АНГЛИЯ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ

езкое изменение соотношения сил на ми­ровой арене в пользу мировой системы социализма и крайнее обострение внут­ренних противоречий капиталистического строя привели к наступлению нового, третьего этапа кризиса капитализма.

Создание развитого социалистического общества в Советском Союзе, бурный рост экономики и культуры всех стран социали­стического содружества, прогресс науки, усиление оборонной мощи стран Варшав­ского Договора и престижа социалистиче­ской внешней политики превратили мировую систему социализма в решающий фактор мирового развития. Мощная волна освободи­тельного движения народов Азии, Африки, Латинской Америки смела политическое господство империалистических держав над бывшими колониями. «В целом колониальную систему империа­лизма в ее классических формах можно считать уже ликвидирован­ной» *.

Значительный сдвиг произошел в международном рабочем и демократическом движении, рухнули фашистские режимы в Пор­тугалии, Испании, Греции. Империализм на протяжении послед­них десятилетий изыскивает различные способы продления своего господства в странах капитала, приспосабливается к условиям обострившейся классовой борьбы и научно-технической революции. Однако, как было подчеркнуто на XXIV съезде КПСС, «приспособ­ление к новым условиям не означает стабилизации капитализма как системы. Общий кризис капитализма продолжает углублять­ся» ².

Коренные процессы мирового развития на современном этапе общего кризиса капитализма в полной мере проявились и в Велико-

Брежнев Л. И. Великий Октябрь и прогресс человечества. М., 1977, Брежнев Л. И. Ленинским курсом. Речи и статьи. М., 1978, т. 6, с. 590.

12—127

британии, которая, несмотря на продолжающееся падение ее ролы в системе империалистических государств, остается одной из ве­дущих держав капиталистического мира.

Экономическое положение Великобритании, ее политическая и культурная жизнь претерпели заметные изменения, особенно на­чиная с середины 50-х годов. Провал попытки удержать или вос­становить свое положение как метрополии гигантской империи (пусть даже под более уместным во второй половине XX в. назва­нием «Содружества наций»!) стал тем рубежом, который отделяет Англию послевоенную от Англии современной.

В начале XX в. Джозеф Чемберлен риторически спрашивал участников митинга, собравшегося в честь его 70-летия: «Пред­ставляете ли вы себе Британию без империи? Можно ли это себе представить?» Вплоть до суэцкой авантюры Идена и он сам, вмес­те с Черчиллем и другими «хранителями империи» из числа лиде­ров консервативной партии, и «рядовые империалисты» не желали представить себе этого. Однако после бурных ноябрьских дней 1956 г. им пришлось смириться с неизбежным и начать приспосаб­ливаться к жизни в «Британии без империи», к тому, что все спе­цифические преимущества, которыми обладал английский капита­лизм в середине XIX в., теперь окончательно утрачены: сначала, к концу XIX в., — промышленная монополия, затем, ко второй по­ловине XX в., — монополия колониальная.

История Англии последних десятилетий — это в значительной степени история попыток приспособления английской буржуазии к условиям, при которых главным источником прибылей становит­ся развитие производства в самой Великобритании. Правда, в на­стоящее время правящие круги используют неоколониалистские методы извлечения прибылей из бывших колоний и получают опре­деленные выгоды от остатков созданных в минувшие века позиций в Азии и Африке, но отставание по темпам развития от других ка­питалистических государств особенно болезненно воспринималось английской буржуазией. Прирост промышленной продукции Вели­кобритании за два десятилетия (с 1950 до 1969 гг.) составил около 70%, в то время, как во Франции — 156, в ФРГ — 256, в Ита­лии — 319, а в Японии — свыше 1000%. Англия была оттеснена за это время ФРГ и Японией на 4-е место в капиталистическом ми­ре по уровню промышленного производства.

Особенно тревожным было и остается то обстоятельство, что даже небольшой прирост промышленной продукции шел не столько за счет технического прогресса, сколько за счет строительства но­вых предприятий и, главное, — усиления эксплуатации рабочих. В Англии только 23% прироста было достигнуто в результате тех­нического перевооружения, а в ФРГ — 50, в Японии — 52, во Франции и в США — 62 %.

Перестраивать экономику страны в соответствии с новыми ус­ловиями было необходимо, тем более, что этого потребовала и бур­но развернувшаяся в 50-е и последующие годы научно-техническая

революция. Однако пути этой перестройки могли идти по-разному. Интересам подавляющего большинства английского народа и на­циональным интересам в целом соответствовал бы путь, который отстаивала КПВ — путь социалистического переустройства обще­ства и создания плановой социалистической экономики. С большей или меньшей последовательностью демократический путь отстаи­вали и левые элементы в профсоюзном движении и в лейборист­ской партии. Демократический путь разрешения стоящих перед страной экономических проблем заключался в том, чтобы изыски­вать средства на техническое перевооружение за счет резкого со­кращения военных расходов, столь же решительного расширения торговли с социалистическими странами и — главное — за счет монополий, а не трудящихся.

Вопрос о путях приспособления к новым условиям и в первую очередь о том, за чей счет английская промышленность сможет стать конкурентоспособной стал стержневым в классовой борьбе последних десятилетий. Политики и идеологи буржуазии утвержда­ют, что отставание Великобритании и все ее беды объясняются будто бы слишком высоким уровнем жизни масс, непомерными требованиями рабочего класса. Отсюда взятый монополиями и всей политической элитой (как консервативной, так и лейбористской) курс на «замораживание» зарплаты рабочих, что в условиях роста цен означало снижение реальной зарплаты. Федерация предпри­нимателей машиностроения, например, еще в 1956 г. приняла ре­шение сопротивляться требованиям рабочих о повышении зарпла­ты. В ответ на это свыше миллиона рабочих судостроительной и машиностроительной отраслей в марте — апреле 1957 г. забасто­вали. Это была очень важная для всего рабочего класса стачка (крупнейшая со времени Всеобщей стачки 1926 г.), вынудившая предпринимателей отступить от своего категорического решения и пойти на частичные уступки. Размах стачки испугал буржуазное общественное мнение, и само консервативное правительство посо­ветовало капиталистам пойти на компромисс. Весной 1962 г. ма­шиностроителям достаточно было провести однодневную стачку с участием 1,5 млн. рабочих, чтобы добиться частичной победы. Точ­но так же поступили спустя месяц и судостроители, а в октябре 1962 г. — железнодорожники. Кроме рабочих этих отраслей про­мышленности в стачках активно участвовали печатнпки, водители автобусов, углекопы и другие отряды рабочего класса.

Внутри английских профсоюзов усилилось прогрессивное дви­жение цеховых старост (шоп-стюардов). Эти избираемые непосред­ственно в цеху рабочие руководители тесно связаны с массой рабо­чего класса; их жизнь, борьба, интересы, быт, образ жизни ничем не отличаются от жизни миллионов товарищей, и в этом великая сила движения шоп-стюардов. Их нередко выбирают и на конфе­ренции профсоюзов, где они, как правило, составляют левое кры­ло. Среди шоп-стюардов немало коммунистов, которые ведут по­вседневную работу в массах. Большинство цеховых старост, ко-

12*

нечыо, не являются коммунистами, но они придерживаются боевой тактики, обычно поддерживают и организуют стачки, дают отпор правым лидерам. Разоблачая реформизм и соглашательство тред-юнионистских руководителей, Джон Голлан, избранный в 1956 г. генеральным секретарем КПВ (в связи с отставкой Г. Поллита по возрасту) говорил: «Цеховые старосты сделали для профсоюзного движения столько, сколько никогда не сделают его лидеры».

Усиление левых, боевых настроений в массах членов профсою­зов не замедлило сказаться на положении в лейбористской партии. Праволейбористские лидеры во главе с Гейтскеллом уже с начала 50-х годов повели атаку на принятый в 1918 г. 4-й пункт устава партии, в котором целью партии объявлена «национализация всех средств производства, распределения и обмена». Хотя правое руко­водство никогда не вкладывало в этот лозунг подлинно социалисти­ческого содержания, трактуя национализацию лишь как принуди­тельный и постепенный выкуп предприятий у владельцев, тем не менее даже в таком сугубо реформистском варианте он перестал их устраивать. Группа «новых мыслителей» стремилась полностью пересмотреть программу и тактику партии с таким расчетом, чтобы лишить ее каких бы то ни было элементов социализма и классовой пролетарской политики. Они прямо заявили, что партия должна стать «партией прогресса», обычной левобуржуазной партией, ни­как не связанной своей историей, ролью в ней рабочего класса. Такая постановка вопроса органически связана с популярным в праволейбористских кругах утверждением, заимствованным из бур­жуазной социологии, будто современный капитализм перестал быть капитализмом, рабочий класс — рабочим классом и все об­щество вскоре растворится в едином среднем классе.

Поражение лейбористской партии на выборах 1951 и 1955 гг. правые лейбористы использовали для атаки на пункт 4-й. Они за­являли, будто бы избиратели отвернулись от лейбористов, потому что не хотят национализации, а следовательно, в интересах возвра­щения к власти надо приспособиться к настроениям масс. В дейст­вительности причина поражений заключалась как раз в обратном: в том, что лейбористская партия не проводила подлинно социали­стической политики. Часть избирателей разочаровалась в лейбо­ристах, которые претендовали лишь на то, что они будут лучше управлять капиталистической Англией, чем консерваторы. Но если речь идет лишь об управлении капитализмом, не лучше ли голосо­вать за консерваторов, имеющих неизмеримо больший политиче­ский опыт?

В 1957 г. лейбористское руководство опубликовало программ­ный документ «Промышленность и общество», в котором заявило, что лейбористская партия не намерена «вмешиваться в управление какой-либо фирмы, которая хорошо работает».

Коммунистическая партия оценила этот документ как свиде­тельство дальнейшего сдвига лейбористского руководства вправо. Возмущение охватило широкие круги рядовых членов лейборист-

ской партии, которое и выразили левые лейбористы. Даже некото­рые вожди крупных тред-юнионов, учитывая настроения членов своих союзов, резко выступили против новых программных устано­вок. Секретарь союза железнодорожников Джон Кэмпбелл призвал влить в лейбористскую политику по вопросу о национализации «красную кровь социалистических убеждений». В начале 1958 г. была создана левая группа «За победу социализма», развернувшая энергичную кампанию за поворот партии влево, к социалистиче­ским принципам и защите насущных интересов народа. Тем не ме­нее вплоть до 1959 г. принципы, изложенные в «Промышленности и обществе», считались официальной программной установкой партии.

Правительство Макмиллана решило досрочно провести выборы в октябре 1959 г. Кризисная конъюнктура, сложившаяся в 1958 г., осталась позади, производство медленно, но неуклонно росло из месяца в месяц; кроме того, консерваторы могли использовать и внешнеполитические маневры. В начале 1959 г. Макмиллан посе­тил Москву и вел переговоры с Советским правительством о подго­товке нового совещания на высшем уровне. Этот шаг встретил под­держку английской общественности.

Лейбористы пришли на выборы с манифестом, в котором заяви­ли: «У нас нет планов дальнейшей национализации». На этот раз они получили всего 258 мест, а консерваторы — 365, хотя число голосов, отданных за обе партии, было почти равным.

Кризис в лейбористской партии достиг своего кульминационно­го пункта. Правые прямо заявили, что причиной поражения явля­ется пункт 4-й устава, и требовали его отмены. Общественную соб­ственность, заявил Гейтскелл, нельзя считать «основным принци­пом и целью социализма». На партийной конференции левые лейбористы дали решительный отпор лидеру партии. Руководи­тель крупнейшего профсоюза Англии — союза транспортных и не­квалифицированных рабочих — Ф. Казенс противопоставил фор­муле Гейтскелла следующее утверждение: «Мы можем иметь на­ционализацию без социализма, но мы не можем иметь социализма без национализации». На профсоюзных конференциях принима­лись резолюции, отвергавшие любую попытку исключить социали­стический принцип национализации из программы. Очень показа­тельно, что если в прошлом главные силы левых лейбористов сосредоточивались в местных организациях партии и в социалисти­ческих группах, то теперь именно в массовых организациях рабо­чего класса — профсоюзах, главном костяке лейбористской партии, левые получили серьезную поддержку. Это объясняется ростом левых сил в тред-юнионах, активной работой коммунистов в мас­сах, деятельностью шоп-стюардов.

В таких условиях замысел правых провалился еще до очеред­ной конференции партии, на которой должен был обсуждаться этот вопрос. Исполком лейбористской партии не решился даже поднять вопрос об исключении пункта 4-го из устава. Это была несомнон-

ная победа левых сил, хотя лидеры искусным маневром протащили на конференции 1960 г. в Скарборо специальную декларацию Гейтскелла, в которой в замаскированной форме проводились анти­социалистические взгляды. Но все же эти положения не вошли в качестве уставных принципов в основные партийные документы. Устав остался прежним. Более того, конференция приняла спе­циальную резолюцию, в которой исполкому предписывалось подго­товить следующую избирательную кампанию, «основываясь на со­циалистической программе». Как отмечал Дж. Голлан, решения конференции 1960 г. «не оставили никаких сомнений в глубоком и страстном стремлении рабочего движения к построению социали­стической Британии». Конечно, после поражения в Скарборо пра­вые лидеры не разоружились и на следующих конференциях им удавалось проводить реакционные решения; однако посягнуть на пункт 4-й с тех пор уже никто не осмеливался.

Со времен провала суэцкой авантюры широкие круги англий­ского народа стали гораздо больше, чем раньше, задумываться над проблемами внешней политики Англии. Правительство Макмилла-на еще дальше повело Англию по пути подчинения внешней поли­тике американского империализма. В феврале 1958 г. было объяв­лено о соглашении с США о размещении в Англии американских ракетных баз. Это решение вызвало протест сторонников мира.

Начало всенародной борьбе против американских баз положи­ла Коммунистическая партия, которая в конце 1957 — начале 1958 г. провела кампанию митингов и демонстраций по всей стране. Эта кампания привлекала внимание к той опасности, которой под­вергают Англию ее империалистические правительства, превращая страну в «американский авианосец» и ракетную базу.

В феврале 1958 г. известный ученый лорд Бертран Рассел вме­сте с группой видных общественных деятелей создал новую орга­низацию — «Движение за ядерное разоружение». Эта организа­ция выдвинула прогрессивный лозунг одностороннего ядерного разоружения Англии. В апреле 1958 г. был проведен первый Оль-дерманстонский поход — к центру ядерных исследований. С тех пор эти походы стали традиционными и собирают десятки тысяч участников.

На той же конференции лейбористской партии в Скарборо, где партийное руководство потерпело поражение по вопросу о нацио­нализации, левые силы добились крупных успехов и по вопросам внешней политики. Ряд резолюций, принятых конференцией во­преки сопротивлению руководства, призывал к международному соглашению о разоружении.

Обнаружившееся в эти годы стремление миллионов английских рабочих и демократических слоев населения к запрещению ядер­ного оружия, несомненно, учитывалось английским правительст­вом, когда оно в 1963 г. приняло предложение Советского Союза и пошло на заключение договора о частичном отказе от испыта­ний ядерного оружия.

Этот шаг, с удовлетворением принятый прогрессивной общест­венностью всего мира, представлял собой, однако, лишь вынужден­ную уступку. В целом же правительство Макмиллана, игнорируя столь явно выраженную волю народа, с начала 60-х годов все боль­ше подчинялось американскому давлению. Выдвинутый США план создания «многосторонних ядерных сил» НАТО, согласно ко­торому западногерманским реваншистам обеспечивался доступ к атомному оружию, получил полную поддержку Англии.

В то же время консервативное правительство подчеркивало не­обходимость создания «независимой ядерной силы». Столкнувшись с трудностями в области средств доставки ядерных боеголовок, оно обратилось к США с просьбой о продаже ракет типа «Скайболт». Однако несмотря на то, что Англия уже израсходовала на этот давний проект около миллиарда ф. ст., США настояли на другом варианте вооружения Англии «независимым» ядерным оружием. Во время встречи в Нассау (Багамские острова) Макмиллана с президентом Кеннеди в декабре 1962 г. английский премьер при­нял американский план: Англия получает ракеты «Поларис», для которых должна сама строить подводные лодки и производить бое­головки. Это означало новое увеличение военных расходов и — что особенно важно — фактически лишало Англию «независимой ядер­ной силы». Какая же она «независимая», если целиком зависит от американских поставок?!

Оба эти аспекта политики в области «обороны» вызвали возму­щение широких масс английских трудящихся. Учитывая ото, а также решения партийной конференции 1960 г. об одностороннем атомном разоружении, лейбористская оппозиция тоже выступила с критикой правительственного курса. В пользу одностороннего ядерного разоружения, хотя и в туманных выражениях, высказа­лось лейбористское руководство и в манифесте, подготовленном к избирательной кампании 1964 г. В этом же документе осуждался допуск ФРГ к ядерному оружию.

Немало споров вызывал также вопрос о вступлении Англии в «Общий рынок». Еще в 1957 г. США выдвинули это предложение, рассчитывая, что Англия станет их «троянским конем» в этой та­моженной группировке европейских государств. В то время Англия решительно отвергла это предложение. Но уже в 1961 г. прави­тельство Макмиллана начало переговоры со странами «Общего рынка» о присоединении к этому экономическому блоку. В этом решении сказался как американский нажим, так и надежда круп­нейших монополий Англии на то, что они, выдержав конкуренцию континентальных фирм, приобретут выгодный и быстрорастущий европейский рынок. Главное же заключалось в стремлении укре­пить НАТО и его экономическую базу.

Английскому народу этот план нес лишь новые лишения и трудности, так как беспошлинный ввоз товаров с континента неиз­бежно привел бы к наступлению предпринимателей на рабочих, снижению зарплаты, безработице: конкурировать английские моно-

полии собирались прежде всего за счет «экономии» на зарплате. Поэтому КПВ и ряд профсоюзов решительно выступили против вступления в «Общий рынок».

Отрицательно отнеслась к вступлению в «Общий рынок» и вер­хушка лейбористской партии, хотя ее беспокоило не ущемление интересов английского народа, а то, что при этом игнорируются интересы стран «Содружества наций». Беспошлинная торговля со странами «Общего рынка» срывала всю систему имперских префе­ренций и могла подорвать узы, все еще связывающие Англию с ее бывшими колониями и доминионами. Конференция лейбористской партии выдвинула в 1962 г. ряд жестких условий вступления в «Общий рынок», явно неприемлемых для этой группировки.

Сопротивление широких масс народа и части буржуазии (осо­бенно той, которая была больше заинтересована в рынках Содру­жества, чем континента Европы) сорвали планы Макмиллана, а отказ правительства Франции пойти на какие-либо уступки во вре­мя переговоров Англии с «Общим рынком» довершил дело. Мак-миллаы вынужден был прервать переговоры. Провал этой попытки еще больше подорвал и позиции консервативной партии, и личный престиж премьер-министра.

Дальнейшее подчинение Великобритании американскому дик­тату, упорное нежелание не только торийской реакции, но и право-лейбористской верхушки пойти на коренной поворот во внутренней и внешней политике, наконец, все более очевидное несоответствие темпов развития английской промышленности требованиям време­ни — все это создавало почву для развития оппозиционных на­строений «разгневанной» молодежи и связанных с ними явлений духовной культуры. Рост левых сил в лейбористской партии, мас­совые выступления против превращения Англии в «американский авианосец», ольдерманстонские походы активизировали творче­скую энергию деятелей демократического искусства. Органическуго связь между атмосферой общественного подъема и ростом демо­кратических тенденций в культуре улавливали уже в то время са­ми участники этого единого процесса. Говоря о «политическом и духовном протесте, зародившемся во время суэцкой авантюры», кинокритик П. Хаустон писала, что «этот протест нашел свое прак­тическое воплощение в борьбе за ядерное разоружение... свою жизнь в искусстве — на подмостках «Ройал-Корт» и «Уоркшоп».

Вслед за «Счастливчиком Джимом» К. Элиса и «Оглянись во гневе» Д. Осборна появились новые романы и пьесы, написанные, как правило, молодыми людьми из общественных «низов», хорошо знавшими свою среду и талантливо выразившими ее настроения. 19-летняя театральная билетерша из Манчестера Шейла Делани пришла в театр и кинематографию с пьесой «Вкус меда», которую поставила Джоан Литтлвуд в «Уоркшоп», а затем множество анг­лийских и зарубежных театров. Тони Ричардсон сделал фильм, ставший важной вехой в английском киноискусстве.

Судьба шестнадцатилетней школьницы Джо, лишенной нор-

мального семейного очага, вынужденной жить с разбитной мещан­кой-матерью, постоянно меняющей любовников, — это и судьба поколения, недовольного миром, уготованным ему отцами, но спо­собного лишь на одинокий бунт. Маленькая Джо жаждет вырвать­ся из отвратительного мира своей матери, но это ей не удается. Метания Джо развертываются на фоне серых кварталов индустри­ального города, грязных пустырей, дешевых ярмарочных балага­нов. Эти почти документальные кадры усиливают драматический накал фильма. Такова реальная среда, в которой живут герои, но Джо тяготится не ею, она могла бы быть счастлива и в этом туск­лом окружении задымленных домов и захламленных дворов — лишь бы согреться чьим-то искренним теплом. Именно это сумела сыграть девятнадцатилетняя дебютантка (ровесница автора пье­сы!) Рита Ташингем, выбранная Ричардсоном из двух тысяч пре­тенденток на роль Джо. Угрюмость, злость, раздражительность, даже жестокость сочетаются в ее исполнении с глубоко скрытой нежностью, тягой к душевной раскованности, к преодолению от­чуждения.

Р. Ташингем сразу стала одной из звезд английского экрана, на котором, наряду с актерами старшего поколения с давно устояв­шейся репутацией, появилась целая генерация талантов, выдвинув­шихся в «рассерженных» фильмах и спектаклях. У Ричардсона на­чал сниматься и виднейший из актеров этого направления (и поко­ления) Элберт Финни. «Звездой» он стал, сыграв главную роль в фильме К. Рейша «В субботу вечером, в воскресенье утром» по роману А. Силлитоу. Молодой рабочий парень Артур Ситон — от­нюдь не передовой и сознательный представитель своего класса. Его кредо: «Урвать бы кусок — и дело с концом. Все равно кругом одна пропаганда». Озорство, граничащее с хулиганством, наруше­ние всяких запретов, связь с замужней женщиной Брендой и по­следующая женитьба на безразличной герою девушке (но сулящая домашний уют в тихом коттедже) — все это могло бы создать впе­чатление духовной пустоты и душевной нищеты, если бы не та­лантливая интерпретация образа Ситона, выношенная и реализо­ванная Финни в соответствии с замыслом автора и режиссера.

«Рассерженность» Финни выразилась прежде всего в том, что он решительно отвергает, по его выражению, «мелкобуржуазный стиль игры» при воплощении образа рабочего на сцене и на экране. Актеры, говорил Финни, «все время демонстрируют, как он груб, некультурен, какое он животное, и хотят убедить в этом публику. Но ведь это неправда...» Ведь даже буржуазная пресса признавала, что в радио и телепередачах преобладает «карикатура на рабочий класс». Борьба с «неправдой», с лакировкой жизни «верхов» и ка­рикатурным изображением «низов» были лейтмотивом творчества режиссеров и актеров английской «новой волны» начала 60-х го­дов.

Стремясь глубже понять своего героя и среду, в которой он жи­вет, Финни поработал за токарным станком, общался с рабочей

молодежью. Его Ситон обаятелен, полон жизненных сил, он обла­дает непосредственностью чувств, и его бунт — конечно, пустой, индивидуалистический, бесперспективный — все-таки бунт против серости и мещанской узости бытия, бунт жизни против «нежизни». Тем трагичнее воспринимается капитуляция Ситона, его бегство от беременной Бренды, которую он, оказывается (и это очень тонко показывает актер), неожиданно для себя и зрителя полюбил, хотя их отношения начинались как пошлая связь.

Продолжая лучшие традиции английского реалистического те­атра и кино «рассерженные» обогатили английское и мировое ис кусство. Не случайно выдающиеся актеры старшего поколения поддержали новое направление. Лоренс Оливье сыграл во второй пьесе Осборна «Паяц» (или «Комедиант»), а затем и в фильме Ричардсона по этой пьесе главную роль. «Это был первый реверанс со стороны истэблишмента, который означал, что «сердитые» до­бились официального признания», — писал К. Тайней. Другое де­ло, что многие из «сердитых» довольно скоро перестали «сердить­ся» и, подобно Артуру Ситону и Джимми Портеру, капитулировали перед тем миром, который их столь основательно «разгневал». «Нет смысла биться головой о стену»,— заявил Осборы, и это прозвучало похоронным звоном по всему «движению». И дело не только в том, что, как писала коммунистическая газета, некоторым оказалось «трудно устоять против сладкого запаха успеха и роста текущего счета в банке, и они заходят в тихую пристань прирученного бун­та». Главное — сам бунт был лишен четкого адреса, и эта идеоло­гическая инфантильность несла в себе зародыш будущей капиту­ляции.

То же общественное настроение, которое породило движение «рассерженных» в литературе, театре, киноискусстве, лежало в основе своеобразной «музыкальной революции» 50—60-х годов. «Новая музыка» — рок и биг-бит — родилась не в среде профессио­нальных музыкантов, а в самой гуще бунтарски настроенной моло­дежи. И музыка — с ее форсированной ритмической основой, с от­носительной легкостью освоения основного инструмента — гитары, и танец — без запрограммированных «па», с подчинением только ритму, с индивидуальной и коллективной импровизацией, создава­ли ощущение внутренней свободы, раскованности, поведенческого нонконформизма. Битники 50-х и хиппи 60-х годов представляли собой различные течения, с различной, если не противоположной, идейно-психологической основой. Лозунг битников — «Спеши жить, ты еще успеешь стать красивым трупом». Их пессимизм по­рождала «перспектива» атомной катастрофы, неверие в разум че­ловечества, в силы, способные спасти мир. Хиппи — оптимисты, верящие в то, что любовь, дружба, добро, пацифизм спасут чело­вечество; для этого надо лишь отвергнуть ценности и культу­ру капиталистического общества. Но и те, и другие бежали от истэблишмента в свою музыку и свой, соответствующий ей стиль жизни.

Парень с гитарой, окруженный группкой товарищей-слушате­лей и соисполнителей, а нередко и соавторов музыки и текста, не­посредственно выражал систему ценностей и идеалы широких кру­гов демократической молодежи. И вполне закономерно многие пес­ни становились песнями протеста и борьбы.

Если движение «рассерженных» — собственно английское яв­ление, порожденное именно специфическими условиями англий­ской действительности, то «битломания» — явление, свойственное всему капиталистическому миру. Но группа «Битлз» все-таки не случайно возникла в Англии ¹. В начале 60-х годов в Великобрита­нии было около 300 бит-групп, и ливерпульские рабочие парни Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Стар выделялись своим подчеркнуто демократическим стилем поведения, простотой, вызовом, который они бросали буржуазной морали и респектабельности. Они пели о любви, о свободе человеческих чувств, но спустя несколько лет — и против войны во Вьетнаме, и вообще против американской и английской военщины.

Для битлзов, как и для некоторых других бит-групп, характер­но широкое использование английских, шотландских, а иногда и восточных народно-песенных ладов, что обогащало их музыку и помогало сохранить связь с демократической музыкаль­ной традицией. Вообще параллельно с развитием рок-музыки в 60-е годы резко возрос интерес к народной песне. В городах Вели­кобритании возникло более 500 клубов народной песни, в «пабах» проводились вечера народной музыки, а фестивали народной песни и музыки проходили в крупнейших концертных залах Лондона. Демократическая основа этого движения очевидна. В отличие от конца XIX в., когда С. Шарп и его последователи спасали от заб­вения преимущественно старинную деревенскую песню, музыкаль­ное движение 60-х годов было ориентировано главным образом на городской фольклор, на песни рабочего класса. Запись и исполне­ние старых песен способствовали и созданию новых песен, в том числе — песен протеста, которые, однако, чаще всего исполнялись в ритмах биг-бита.

Поднявшись из самодеятельности до уровня профессионального искусства, биг-бит противопоставил себя слащавой эстрадной му­зыке и примитивной сентиментальности популярной радио- и теле­песни. Но на эстраде биг-бит утратил свою простоту; ему потребо­вались электрогитары и усилители, чтобы окружать публику «пол­ным звуком», выключить ее из всего обыденного, повседневного, объединить людей звуком, ритмом, подчинить экстатическому воз­действию бит-группы.

Неслыханный успех битлзов, сцены массового психоза во вре­мя американского турне, а также огромные гонорары, сделавшие

¹ «Beetles» — жуки, этому названию соответствовали сценические костю­мы членов группы. Но они решили писать это слово beatles, т. е. произво­дить его от beat — бить, колотить.

их за два года миллионерами, во многом извратили первоначально демократическое содержание их искусства. Буржуазная машина развлечений и средств массовой информации стремилась перемо­лоть биг-бит в золотой ступе, выхолостить его первоначально де­мократическое содержание и выдвинуть на первый план иррацио­нальные, «демонические» мотивы, будящие в слушателях полужи­вотные инстинкты. Как ни сопротивлялась, например, бит-группа «Роллинг стоунз» давлению хозяев «массовой культуры», к концу 60-х годов она была полностью поглощена безыдейной поп-куль­турой. Один из членов этой группы Мак Джеггер, правда, говорил: «Самое главное — это не дать подчинить себя этим благопристой­ным английским буржуа», но противопоставить им «Роллинг сто-унз» могли только непристойности, грубую чувственность, эк­статическую экспрессию, а это вполне устраивало верхушку анг­лийской социальной пирамиды. Да и битлзам самой королевой были вручены высшие британские ордена, конечно, не за протест против истэблишмента. Рок и биг-бит становились постепенно «респектабельными», и сама королева Елизавета, как сообщала < большая пресса», с увлечением танцевала рок-н-ролл на одном из балов во дворце. Предприртмчивые церковники использовали в Манчестере рок даже во время богослужения. «Новая музыка» во­шла в быт и «низов», и «верхов», утратила свою бунтарскую» ок­раску и способность выражать оппозиционные настроения.

Но сами эти настроения остались, и в начале 60-х годов они были направлены как против торииской реакции, так и против X. Гейтскелла и других антисоциалистических лидеров лейборист­ской партии. В 1963 г. произошла смена руководства в обеих основ­ных партиях. Популярность лидера консерваторов Г. Макмиллана упала, по мнению левой прессы, так же низко, как в 1940 г. — престиж Н. Чемберлена. Помимо провала попыток вступления в «Общий рынок» положение Макмиллана осложнилось в результате сенсационных разоблачений глубокого морального разложения вер­хов общества, в том числе — некоторых консервативных минист­ров. Отставка наиболее скомпрометированного министра Профью-мо не спасла положения. Уйти должен был сам премьер. Лидером партии и премьер-министром стал лорд А. Хьюм, который, впро­чем, отказался от своего места в палате лордов, чтобы продемонст­рировать «демократизацию» консервативной партии. Под именем А. Дуглас-Хьюма он повел партию к новым выборам.

В лейбористской партии смена лидера произошла вследствие смерти X. Гейтскелла. В атмосфере усиления левого крыла партии члены лейбористской фракции предпочли кандидатуре Д. Брауна, известного своими правыми взглядами, Гарольда Вильсона, кото­рый занимал центристскую позицию. Г. Вильсон, бывший препода­ватель экономических дисциплин в Оксфорде, считавшийся специа­листом именно по экономическим вопросам, энергично критиковал и план вступления в «Общий рынок», и чрезмерные военные рас­ходы, и неспособность консерваторов разрешить проблему платеж-

ного баланса, и застой в промышленности. На партийной конфе­ренции 1963 г. был представлен разработанный под его руковод­ством документ «Лейбористское движение и научная революция». Нельзя надеяться, говорил лидер партии, что автоматизация мину­ет Англию: «Луддитам не место в социалистической партии». Вся пропаганда лейбористов накануне выборов сводилась к внушению того, что они сумеют лучше, чем консерваторы, управлять капита­листической Англией. Лейбористы обещали ряд прогрессивных мер (экономия на военных расходах, национализация сталелитей­ной промышленности, повышение пенсий, улучшение медицинско­го обслуживания и образования и др.)? ^{но не} пожелали сделать вызов могуществу «большого бизнеса», на чем настаивали комму­нисты.

Половинчатый и непоследовательный характер предвыборной программы лейбористов и был главной причиной того, что партия не получила на выборах в октябре 1964 г. прироста голосов по срав­нению с 1959 г., хотя и выиграла 55 мандатов. В результате лейбо­ристы получили 317 мест против 303 консерваторов и 9 либералов. Это было ничтожное большинство в пять депутатов, которое вскоре упало (вследствие неудачи на дополнительных выборах) до двух. Тем не менее это все же была победа, давшая возможность партии вернуться к власти после 13 лет пребывания в оппозиции. Новые выборы, проведенные в марте 1966 г., обеспечили лейбористам прочное большинство в 97 членов парламента.

Лейбористский кабинет пришел к власти в очень сложной об­становке. Дело не только в том, что он располагал ничтожным боль­шинством. Вильсон с самого начала дал понять, что он не намерен с этим считаться и будет проводить свою линию так же твердо, «как если бы у него было большинство голосов в 40 или 400 членов парламента». Шаткость правительства даже приносила руководст­ву некоторое преимущество, так как левые круги в партии (и в са­мом правительстве) воздерживались от открытой критики прави­тельства, боясь свалить его и вернуть к власти тори. Сложность определялась прежде всего тяжелым наследием 13-летнего правле­ния консерваторов. В частности, уже в первый день пребывания на Даунинг-стрит, 10, Вильсон и его коллеги узнали, что дефицит пла-тяжного баланса составляет 800 млн. ф. ст. А ведь были еще и срочные обязательства, вытекавшие из предвыборных обещаний: повышение пенсий и прочие социальные мероприятия. Где взять деньги для этого?

Необходимо было принимать срочные меры. Хотя Вильсон ввел в кабинет несколько левых лейбористов, в частности лидера проф­союза транспортных и неквалифицированных рабочих Ф. Казенса, ключевые посты принадлежали крайне правым. Учредив новое «Министерство экономики» и поставив во главе него своего недав­него соперника в борьбе за лидерство — Д. Брауна, премьер тем самым отдал одно из решающих ведомств в руки крайнего антисо­циалистического крыла партии. Второй по значению пост в госу-

дарстве — министра финансов получил представитель того же на-правления Дж. Каллагэн. При таком составе правительства ни о каких решениях наступательного—по отношению к монополиям — характера не могло быть и речи.

Наоборот, все теоретические и программные установки Вильсо­на сводились, по существу, к более быстрому и рациональному развитию государственно-монополистического капитализма. Не от­рицая необходимости дальнейшей национализации некоторых oi-раслей (в частности — сталелитейной промышленности, которая была денационализирована консерваторами), Вильсон видел путь к преодолению хронического отставания английской экономики в тесном сотрудничестве между правительством, монополиями и тред-юнионами. Резко повысить роль государства в планировании и руководстве экономикой, содействовать научно-техническому прогрессу, модерЦизировать промышленность, перераспределить национальные ресурсы — таковы главные направления экономи­ческих планов, которые намерено было осуществить лейбористское правительство. Речь шла в конечном счете о помощи монополиям, а не о борьбе с ними, и эту помощь должен был оказать, по замыс­лу Вильсона, помимо правительства, рабочий класс. Еще в 1963 г. он заявил, что в результате такой политики будет достигнуто все­общее изобилие, которое, по его мнению, и есть социализм: «Мы заново определяем и заново конкретизируем наше понимание со­циализма в соответствии с условиями и требованиями научной ре­волюции». Таким образом, научно-техническая революция провоз­глашалась магистральным путем к социализму, независимо от того, в чьих руках находятся средства производства и какому классу принадлежит власть.

В 1965 г. парламентом был принят «Пятилетний национальный экономический план», разработанный под руководством Вильсона и Брауна. Намечалось к 1970 г. обеспечить рост производства на 25%. Уже в 1966 г. предполагалось ликвидировать кризис платеж­ного баланса, а к 1970 г. иметь даже активный баланс примерно в 250 млн. ф. ст.

В этом плане намечались пекоторые позитивные меры, рассчи­танные на оздоровление экономики, но в то же время ему были присущи все коренные слабости лейбористской экономической по­литики: главный расчет основывался не на дальнейшей национа­лизации, а на развитии монополий. Кроме того, план не предусмат­ривал коренного сокращения военных расходов, без чего немысли­мо было решить экономические проблемы Англии. Уже в этих пороках были заложены предпосылки для быстрого и катастрофи­ческого провала «Национального плана». Разработка плана пред-ствляла собой действительно нечто новое в действиях лейбористов по сравнению с консерваторами. Но пути его осуществления не только не содержали ничего специфического для «рабочей» пар­тии, но были, по существу, антирабочими.

В начале своего правления (весной 1965 г.) лейбористский ка-

бинет провел некоторые прогрессивные социальные законы: были увеличены пенсии по старости, отменены некоторые виды оплаты за медицинское обслуживание и т. д. Важное социальное и культур­ное значение имел циркуляр о создании так называемых объеди­ненных школ — средних школ, занимающих промежуточное поло­жение между грамматическими и тупиковыми «современными». Объединенные школы принимали учеников без тестовых испыта­ний (как средние «современные» школы) и в то же время не яв­лялись тупиковыми: они открывали путь к высшему образованию, как грамматические и технические школы. Уже к концу 60-х годов почти половина подростков соответствующего возраста обучались в объединенных школах. Эта реформа в принципе соответствовала требованиям демократизации системы образования, которые давно выдвигались рабочими организациями и передовыми учителями. Правительство Вильсона шло на уступки этим требованиям тем охотней, что без повышения качества образования молодого поко­ления нельзя было рассчитывать на успех в модернизации промыш­ленности.

Консерваторы встретили эту реформу в штыки, усмотрев в ней угрозу традиционным привилегиям господствующих классов. В действительности даже спустя полтора десятилетия «интеллек­туальные сливки» микрорайона все-таки собирала грамматическая школа. Кроме того, дифференциация проникла и внутрь объеди­ненной школы, где возникли отделения, потоки, профили, сводя­щиеся к академическому (элитарному) направлению подготовки и к неакадемическому, рассчитанному на массы будущих исполните­лей, хотя и хорошо образованных. Но в целом по характеру обу­чения объединенные школы все больше сближались с грамматиче­скими, что приводило к росту общей культуры молодежи, к расши­рению контингента потребителей «высокой культуры».

В этом можно усмотреть одну из причин того, что английские театр и киноискусство успешно выдерживали конкуренцию теле­видения. В 50-е и в первой половине 60-х годов посещение кино падало год от года, но затем начался обратный процесс. Конечно, в основе его лежали и такие факторы, как стремление зрителей к коллективному восприятию музыки, драматического представле­ния, фильма, — стремление, отражающее сугубо демократические, коллективистские черты социальной психологии масс. Но немалую роль сыграла и ориентация наиболее творческой части деятелей театра и кино на создание подлинно реалистических спектаклей и фильмов, порождающих у зрителей глубокие чувства и раздумья, несущих им подлинное эстетическое наслаждение.

В 1963 г. был, наконец, открыт Национальный (т. е. государст­венный) театр, решение о строительстве которого было принято еще в 1949 г. Впрочем, здание было построено лишь к 1976 г., и те­атр начал работу в несколько перестроенном старом здании «Олд Вик». Но главное — это был театр с постоянной труппой (перво­начально всего в 50 человек), с постоянным художественным руко-

Л. Оливье в роли Отелло

водителем в лице режиссерской коллегии, возглавляемой Лоренсом Оливье (с 1975 г. — Питером Холлом, который прежде руководил Королевским шекспировским театром), с прогрессивно настроен­ным литературным консультантом Кеннетом Тайненом, который в течение многих лет участвовал в борьбе за создание Национального театра. Одну из важнейших задач нового театра он сформулировал

_t368

так: «Заполнить пробел в нашем репертуаре, постепенно познако­мить зрителя со всеми пьесами, которые составляют плоть и кровь репертуаров других стран. Без них наши драматурги так и окоче­неют в своей островной ограниченности».

Разумеется, стержнем репертуара оставались пьесы Шекспира, тем более, что в 1964 г. отмечалось 400-летие со дня рождения ве­ликого драматурга. В день открытия Национального театра Л. Оливье поставил «Гамлета», а в 1964 г. впервые сыграл Отелло. В его трактовке Отелло — не «голубой» герой, невинный, довер­чивый, лишенный недостатков, а самовлюбленный, ослепленный гордыней и даже плохо скрываемым чувством расового превосход­ства. Его трагедия — не просто трагедия обманутого доверия, она порождена эгоцентризмом Отелло, его властностью, пренебрежи­тельным отношением к другим людям, включая, может быть, и Дез­демону; бешенство мавра в последних сценах вызвано тем, что его — сильного, стоящего на голову выше других, обманули мелкие людишки. Отелло — во многом жертва собственных пороков, и не будь их — не случилось бы непоправимое. Человек сам ответстве­нен за свои поступки, какие бы обстоятельства ни толкнули его на них. Новаторская и достаточно сложная трактовка образа и всей трагедии пересматривают традицию, усиливая гуманистическое звучание спектакля.

Еще более смело обошелся с традицией выдающийся режиссер Питер Брук в спектаклях, поставленных в Королевском шекспи­ровском театре в Стратфорде-на-Эвоне. Брук — и практик, и тео­ретик театра. Он — автор курсов лекций о современном театре, которые читал в ряде университетов, трактата «Пустое простран­ство», и он же поставил свыше 80 спектаклей, не говоря уже о фильмах и телеспектаклях. Сделать театр необходимым элементом общественной жизни («как при Шекспире»!) — такова задача, ко­торую П. Брук пытался решить и своими теоретическими изыска­ниями, и, главное, своим сугубо современным подходом к драма­тургическому материалу. Он призывал не вернуться к Шекспиру, а добиться шекспировского уровня мысли и чувства. С этих пози­ций Брук поставил «Короля Лира» со своим другом и единомыш­ленником Полом Скофилдом в главной роли. Впоследствии на ос­нове этого спектакля был сделан фильм. Лир в трактовке Брука и Скофилда — не несправедливо обиженный величественный старец, а свихнувшийся старый деспот, мучающий всех окружающих. Не «хороший Лир» и «плохие дочери», а люди с достоинствами и по­роками, которых театр как бы отказывается судить, но зато он су­дит жестокий и аморальный мир, в котором возможны такие траге­дии. И судит он не далекое прошлое, для Брука вся история чело­вечества — «настоящее»; таков масштаб его мышления.

Видимо, творческие поиски и художественные открытия луч­ших английских театров импонировали той части публики, эстети­ческие потребности которой уже невозможно удовлетворить ни примитивной поп-музыкой, ни модернистскими экспериментами.

Пол Скофилд в роли Короля Лира

В самом деле, несмотря на высокие цены билетов, в сезон 1972/73 гг. Королевский шекспировский театр сделал рекордные сборы как в Стратфорде, так и в своем лондонском филиале. Это косвенно было связано, как уже говорилось, с политикой лейбори­стов, направленной на некоторую «интеллектуализацию» общест­венной атмосферы (в частности на улучшение системы среднего образования). Но ограниченность правительственных мер вызвала новое обострение классовой борьбы и новую волну «молодежного бунта», участникам которого даже лучшие достижения демократи­ческого искусства казались слишком «респектабельными».

Лейбористское правительство пошло значительно дальше кон­серваторов в наступлении на рабочий класс. Была провозглашена «политика доходов», т. е. политика ограничения потребления. Пра-

вительство выступило против стачек и локаутов, аргументируя это тем, что они «подрывают конкурентоспособность и развитие всех потенциальных возможностей экономики». Вместо стачек — испы­танного средства борьбы рабочего класса против предпринимате­лей — лейбористская верхушка предлагала наладить сотрудниче­ство тред-юнионов, предпринимателей и правительства на основе следующего принципа: зарплата и прибыли не должны расти быст­рее, чем растет вся экономика страны. Такая постановка вопроса молчаливо предполагала, что сложившееся в то время распределе­ние доходов между предпринимателями и рабочими — справедли­во, и рабочий класс может претендовать на улучшение условий жизни лишь в связи с ростом производства. Кроме того, хотя фор­мально говорилось об ограничении зарплаты и прибылей, на деле контролю подвергалась только зарплата; прибыли и цены на това­ры практически контролировались весьма слабо.

Правые лидеры профсоюзов согласились принять «политику до­ходов», по массы и левые силы в профсоюзах сразу усмотрели в этой политике посягательство на права рабочего класса, на его уровень жизни, на давно завоеванное право на стачку.

В этих условиях английские коммунисты, представляя самые передовые и классово зрелые элементы рабочего класса, усилили свое воздействие на массы. КПВ на протяжении современного пе­риода истории Англии систематически разрабатывала программные требования для всех левых сил, стараясь объединить их для сов­местной борьбы против империалистической внешней политики обеих правящих партий и за прогрессивную внутреннюю политику. Подчеркивая в многочисленных документах, что «в конечном счете единственным ответом на все проблемы Англии» является социа­лизм, компартия в то же время выдвигала такие требования, кото­рые могли объединить все левые сршы: резкое сокращение военных расходов, отказ от империалистической политики «к востоку от Суэца», широкое сотрудничество с Советским Союзом и другими странами социализма, отмена «политики доходов», усиление госу­дарственного контроля над монополиями, повышение зарплаты, особенно низкооплачиваемым рабочим, защита профсоюзных прав.

Справившись с особыми трудностями, возникшими в 1957— 1958 гг. в связи с антикоммунистическим походом реакции и появ­лением ревизионистских шатаний у некоторой части партийной интеллигенции, КПВ в 1958 г. уточнила и приняла программу «Путь Британии к социализму». На XXX съезде партии в 1967 г. эта программа под названием «Британский путь к социализму» была уточнена в соответствии с теми изменениями, которые про­изошли в мире за истекшее десятилетие.

В 1966 г. (с 25 апреля) коммунистическая ежедневная газета «Дейли уоркер» была переименована в «Морнинг стар» («Утрен­няя звезда») и увеличена в объеме. Это дало возможность публи­ковать больше материалов по вопросам профсоюзной работы, а также по проблемам искусства, литературы, спорта.

Повседневная разъяснительная работа коммунистов, их дис­куссии с другими левыми течениями в рабочем движении, выдви­жение компартией четкой программы действий плодотворно ска­зывались на расстановке сил в рабочем движении. Многие лозунги и требования, впервые выдвинутые КПВ, подхватывались движе­нием сторонников мира, левыми лейбористами и левыми группами в тред-юнионах.

Во второй половине 60-х годов рабочий класс сумел нанести по­ражение промонополистической политике правительства в ее глав­ном звене — «политике доходов». Установленная правительством норма повышения зарплаты не должна была превышать 3,5% в юд, что было значительно ниже роста цен. Поскольку руководство БКТ и большинства союзов склонно было поддержать курс Виль­сона, массы ответили на новое наступление буржуазии, проводимое при поддержке «своего» правительства, волной «диких», т. е. не санкционированных руководством, стачек. Нередко лидеры в ходе стачки соглашались признать ее «законной»; вместе с тем давление снизу вынуждало их объявлять и «официальные» стачки.

С 16 мая по 1 июля 1966 г. бастовали моряки, потребовавшие повысить зарплату на 17%. Это настолько противоречило «полити­ке доходов», что Вильсон решил вмешаться самым энергичным об­разом, чтобы продемонстрировать решимость правительства сло­мить сопротивление официально объявленному курсу. Было вве­дено чрезвычайное положение, на моряков обрушились обвинения в нелояльности, буржуазная пресса и лидеры БКТ заговоршш о «коммунистическом заговоре». И тем не менее стачка закончилась" компромиссом, означавшим, по существу, принципиальную победу рабочих: зарплата была повышена на 5%, т. е. правительственная «норма» была превзойдена.

Атмосфера острой конфронтации между правительством, бур­жуазией, правыми тред-юнионистскими лидерами — с одной сторо­ны, и массами, шоп-стюардами, КПВ, левыми лейбористами — с другой, привела к размежеванию и в верхах лейбористской партии. Казалось бы, после мартовских выборов 1966 г., обладая абсолют­ным большинством в парламенте, Вильсон мог не бояться срыва своей экономической политики, тем более, что ее поддерживали и монополии, и консервативная партия. Однако более 150 членов лейбористской фракции осудили тактику правительства во время стачки. Через несколько дней после ее окончания член правитель­ства Ф. Казенс подал в отставку. Конфликт усилился в связи с тем, что Вильсон решил ввести еще более жесткие меры — не огра­ничение роста зарплаты, а ее «замораживание», причем уже не по добровольному соглашению между БКТ, монополиями и прави­тельством, а по закону. В законопроекте «О ценах и доходах» речь шла и о замораживании цен, но правительство не решилось принять жесткие меры по отношению к промышленникам и торговцам, так что цены продолжали расти. Стачки же фактически запрещались: правительственные органы должны были решать, справедливо ли

требование рабочих и может ли им быть разрешена стачка. Казенс назвал билль «в корне порочным». «Это неправильный подход, — писал он в заявлении об отставке, — противоречащий философии, на которой зиждется наша партия».

Вернувшись на свой пост секретаря самого массового профсою­за страны, Казенс повел борьбу против законопроекта и вообще против антинародной политики правительства. Он стал теперь центром притяжения левых сил в профсоюзном движении и в лей­бористской партии. Стоит лишь ознакомиться с программой дейст­вий, которую он предложил, чтобы убедиться, что она во многом совпадала с конкретными требованиями, которые давно отстаивали коммунисты. Вместе с группой левых лейбористских членов парла­мента (54 человека) он внес в парламент предложение: «ввести систему строгого контроля над импортом; усилить контроль над заграничными капиталовложениями, решительно сократить воен­ные расходы, в частности обязательства Англии «к Востоку от Суэца», и расширить государственный сектор в основных отраслях промышленности».

На конгрессе тред-юнионов 1966 г. правая верхушка добилась одобрения закона о ценах и доходах ничтожным большинством в 344 тыс. голосов. Свыше 4 млн. голосов было подано против. Но это была уже последняя «победа» сторонников Вильсона. В круп­нейших профсоюзах нарастало возмущение этой политикой. Весной 1967 г. второй по численности тред-юнион в стране — Объеди­ненный профсоюз машиностроителей, вопреки позиции председа­теля У. Каррона, потребовал специальной резолюцией отменить закон о ценах и доходах. Внутренняя борьба в этом профсоюзе за­вершилась победой левых сил, которые добились осенью 1967 г. избрания на пост председателя Хью Скэнлона — представителя прогрессивного направления в тред-юнионах. Таким образом, два крупнейших профсоюза, объединявшие почти 2,5 млн. рабочих, т. е. более ^XU части всех членов профсоюзов, заняли позиции на ле­вом крыле профсоюзного и лейбористского движения.

Борьба нарастала. Если в 1967 г. бастовало 734 тыс. рабочих, то в 1968—2258 тыс. Даже в национализированных отраслях, где са­мо правительство принимало решение о размерах зарплаты, оно вынуждено было отступить под натиском бастующих рабочих. Зарплата была повышена на 5—7% некоторым категориям же­лезнодорожников и связистов.

Теперь уже и руководство БКТ вынуждено было изменить от­ношение к «политике доходов». В 1968 г. происходил 100-й («юби­лейный») конгресс тред-юнионов. Здесь резолюция против этой политики прошла подавляющим большинством: лишь ^xh голосов была подана за поддержку курса Вильсона. Даже на конференции лейбористской партии ⁴/з голосов собрала резолюция, направлен­ная против действий правительства.

Последняя попытка Вильсона помешать рабочему классу от­стаивать свои права путем стачки была предпринята в 1969 г.,

Билль был назван примирительно — «Вместо раздоров», но содер­жание его сводилось к «примирению» за счет рабочих. Вводилась сложная процедура предварительного разбирательства претензий рабочих, обязательного тайного голосования членов союза по во­просу — бастовать или нет, наконец, устанавливались большие штрафы за нарушение этих правил.

Около 100 парламентариев-лейбористов высказались против билля. Из 21 члена исполкома лейбористской партии 16 проголосо­вали против нового ограничения права на стачку. Забастовки про­должались, и рабочие фордовских заводов в Англии добились при­бавки зарплаты на 7—10%. Буржуазный журнал «Экономист» оценил этот результат как равносильный «публичным похоронам политики доходов». Под лозунгом провала билля прошли забастов­ки 1 мая 1969 г. А в июне чрезвычайный конгресс тред-юнионов почти единогласно проголосовал против тех статей билля, которые ограничивали свободу стачек.

В конце 1969 г. правительство Вильсона наконец капитулиро­вало. Рабочий класс отстоял право на стачку, отбил поддержанное правительством наступление монополий; билль «Вместо раздоров» так и не был введен в действие.

В эти же годы правительству пришлось столкнуться с подъемом молодежного, в основном студенческого, движения. Причиной вы­ступлений молодежи было отсутствие политических и гражданских прав, безработица и низкая зарплата, устаревшая система высшего образования, затруднявшая доступ в университеты рабочей моло­дежи, трудность устройства на работу по окончании высшей шко­лы, полное устранение студентов от участия в управлении универ­ситетами. Движение не приобрело в Англии такого размаха, как в США и на континенте Европы, но все же вынудило лейборист­ское руководство пойти на избирательную реформу — снизить воз­растной ценз с 21 до 18 лет. Прогрессивная избирательная рефор­ма несколько ослабила накал борьбы, но справиться с недовольст­вом молодежи правительству так и не удалось.

Вообще лейбористам многое не удалось: например, выполнить «Национальный план», протащить билль «Вместо раздоров», до­биться вступления Великобритании в «Общий рынок». Несмотря на то, что при консерваторах лейбористы выступали против этого плана, уже в 1965 г. правительство заявило о своем желании при­соединиться к «Общему рынку», хотя и на более выгодных усло­виях, чем те, на которые соглашался Макмиллан. В соответствии с «Национальным планом» и ориентацией на НТР Вильсон рассчи­тывал, что необходимость выдерживать «свободную» конкуренцию со странами континента будет способствовать большей активности монополий в области технического перевооружения, использования достижений науки. Это решение вызвало вновь резкое противодей­ствие рабочего класса и части лейбористских лидеров, включая некоторых министров. Во время дебатов в парламенте (май 1967 г.) и в кулуарах Вильсон пытался «выкручивать руки» противникам

«Общего рынка». Он заявил, что все несогласные могут подать в отставку. Тем не менее 35 лейбористов, включая Казенса, проголо­совали против вступления в ЕЭС, а 50 — воздержались. Но вопрос временно был снят, так как Франция опять, как и в 1963 г., нало­жила вето на присоединение Англии к «Общему рынку».

Во внешней политике правительство Вильсона в основном про­должало курс консерваторов и придерживалось принципа конти­нуитета. По-прежнему оно игнорировало существование ГДР, ие признавало границ по Одеру и Нейсе и поддерживало агрессию США во Вьетнаме. Однако в отношениях с Советским Союзом в первые годы пребывания лейбористов у власти наметились неко­торые положительные сдвиги. Имели место полезные контакты между государственными деятелями обеих стран.

К концу 60-х годов отношения между Великобританией и СССР ухудшились в результате активного участия правительства Виль­сона в развязанной международным империализмом антисоветской кампании. Это, разумеется, ослабило позиции лейбористской пар­тии во время выборов летом 1970 г. Вильсон, как, впрочем, и почти все «футурологи», независимо от партийных симпатий, считал, что влияние партии на избирателей вполне обеспечивало ей победу на выборах. Стараясь воспользоваться моментом относительно благо­приятной экономической конъюнктуры активного торгового балан­са (что так редко бывает в Англии), некоторого временного ослаб­ления стачечной борьбы в результате вынужденного отказа от «по­литики доходов», Вильсон назначил новые выборы. Он не учел при этом, насколько глубокое недоверие в рядах рабочих избирателей вызвала его промонополистическая политика.

Немалый ущерб престижу правительства принесла его полити­ка в Северной Ирландии. Именно при лейбористском кабинете бы­ло положено начало современному этапу кровавого подавления движения за гражданские права, охватившего всю массу католи­ческого населения в североирландских графствах. Составляя мень­шинство, эти коренные жители Северной Ирландии на протяжении многих десятилетий подвергаются дискриминации по религиозно­му и частично — расовому признаку. Они проживают в бедных районах городов, своеобразных гетто, выполняют самую низкооп­лачиваемую работу, отстранены от политической и культурной жизни. Их терроризируют вооруженные отряды «Ордена оранжи­стов» — полувоенной протестантской организации.

В 1967 г. была создана Североирландская ассоциация борьбы за гражданские права, видевшая свою задачу в распространении на Северную Ирландию буржуазно-демократических прав и свобод, давно завоеванных английским народом. Навязанные оранжистами вооруженные столкновения были использованы правительством Вильсона как повод для введения в Белфаст — столицу Северной Ирландии — английских войск. Хотя было объявлено, что их за­дача — остановить кровопролитие и навести порядок, в действи­тельности сложился своеобразный оккупационный режим, при ко-

тором на католическое население обрушились уже не только бомбы протестантских террористов, но и репрессии со стороны правитель­ственных войск. Неспособность правительства найти демократиче­ское решение проблемы Ольстера порождала недовольство как в самой Северной Ирландии, так и в Великобритании.

Итоги шестилетнего пребывания у власти лейбористского ка­бинета были таковы, что избиратели на выборах 1970 г. отдали предпочтение консерваторам, хотя их программные установки не давали основания надеяться на какие-либо положительные сдвиги.

Во главе консервативной партии с 1965 г. стоял Эдвард Хит — несколько необычная фигура в торийской элите, давно, правда, включавшей не только аристократов, но и крупных финансистов и промышленников, связанных со старой знатью матримониальны­ми узами. Это тот «магический итонский круг» (круг людей, учив­шихся в привилегированных закрытых школах), в который сыну строительного подрядчика Хиту не было доступа, пока Оксфорд, участие в войне, постепенное продвижение в парламенте не выдви­нули его в число влиятельных партийных деятелей. Потерпевшие поражение на выборах 1964 г. консерваторы, составлявшие оппо­зицию, пытались выработать курс, альтернативный политике лей­бористов. При всем разнообразии выдвинутых в этот период докт­рин, они все сводились к резкому ограничению государственного вмешательства в экономику, к большей или меньшей «свободе предпринимательства». С этим лозунгом они и пришли на выборы.

В предвыборном манифесте «Лучшее будущее» говорилось о не­обходимости устранить «излишнее» вмешательство государства, ликвидировать некоторые созданные Вильсоном органы, развязать частную инициативу. По существу, монополии стремились ликви­дировать лишь те ограничения, которые хоть в какой-то мере за­трагивали их коммерческие операции. По отношению же к рабоче­му классу они, наоборот, придерживались курса на жесткое госу­дарственное регулирование, на запрещение стачек.

Уже в октябре 1970 г. был опубликован законопроект «Об от­ношениях в промышленности», а в августе 1971 г. он был принят парламентом. Это был сугубо классовый закон, направленный про­тив профсоюзов и права на стачку. Профсоюзам предписывалось зарегистрироваться в органах надзора; те руководители профсою­зов, которые отказывались от регистрации, не считались «законны­ми» представителями рабочих и не имели права объявлять стачку под страхом штрафа и тюремного заключения. Запрещались стачки солидарности, политические, а также все «дикие» стачки.

В период между опубликованием законопроекта и принятием закона рабочий класс однодневными забастовками и массовыми де­монстрациями добивался провала билля. 12 января и 1 мая 1971 г. бастовало по 2 млн. рабочих. Чрезвычайный съезд БКТ в марте 1971 г. рассматривал даже вопрос о всеобщей политической стачке, для того чтобы заставить правительство консерваторов уйти в от­ставку. Большинство все же пошли за умеренными лидерами Ген-

совета, рекомендовавшими поэтапное сопротивление: отказ от ре­гистрации, помощь рабочим, бастующим против отдельных статей закона, и т. д. Но 4 млн. человек — почти половина организован­ных рабочих — подали через своих представителей голоса в пользу всеобщей стачки!

Когда закон был принят, борьба развернулась с новой силой и невиданным упорством. Съезд БКТ осенью 1971 г. потребовал отмены закона, а конференция лейбористской партии поддержала требование отмены закона после прихода к власти лейбористского правительства (1974). Между тем массовое стачечное движение продолжалось; в 1971 г. было потеряно 13,5 млн. рабочих дней, а в 1972 г. — 24 млн. В январе — феврале 1972 г. бастовали углекопы всех бассейнов страны. Правительство вынуждено было пойти на принципиальные уступки и повысить зарплату рабочим этой госу­дарственной отрасли на 25%. Вслед за ними 14% надбавки доби­лись железнодорожники. Эти, как и другие стачки, показали не­эффективность закона «Об отношениях в промышленности».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: