ПОСЛЕВОЕННАЯ АНГЛИЯ

Начавшийся в годы войны второй этап общего кризиса мировой системы капитализма затронул все стороны жизни капиталисти­ческого мира — экономику, политику, духовную жизнь общества. Поражение самых реакционных отрядов империализма, рост воен­но-экономического могущества и престижа Советского Союза, по­беды народно-демократических революций в ряде стран Европы и Азии и в связи с этим — сужение сферы капитализма, резко воз­росшее влияние коммунистических партий в странах, оставшихся в системе капитализма, начинающийся крах колониальной системы империализма — таковы были исторические сдвиги, с которыми не могли не считаться правящие круги стран Запада.

«Это не та Европа, за которую мы боролись», — с горечью при­знал Черчилль вскоре после войны. Он мог бы добавить — «не то теперь положение Англии, к которому мы стремились».

Людские потери Англии были сравнительно невелики — всего 300 тыс. человек убитыми и пропавшими без вести. Это в четыре раза меньше, чем в 1914—1918 гг. Более значительны были мате­риальные потери Англии: война обошлась ей в 25 млрд. ф. ст., не считая убытков от бомбардировок, потопленных судов и т. д. Рез­ко сократился экспорт английских товаров, доходы от капитало­вложений за границей тоже упали, а поскольку структура англий­ского хозяйства требовала постоянного импорта сырья и продоволь­ствия, возник хронический дефицит платежного баланса. Неожи­данный удар экономическому положению Англии нанесли США, заявив еще до окончания войны с Японией о прекращении поставок

по ленд-лизу; теперь за все, что поступало из США, надо было платить наличными.

Со всеми этими проблемами и пришлось столкнуться третьему лейбористскому правительству (1945—1950). Если бы правитель­ство Эттли — Моррисона — Бевина было действительно социали­стическим, как оно любило себя именовать, или хотя бы последо­вательно демократическим, разрешение экономических и других проблем не представляло бы особых трудностей. Все-таки Англия была высокоразвитой индустриальной страной, сравнительно мало пострадавшей за годы войны, с огромными капиталами, находив­шимися в распоряжении монополий. В одном только 1946 г. они получили свыше 1,5 млрд. ф. ст. прибыли, в то время как весь де­фицит платежного баланса в том же году составил 370 млн. ф. ст. Стоило лишь решиться посягнуть на собственность крупнейшей буржуазии, и экономические трудности были бы разрешены.

Но праволейбористские министры, столкнувшись с финансовы­ми затруднениями, обратились к американскому правительству с просьбой о займе и получили его, но на условиях, ущемлявших суверенитет Англии. Еще больше возросла финансовая зависимость от США в связи с принятием американской «помощи» по «плану Маршалла». Когда летом 1947 г. государственный секретарь США выдвинул свой план предоставления кредитов странам Европы для восстановления их экономики, главным организатором всей свя­занной с этим системы стал лейбористский министр иностранных дел Бевин.

В первые годы после войны именно лейбористское руководство, нарушая свои предвыборные обещания, проводило «твердый курс» по отношению к Советскому Союзу. Эттли и Бевин пытались вме­сте с правительством США оказывать нажим на Советское прави­тельство, поддерживали реакционные партии в странах Централь­ной и Юго-Восточной Европы, создали и распространяли миф об «агрессивности» Советского Союза, об угрозе, будто бы идущей с Востока. Они шли по тому пути, который предложил Черчилль в речи, произнесенной в Фултоие (США) в марте 1946 г. Это был путь «холодной войны», обострения международных отношений, вмешательства во внутренние дела социалистических стран. Анг­лия предоставила свою территорию для американских военно-воз­душных баз, став, таким образом, гигаптским американским авиа­носцем. Самолеты США должпы были в случае войны наносить с английской территории удары по СССР.

В то же время Бевин пытался обеспечить Англии «солдат на континенте»; Англия должна была стать во главе военного блока европейских капиталистических держав. В марте 1948 г. был соз­дан Западный Союз в составе Англии, Франции, Бельгии, Голлан­дии и Люксембурга. Но вскоре стало ясно, что только при участии США агрессивный блок стран Запада обретет значительную воен­ную мощь. Бевин взял на себя инициативу создания Североатлан­тического союза (НАТО).

Вступив в Западный Союз и в НАТО, Англия нарушила статью англо-советского договора 1942 г., запрещающую договаривающим­ся сторонам входить в агрессивные блоки, направленные против союзника. В заявлении МИД СССР о создании НАТО говорилось: «Североатлантический договор не имеет ничего общего с целями самообороны... Наоборот, этот договор имеет явно агрессивный ха­рактер и направлен против СССР».

«Социалистические» декларации партийных лидеров были лишь данью настроениям масс, с которыми в атмосфере подъема демо­кратических сил приходилось считаться больше, чем когда-либо.

Национализация угольной, газовой, электроэнергетической про­мышленности, транспорта, средств связи и Английского банка не только не принесла бывшим собственникам материального ущерба, но даже была им выгодна. Компенсация за национализированную собственность превосходила ее действительную стоимость.

Капиталистический характер национализации проявился и в том, что рабочий класс был полностью устранен от участия в уп­равлении национализированными предприятиями. Ведомства, соз­дававшиеся для руководства угольной и другими отраслями, состоя­ли преимущественно из бывших владельцев, крупных чиновников, старых управляющих и представителей профсоюзной бюрократии. Во главе Угольного управления оказался бывший директор одного из угольных трестов лорд Хайнден, во главе Управления электро­энергетической промышленности — Ситрин, многолетний секре­тарь Генсовета тред-юнионов, получивший теперь титул лорда.

Не защита интересов рабочего класса, не борьба за социаль­ную справедливость, а перестройка капиталистической промышлен­ности с целью повышения ее конкурентоспособности (и притом за счет рабочего класса) — таков основной смысл капиталистической национализации. Экономически она была выгодна буржуазии и поэ­тому не встретила сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны консерваторов.

Реальный конфликт между правительством и оппозицией воз­ник лишь по поводу национализации металлургической промыш­ленности. Стальные магнаты, несмотря на техническую отсталость английской металлургии, получали высокие доходы, используя вы­годную конъюнктуру: разоренной Европе нужен был металл для восстановления промышленности, а начавшаяся «холодная война» обеспечивала военные заказы. Для стальных монополий выгодна была национализация угля и транспорта, так как сырье и перевозки удешевлялись, но свои предприятия они желали оставить за собой.

Закон о частичной национализации металлургии, принятый в 1949 г., был единственным актом, который прошел вопреки дейст­вительной, а не показной оппозиции консерваторов п палаты лор­дов. При этом правительство согласилось начать практическую реализацию закона лишь в 1951 г.; тем самым консерваторам да­вался шанс в случае победы на приближавшихся выборах пере­смотреть закон до его осуществления. Лидеры оппозиции заявили,

что, придя к власти, они так и поступят. Программа национализа­ции, провозглашенная в 1945 г., была в основном выполнена уже к началу 1948 г. Всего было национализировано 20% английской промышленности.

На первых порах национализация, которая в сознании масс ассоциировалась с социалистическим строем, породила у рабочего класса немало иллюзий и способствовала ослаблению классовой борьбы. Многим казалось, что осуществляется старый лозунг социа­листов — «обобществление средств производства». В шахтерских поселках праздновали «передачу шахт народу», а железнодорож­ники писали мелом на вагонах: «Теперь это наше!» А ведь именно углекопы и железнодорожники были наиболее боевыми отрядами рабочего класса. Их прежде всего и стремились разоружить, при­мирить с существующим строем лейбористские лидеры. Нельзя сказать, что это им полностью удалось. В стачках этого периода рабочие национализированных отраслей по-прежнему играли веду­щую роль, сталкиваясь теперь уже не с отдельным капиталистом, а непосредственно с буржуазным государством. Но все же нацио­нализация воспрепятствовала намечавшемуся подъему рабочего движения, ослабила накал классовой борьбы.

Этой же цели служили и социальные реформы третьего лейбо­ристского правительства. Важнейшие из них были заимствованы из «плана Бевериджа», т. е. в годы войны были одобрены и кон­серваторами. Новая система социального страхования, введенная законом 1948 г., устанавливала право на получение пенсий по ста­рости, пособий по беременности, болезни, безработице, в связи с несчастным случаем на производстве и др. Примерно 35% сумм, необходимых на покрытие этих расходов, поступало в виде систе­матических взносов самих трудящихся; 33% вносили предприни­матели, а остальное покрывалось за счет государственного бюдже­та, т. е. в конечном счете за счет налоговых поступлений. Государ­ство брало на себя также расходы по Национальной системе здравоохранения, введенной законом 1946 г. Закон устанавливал бесплатное медицинское обслуживание. Законы о страховании и здравоохранении явились крупным социальным завоеванием рабо­чего класса; они весьма несовершенны, их практическое осущест­вление — тем более: крайне медленно строились больницы, органы социального обеспечения старались ограничить круг пенсионеров, размер пенсий не обеспечивал прожиточного минимума, рост цен ставил лиц, получавших пособие, на грань полной нищеты. И все же, как отмечено в программе компартии «Путь Британии к социа­лизму», «благодаря силе рабочего движения и его организованной борьбе социальное обслуживание по сравнению с довоенным вре­менем значительно улучшилось».

Спасая английский капитализм социальными реформами и со­циальной демагогией, лейбористская верхушка одновременно сложными маневрами пыталась сохранить имперские позиции бри­танских империалистов. Победа народов в антифашистской войне

способствовала невиданному подъему национально-освободитель­ного движения в колониальных и зависимых странах, в частно­сти — в английских колониях. В борьбе с японскими захватчиками народы Бирмы, Малайи и других колоний создали массовые нацио­нально-освободительные армии. Люди научились владеть оружием, подчиняться революционной дисциплине; выдвинулись популярные народные вожди. В Индии, территория которой не была оккупиро­вана япопскими захватчиками, была создана регулярная армия, использовавшаяся на различных фронтах в составе вооруженных сил Британской империи. После разгрома японского империализ­ма азиатские колонии Англии потребовали предоставления незави­симости. Земля горела под ногами колонизаторов. Стачки, кресть­янские волнения, восстание военных моряков в Индии, всеобщая политическая стачка в Бирме, решительные выступления народов других колоний вынудили правящие круги Англии отступить, и этот шаг легче было сделать «социалистическому» правительству, чем консерваторам. В 1947 г. правительство Эттли пошло на предо­ставление статуса доминиона Индии, из которой был выделен му­сульманский доминион Пакистан, и Цейлону. Бирма была призна­на независимым государством. Примерно в это время вместо нена­вистного народам термина «Империя» было введено в оборот поня­тие «Британское содружество наций».

В то же время правительство Эттли отказалось пойти на согла­шение с руководителями освободительного движения в Малайе и в 1948 г. развязало там бесперспективную колониальную войну. Оно также цепко держалось за африканские владения, надеясь по­лучить здесь компенсацию за утрату господства над азиатскими колониями. Тем не менее, лейбористские идеологи и политики за­писали себе в актив «освобождение колоний», как будто оно было результатом их доброй воли.

Вообще к 1948 г. лейбористская верхушка склонна была уже перейти к подведению итогов всей правительственной деятельности. Национализация, социальные реформы, «мирный» уход из ряда колоний — все это выдавалось за «социалистическую политику». Теперь Англия, — уверяли верхи партии, — не капиталистическая страна, а «государство всеобщего благоденствия». Не отказываясь в принципе от дальнейшей национализации, правые лейбористы выдвинули теорию «смешанной экономики», согласно которой со­циализм будто бы представляет собой сочетание государственной и частной собственности на средства производства. Это, по их пред­ставлению, и есть «демократический социализм», обеспечивающий «свободу частного предпринимательства», т. е. капиталистической эксплуатации в различных формах. Правые лейбористы, как и со­циал-демократы на континенте, объявили «демократический социа­лизм» «третьим путем», чем-то средним между «американским капитализмом и "коммунизмом». Практический вывод из этой кон­цепции сводился к тому, что период коренных преобразований закончился и можно почить на лаврах.

Главный лозунг, с которым лейбористская верхушка обраща­лась к массам, сводился теперь к призыву производить больше, не требуя повышения зарплаты. Между тем налоги росли, еще быст­рее росли цены, и положение рабочего класса стало ухудшаться. Министр финансов С. Криппс, в 30-годы возглавлявший левых лейбористов и давно уже перешедший в лагерь крайне правых, выдвинул программу «урезок», т, е. экономии на социальных рас­ходах, на личном потреблении трудящихся. Так родилась политика «замораживания» зарплаты, что в условиях роста цен означало неизбежное снижение уровня жизни. Такими мерами правитель­ство пыталось вырваться из жесткого финансового кризиса. Но они не спасли английскую валюту, и в сентябре 1949 г. была проведе­на девальвация фунта стерлингов. Вместо 4,03 долл. он теперь ко­тировался в 2,8 долл. (снижение на 30,5%), а это означало новое повышение цен. В это же время резко усилились военные расходы.

На этой почве начал намечаться поворот в отношении масс ра­бочего класса к лейбористскому правительству. Становилось все более очевидным, что правые лейбористы нарушили наказ избира­телей: вместо сотрудничества с Советским Союзом — «холодная война», вместо наступления на монополии — защита их интересов, вместо социалистических преобразований — социальные реформы. Но даже и это единственное крупное завоевание оказалось теперь под угрозой: гонка вооружений поглощала те средства, которые можно было бы использовать для строительства школ, больниц, жилых домов.

Предвидя новое ослабление популярности правительства в свя­зи с предстоящим резким увеличением военных расходов, Эттли и его коллеги решили досрочно провести выборы. В ходе избира­тельной кампании они больше подчеркивали свои «заслуги» в прошлом, чем давали обещание на будущее. Исходя из концепции «смешанной экономики», они не намеревались продолжать нацио­нализацию и делали упор на необходимости паузы в реформах.

Этим и объясняется значительное ослабление партии в парла­менте — вместо 389 лейбористы получили 315 мест. Консерваторы резко улучшили свои позиции — 297 мест по сравнению с 209 в ста­ром парламенте. Если же учесть и мелкие партии, то лейбористы имели чистое большинство всего в 6 мест. В атмосфере «холодной войны» и антикоммунистической истерии КПВ, собрав около 100 тыс. голосов, потеряла парламентские места.

Четвертое лейбористское правительство продержалось меньше двух лет (1950—1951) и не провело за это время ни одной сущест­венной реформы. По принятому ранее закону проводилась нацио­нализация части металлургических предприятий — этим дело и ограничилось. Зато гонка вооружений нарастала, особенно после того, как летом 1950 г. Англия поддержала американскую агрес­сию против Корейской Народно-Демократической Республики.

Если в конце 40-х годов разочарование масс в «социалистиче­ском» правительстве только начиналось, то в период корейской

войны оно охватило широкие круги профсоюзных активистов и нашло выражение в борьбе за коренные изменения во внутренней и внешней политике. Все больше профсоюзных организаций стало поддерживать движение сторонников мира, к которому примкну­ли и некоторые леволейборнстские члены парламента и публицис­ты, а также местные организации лейбористской партии. Стокголь­мское воззвание о запрещении атомного оружия подписали свыше 1,3 млн. англичан, а парламенту оно было представлено левым лей­бористом С. Силверменом.

Когда правительство Эттли, увеличивая ассигнования на пере­вооружение, решило изыскать средства за счет введения платы за некоторые виды медицинского обслуживания, т. е. сделало шаг назад, министр правительства Эттли Э. Бивен, а вслед за ним еще два министра (включая Г. Вильсона) подали в отставку (апрель, 1951). И ранее примыкавший к левым, Бивен чутко уловил на­строение масс. Действительно, его демонстративный уход из пра­вительства принес ему массовую поддержку. Леволейбористское движение, не приобретя четких организованных форм, все же объ­единилось теперь вокруг Бивена, хотя массы шли значительно дальше этого левого лидера.

В этой атмосфере правительство еще раз решилось на досроч­ные выборы. В октябре 1951 г. они принесли победу консерваторам, которые получили 321 место против 295, полученных лейбористами. С этого времени вплоть до 1964 г. у власти находились консерватив­ные кабинеты. Бесславный конец 6-летиего пребывания у власти правых лейбористов отражал глубокий кризис их идеологии и по­литики. Им нечего было предложить народу, печем было вызвать энтузиазм, хоть чем-то напоминающий атмосферу 1945 г.

«Весна, которую предали»—это название романа Д. Линдсея (1953) непосредственно относится к весне 1947 г., когда лейбо­ристская верхушка открыто повернула руль государственного уп­равления вправо. Но предана была правыми лейбористами вообще весна послевоенных надежд народа, огромной жажды социальных перемен, готовности бороться за новый уклад жизни.

Убеждая массы в том, что от них требуется лишь производст­венная активность, а социальный прогресс направляется сверху, лейбористская верхушка загоняла миллионы людей в узкий мирок личных и семейных интересов, подавляла политическую и интел­лектуальную активность народа, его тягу к высоким духовным ценностям. Направляя волны народного недовольства и социали­стических устремлений рабочего класса в узкое русло реформ, пы­таясь утолить жажду всеобщего обновления меркантильным под­счетом шиллингов п пенсов, правые лейбористы нанесли огромный ущерб духовному развитию нации.

Видимо, лейбористские лидеры стояли значительно ближе к философии культуры Т. Элиота, чем к демократическому взгляду на проблемы культуры и просвещения. Именно в эти годы Элиот выступил с серией книг и статей по теории культуры, в которых

идея «элиты» сочеталась с отрицанием права масс на приближение к культурным ценностям: «Существенное условие сохранения ка­чества культуры меньшинства—сохранять ее и впредь культурой меньшинства». На этой доктрине, в сущности, была основана вся система среднего и высшего образования в Англии, и правые лей­бористы ничего не пожелали в ней менять. По-прежнему доступ в университеты для рабочей молодежи был практически закрыт. Лейбористы обещали повысить школьный возраст до 16 лет, но установили обязательное и бесплатное обучение детей до 15 лет, как было указано в законе 1944 г. Почти ничего не было сделано для подготовки учителей и очень мало — для строительства школ.

Более всего соответствовало «элитной» концепции Элиота отсут­ствие единой системы образования. Лейбористы не запретили «пуб­личные», т. е. закрытые частные школы типа Итона, где за высо­кую плату обучались дети верхов общества — будущие руководи­тели и крупные чиновники ведомств, дипломаты, политики, директора промышленных компаний и т. д.

Да и в государственных школах не было равенства возможно­стей: существовала дифференциация, создавшая, с одной стороны, нечто вроде «второго эшелона» будущей элиты (административные работники среднего звена, менеджеры, научные работники, техни­ческая и творческая интеллигенция), с другой — массу исполните­лей — людей физического и низших звеньев умственного труда. После начальной школы 11-летние дети подвергались тестовым испытаниям, результаты которых во многом предопределяли буду­щий социальный статус испытуемого. В зависимости от исхода испытаний он попадал либо в грамматическую, либо в техническую, либо в так называемую среднюю современную школу. Первые две разновидности средней школы открывали прямую дорогу в высшую школу, в то время как «современная» школа была фактически ту­пиковой: поступить в университет после ее окончания можно было только пройдя 6-й класс (двухгодичный).

В основе системы тестовых испытаний лежала доктрина врож­денной и неизменной одаренности, которая к 11 годам будто бы полностью проявляется. Детям, не выдержавшим испытаний, неза­чем забивать голову тонкостями гуманитарных либо естественных наук, с них хватит тех прикладных знаний, которые дает «совре­менная» школа. И консервативно настроенная часть педагогов, и праволейбористские деятели просвещения игнорировали тот очевид­ный факт, что дети буржуазии и интеллигенции, как правило, выдерживали испытания, а дети из рабочих семей попадали в «современную» школу. И дело тут, конечно, не во врожденной ода­ренности, а в социальных условиях, в наличии либо отсутствии в семье возможностей для развития способностей ребенка, в уровне образования родителей.

Прогрессивная педагогическая общественность давно уже вы­ступила против этой системы, но правительство Эттли полностью сохранило ее. Порожденное социальным неравенством, неравенство

в области образования оставалось одним из эффективных путей сохранения господства буржуазии. Однако потребности английской промышленности и растущего в условиях государственно-монопо­листического капитализма государственного аппарата вынудили как лейбористов, так и консерваторов несколько приоткрыть двери университетов для молодежи из социальных низов. Для нуждаю­щихся студентов были введены государственные стипендии; мелко­буржуазная, а частично и рабочая молодежь стала появляться в стенах «краснокирпичных» университетов (новых, построенных в XIX в. из кирпича) и даже в Оксфорде (построенном из камня). Провинциальная «краснокирпичная» интеллигенция сыграла вскоре немалую роль в демократизации духовной жизни Англии.

Вообще же лейбористское правительство крайне неохотно шло навстречу требованиям народа и передовой интеллигенции в обла­сти культуры. Под давлением прогрессивной общественности оно в 1949 г. провело закон о создании национального (государствен­ного) театра, чего с начала века добивались выдающиеся актеры, режиссеры, драматурги. Однако практически к созданию нацио­нального театра при кабинете Эттли даже не приступали. Между тем английские театры находились после войны в крайне тяжелом положении: многие здания были разрушены, из-за постоянной не­хватки средств актеры вынуждены были мало репетировать, многие уходили работать в кино.

Английские издательства, театр, кино все больше отступали под натиском американской идеологической экспансии. Комиксы аме­риканского происхождения захватывали книжный рынок, амери­канские пьесы развлекательного характера заполонили сцену, а на экране английские фильмы становились редкостью. Единственной мерой, которую все же приняло правительство для спасения бри­танской кинопромышленности, было создание национальной кино­корпорации для финансирования английских киностудий и про­дюсеров. Но эта мера была слишком робкой, так как никаких огра­ничений на ввоз и демонстрацию американских фильмов она не предусматривала. Американизация английской культуры, подмена философских, моральных и эстетических ценностей пошлыми по­делками убивали мысль, развращали зрителей, портили вкусы.

Компартия Великобритании, выражая стремления демократиче­ских слоев общества, возглавила борьбу против грозившего стране упадка культуры, против ее американизации, утраты национальной самобытности. XIX съезд партии (1947) принял решение «поддер­жать великое культурное пробуждение масс». При исполкоме КПВ были созданы секции историков, писателей, художников, артистов, архитекторов, музыкантов. Продолжая начатую еще в 30-х годах работу по марксистскому переосмыслению исторического прош­лого Англии, по восстановлению революционных традиций наро­да, историки-марксисты создали ряд работ по истории английской буржуазной революции XVII в., рабочего движения и др.

Теоретическая работа позволила провести конференции на те-

мы: «Американская угроза британской культуре», «Культурное на­следие Британии», принять участие в дискуссиях с прогрессивны-ми деятелями культуры, не стоящими на марксистских позициях. Тем самым КПВ вносила значительный вклад в развитие демокра­тической культуры и элементов социалистической культуры.

Огромное значение для борьбы КПВ за единство рабочего клас­са и демократических сил имела разработка проекта новой програм­мы «Путь Британии к социализму» (1951), в которой подчерки­валось, что демократические институты, включая парламент, завое­ваны многовековой борьбой народа и будут использованы при переходе к социализму. В программе обосновывалась возможность мирного перехода к социализму «путем превращения капиталисти­ческой демократии, в подлинно народную демократию».

Демократический подъем периода войны, борьба за мир в конце 40-х годов, борьба компартии и всех прогрессивных сил за демокра­тическую национальную культуру стали той почвой, на которой развитие прогрессивных тенденций в культуре продолжалось даже в тяжелые годы «холодной войны».

Композитор Б. Бриттен закончил в 1945 г. работу над оперой «Питер Граймс», которая была поставлена на лондонской сцене и прочно вошла в репертуар английских театров; с успехом она про­шла и в ряде других стран. Создание первой со времен Перселла английской репертуарной оперы было большим творческим под­вигом композитора, важным шагом к развитию английской музы­кальной культуры.

К оперному жанру обратился и А. Буш. Сюжетом оперы «Уот Тайлер» (1953) стала крестьянская война, в чем проявился интерес Буша к революционному прошлому и стремление восстановить его в памяти английского народа. Как коммунист и художник, тесно связанный с массовым музыкальным движением, Буш этой талант­ливой оперой откликнулся на призыв КПВ «вернуть народу его революционные традиции».

Особенно много работал в этом направлении писатель-комму­нист Д. Линдсей. Его книги о Диккенсе и Мередите и роман «Люди сорок восьмого года» (1948) целиком посвящены проблеме тради­ций. Сюжет романа позволяет Линдсею, показав революционные по­трясения 1848 г. в общеевропейском масштабе, поставить в центр повествования чартистское движение.

Борьба за восстановление прогрессивных национальных истори­ческих и культурных традиций приобрела особое значение в связи с тем, что в процессе подчинения Англии американскому импери­ализму п создания западных блоков реакционные идеологи широко пропагандировали идею отказа от национальной самобытности, космополитическое пренебрежение к исторически сложившейся национальной культуре. В этих условиях антиамериканский и анти­космополитический характер приобретало каждое подлинно нацио­нальное произведение искусства: экранизация «Гамлета» Л. Оливье (1948), фильмы Д. Лина по Диккенсу—«Большие ожидания» и

«Оливер Твист». Продолжали пропагандировать английскую клас­сику Шекспировский мемориальный театр и «Олд Вик».

Особое место в театральном искусстве занимали подлинно на­родные театры — «Юнити» и «Уоркшоп».

В обстановке глубокого кризиса буржуазной культуры прогрес­сивные ученые, писатели, композиторы, театральные деятели спа­сали честь английской национальной культуры.

Вместе с тем в духовной жизни Великобритании именно на ру­беже 40—50-х годов стало заметным качественно новое явление, наложившее заметный отпечаток на культурную, а частично и политическую атмосферу последующих десятилетий: стихийная тенденция к разрыву с прошлым, к пересмотру господствующих моральных и эстетических догм, несколько анархический бунт про­тив истэблишмента. Вначале это было лишь трудно уловимое обще­ственное настроение, охватившее только некоторые слои молодежи, но к середине 50-х годов оно уже нашло выражение в самых раз­личных сферах духовного творчества, в первую очередь в архитек­туре. Этому способствовало оживление градостроительных поисков, вызванных разрушениями периода войны, острейшим жилищным кризисом, элементами плановых начал при строительстве городов-спутников и застройке целых районов. Среди архитекторов было немало людей, увлеченных новыми возможностями приложения своих сил — не для индивидуальных заказчиков, а для муници­пальных органов. Появились смелые градостроительные проекты, шли жаркие споры о характере будущих городов, и собственно архитектурная проблематика переплеталась с социальными, мо­ральными, педагогическими и иными проблемами. В этой творче­ской атмосфере зародилось течение «нового брутализма», заняв­шее значительное место в английской и мировой архитектуре 50— 60-х годов.

Название течения, как это часто бывает, носит почти случай­ный характер. Видный архитектурный критик Р. Бэнем, пустивший его в оборот, писал: «Брутализм пытается... вытащить грубую поэ­зию из власти беспорядочных и могучих сил, которые сейчас дей­ствуют^. Отсюда и название «брутальный», т. е. грубый. В чисто техническом плане «грубость» заключалась в том, что архитекторы этого направления отказались от штукатурки, красок в интерьере, стремясь к открытому выявлению материалов.

В 1949 г. в конкурсе проектов строительства средней школы в Хантэнтоне (графство Норфолк) победили Элисон и Питер Смит-соны — наиболее активные теоретики и практики брутализма. По­строенная по их проекту школа считается первым реализованным бруталистским сооружением, «декларацией брутализма во плоти» (1954). Основой здания служит выявленный стальной каркас, пере­крытия сделаны из бетонных плит, нарочито грубо обработанных, стены с открытой электропроводкой и т. д.

Психологической основой такого технического (и эстетического) решения было неприятие молодежью фальши буржуазного общест-

ва с его стремлением скрыть свои пороки под маской благопристой­ности. Смитсоны сами принадлежали к бунтующим интеллектуалам. «Мы живем в городах, построенных кретинами», — таково отнюдь не самое «бруталистское» из их заявлений.

Но помимо этого бунтарского пафоса и нередко плодотворного использования и «эстетизирования» новых и простых материалов, было в брутализме еще нечто, быть может, более важное, хотя и никак не связанное семантически со словом «брутальность». Смит­соны, их коллеги и ученики задумывались над архитектурой отдель­ного здания, квартала, района, города не только с технической и эстетической точек зрения. Дом для них — среда обитания челове­ка (несколько позже появилось и понятие «хабитат»), и ее надо создать с таким расчетом, чтобы она способствовала развитию свя­зей между людьми, не только бытовых и деловых, но и чисто чело­веческих контактов. Эти гуманистические стремления, поиски борьбы с разобщенностью людей в современном большом городе были воплощены в проекте жилого комплекса в районе Лондона Голден-Лейн в 1952 г. Проект, впрочем, не был принят: тогда идея показалась слишком смелой. Лишь через 10 лет эти принципы, раз­работанные применительно к району Парк-Хилл в Шеффилде архи­текторами Д. Линном и А. Смитом, удалось реализовать.

В специфической форме, в рамках своей профессиональной дея­тельности, архитекторы-бруталисты оказались первыми, ранними выразителями настроений той английской трудящейся молодежи, которая вскоре в полный голос заявила о себе в литературе, теат­ре, киноискусстве. Контраст между надеждами на новую Англию, новые взаимоотношения между «низами» и «верхами», новый образ жизни и реальностью «общества благосостояния» воспринимался молодежью тем более болезненно, что лейбористская пропаганда продолжала твердить о «новой Англии» и тем самым напоминала о несбывшихся надеждах. Да и консерваторы научились повторять слова об «обществе благоденствия» и клясться в своей привержен­ности делу мира.

Многое действительно изменилось! Произошло огосударствле­ние важных отраслей индустрии, социальные реформы несколько улучшили жизнь трудящихся. Все это было положительно встре­чено рабочими старших поколений, помнившими «голодные трид­цатые», но молодежь воспринимала существующее положение как некую социально-культурную действительность, которая ее никак не устраивала: сохранились жесткие социальные перегородки, сно­бизм выпускников Итона и Дерби, господство буржуазного обще­ственного мнения, весь ненавистный истэблишмент. С полным ос­нованием можно было применить к Англии 50-х годов давнее из­речение: чем больше все меняется, тем больше все остается по-старому. А формирование после выборов 1951 г. нового кабинета Черчилля (1951 —1955) с Иденом в качестве министра иностран­ных дел показало, что никакого расчета с империалистическим прошлым не произошло.

Возвращение к власти консервативной партии, прямо и непо­средственно выражающей волю и интересы монополистического ка­питала, свидетельствовало о дальнейшем сдвиге вправо, который начало еще в 1947 г. лейбористское правительство.

Из тяжелого финансового положения страны, вызванного преж­де всего растущими расходами на вооружение, Черчилль пробовал выйти путем «экономии» на социальных расходах и на импорте сырья и продовольствия. В сущности, и в этом он шел лишь по стопам лейбористских предшественников. Реальная зарплата все еще была ниже довоенной, а сокращение импорта продовольствия сказывалось на положении рабочей семьи.

Лишь к концу деятельности кабинета Черчилля жизненный уровень несколько поднялся, достиг довоенной нормы, а у некото­рых категорий рабочих даже превысил ее. Частично это объясня­ется ростом, хотя и медленным, промышленного производства, а также упорными выступлениями против предпринимателей и пра­вительства: крупные общенациональные стачки провели в 1953 г. машиностроители, в 1954 г. — докеры.

Внутри консервативной партии нарастали трения. Непримири­мый антисоветский курс Черчилля, его нежелание считаться с мнением коллег — все это вызывало недовольство партийной вер­хушки, которая считала, что новые времена требуют и новой так­тики и новых людей. В апреле 1955 г. Черчилля вынудили уйти в отставку, передав пост премьер-министра А. Идену, которого прес­са именовала «прогрессивным консерватором». Он и возглавил из­бирательную кампанию в мае 1955 г., принесшую консерваторам более прочное большинство в парламенте: они получили 345 мест против 277 лейбористов и 8 либералов.

Однако никакого «обновления» политики консервативной пар­тии не последовало. Идеи не был столь скомпрометирован непри­миримым антикоммунизмом, как его предшественник, но это был политик все той же старой торийской школы, верный и опытный защитник интересов британского империализма. Не случайно он, по свидетельству близких к премьеру людей, не принимал ни од­ного серьезного решения без неофициального совещания с Черчил­лем. Используя благоприятное соотношение сил в парламенте и фактическую поддержку со стороны праволейбористского руко­водства во главе с X. Гейтскеллом (который в 1955 г. сменил Эттли на посту лидера партии), правительство Идена усилило на­ступление на рабочий класс.

Уже через несколько дней после выборов правительству при­шлось столкнуться с мощной стачкой паровозных машинистов и кочегаров, продолжавшейся с 29 мая по 15 июня 1955 г. Почти все железные дороги Англии были парализованы. Идеи объявил чрез­вычайное положение, но и эта мера не сорвала стачки. Рабочие добились повышения зарплаты. Стачка показала, что рабочий класс активизируется, что его не удалось полностью увлечь раз­говорами о «государстве всеобщего благоденствия» и излюбленны-

ми утверждениями консерваторов, что «вы никогда не жили так хорошо, как теперь». Рост цен продолжался, и стачки оказались единственным средством для того, чтобы остановить падение уров­ня жизни.

Правительство Идена, отстаивая принцип «экономии» для уси­ления экономических и военных позиций Англии, резко осудило как стачку на железных дорогах, так и вообще требование рабочих о приведении зарплаты в соответствие с растущими ценами. В этом оно получило полную поддержку со стороны правых лейбористов, один из которых прямо заявил: «Мы все рассматриваем стачки во второй половине XX в. как анахронизм». На этой же позиции стоя­ли и руководители Конгресса тред-юнионов. В таких условиях пра­вительству казалось сравнительно нетрудным провести новый закон, который запретил бы стачки или резко ограничил возмож­ность бастовать; такой закон был вскоре разработан, но среди ши­роких масс членов профсоюзов намерение правительства вызвало мощный протест. Конгресс тред-юнионов 1956 г. под давлением снизу принял резолюцию в поддержку борьбы рабочих за повыше­ние заработной платы, и в последующие годы это решение повторя­лось во все более категоричной форме. Идеи счел благоразумным отказаться от своих планов. Обострение стачечной борьбы и провал намерений правительства прямым насилием отнять у рабочих пра­во на стачку послужили переломным моментом в отношениях меж­ду трудом и капиталом.

Вынужденное в период избирательной кампании обещать мас­сам поворот во внешней политике, отказ от холодной войны прави­тельство Идена в 1955 — начале 1956 г. сделало несколько демон­стративных шагов, создававших видимость выполнения этого обя­зательства. Английское правительство не могло не считаться с тем, что в эти годы резко усилилась борьба СССР за мир и безопасность народов. Летом 1955 г. состоялось Женевское совещание глав пра­вительств великих держав, в котором принял участие и Идеи. Од­нако именно Англия оказалась одной из тех империалистических держав, которые сорвали начавшуюся разрядку напряженности и поставили человечество под угрозу новой мировой войны.

Кризис колониальной системы особенно болезненно сказался на Англии, как крупнейшей колониальной державе. Сдавая под на­тиском освободительной борьбы народов одну позицию за другой, английское правительство еще в 1954 г. вынуждено было вывести войска из зоны Суэцкого канала. Но интересы английских миллио­неров, держателей акций компании Суэцкого канала, были для пра­вительства консерваторов выше интересов дела мира. Когда в 1956 г. президент Египта Насер объявил о национализации Суэц­кого канала, правительство Идена, а также правительство Фран­ции выступили с угрозами в адрес Египта. Лидер лейбористов Гейтскелл в этот период почти безоговорочно поддерживал Идена. Но агрессивные планы вызвали решительный отпор рабочего клас­са. Под давлением рядовых членов профсоюзов Генеральный совет

Конгресса тред-юнионов не занял столь открытой империалистиче­ской позиции, как лидеры лейбористской партии. В его резолюциях, правда, осуждались действия египетского правительства, но в то же время признавались «суверенные права Египта». Один из край­не правых профсоюзных лидеров, учитывая настроение масс, го­ворил в те дни: «Мы заявляем правительству, что, если оно втянет страну в ненужную войну, вся нация поднимется в глубоком, непримиримом, ожесточенном гневе, какого еще никогда не знали».

Для такого прогноза были все основания: обострение классовой борьбы в связи с попыткой ограничить право на стачку, явное не­желание масс поддерживать неоколониалистскую политику кон­серваторов, а тем более воевать за нее, наконец, нарастание бун­тарских настроений в среде мелкобуржуазной и интеллигентской молодежи. Если в конце пребывания у власти лейбористской вер­хушки эти настроения лишь зарождались, то через пять лет они охватили достаточно широкие круги и получили выход в сферу «высокой культуры».

Выдающийся театральный и кинокритик Кеннет Тайней — сам плоть от илоты духовно бунтующей молодежи 50-х годов — объяс­нял истоки ее недовольства отчаянием многих молодых англи­чан, чье детство и юность были изуродованы войной и кризи­сом, мужавших во время правления лейбористов и обнаруживших к моменту «выхода в жизнь», что классовый строй все еще непо­нятно почему достаточно крепок. Люди этого поколения «достиг­ли совершеннолетия ко времени изобретения атомной бомбы». Могли ли они чтить «существующую ныне цивилизацию», если в любой момент она могла превратиться в «цивилизацию, когда-то существовавшую»? И они действительно не чтили ее, нередко от­вергая не только мораль и образ жизни «выкормленных Итоном консерваторов», но и подлинные ценности культуры. «Уж эта мне вечная игривость паршивого Моцарта, — восклицает Джим Дик­сон—герой романа Кингсли Эмиса «Счастливчик Джим» (1953). Этот «счастливчик» — преподаватель «красыокирпичного» универ­ситета, человек демократического происхождения, не желающий подчиняться фальшивому этикету и «правилам игры» и берущий сомнительный реванш в виде эпатирования буржуазной публики, гримас за спиной (!) ненавистных университетских профессоров и шутовских выходок. Роман воскрешает лучшие традиции «анг­лийского юмора»; смешные «эмисовские» ситуации, в которых оказывается герой, как и своеобразная логика (или алогичность) его поступков, забавляют читателя.

Но Джим Диксон не просто забавен. Его фрондерство при всей бесперспективности, непоследовательности, при всем приспособ­ленчестве героя, нашедшего тихую пристань в объятиях богатой невесты, — все же выражает социальный протест н убедительный разрыв с установками истэблишмента: им можно подчиниться, но их нельзя принять, в них нельзя верить.

Созданием образа Джима Диксона К. Эмис положил начало це­лой галерее образов английской реалистической литературы.

Молодой интеллигент из низов, которому дали образование, но не приняли в среду «высоколобых», мечущийся и презирающий респектабельность старших, бунтарь, ненавидящий истэблишмент, но не способный на целеустремленную борьбу с ним,— таков из­любленный герой литературы, театра, кино, созданный талантли­выми молодыми деятелями литературы и искусства, которых со­временники назвали «сердитыми» или «рассерженными», или «разгневанными» молодыми людьми. Определение это принадле­жит некоему рекламному агенту, который сказал о Джоне Осбор-не, авторе нашумевшей пьесы «Оглянись во гневе», что он «серди­тый молодой человек».

Герой пьесы Джимми Портер, как до него Джим Диксон, опол­чился на все принципы и ценности буржуазного общества, а заодно и на принципы и ценности вообще, каковы бы они не были. Его бесит этот лицемерный мир — и его церковь, и его пресса, но точ­но так же — и те люди, которые борются с этим миром. Джимми Портер, как и другие герои «рассерженных», отнюдь не склонен бежать от общественных проблем своего времени в узкий семейный мирок, или искать в любви, в дружбе спасение и убежище от не­совершенств этого мира, как это было свойственно «потерянному поколению» 20-х годов. Нет, он глубоко болеет судьбами своей страны, человечества, своего поколения, и ему непонятна, а вре­менами и ненавистна жена Элисон, способная быть по-английски спокойной и сдержанной, в то время как все в мире мерзко — и по­литика, и брак, и любовь.

Но гневные монологи Джимми (а вся пьеса в значительной сте­пени сведена к его монологам) — человека с университетским дип­ломом, вынужденного торговать в кондитерском ларьке, направле­ны против всего, что его окружает, о чем он думает, что знает. Мишень настолько велика, что прицельная стрельба становится бессмысленной, и Джимми даже не задумывается над тем, где же в этой мишени «яблочко». Однако Осборн открыл в своем герое не только безоговорочное и всеобщее отрицание, нигилистическое низ­вержение всех богов. Джимми тем, собственно, и интересен как тип молодого англичанина из мелкобуржуазной среды 50-х годов, что он «гневается» и на себя самого, и страдает — глубоко и искрен­не — от того, что гнев его бессилен. «Люди нашего поколения не способны умирать за хорошее дело» — таково его убеждение. «Высоких и прекрасных идеалов больше не существует» — таков его горький диагноз. «Мы погибнем во имя ничто» — таков его прогноз.

Успех пьесы Осборна был настолько бурным, что даже превзо­шел популярность «Счастливчика Джима» — бестселлера середины 50-х годов. Она была поставлена в мае 1956 г. в театре «Ройял-Корт», а затем обошла почти все театры. Выразившая одну из су­щественных тенденций общественного настроения пьеса «Огля-

нись во гневе» положила начало перелому в английском театре, повороту к актуальным темам современности.

Обладая великолепной реалистической актерской школой, анг­лийский театр, за исключением «Юнити», «Уоркшоп» и мелких полусамодеятельных трупп, избегал жгучих проблем современно­сти, и только в классическом репертуаре талантливые актеры на­ходили возможность говорить со зрителем о том, что его действи­тельно волновало. Так, выдающийся актер Пол Скофилд сыграл в 1955 г. Гамлета, придав этому герою, при всей простоте и человеч­ности трактовки, столько горечи и гнева, что во многом предвосхи­тил драму «рассерженных» молодых людей. Современный же ре­пертуар состоял из пьес, в которые, по остроумному выражению Тайнена, можно было попасть лишь обладая доходом свыше трех тысяч фунтов, либо будучи убитым в доме того, кто таким доходом обладает.

Живое слово мыслящего современника, пусть истеричного и ли­шенного четких идеалов, но болеющего болями своей эпохи, нужно было и зрителям, и актерам, и режиссерам. Не случайно передовые (и преимущественно молодые) режиссеры театра и кино увидели в пьесе Осборна и вообще в драматургии «рассерженных» симптом обновления искусства. Еще в 1954 г. передовые режиссеры создали группу «Свободное кино», выступившую против коммерческого кинопроизводства. Полудокументальные фильмы, фиксировавшие жизнь рядовых английских тружеников, принесли им известность и международное признание. Самый влиятельный из режиссеров «Свободного кино» Линдзи Андерсон получил «Гран при» на Ве­нецианском фестивале за фильм «Каждый день, кроме рождества» (о лондонском рынке Ковент-Гарден). К этой же группе принад­лежал Тони Ричардсон, одновременно входивший в театральную труппу «Инглиш стэйдж К°». Он и поставил «Оглянись во гневе», а затем и фильм по этой пьесе. Его сотрудничество с Осборном в театре «Ройял-Корт» положило начало тому, что некоторые крити­ки назвали «второй театральной революцией», подразумевая, что первую произвел Б. Шоу, на рубеже веков. На несколько лет анг­лийский театр действительно вновь приобрел высокое гражданское звучание. В середине 1950-х годов он выразил настроения «рассер­женной» молодежи более ярко и убедительно, чем другие искусст­ва. Правительство Идена могло бы понять, что эту молодежь не удастся увлечь колониальной авантюрой твердолобых тори пред­шествующих эпох. Могло бы — но не поняло.

Вместе с Францией и Израилем Англия 30 октября 1956 г. на­чала военные действия против Египта. В этой войне колонизато­ры не только боролись за свои капиталы, национализированные Египтом, но и рассчитывали повернуть вспять ход истории, оста­новить силой оружия распад колониальной системы. План военного разгрома Египта разрабатывался реакционерами всех мастей.

Варварская бомбардировка англичанами Порт-Саида, захват этого важного стратегического пункта интервентами создали серь-

езнуго опасность для независимости Египта и для всего националь­но-освободительного движения. Египетский народ героически за­щищал завоевания революции. В самой Англии развернулось ши­рокое народное движение против войны. Коммунистическая пар­тия, левые круги в профсоюзах и лейбористской партии, передовая интеллигенция сразу резко и решительно осудили войну.

Волна митингов, сборы подписей под петициями в парламент прокатились по всей стране. Даже лейбористское руководство вы­нуждено было примкнуть к движению, хотя оно и постаралось при­дать ему сугубо мирный характер. Гейтскелл теперь изменил по­литику, заявив, что лейбористская партия будет бороться против войны «всеми имеющимися в ее распоряжении конституционными средствами». Как отметил один из вождей Коммунистической пар­тии Великобритании Палм Датт, «впервые в истории Великобри­тании парламентская оппозиция воспротивилась войне, развязан­ной британскими империалистами». Так обнаружились три про­счета Идена и его франко-израильских союзников: народ Египта оказал гораздо более мощное сопротивление, чем они ожидали, и английский народ решительно выступил против войны, причем оставалось неясным, долго ли смогут лейбористские лидеры удер­живать протест в «конституционных» рамках.

Решающую роль сыграл третий просчет Идена — его беспоч­венная надежда на то, что Советский Союз не вмешается в кон­фликт. Советское правительство 5 ноября 1956 г. недвусмысленно предупредило агрессоров, что если они не прекратят военных дей­ствий, СССР придет на помощь Египту своими вооруженными си­лами. На следующий день после предупреждения Советского пра­вительства Англия прекратила военные действия в Египте.

Возмущение в Англии бессмысленной, кровавой и дорогостоя­щей авантюрой (она обошлась в 100 млн. ф. ст.), резко ослабившей международный престиж страны, могло смести консервативное правительство, если бы лидеры лейбористов не оказали ему под­держки. Дело ограничилось лишь тем, что Идеи в конце ноября «заболел», а в январе в 1957 г. ушел в отставку. Государственный деятель, свыше 20 лет бывший в первых рядах консервативной партии, покинул политическую арену полным банкротом. Во главе кабинета стал Гарольд Макмиллан, слывший «умеренным консер­ватором».

Провал суэцкой авантюры убедительнее, чем все предшествую­щие поражения английского империализма, показал, что времена колониального господства безвозвратно канули в прошлое. Кризис английского империализма вступил в новую стадию, и это произо­шло как раз в то время, когда наступил новый, третий этап общего кризиса мировой капиталистической системы.

ГЛАВА 9

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: