Проституция у мужчин

Разврат Цезарей

Мы последовательно сделали обзор всех видов женской проституции в Риме: проституции по долгу гостеприимства, религиозной и узаконенной; последняя составляла занятие публичных женщин, всех разрядов волчиц, богатых куртизанок и матрон. Теперь нам предстоит ознакомиться с проституцией мужчин.

Она была таким же распространенным явлением, как и женская проституция, и не только среди плебса, вольноотпущенников и рабов, по и в высших кругах: среди императоров, сенаторов, всадников и т. д. Порок и разврат этих лиц навсегда останутся предметом изумления цивилизованных народов. Вот несколько фактов.

Юлий Цезарь. — Обольстил Постумию, жену Сервия Сульпиция, Лоллию, жену Аула Габиния, Тертуллу, жену Марка Красса, Марцию, жену Гнея Помпея, Сервилию и ее дочь Терцию[86]. Но все это не удовлетворяло его, и помимо многочисленных любовных связей с римскими матронами, помимо романа с мавританской царицей Евноей и с Клеопатрой он проституировал с мужчинами; царь Вифинии, Никомед, первый обольстил его rumore prostratae regi pudicitiae. Цицерон в своих письмах подтверждает этот факт; Долабелла порицал за это Цезаря с сенатской трибуны, называя его царской наложницей. Куриан придумал на его счет названия «публичный дом Никомеда» и «Вифинская проститутка». Когда однажды Цезарь имел неосторожность сказать что-то в пользу Низы, дочери своего любовника, Цицерон тоном отвращения прервал его: «Прошу тебя оставить этот разговор; всем прекрасно известно, что ты получил от Никомеда и что ты дал ему взамен».

Октавий, говоря о Цезаре, называл его королевой, а Помпея — королем. Когда после победы над галлами Цезарь на триумфальной колеснице поднимался к Капитолию, воины, окружавшие его, пели: «Цезарь покорил галлов, а Никомед покорил Цезаря. Сегодня Цезарь празднует победу над галлами, Никомед же не празднует победы над Цезарем». Однажды он договорился до того, что он мог бы ходить по головам своих сограждан; на это ему возразили, что женщине трудно это сделать. Цезарь нашелся только возразить, что Семирамида царствовала в Ассирии и что амазонки царствовали в большей части Азии. Таков был Цезарь по описанию Светония; он был «мужем всех женщин и женой всех мужчин».

Октавий. — «Не один позорный поступок запятнал его имя уже в молодости», говорит о нем Светоний[87]. Марк Антоний ставил ему в вину то, что «он добился своего усыновления дядей ценою собственного бесчестья». Брат Марка Антония Люций говорит, что Октавий, «отдав цвет своей невинности Цезарю, продал ее затем вторично в Испании некоему Тиртию за 300 000 сестерций»; Люций говорит еще, что «Октавий имел привычку сжигать волосы на ногах с целью сделать новые волосы мягче». Секст Помпей называл его женоподобным, а известно, что означало это слово в Риме.

Однажды народ с восторгом применил к нему один стих, который произнесен был на сцене театра и относился к одному жрецу Кибеллы, игравшему на гуслях; стих этот означает:

«Видишь, наложник царствует над миром».

Впрочем, Октавий не только мужеложствовал: он, также как и его дядя, питал какую-то бешеную страсть к замужним женщинам и к девушкам, ad vitiandas virgines promtior. Вот что говорит об этом Светоний: «Друзья Октавия постоянно подыскивали для него замужних женщин и молодых девушек, которых он велел выставлять пред собою нагими и в таком виде рассматривал их как рабов, продаваемых на рынках в Торании». По словам Дюфура, эти несчастные жертвы императорского сластолюбия прежде, чем быть выбранными и одобренными, должны были выполнить ряд капризов Октавия; последний с любопытством разглядывал самые сокровенные подробности их красоты. В этом смысле комментаторы истолковали слова «conditiones quaesitas», которые историк прикрыл, так сказать, прозрачной вуалью.

Вот еще эпизод, описанный Светонием и Марком Антонием и обнаруживающий безнравственность и деспотический нрав Октавия: «Во время одного пиршества Октавий пригласил из столовой в соседнюю комнату жену одного из своих приближенных, несмотря на то, что муж ее был в числе приглашенных. Гости успели выпить много бокалов вина во славу цезаря прежде, чем она вернулась в сопровождении Октавия; при этом уши у нее горели и волосы были в беспорядке. Один только муж как будто ничего не замечал». В следующей главе Светоний продолжает: «Много толков возбудил один таинственный пир, который называли «пиром двенадцати божеств»; гости на этом пиру были в одеждах богов и богинь, а сам Октавий изображал Аполлона». Антоний в своих письмах, где он жестоко нападает на императора, не побоялся назвать по имени всех, кто присутствовал на этом пиршестве. Этому же пиршеству некий анонимный автор посвятил следующее стихотворение:

Когда среди возмутительной брани и криков,

Осквернявших великий и священный образ Аполлона,

Цезарь и его друзья кощунственной игрою

Изображали радости и грехи богов;

Все боги, покровители Рима и Италии,

Отвратили свой взор от этой гнусной картины людей;

И великий Юпитер в гневе сошел

С того трона, на котором сидел со времени Ромула.

Таков был Октавий Август, лицемерный автор закона о прелюбодеянии и вместе с тем любовник-кровосмеситель своей дочери Юлии.

Тиверий — О его развратном образе жизни Светоний говорит[88]: «Он создал новое учреждение, которое можно было бы назвать «Управлением по делам сладострастия». Во главе его он поставил римского всадника Казония Приска. novum officium instituit, a voluptatibus, praeposito equito romano tito caesonio prisco.

«В Капри, где он любил уединяться, было несколько мест, предназначенных для удовлетворения его развратных вожделений: здесь молодые девушки и юноши изображали отвратительные страсти, которые он называл Spintria; они образовывали друг с другом тройную цепь и обнявшись таким образом, совокуплялись на его глазах; зрелище это имело целью подогреть потухавшие страсти старика. Некоторые комнаты в его дворце были украшены рисунками самого похотливого свойства; рядом с ними лежали книга Элефантиды[89]; таким образом все в этой комнате поучало и давало примеры наслаждений, ne cui in opera edenda exemplar impretatae schemae decsset.

«Но в своем бесстыдстве он заходил и еще дальше, так далеко, что поверить этому так же трудно, как и писать об этом. Говорят, что он приучил маленьких детей, которых он называл своими маленькими рыбками, играть между его ногами, когда он купался в ванне, кусать его и сосать; этот род наслаждения всего более соответствовал его возрасту и наклонностям.»

«Существует также предание, что во время одного жертвоприношения он внезапно прельстился красотой юноши, курившего фимиам; с нетерпением ждал он конца церемонии и лишь только она кончилось, он изнасиловал этого юношу, а также его брата, игравшего на флейте; затем он велел перебить им нога за то, что они жаловались на нанесенное им бесчестье. Он велел умертвить Маллонию, публично назвавшую его отвратительным стариком, odscenitatae oris hirsuto atque olido seni clare exprobata».

В Ателланах[90]изображена была гнусная картина старого козла, лижущего козу, hircum vetulum capris naturam ligurire; под козлом подразумевается Тиверий. Эта картина вызывала всеобщее одобрение.

История с полным основанием заклеймила и Помпония Флакка, Секста Галла и многих других, с которыми мужеложствовал Тиверий во время своих знаменитых ночных оргий; оргии эти происходили в присутствии прислуживавших им нагих девушек, nudis puellis ministrantibus.

Калигула. Имел, по словам Светония, продолжительную преступную связь со всеми своими сестрами, которых он затем предоставил своим любовникам. Cum omnibus sororibus suis stupri consuetudinem fecit. Он был так же порочен в своих браках, как и в разводах. Это был одновременно и развращенец и развратитель. Он горел позорной любовью к Марку Лепиду, к шуту Мнестеру и к некоторым из заложников. Валерий Катулл, молодой человек из консульской семьи, обвинил Калигулу в целом ряде насилий над ним, вследствие которых у него появилась боль в боках. Valerius Catullus consulari familia juvenis stupratum a se, ac latura sibi contubernio ejus defessa etiam vociferatus est. he говоря уже о его гнусной связи с сестрами и с куртизанкой Пираллидой, он вообще не питал ни малейшего уважения к женщинам даже самых высоких качеств. Он приглашал их вместе с их мужьями ужинать и заставлял их проходить перед ним, как на смотру; при этом он разглядывал женщин с внимательностью работорговца и по временам приподнимал им голову за подбородок, когда они от стыда опускали ее. Ту, которая ему нравилась, он уводил в соседнюю комнату; возвратившись оттуда с еще свежими следами разврата, он громко расхваливал ее прелести, или порицал недостатки, в которых только что имел случай удостовериться.

Калигула ел и спал в конюшне с молодыми конюхами; одному из них, Цитику, он после одного пиршества дал два миллиона сестерций за то, что тот сумел ему понравиться.

Свой дворец он превратил в публичный и игорный дом и старался привлечь туда высшую римскую аристократию, чтобы выманить у нее деньги и приобщать ее к своему грязному разврату.

Ему обязан Рим установлением налога на проституцию; все публичные женщины и вообще все, занимавшиеся проституцией за деньги, должны были платить налог (Vectigal) в сумме одной восьмой части дневного заработка (ex capturis). (Светоний).

Клавдий — слабоумный супруг Мессалины, известной своими любовными связями с погонщиками мулов из Субура (квартал в Риме), имел, по крайней мере, то преимущество перед предшественниками, что не развратничал с шутами, а его половые излишества носили чисто физиологический характер. Светоний отдает ему справедливость в этом отношении, говоря в своей истории следующее: «libidinis in feminas profusissimae, marium omnino expers». Любовный пыл его к женщинам действительно доходил до излишества, но зато он не имел никаких связей с мужчинами. Такое исключительное явление заслуживало быть упомянутым.

Нерон — Когда друзья Домициана, отца Нерона, поздравляли его с рождением, он ответил: «От меня и от Агриппины может родиться только чудовище, только поношение человечества, quidquam ex se et Agrippina nisi desestabile et malo publico nasci potuisse. Пророчество это оказалось верным. Предоставим, однако, слово Светонию, историку цезарей: «Кроме многочисленных преступных связей с свободнорожденными мужчинами и всяких прелюбодеяний, он изнасиловал весталку по имени Рубрия. Сделав евнухом юношу по имени Спор, он затем женился на нем, устроив самый торжественный обряд венчания. «puerum Sporum, exectis testibus etiam muliebrem naturam transfigurare conatus est: cum dote et flammeo per solemni nuptiarum celebrimo officio deductum ad se pro uxore habuit»[91].

Он нарядил Спора в одежду царицы и сопровождал его на носилках; таким образом они посещали собрания и рынки в Греции, а также различные кварталы Рима; по время этих прогулок Нерон от времени до времени целовал Спора, identidem exosculans. He подлежит сомнению, что он хотел сделать своей любовницей собственную мать, но этому помешали враги Агриппины из боязни, чтобы эта властолюбивая и жестокая женщина не употребила во зло этот новый вид любви. Он взял себе в наложницы куртизанку, очень похожую на Агриппину; уверяют даже, что всякий раз, как он ездил на носилках со своею матерью, на его одежде замечали следы поллюций, libidinatum incesta ac maculis vestis proditum offirmant.

Он развратничал до такой степени, что у него не осталось ни одной неоскверненной части тела. Suam quidem pudicitiam usque adeo prostituit, ut contaminatis pene amnibus membris. Он выдумал новую игру, состоявшую в следующем: одевшись в звериную шкуру, он из ложи бросался на мужчин и женщин, привязанных к стойкам и представлявших добычу его страстей; удовлетворив последние, он сам становился добычей своего вольноотпущенника Дорифора, на котором в свое время женился, как на Споре. Conficeretur a Doryphoro liberto; cui etiam, sicut ipsi Sporus, ita ipse denupsit. Мужеложствуя с упомянутым Дорифором, Нерон кричал, желая изобразить страдания девушек, когда их лишают невинности. Voces quoque et ejulatis vim patentium virginum imitatus. Лица, знавшие Нерона, рассказывали мне, прибавляет Светоний, что он был убежден в том, что ни один человек ни в одной части своего тела не может быть невинен и что большинство людей умеет лишь скрывать свои пороки; поэтому он все прощал тем, кто признавался в своих грехах. Не было решительно ничего, что могло бы обезопасить от его похотливых преследований; он изнасиловал молодого Аула Плавция перед тем, как отправить его на казнь. Он был одним из самых деятельных насадителей разврата в Риме, в частности, разврата римских матрон. Он презирал все культы, кроме культа Изиды, богини Сирийской.

История произнесла справедливый приговор над императором Нероном Клавдием Агенобарбом!

Гальба — Одним из его пороков была педерастия; при этом он предпочитал не нежных юношей, а мужчин зрелого возраста. libidinis in mares pronior, et cos nonnisi priaduros, exoletosque. (Светоний).

Когда Ицел, один из прежних его любовников, прибыл в Испанию, чтобы сообщить ему о смерти Нерона, Гальба стал при всех самым неистовым образом обниматься с ним, поцеловал, приказал остричь ему волосы и восстановил его в его прежних обязанностях.

Оттон, Вителлий — после Оттона, публично совершавшего мистерии Изиды в течение всего своего недолгого царствования, императором римским стал Вителлий. Детство и раннюю юность он провел в Капри, служа прихотям Тиверия, что послужило первой причиной возвышения его отца: с этого времени он получил прозвище spintria, сохранившееся за ним и впоследствии; прозвище это выдумал Тиверий для обозначения одного из наиболее чудовищных видов разврата.

Царствование его было царствованием шутов, конюхов, а в особенности одного вольноотпущенника Азиатика. Последний уже с ранней молодости был связан с Вителлием узами взаимной педерастии. Hunc adolesccnulem mutua libidine constupratum. Однажды Азиатик почувствовал отвращение к Вителлию и покинул его. Впоследствии Вителлий снова отыскал его в Пузолле и велел заковать в кандалы; но потом освободил его и возобновил с ним свою связь. Сделавшись императором, он однажды публично за столом положил перед Азиатиком золотое кольцо — знак всаднического достоинства.

Коммод — Был так же развратен и преступен, как Калигула и Нерон. Историк Ламприд пишет, что он был «бесстыден, зол, жесток, сластолюбив и осквернял даже свой рот». Turpis, improbus, crudelis, libidinosus, ore quoque pollutus, constupratus fuit. Он устроил из своего дворца дом разврата и привлекал туда самых красивых и молодых женщин, которые становились как бы рабынями публичного дома и служили ему средством для удовлетворения самых грязных вожделений. Popinas et ganeas in palatinis semper aedibus fecit; mulierculas formae scitioris, ut prostibula mancipia lupanarium pudicitiae contraxit. Он жил с шутами и с публичными женщинами; он посещал дома разврата, и там, одетый в костюм евнуха, разносил по комнатам воду и прохладительные напитки.

Рядом с ним в колеснице, на которой он впервые въехал в Рим, сидел его любовник, омерзительный Антер, которого он осыпал самыми грязными ласками. С этим Антером Коммод имел обыкновение проводить часть ночи в притонах Рима, откуда выходил всегда в пьяном виде.

В своем дворце он содержал несколько сот женщин, среди которых были и матроны и проститутки; он имел кроме того много наложниц из самых различных слоев общества; все они были предназначены для удовлетворения его грязных страстей. Ежедневно мужчины и женщины приглашались в качестве гостей к его столу и на его императорские оргии. То он приказывал своим наложницам предаваться отвратительному виду разврата — сафизму; то устраивал себе жилище общего совокупления представителей обоих полов. Ipsas concubinas suas sub oculis suis stuprari jibebat; nec irruentium in se iuvenum caredat infamia, omni parte corporis atque ore in sexum utrumque pollutus. Он осквернял всех, кто только находился при нем, и сам осквернялся всеми, omne genus hominum infamavit quod erat secum et ad omnibus est infamatus. Особенно любил он развратничать с одним вольноотпущенником, получившим имя Onon'а к силу некоторых физических особенностей, делавших его похожим на осла.

До того, как он начал развратничать со своими презренными любимцами, он изнасиловал своих сестер и родственников и жалел, что ему не удалось сделать того же со своею матерью.

По словам Иродиана, Коммод не был в состоянии долго вести такую развратную жизнь; он нажил болезнь, выразившуюся в больших опухолях в паху и многочисленных красных пятнах на лице и на глазах; случай заболевания сифилисом, вызванным половыми эксцессами и противоестественными привычками.

Гелиогабал — Это было воплощение пороков и противоестественного безумия. Он облачался в женские одежды, увешивал себя драгоценностями и полагал свою славу в том, что отдавался решительно каждому, приходившему к нему. Он был достойным сыном куртизанки Семиамиры и Каракаллы. Он заставлял искать по всей Империи таких мужчин, у которых выдающиеся физические качества соединились бы с сладострастием куртизанки. На цирковых играх он выбирал наиболее крупных гладиаторов, чтобы сделать их соучастниками своих гнусностей. Там же в цирке он однажды обратил внимание на нескольких конюхов, которых он заставил принять участие в его грязных пирах; к одному из этих конюхов, Гиероклу, он питал такую страсть, что публично дарил ему самые омерзительные ласки. Hieroclem vero sic amavit ut eidem oscularetur inguina.

Чтобы иметь возможность выбирать себе любовников, обладавших привлекательными для него качествами, ut ex eo conditiones bene vastatorum hominum colligeret, он устроил в своем дворце общественные бани, где купался со всем населением Рима. С этой же целью он ежедневно посещал все дома терпимости, набережные Тибра и переулки.

Людей, обладавших огромными половыми органами, он возвышал до наиболее высоких чинов. Commendabos sidi pudibilium enormitate membrorum.

Однажды он встретил раба гигантского роста, обладавшего атлетическими формами. Он увлек его за собой, несмотря на то, что раб еще был покрыт дорожной пылью, и тотчас же водворил его в своей спальне.

На следующий день он торжественно отпраздновал свадьбу. Вот что говорит об этом историк Кассий: «Гелиогабал заставлял своего мужа дурно с ним обращаться, ругать его и бить с такой силой, что на его лице часто оставались следы полученных ударов. Любовь Гелиогабала к этому рабу не была слабым и временным увлечением; наоборот, он питал к нему такую сильную и постоянную страсть, что вместо того, чтобы сердиться на него за побои и грубости, он еще нежнее ласкал его. Он хотел провозгласить его Цезарем, но мать и дед его воспротивились этому распутному и сумасшедшему намерению».

Но этот раб не был единственным, кого император выделял из общего числа своих любовников. Он имел соперника в лице повара Аврелия Зотика, которому Гелиогабал дал высокое придворное звание только потому, что ему заочно восхваляли его физические достоинства. «Когда Аврелий впервые появился во дворце, — пишет Кассий, — Гелиогабал бросился к нему навстречу с лицом, покрасневшим от волнения; Аврелий, приветствуя, по обычаю назвал его императором и господином; тогда Гелиогабал повернул к нему голову, бросил ему сладострастный взгляд и с нежностью, свойственной женщинам, сказал: «Не называй меня господином, ведь я женщина!» Он увлек его с собой в баню и там убедился, что рассказы о его удивительных физических достоинствах не преувеличены; вечером он ужинал в его объятиях, как его «любовница».

Многое можно было бы еще рассказать об этом порочном первосвященнике Солнца, о его сношениях с жрецами Кибелы (богиня земли) и с представителями мужской и женской проституции. Но и сказанного более чем достаточно, и мы этим заканчиваем историю разврата Цезарей и других тиранов древнего Рима; пусть читатель сам представит себе, как низко должен был пасть народ, имевший подобных властителей.

Из картины гнусностей римских императоров можно сделать некоторые выводы а именно: можно с уверенностью сказать, что нравы государей имели сильное влияние на нравы подвластных им народов, развращенность аристократии оказала гибельное влияние на низшие общественные слои, а придворная проституция своим примером несомненно заражала все слои общества.

Ученый Бартелеми выражает эту мысль в своем «Вступлении к путешествию по Греции»: «Чем ниже падают люди, стоящие во главе государства, тем глубже влияние, оказываемое их падением. Развращенность низших слоев легко устранима и усиливается только вследствие невежества, потому что развращенность не передается от одного класса общества к другому; но когда она проникает в сферу носителей власти, она устремляется оттуда вниз и в этом случае ее действие гораздо сильнее, чем действие законов; можно смело сказать, что нравы всего народа зависят единственно от нравов правителей его[92].

По этой именно причине во все эпохи и у всех народностей самодержавие было причиной величия и славы, но оно же подавало пример моральной распущенности и способствовало развитию проституции. Но иначе и быть не могло, когда человеку, воспитанному в лести, вручалась власть правителя, которая позволяла ему по собственному капризу раздавать милости, богатства и оказывать предпочтение, когда к трону и алькову правителей приближали видных куртизанок, бывших послушным орудием в руках честолюбивой придворной знати.

Но ученые не всегда считали этих опасных и жестоких сатиров ответственными за то, что они делали. До некоторой степени их психология действительно носит болезненный характер, а сами эти люди подлежат ведению судебной медицины. Подобно многим другим правителям и вельможам, как например, маршалу Жилль де Ретц или известному маркизу де Сад, они были подвержены жестокой форме болезненного полового извращения, основными признаками которого Балль считает: ненасытную половую страсть в форме жестокости[93], равнодушие, с которым виновные не пытаются даже скрывать или отвергать свои гнусности, и почти постоянно обнаруживаемые при вскрытиях повреждения частей нервных центров.

Пастух по имени Andre Pichel был привлечен к суду за то, что изнасиловал, убил и разрезал на куски нескольких маленьких девочек. Он сам рассказал суду о своем деянии и добавил, что ощущает часто желание оторвать кусок человеческого мяса и съесть его. Один виноградарь, 24 лет, внезапно покинул своих родителей под предлогом искания работы. Побродив восемь дней в лесу, он встретил маленькую девочку, которую изнасиловал, а затем убил; не удовольствовавшись ужасным изувечением ее половых органов, он разорвал ей грудь и съел ее сердце. Эскироль, производивший вскрытие тела этого человека, констатировал прирощение мягкой мозговой оболочки к мозговому веществу и признаки чего-то вроде воспаления мозга. В других случаях подобного рода наблюдался и типичный менингит.

И действительно, чем иным, кроме импульсивного сумасшествия и извращения полового инстинкта можно объяснить жестокости этих людей, которые в различные исторические эпохи как бы совмещали в себе половую извращенность целых народов? Жестокости Жилль де Лаваля де Ретц являются потрясающим примером этой господствовавшей в XV веке мании приапизма. Этот могущественный феодал, вернувшись после французской кампании в свой замок в Бретани, в течение нескольких лет принес в жертву своим противоестественным страстям более восьмисот детей! За эти преступления он был привлечен к церковному суду Бретани. Он признался в своих грехах и написал Карлу VII письмо, в котором рассказывает свою историю.

Это письмо — настоящее клиническое наблюдение, и поэтому оно заслуживает быть приведенным здесь:

«Я не знаю, пишет он, — но мне кажется, что только мое собственное воображение заставило меня так действовать, для того, чтобы испытать удовольствие и сладострастие; и действительно я испытывал наслаждение, без сомнения, посылаемое мне дьяволом. Восемь лет тому назад мне пришла в голову эта дьявольская идея…

Случайно в библиотеке дворца я нашел латинскую книгу, описывавшую жизнь и нравы римских Цезарей; книга эта принадлежала перу историка и ученого Светония. Она была украшена многими, хорошо исполненными рисунками, изображавшими грехи этих языческих императоров. Я прочел в ней, что Тиверий, Каракалла и другие цезари забавлялись с детьми и что им доставляло удовольствие мучить их. Прочтя все это, я пожелал подражать этим цезарям и в тот же вечер начал этим заниматься, следя по рисункам, бывшим в книге.»

Он признается, что истреблял детей, «воспламененный жаждой наслаждений»; детей убивали его слуги, ножами или кинжалами перерезали им горло и отделяли голову от туловища, или же разбивали им головы ударами палок и других предметов; не раз он отрывал или приказывал отрывать у них члены, чтобы найти внутренности, или привязывал их к железному крюку, чтобы удавить их и заставить умирать медленной смертью; когда они таким образом томились в предсмертных мучениях, он насиловал их и часто уже после их смерти наслаждался, смотря на красивые головы этих детей. Далее он продолжает:

«Останки же тел сжигались у меня в комнате, за исключением нескольких наиболее красивых голов, которые я сохранял как реликвии. Я не могу и точности сказать, сколько детей было таким образом убито, но думаю, что не менее 120 в год. Часто я упрекаю себя и жалею, что шесть лет тому назад оставил службу вам, высокочтимый господин, потому что, оставаясь на службе, я не совершил бы столько злодеяний; но я должен признаться, что был принужден удалиться в свои владения, вследствие странной, бешеной страсти и вожделения, которое я почувствовал к вашему дофину; страсти, которая однажды едва не заставила меня убить его, как я впоследствии убивал маленьких детей, подстрекаемый дьяволом. Я заклинаю вас, мой грозный господин, не дать погибнуть вашему покорному камергеру и маршалу Франции, который хочет путем искупления своих грехов спасти свою жизнь, вопреки правилу Кармы».

Несмотря на это письмо, он был осужден и сожжен в 1440 г. в Нанте. Возможно, что в данное время не решились бы казнить подобное чудовище, признав его невменяемым. Судебная медицина и психиатрия с течением времени все чаще берет под свою защиту людей развращенных и извращенных, считая их подлежащими своей компетенции.

К несчастью, коронованные безумцы не подлежат суду.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: