач в математике, рецептов — в медицине. До нас дошли медицинские и математические папирусы, частью писанные в эпоху Среднего царства, например, найденные в городе пирамиды Сенусерта в Кахуне у входа в Фаюм (московский математический задачник), частью — в более позднее время, но несомненно восходящие к этой же эпохе (например, лондонский математический папирус и лейпцигский медицинский папирус Эберса). Среди довольно примитивных математических вычислений нельзя не отметить довольно значительной точности в определении π в окружности, в вычислении площади прямоугольных треугольников — участков поля, — в определении объёма усечённой пирамиды — эта задача уже была известна египетским математикам и решалась по той же формуле, что и теперь.

Если мы сравним надпись и изображения на стелах Джара (а также стелы из Негады и Драхабуль-Неггах во Флоренции), с памятником Тети, начавшего свою служебную карьеру в то же царствование, мы будем поражены быстрыми успехами, какие сделали фиванские мастера в столь короткий промежуток времени. Стелы Джара и др. поражают неумелостью и напоминают многие провинциальные произведения переходной эпохи с их безобразными и чуждыми каллиграфического расположения иероглифами, с их странными фигурами, нередко висящими в воздухе, с их нагромождением как попало изображаемых частностей. Но ещё более нас поразит развитие фиванского искусства при Ментухотепах. В 1903–1908 годах Навилль, производя раскопки в Дейр-эль-Бахри и исследуя знаменитый храм царицы Хатшепсут, нашёл рядом с ним другой храм, выстроенный Ментухотепом Небхепетра, также позади большого двора, с подобием террас, с частью, уходящей в массив горы. Хатшепсут, очевидно, во многом взяла его за образец, и мнение о том, будто у неё было стремление передать террасы Пунта, должно быть оставлено. Храм Ментухотепа — единственный, дошедший до нас от эпохи Среднего царства, он представляет вообще в египетском искусстве своеобразное явление. «Ех-асут» — «Сияющий по месту» — так назывался этот храм, имевший заупокойное назначение, о чём свидетельствует уже пирамида, служившая определительным знаком его имени. Пирамида, или, точнее, пирамидион (всего немногим более 22 метров каждая сторона у основания) составлял и его центр. Большой двор в 110 м ширины вёл к рампе, которая возводила на площадку, опирающуюся на колоннаду и окружающую с трёх сторон заключённую в стены квадратную залу с тройным рядом колонн (со всех сторон, кроме восточной, где двойной ряд), среди которой стояла на высоком цоколе-мастабе небольшая пирамидка. Сзади залы обнаружены шесть заупокойных ниш, а за ними — гробницы жриц Хатхор, бывших и жёнами царя, быть может, вместе с ним погребённых, и для этой цели безвременно отправленных на тот свет. Наконец, ещё далее на восток — ещё двор, украшенный портиками и упирающийся в скалу. Потайная подземная галерея, вход в которую находился далеко, вёл в Крипту — подземное святилище «Ка» покойного царя, где, может быть, находилась и его гробница. Стены за колоннами были украшены барельефами, изображавшими сцены заупокойного жертвоприношения, охот, царских побед над азиатами. Стены ниш царских жён изображали их и их приближённых, их саркофаги были украшены замечательными скульптурами, представляющими погребённых в обстановке земной жизни, за туалетом, среди домашних хозяйств и т. п. Всё это поражает своим интересом; в художественном отношении оно не равноценно, но рядом с немногими пережитками фиванской примитивной наивности, даёт образцы замечательного прогресса, не уступающие лучшим произведениям XII и даже XVIII династии. В некоторых случаях мы можем говорить о влиянии на создателей этого замечательного памятника идей, вдохновлявших художников Древнего царства. Помещение пирамиды среди обширного двора как будто напоминает солнечные храмы V династии, а скульптуры по подбору и характеру — как эти же, так и погребальные храмы царей V династии, но здесь соединены в одно храм и пирамида. Четырёхугольные и многоугольные «протодорические» колонны были вообще распространены в эту эпоху. Скульптурные работы, может быть, принадлежат современнику царя, художнику Иртисену, от которого дошла до нас хранящаяся в Лувре надгробная плита, с довольно трудною для понимания надписью, в которой он уверяет, что он и его сын были первыми скульпторами своего времени. Таким образом, у нас есть и художественное имя от этой эпохи возрождения Египта и первого расцвета Фив. В круглой скульптуре Фивы и последующих поколений также оставили интересные произведения, поражающие реализмом. Отметим страшные сидящие статуи того же Ментухотепа в позе и в костюме юбилейного торжества, когда царь отождествляется с Осирисом, и как бы умирает… Укажем на колоссы Сенусерта III в Карнаке, на голову Сенусерта IV, на несколько статуй Аменемхета III и т. п., обладающих несомненной портретностью с подчёркнутыми характерными особенностями изображаемого.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: