Социальной реальности

Субъективистские подходы в объективном бихевиоризме ♦

Проблема субъективной интерпретации в социальной психологии ♦

Процесс атрибуции ♦ Неспособность сделать поправку

на неопределенности субъективной интерпретации

Людьми, провозгласившими появление ситуационистской традиции в психологии, были вовсе не социальные психологи. Пионерами в этом стали бихевиористы, ведомые в начале нашего века Джоном Б. Уотсоном, пространно писавшим о той роли, которую играют ситуационные факторы в человеческом поведении. Уотсон хвастался, что он может путем надлежащих манипуляций с переменными внешней среды и подкрепляющими воздействиями «...сделать из ребенка врача, юриста, художника, главу торговой гильдии и даже вора-попрошайку, независимо от его талантов, склонностей, психических тенденций, способностей, призвания и расы, к которой принадлежали его предки» (John B. Watson, 1930. С. 82). Такое заявление не означало, конечно, что «человеческие» переменные никак не влияют на поведение. Смысл его сводился скорее к тому, что «человек» представляет собой попросту сумму ситуативных превратностей, испытанных в прошлом, — превратностей, которые могут быть описаны объективно, что создает основу для точного предсказания и контроля поведения.

Однако ситуационизм бихевиористов был связан с их убежденностью в том, что внутренние процессы человеческой психикине могут быть объектом исследования научной психологии. Они настаивали на отходе от свойственной девятнадцатому веку стратегии исследований, ориентированной на интроспекцию субъективного опыта. Вместо этого новая научная психология должна былаозаботиться исключительно событиями, доступными наблюдениюи количественной характеристике, — в особенности внешне про-являемыми реакциями, доступными наблюдению стимулами ок-ружающей среды, вызывающими эти реакции, а также объектив-но определимыми результатами (например, конкретными «подкреплениями», соответствующими четко определеннымбиологическим влечениям), представляющими собой последствияподобных реакций. Любое поведение, каким бы тонким или слож-ным оно ни было, должно было пониматься в терминах связеймежду стимулами, реакциями и их гедонистическими последстви-ями, а также в терминах обобщений, производимых на основаниисхожести различных стимулов или контекстов.

Бихевиористы проторили дорогу для многих важных теоретических и прикладных достижений в исследовании классического иинструментального обусловливания или в более общем виде —в исследовании научения и мотивации. Однако своим стратегичес-ким решением игнорировать субъективный опыт и сосредоточиться только на объективно определимых фактах бихевиористы породили дилемму, просуществовавшую на протяжении большей части столетия. В то время как психология посвятила себя исследованиючисто объективных признаков человеческого поведения, наши инту-иция и переживания, а со временем и наши исследования прояснили тот факт, что если не большинство, то многие факты повседнев-ного человеческого поведения (в особенности социального) становятся объяснимыми и предсказуемыми только в том случае, когдамы знаем или можем точно угадывать субъективные интерпретациии убеждения людей, поведение которых рассматривается.

Рассмотрим следующий, вполне заурядный эпизод: Джейн спрашивает Боба — молодого человека, которого она встречает на ве-черинке в женском клубе университета: «Часто ли ты приходишь

сюда?» В ответ тот улыбается и говорит: «Нет, но думаю, что будуприходить чаще». Ясно, что в данной типичной ситуации оба реагировали на соответствующие стимулы и их реакции не осталисьбез последствий. Но для того, чтобы по-настоящему понять этот эпизод и в особенности оценить то, что он мог бы значить дляповедения данных двух индивидов в будущем, нам необходимознать, как каждый из них воспринимал ситуацию в целом и какони интерпретировали ответы друг друга. Прежде всего, каковыбыли их субъективные впечатления от вечеринки и как они соот-носились с их целями и ожиданиями? Затем, какое значение при-давали они словам друг друга (а также сопровождающим эти слованевербальным проявлениям)? Принял ли Боб слова Джейн простов их буквальном смысле или посчитал, что они свидетельствуют оее возможном к нему интересе? А если так, то был ли подобныйинтерес для него желательным или нет? То же самое касается иДжейн: расценила ли она заявление Боба о том, что он собираетсяпосещать подобные вечеринки и в будущем как свидетельство того,что ему понравилась именно эта вечеринка, либо как недвусмыс-ленное выражение его интереса к ней лично, либо просто какприятную, но ничего не значащую болтовню?

Мы берем на себя смелость утверждать, что каким бы количеством информации об объективных подробностях поведения в дан-ной ситуации мы ни располагали, это не позволило бы нам предсказать поведение ее участников в будущем. Только зная или верноугадывая субъективное значение происходящего, мы смогли быопределить, почему они повели себя именно так, как это про-изошло на самом деле. Испытывая недостаток сведений о значении стимулов и реакций для участников ситуации, мы не сможемничего сказать ни о том, какие именно реакции были (или небыли) подкреплены, ни о том, какое влияние будет иметь данныйэпизод на реакции Джейн и Боба друг на друга, на вечеринки вженском клубе и на другие подобные социальные мероприятия. На самом же деле, для того чтобы по-настоящему понять природу и последствия подобных социальных эпизодов, мы должны помнитьи о том, что люди обычно не просто стараются интерпретироватьслова и поступки друг друга — они стараются также предсказывать, отслеживать и слегка направлять эти интерпретации.

Пример с типичной ситуацией на вечеринке в женском клубеимеет достаточно всеобъемлющий характер. Являемся ли мы просто незаинтересованными наблюдателями подобных эпизодов илипринимаем в них участие — в любом случае мы должны уделять

пристальное внимание вопросам субъективного значения. Во-пер-вых, мы должны попытаться распознать, к какой категории отно-сят ту или иную ситуацию сами ее участники, что в свою очередьпотребует извлечения на свет Божий всего их предшествующегоопыта, а также представлений о мире, которых они придержива-ются в настоящее время.

Во-вторых, мы должны знать о том, как участники ситуациипредставляют себе природу взаимосвязи между своими действия-ми и их последствиями, т.е. какова, с их точки зрения, вероят-ность наступления тех или иных последствий и что они думают оскрывающихся за этой вероятностью причинно-следственных свя-зях. Короче говоря, мы должны отдавать себе отчет в том, чтообъективного описания стимулов, реакций и подкреплений и дажеобъективного описания связей между ними редко бывает доста-точно для достижения наших научных целей. Для этого нам необ-ходимо знать, как сами участники ситуации воспринимают по-добные «объективные» события и что они думают о существую-щих между ними связях.

Не случайно, что Кларк Халл (С. Hull), Б.Ф. Скиннер (B.F. Skin-ner) и другие сторонники теории научения в бихевиористскойтрадиции, имевшей столь сильное влияние в первой половинестолетия, нашли эффективные способы изящно обойти описан-ные выше проблемы субъективной интерпретации. Во-первых, всвоих исследованиях усвоения реакций и изменения поведенияони полагались в первую очередь на крыс и голубей — существ,которые, как нетрудно предположить, склонны к размышлениямо смысле происходящего несколько меньше, чем люди. (Во вся-ком случае, каковы бы ни были их личные мнения о собственныхинтерпретациях, ожиданиях или мотивах, они все равно не могутнам об этом сообщить.)

Во-вторых, использовавшиеся исследователями стимулы в ещебольшей степени делали ненужными любые вопросы о субъективном смысле* происходящего. Почти всегда исследователи работалис подкреплениями, понятными их испытуемым (например, со съе-добными шариками или каплями воды, предлагаемыми животным,доведенным предварительно до крайней степени голода или жаж-ды, либо с вредоносными стимулами — такими, как удары электро-

* Слова «субъективный смысл» и «субъективное значение» здесь и далее используются как синонимы; в тексте оригинала им соответствует термин «subjectivemeaning». (Примеч. науч. ред.)

Субъективная интерпретация социальныой реальности 123

током, которые любое живое существо пыталось бы избежать прилюбых обстоятельствах), а также со стимулами и реакциями (таки-ми, как световые или звуковые сигналы, включение тумблера и томуподобными), к которым подопытные животные были безразличны.

Это продолжалось до тех пор, пока эти стимулы не начиналиассоциироваться с первичными («безусловными») подкреплениями.

Когда же бихевиористы все-таки решались использовать людейв своих экспериментах, то они попросту избегали проблем, связа-ных с интерпретацией или пониманием смысла. Например, ониизучали выработку условного мигательного рефлекса, сочетая ничего до этого не значивший звуковой сигнал с подачей струи воз-духа, направляемой прямо на роговую оболочку глаза испытуемо-го (стимул, реакция на который в форме моргания представляетсобой врожденный, или безусловный, рефлекс). Занимаясь изуче-нием памяти, они заставляли испытуемых заучивать наизусть спискибессмысленных слогов или бытовых предметов, совсем не обращая при этом внимания на воспоминания о реальных событиях,которые были бы наделены для разных людей богатым и разнооб-разным смыслом.

Несмотря на вышеописанную стратегию исследований и успехи, достигнутые теоретиками научения в лабораторных условиях,офаниченность подобного объективистского подхода становиласьвсе более очевидной — в особенности для тех теоретиков наученияи социальных психологов, которые интересовались поведениемлюдей в ситуациях, свободных от лабораторных условностей. В ме-нее стерильных условиях — там, где поведенческие стимулы болеесложны, а связь различных вариантов поведения с удовлетворени-ем врожденных влечений менее очевидна и где исследуемые суще-ства более склонны к созданию теорий на основании своего знакомства с взаимосвязями событий в реальной жизни, точное пред-сказание и контроль за поведением оказались еще менее достижимой целью. Как отмечал Мартин Селигман в своей рево-люционной статье, увидевшей свет в канун окончания эры гегемонии бихевиористов в психологии (Martin Seligman, 1970), этобыло справедливо даже в отношении голубей, крыс и кошек.

Когда психологи пытались обусловливать стимулы или реак-Ции, изначально имеющие существенное значение для организ-^M, они обнаруживали, что «законы научения», установленныеими для бессмысленных стимулов (через ассоциирование их с без-условными подкреплениями), не срабатывают. Вместо плавных иРавномерно возрастающих кривых научения исследователи все чаще

сталкивались с феноменом быстрого научения (порой в течениеединичного испытания).

Иногда же научения не происходило вовсе. Например, кошкуможно было научить тянуть за веревочку с целью получить еду, нонельзя было научить вылизывать с той же самой целью шерстку.И это несмотря на то, что последняя реакция имеет гораздо болеевысокий «операционный» (или базовый) уровень повторяемости.Аналогично, голубь скорее умрет, чем научится не тыкать клювомв экран, чтобы получить корм.

Относительность 6 феноменах сужденияи мотивации

Уровень адаптации. Ощущение беспокойства психологов поповоду упорства радикальных бихевиористов, определявших исходные данные и полученные результаты исключительно с объек-тивных позиций, нарастало в течение десятилетий.

Представители гештальт-психологии в течение долгого време-ни увлекались демонстрацией невозможности абсолютного суждения о стимулах и того непреложного факта, что о них всегда судятлишь по отношению к другим стимулам. Их любимым примеромбыли эксперименты с крысой, на которую воздействовали два све-товых раздражителя — один ярче, чем другой. Ее реакция — нажатие на рычаг, расположенный под менее ярким источником света, — подкреплялась экспериментатором. В ходе контрольного ис-пытания на животное снова воздействовали два источника света:

один — только что подкрепленный и другой — еще менее яркий. Исходя из объективистских соображений можно было бы ожидать,что крыса должна была прореагировать на первоначально подкреп-ленный сигнал, но вместо этого крыса выбирает новый стимул. Крыса научилась реагировать не на «лампочку мощностью в 20ватт», а на «менее яркий источник света». А это суждение требует уже наличия субъекта, активно интерпретирующего информацию.а не автомата, регистрирующего объективные физические свойства стимулов, с которыми он сталкивается.

Традиция исследования относительности суждения приобрелавес в американской экспериментальной психологии благодаря ра-боте Гарри Хелсона (Harry Helson, 1964). Он показал, что сужде-ние о величине стимулов всегда является относительным, т.е. со-относимым с аналогичными стимулами, воздействие которыхсубъект испытывал на себе ранее, либо испытывает в настоящее

Субъективная интерпретация социальныой реальности 125

время. Так, предмет кажется тяжелее в том случае, когда предва-рительно оценивался вес нескольких более легких предметов, чемв том случае, когда оценивался вес более тяжелых предметов. Водаопределенной температуры покажется испытуемому холодной, еслинепосредственно перед этим его рука находилась некоторое времяв горячей воде, и теплой, если его рука будет перед этим нахо-диться в холодной воде. Таким образом, суждение об актуальномстимуле всегда является функцией, по крайней мере, двух важныхфакторов: объективно измеренной величины данного стимула и«уровня адаптации» субъекта к стимулам подобного рода.

Эффекты соотнесения с контекстом. Осознание относительнойприроды суждения красной нитью проходит через всю современ-ную когнитивную психологию. В частности, ученые, работающие вобласти современной теории принятия решений, заметили, чтолюди гораздо более склонны реагировать на перспективу измене-ния своего состояния, чем на абсолютный результат, который онимогут получить вследствие принятия того или иного решения(Kahneman & Tversky, 1979). Если расширить смысл сказанного,люди в высокой степени подвержены воздействию эффекта соот-несения с контекстом. Они судят об издержках и преимуществахразличных планируемых действий и испытывают различной сте-пени сожаление об упущенных возможностях не из-за их соотне-сения с конечным результатом, а вследствие сравнений, которыеявно и неявно присутствуют при рассмотрении любой проблемы(Tversky & Kahneman, 1981).

Так, например, люди могут быть склонны отдавать предпочте-ние какому-то одному образу действия, если сравнивают его сопределенным начальным уровнем благосостояния, однако еслиих подвести к мысли о каком-то другом начальном уровне благо-состояния, то предпочтение отдается другому образу действия.

Не так давно Канеман и Миллер (Kahneman & Miller, 1986)расширили сферу приложения этого утверждения до пределов во-обще какой бы то ни было познавательной деятельности. Они до-казывают, что любой отдельный стимул привлекает из памятиДругие стимулы, в сравнении с которыми и формируется сужде-ние. Например, пробуя овощной суп, вы сравниваете его с другимсупом, который ели на'прошлой неделе, с минестроне*, которыйОтведали месяц назад, с консервированным супом, который ели в

* Минестроне — овощной суп, традиционное блюдо итальянской кухни. (Примеч. пер.)

126 Глава 3

детстве, и т.д. Все это в совокупности составляет «норму», в соот-ветствии с которой вы судите о нынешнем своем супе.

С точки зрения бихевиористов от подобного взгляда недалекои до нигилизма. Ибо коль скоро личные истории разных индиви-дов отличаются друг от друга, то для формирования подобной срав-нительной шкалы каждый будет использовать свои собственныевоспоминания. Невозможно придумать ничего более далекого отмечты бихевиористов определить свойства стимула объективно,не обращаясь к «черному ящику», находящемуся в голове индивида!

Было показано, что релятивистские представления имеют впсихологии ряд следствий объективно-поведенческого и мотива-ционного характера, как раз тех, которые бихевиористы очень ува-жают. Например, в 1979 г. Канеман и Тверски (Kahneman & Tversky,1979) в своем исследовании проблемы выбора с точки зрения те-ории перспективы показали, что между поведением людей в ситуациях, сулящих потери и приобретения, существует определеннаяасимметрия, состоящая в том, что люди более мотивированы из-бежать известных потерь, чем добиться эквивалентного этим по-терям выигрыша. Эта закономерность помогает нам понять, поче-му людей зачастую побуждает к действию скорее перспектива бу-дущих потерь, чем перспектива приобретений.

Американские профсоюзы часто хвастаются тем, что в про-шлом им неоднократно удавалось вытребовать для своих членовлучшие условия труда, более высокую оплату и более короткуюрабочую неделю. Однако от историков рабочего движения мы уз-наем, что рост профсоюзов в нашей стране и их боевой дух насамом деле в меньшей мере подстегивались обещанием выигры-ша, чем угрозой и реальным опытом поражений. В частности, пе-риод величайшего роста профсоюзов и наиболее бурная эпоха вовсей истории организованного рабочего движения наступили вначале XX в., во времена, когда приток безработных эмигрантовпобуждал нанимателей сокращать заработную плату, посколькуони были уверенны, что подобное вознаграждение (буквально гро-ши) будет приемлемо для вновь прибывших, отчаявшихся найтиработу и не так давно вырвавшихся из гораздо более суровых социальных и экономических условий людей.

Сравнение с прошлым опытом. Еще один пример важности срав-нительной оценки для мотивации связан с прошлым опытом. Так,люди часто с ностальгией говорят о «добрых старых временах» либо,наоборот, благодарят за то, что «голодные 30-е годы», ужасы вто-

рой мировой войны или мрачные дни холодной войны остались впрошлом. Подобные воспоминания оказывают большое влияниена настоящее. Наши советские коллеги, чьи семьи пережили по-вальный голод и другие кошмары девятисотдневной блокады Ле-нинграда войсками нацистов во время второй мировой войны,уверяли нас, что в течение последующих двух десятилетий их со-отечественники чувствовали себя сравнительно обеспеченными и,несмотря на нехватку продуктов питания и другие лишения (кото-рые гости с Запада находили невыносимыми, полагая, что ониявляются достаточным мотивом для политического протеста), небыли склонны осуждать своих тогдашних лидеров.

Одно из наиболее интересных мотивационных следствий отно-сительности суждения состоит в том, что как счастье, так и несча-стье должны до определенной степени саморегулироваться. Этопредположение было высказано Брикменом (Brickman, 1978), вме-сте со своими коллегами исследовавшим людей, жизненные об-стоятельства которых резко изменились в результате неожиданно-го везения или трагических происшествий. Он обнаружил, что люди, выигрывавшие в лотерею, будучи сначала переполненными радостью по поводу своего нового приобретения, через год-другой становились не более довольными своей участью, чем любой из нас. Аналогично, люди, оказавшиеся прикованными к постели в результате травмы или борющиеся с опасным для жизни заболеванием, казались адаптировавшимися к обстоятельствам своей жизни. Сначала ощущая себя никчемными или даже подумывая о самоубийстве, с течением времени они становились почти настолько же счастливыми, как и любой средний человек.

Таким образом, оказывается, что эмоциональные и мотивационные состояния колеблются в зависимости от чрезвычайно сиюминутных или «локальных» изменений жизненных обстоятельств,а не от абсолютного уровня удовлетворения потребностей. «Несчастные маленькие девочки из богатых семей» — не просто плод житейской фантазии. Они действительно существуют. Они чувствуют себя так, потому что сравнивают своего сегодняшнего гигантского плюшевого мишку со вчерашним пони и обнаруживают,что его-то им и недостает.

Социальное сравнение и относительная депривация. Второй видсравнения, сильно влияющего на субъективную оценку людьмисобственного состояния и, следовательно, на их последующуюмотивацию и поведение, предполагает наличие других людей, в

частности таких, которые рассматривались бы ими как социальнозначимые. Социальное сравнение в процессе самооценки и егомотивационные следствия были центральной темой социальнойпсихологии начиная с 30-х и вплоть до конца 50-х годов (см. в особенности: Festinger, 1954). Возможно, лучший из существующих влитературе примеров дает нам исследование, бывшее в своем родеодним из первых.

Описывая аттитюды и внутренние переживания американскихсолдат — участников второй мировой в-ойны, Стауффер (Stouffer,1950) подметил весьма неожиданное различие в моральном духечернокожих солдат, расквартированных на юге и на севере Соеди-ненных Штатов Америки. Неожиданность заключалась в том, что,несмотря на сегрегационные законы и обычаи юга, расквартиро-ванные там чернокожие солдаты были более довольны своей уча-стью, чем солдаты, расквартированные на севере (независимо оттого, являлись ли сами они северянами, или южанами).

Этот парадокс легко разрешается, если вспомнить об имевшемся в распоряжении солдат материале для социального сравнения. Чернокожие солдаты, расквартированные на юге, чувствовали себя обеспеченными, поскольку сопоставляли себя в первую очередь с неграми-южанами, которых они встречали за пределамивоенного городка и которые находились в еще более суровых социальных и экономических условиях, чем эти солдаты. Чернокожие солдаты, расквартированные на севере, были недовольны своейучастью, потому что тоже сравнивали себя с чернокожими из числа гражданского населения. Но последние получали на севере высокую зарплату и пользовались беспрецедентной возможностью ра-ботать на заводах и фабриках, которые ранее принимали на работутолько белых.

Представление о том, что оценка людьми самих себя, по существу, основана на сравнении, составляет к. настоящему времени частьквинтэссенции социально-психологического знания (Strack, Martin& Schwartz, 1988). Люди считают себя талантливыми или бесталанными, богатыми или бедными, здоровыми или больными, сравнивая себя с другими (Tesser, 1980). И действительно, правильно выбрав референтные группы для сравнения, люди могут усиливать усебя ощущение собственной значимости и благодаря этому лучше справляться с жизненными невзгодами CTaylor, 1983). Учителя, вы-ставляющие оценки, руководители, раздающие повышения, врачи,лечащие болезни в условиях различных социальных сред, часто игнорируют эту закономерность во вред самим себе.

Субъективная интерпретация социалъныой реальности 129

flekomopw неочевидные последствия ВлиянияВознаграждения на мотивации

Некоторые другие работы, подобно вышеописанным наблюдениям, показавшим, что суждениям о внешних стимулах свойственны релятивизм и субъективизм, продемонстрировали, что зависи-мость от интерпретации присуща также и суждениям о взаимоотношениях между реакцией и подкреплением. Подобные интерпретацииимеют важные последствия для дальнейшей мотивации и поведения. Приверженцы теории диссонанса, ведомые Леоном Фестингером, нашли особое удовольствие в том, чтобы утереть нос бихевиористам.Они добились этого, показав неоднократно, что, манипулируя смыслом, который человек придает связи между вознаграждением и поведением, требуемым для получения этого вознаграждения, можнонаблюдать эффекты влияния вознаграждения на поведение, обратные тем, что демонстрировали бихевиористы.

Например, в одной из классических экспериментальных схем,созданных представителями теории диссонанса (Festinger &Carlsmith, 1959), испытуемым платили за то, что они говорилидругому участнику эксперимента, что невероятно скучное и бездумное задание (переставление шпулек на доске с дырочками),только что выполненное ими, было на самом деле очень интересным. Испытуемые делали это по просьбе экспериментатора, чтобыподготовить следующего участника к выполнению того же занудного задания. Было обнаружено, что испытуемые были склонны«интернализировать» эту информацию (т.е. на самом деле соглашаться с тем, что задание было интересным) в гораздо большейстепени тогда, когда предполагаемая плата за вранье составлялаодин доллар, чем когда она равнялась 20 долларам (в 1959 г. суммав 20 долларов представляла собой вполне приемлемую плату зацелый день работы, требующей средней квалификации).

Объяснить полученный результат с точки зрения теории диссонанса, делающей упор на когнитивное равновесие и рационализацию, было нетрудно. Испытуемые, получавшие только один доллар, ощущали, как утверждалось, несоответствие этой суммы тому факту, что им предстояло пойти на обман своих партнеров ипублично высказать то, что не соответствовало их действительнымвзглядам. И поэтому они смягчали данный диссонанс единственно возможным для них способом, т.е. убеждали себя, что задание действительно было хоть чем-то привлекательным.

Напротив, испытуемые, получавшие по 20 долларов, не нуждались в подобных умственных упражнениях для того, чтобы ка-ким-то образом обойтись с расхождением между своими личнымиубеждениями и поведением на публике. Плата в 20 долларов обеспечивала психологически адекватное оправдание для лжи. Вследствие этого они ощущали лишь небольшой диссонанс и не испытывали необходимости корректировать свою субъективную оценкускучного задания.

Феномен, доказательству которого было посвящено исследование Фестингера и Карлсмит, к настоящему времени имеет ужебуквально сотни экспериментальных подтверждений; была такжеясно показана и его мотивационная основа (Cooper, Zanna & Taves,1978; Steele, 1988). Предоставление людям, придерживающимсяопределенных убеждений, незначительных наград за действия, несовпадающие с их убеждениями, вызывает гораздо более значительные сдвиги в направлении подкрепляемого поведения, чемиспользование больших по размеру вознаграждений. Это, конеч-но, полностью противоречит духу традиционной теории под-крепления, из которой следует, что более высокое вознагражде-ние должно с большей эффективностью обеспечить действитель-ное принятие людьми предпочтений и убеждений, выражаемыхими открыто.

Еще более вызывающей для приверженцев классической тео-рии подкрепления явилась неоднократная демонстрация того факта,что вознаграждение за определенного рода поведение на самомделе может снизить его привлекательность и уменьшить вероят-ность его осуществления в будущем. Наверное, наиболее известноеиз подобных исследований было предпринято Липпером, Гриноми Нисбеттом (Lepper, Greene & Nisbett, 1973). Исследователи рас-судили, что если люди возьмутся за выполнение задания, котороеим всегда нравилось и доставляло удовольствие, но при этом будутожидать вознаграждения за свои старания, то у них может возник-нуть когнитивный процесс, похожий на тот, что наблюдался уиспытуемых в экспериментах с когнитивным диссонансом.

Иначе говоря, люди могут решить, что взялись за соответству-ющее задание ради обещанной награды, и поэтому начать рас-сматривать свою деятельность как саму по себе менее привлека-тельную, т.е. они начнут относиться к своему поведению скореекак к средству достижения цели, а не как к чему-то привлекательному и самоценному. И поэтому, когда перспектива вознагражде-ния исчезнет, им не очень-то захочется заниматься этим делом.

Полученные результаты (с которыми мы будем более подроб-но иметь дело в главе 8 при обсуждении прикладных аспектов социальной психологии) подтвердили эту интригующую гипотезу. Детям дошкольного возраста предложили порисовать фломастерами — занятие, которому до этого при отсутствии всякого дополнительного подкрепления они предавались с большим азартом, —пообещав наградить их «за активное участие». После этого, когда им снова предложили порисовать фломастерами на уроке, эти детипроявили к фломастерам сравнительно небольшой интерес. Напротив, интерес детей, не ожидавших и не получавших дополнительного вознаграждения за рисование фломастерами, впоследствии не снизился. Необходимо отметить, что подобное падение интереса не наблюдалось и у детей, получивших вознаграждение, но не ожидавших его.

Видимо, вследствие ожидания вознаграждения дети перестали интерпретировать рисование фломастерами как самоценную деятельность, начав рассматривать ее как средство для получения других поощрений. Короче говоря, «игра» превратилась, с субъективной точки зрения, в «работу».

Необходимо пояснить, что выводы Липпера и его коллег не противоречат — по крайней мере решительно и неопровержимо — традиционной теории подкрепления. Результаты исследования Фестингера и Карлсмит также не противоречат ей столь уж решительным образом (хотя авторы и не отказали себе в удовольствии заставитьсвоих коллег, действующих с оглядкой на традиционную теорию,предсказать результат, противоположный полученному на самом деле). Значение этого исследования состоит совершенно в ином —в указании на ограниченность традиционного, сугубо объективного описания и объяснения процессов мотивации и научения.

Полученные ими результаты заставили психологов взглянуть насвою дисциплину свежим взглядом. Они показали также, что людейнеобходимо рассматривать как субъектов, активно интерпретирую-щих происходящие вокруг события и свои реакции на них.

ПРОБЛЕМА СУБЪЕКТиВУЮй ИНТЕРПРЕТАЦИИ В СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

«Нельзя дважды войти в одну и ту же реку» — это завещалинам помнить греки, ибо и река будет другой, да и человек уже не будет тем же. В XIX в. именно это дало основание Уильяму Джеймсу

9*

восстать против механистического духа психологии. Он отмечал,что идеи нельзя рассматривать как нечто неподвижное и статич-ное, поскольку существующие вокруг них и сопоставляемые с нимидругие идеи сообщают им различные оттенки: «...нк одно прошлоесостояние не может быть восстановлено и быть идентичным тому,чем оно являлось ранее» (1890/1948. С. 154, курсив оригинала). Сле-довательно, «...никакие две идеи никогда не бывают в точностиодинаковыми...» (С. 157).

Лоренс Барсалу (Lawrence Barsalou, 1987) дал этой идее современную интерпретацию, представив в ее поддержку некоторыеинтересные данные. Барсалу утверждает, что «...понятия не извлекаются из памяти в виде статических единиц, отображающих теили иные предметные категории. Скорее они возникают в ходе ввысшей степени гибкого процесса, извлекающего из долговремен-ной памяти информацию общего и частного характера, чтобы по-строить из нее в оперативной памяти временные понятия» (с. 101).Здравый смысл заставляет нас предположить, что понятия конк-ретного индивида о таких фундаментальных предметных категори-ях, как «птицы», «плоды», «средства передвижения» или «то, чтонужно положить в чемодан», будут оставаться неизменными. Бар-салу показал, однако, что даже в отношении знакомых и частоиспользуемых понятий, подобных приведенным выше, у людейнаблюдается необычайно высокая нестабильность.

Так, например, дважды в течение одного месяца он предлагалиспытуемым определить, насколько конкретные примеры подоб-ных предметных категорий (например, «малиновка», «голубь» и«попугай») являются типичными представителями составляющихпонятий. Данные испытуемыми в двух разных случаях оценки ти-пичности коррелировали между собой на уровне около 0,80, чтоявляется, конечно же, очень высоким показателем. Однако дажеон далеко отстоит от уровня, необходимого для того, чтобы точнопредсказать, какое содержание будет иметь то или иное понятие вконкретном случае, основываясь на информации о содержании,которым оно было наполнено в другом конкретном случае.

Кроме того, интерпретация любой запутанной ситуации тре-бует привлечения множества категорий, содержание которых бы-вает очерчено гораздо менее четко, чем смысл элементарных по-нятий, которые были предметом исследования Барсалу. Поэтомувероятность того, что о двух буквально идентичных ситуациях вдвух разных случаях будут судить одинаково, снижается чрезвы-чайно быстро по мере возрастания сложности этих ситуаций.

Барсалу обнаружил также, что корреляция оценок типичностимежду парами испытуемых, которые являлись студентами одногои того же университета, составляла в среднем 0,45. Таким образом,согласованность мнений относительно типичности предъявленныхэкземпляров (даже для вполне обыденных понятий) находиласьна весьма скромном уровне.

Оба приведенных выше результата важны для аргументации, ккоторой мы будем постоянно прибегать на протяжении даннойглавы и книги в целом, и вот почему.

Во-первых, субъективная интерпретация событий одним и темже человеком характеризуется значительной изменчивостью. Эта из-менчивость достаточно существенна, чтобы, исходя из факта неус-тойчивости интерпретаций, заставить нас ожидать появление замет-ных различий между поведением этого человека в двух объективнопочти идентичных ситуациях, не говоря уже о различиях, проявля-ющихся в ситуациях, которые всего лишь сходны между собой.

Во-вторых, имеет место существенная изменчивость значения,вкладываемого разными людьми в одни и те же (даже фундамен-тальные) понятия. Отсюда следует, что два человека скорее всегобудут интерпретировать одну и ту же ситуацию двумя несколькоотличными друг от друга способами. Мы полагаем, что огромноечисло важных феноменов проистекает из изменчивости субъектив-ных интерпретаций, даваемых одним и тем же человеком, а также изразличий между интерпретациями, даваемыми разными людьми в однойи той же ситуации.

А еще целый ряд важных эффектов проистекает из относитель-ного неведения людей об этих двух фактах. Не отдавая себе отчета визменчивости, внутренне присущей нашим интерпретациям собы-тий, мы чересчур уверенно беремся за предсказание собственногоповедения. Аналогично мы оказываемся не в состоянии осознать какслучайные (или, по меньшей мере, непредсказуемые), так и систе-матические, устойчивые различия между собственной интерпрета-цией событий и субъективной интерпретацией тех же событий дру-гими людьми. Вследствие этого мы слишком уверенно беремся и запредсказание поведения других. А когда сталкиваемся с действиями,которых не ожидали, относим их на счет экстремальных личностныхкачеств других людей либо на счет различий между собственной ичужой мотивацией. При этом мы не признаем, что другой человекможет просто по-иному интерпретировать ситуацию.

Мысль о том, что один и тот же стимул может по-разномукнтерпретироваться различными людьми или одним и тем же

человеком в различных контекстах, равно как и осознание того,что социальные исследователи должны уделять внимание субъек-тивным интерпретациям наравне с объективными показателями,имеет долгую историю в большинстве основных отраслей психо-логии. Курт Левин (Kurt Lewin, 1935) последовательно подчерки-вал, что характеристика «жизненного пространства» индивида долж-на даваться таким образом, чтобы учитывать как его (актуальную)субъективную реальность, так и его личную значимость.

Представители гештальт-психологии [например, Коффка(Koffka, 1935)], а также Брунсвик в своей теории социального вос-приятия (Brunswik, 1956) делали сходный акцент на важностисубъективных аспектов. Но более всего стоит упомянуть о том, чтосовет сосредоточиваться на субъективной интерпретации событий,сделанной самим пациентом, многократно повторен устами мно-гих поколений клиницистов: начиная с фрейдовского (Freud, 1901/1960) анализа тенденциозностей человеческого восприятия и па-мяти и кончая плодотворным рассмотрением феномена «личност-ных конструктов» Джорджем Келли (Kelly, 1955).

Однако лишь Соломону Эшу, автору обсуждавшегося нами вглаве 2 знаменитого исследования конформности, удалось рассмот-реть проблему субъективной интерпретации таким образом, что-бы выявить систематически действующие факторы, служащие при-чиной ее изменчивости и неустойчивости.

Соломон Эш и «эффeкm суждения»

Исходный тезис Эша состоял в том, что зачастую реакции лю-дей на тот или иной объект являются в большей степени отраже-нием не их устойчивых аттитюдов и ценностей, а того, каким об-разом им удается интерпретировать «объект собственного сужде-ния» в каждом конкретном случае. Эш проиллюстрировал этоттезис, предприняв памятную серию экспериментов и проведя тео-ретический анализ, в ходе которого им были обнаружены факто-ры, порождающие изменчивость субъективной интерпретации со-бытий как одними и теми же, так и разными людьми.

Конформность и субъективная интерпретация. Первым феноме-ном, к которому Эш приложил собственное понимание субъек-тивной интерпретации, была социальная конформность. Общепри-нятый взгляд на конформность состоял тогда в том, что люди под-даются влиянию мнений окружающих потому, что стремятся бытьпринятыми и опасаются быть отвергнутыми ими. Не исключая

Субъективная интерпретация социалъныой реальности 135

подобных мотивов, Эш предложил дополнительное, более когни-тивное по характеру объяснение. Эш настаивал на том, что реак-ции окружающих служат формированию определения оцениваемо-го объекта. Эти реакции содержат информацию о понимании этогообъекта другими участниками ситуации и позволяют, по меньшеймере, сделать веское предположение о том, как его «следует» ин-терпретировать. Более того, если человек перенимает интерпрета-ции или определения окружающих, он наверняка переймет и ихоценки, а также и манеру их поведения.

В подкрепление своей аргументации Эш (Asch, 1940) провелодин очень простой, но убедительный эксперимент. Двум группамиспытуемых, сформированным из студентов младших курсов, былопредложено проранжировать разнообразные профессии в зависи-мости от их престижа и статуса. В ряду прочих в список была включе-на и профессия «политик». Прежде чем студенты приступали к выс-тавлению баллов, испытуемым в одной из групп сообщали, что ихпредшественники оценили профессию политика выше, чем любуюдругую, в то время как студентам из другой группы говорили, что ихтоварищи поместили профессию политика в конец списка.

Как и ожидалось, подобное манипулирование информацией овнутригрупповом согласии заметно сказалось на оценках испытуе-мых. Однако, как установил сам Эш в ходе устного и письменногоопросов испытуемых по завершении эксперимента, этот эффектимел место вовсе не потому, что испытуемые меняли свое мнениео политиках вообще или о ком-либо из конкретных представите-лей этой профессии. Не пытались они также и заискивать передсвоими товарищами или избежать неодобрения с их стороны, по-скольку были уверены, что анонимные участники предыдущихгрупп, выставлявшие баллы раньше, чем они, никогда им не встре-тятся и не узнают о данных ими оценках.

Если проявленная испытуемыми «конформность» и позволяето чем-либо говорить, так это о том, в какой степени оценки пред-шествующих испытуемых способствовали навязыванию участни-кам эксперимента значения или субъективной интерпретации по-нятия «политик».

В первой группе, где испытуемые согласились с позитивнойоценкой этого понятия, студенты ассоциировали его с государ-ственными деятелями и известными национальными лидерами —такими, как Джефферсон или Рузвельт. Во второй группе, где ис-пытуемые выразили согласие с негативной оценкой, термин «по-ртик» приобрел коннотации, связанные с образом продажной

«политической проститутки». Хороче говоря, испытуемые нестолько согласились с суждением товарищей, сколько позволилиим навязать себе субъективную интерпретацию объекта суждения.

Интерпретация личностных свойств. Прибегнув вновь к оченьпростой экспериментальной схе ме, состоявшей в том, что испы-туемым на сей раз давали перечень личностных качеств и просилиих высказать различные суждения о человеке, который якобы имиобладал, Эш попытался продемонстрировать влияние процессовсубъективной интерпретации на сформирование впечатления. Одиниз выявленных им феноменов заключался в непропорциональнобольшом, на первый взгляд, влиянии ряда «центральных» оцени-ваемых параметров — таких, как: тепло—холод. Эш утверждал, чтовключенные в перечень качества (как и любая отдельная порцияинформации о другом человеке, которой мы можем обладать)подвержены разнообразным интерпретациям. Конкретный же смыслили интерпретация отдельных порций информации зависят от бо-лее глобальных впечатлений, формирующихся у испытуемых.

Так, недвусмысленный на первый взгляд описательный термин(например, «интеллектуальный») может иметь очень отличающиесядруг от друга коннотации в зависимости от того, будет ли он интер-претироваться в свете общего положительного впечатления об ин-дивиде как о теплом человеке или отрицательного впечатления онем как о человеке холодном. В первом случае «интеллектуальный»будет означать нечто вроде «рассудительный, мудрый, проницатель-ный и побуждающий к действию». Во втором случае коннотацииданного понятия будут более тяготеть к таким определениям, как«коварный и расчетливый» либо «бесстрастная интеллектуальнаяизощренность: высокомерная, циничная и бесчеловечная».

Аналогичное объяснение, основанное на феномене субъектив-ной интерпретации, Эш дал и так называемому «эффекту первоговпечатления». Он утверждал, что первые пункты перечня личност-ных качеств (как и любой формирующий опыт) заставляют нассоздавать рабочие гипотезы, в сдою очередь диктующие нам, какинтерпретировать последующую информацию. Поэтому первыепункты получаемых нами сведений оказывают на наши суждениянепропорционально большое влияние, т.е. набор одних и тех жепунктов, но представленных в разном порядке, порождает раз-личные итоговые оценки. В частности, если положительная ин-формация предшествует отрицательной, это создает у нас впечат-ление более позитивное, чем ес-пи бы те же сведения были пред-ставлены в обратной последовательности.

Это означает, что наша интерпретация событий отдана на ми-лость произвольной подчас последовательности, в которой мы сними сталкиваемся. Если мы слышим сначала об образцово-показа-тельной работе Джо, проделанной им для благотворительных орга-низаций, а затем узнаем о грязных подробностях его развода с же-ной, мы отнесемся к нему с симпатией и будем сочувствовать еголичным проблемам. Услышав же сначала о разводе и лишь затем оего благотворительной деятельности, мы подумаем, что он неисп-равимо жесток и пытается обелить себя в глазах других за счет мест-ных жителей, более несчастных, чем он сам. Поэтому Эш в отличиеот критиков, утверждавших, что информация, поступившая пер-вой, по сравнению с информацией, полученной впоследствии, об-ладает большим воздействием ввиду того, что ей уделяется большевнимания либо придается больший вес (N.H. Anderson, 1974; Wishner,1960), настаивал на том, что данная информация в буквальномсмысле изменяет само значение последующих частей сообщения.

Субъективная интерпретация и доверие к коммуникатору. Своювызвавшую споры гипотезу об изменении смысла информации Эшиспользовал также и для интерпретации, по всей видимости, од-нозначно установленного факта, что аргументы порождают болеезначительное изменение аттитюдов людей, если исходят от высо-ко оцениваемых ими (то есть привлекательных, честных или зна-ющих) коммуникаторов. Интерпретации этого явления, дававши-еся с позиций традиционной теории научения, основывались натом, что сообщения, ассоциирующиеся с привлекательными ипользующимися большим доверием источниками, будут рассматри-ваться людьми более внимательно, лучше запоминаться, оцениватьсякак более точные, надежные и достойные внимания, чем те же со-общения, которые ассоциируются с непривлекательными и не зас-луживающими доверия источниками (Hovland, Janis & Kelley, 1953).

Однако Эш вновь выдвинул менее традиционную и более «ди-намическую» по характеру гипотезу. Как и в случае с социальнойконформностью, он утверждал, что сообщаемые экспериментато-ром сведения об источниках информации вызывают изменение нев «суждении о предмете», а скорее изменение в самом «предметесуждения». Именно само значение сообщения — настаивал Эш(Asch, 1948, 1952) — меняется в прямой зависимости от источни-ка, которому оно приписывается.

Таким образом, пользуясь классическим примером Эша, мож-но сказать, что утверждение о том, что «небольшой бунт никогда

не повредит», нашло бы больше приверженцев, будучи приписа-но Джефферсону, чем если бы оно было приписано Ленину, ибо впервом случае оно приобретало бы совершенно иной смысл, чемво втором. Когда заявление исходит от Томаса Джефферсона, онивызывает в памяти образы честных фермеров и торговцев, сбросивших с себя ярмо продажных и равнодушных правителей. Еслчже какое-либо утверждение исходит от Ленина, перед глазами (ппкрайней мере перед глазами американцев) встают совсем иныеобразы: царство революционного террора и одурманенных толп, iкотором новоявленные беспощадные адепты авторитаризма пришли на смену бывшим угнетателям. Если учесть подобные различия в интерпретации, то едва ли покажется неожиданным, чтобунт, проповедуемый Джефферсоном, поддерживается людьми сбольшим энтузиазмом, чем бунт, к которому призывал Ленин.

Т0рячая npuBepjkewiocmb ('partisanship) и Восприятие

Исследования Эша убедили большинство социальных психологов в том, что субъективной интерпретацией можно при жела-нии манипулировать и что подобные манипуляции могут оказы-вать глубокое влияние на суждения людей. Несколькими годамипозже классическое исследование Альберта Хэсторфа и ХедлиКэнтрила (Albert Hastorf, Hadley Cantril, 1954) показало, что ана-логичное влияние могут оказывать и мотивы людей.

В ходе этого исследования футбольным болельщикам из Дарт-мута и Принстона показывали один и тот же фильм об особенножестком футбольном матче между командами соответствующихуниверситетов. Вопреки тому что объективный стимул оставалсянеизменным, оценки увиденного сторонниками соперничающихкоманд заставляли думать, что они посмотрели две разные игры.Болельщики Принстона усмотрели в показанной им записи продолжение саги о зверствах футболистов из Дартмута, прерываемыхредкими актами возмездия со стороны игроков команды Прин-стона. Фанаты же Дартмута увидели грубые провокации футболис-тов Принстона, на которые игроки из Дартмута время от временисдержанно реагировали. Формулируя их впечатление в двух словах.можно сказать, что представители каждой из сторон наблюдалиборьбу, в которой свои выступали в роли «хороших», а их противники — в роли «плохих парней». И каждая из сторон полагала, чтоэта «истина» должна быть очевидна любому объективному наблю-дателю происходящего.

Через тридцать лет после классического исследования Хэстор-фа и Кэнтрила расхождение в интерпретации между противостоя-щими друг другу приверженцами разных точек зрения вновь сталотемой исследования, предпринятого на этот раз Липпером и Рос-сом и их коллегами. Лорд, Липпер и Росс (Lord, Lepper & Ross,1979; см. также Nisbett & Ross, 1980; Ross & Lepper, 1980) показа-ли, что две противостоящие друг другу группы приверженцев ре-агируют на один и тот же набор смешанных и неопределенныхданных усилением и большей поляризацией своих убеждений.

Исследователи заключили, что данный эффект поляризацииимел место потому, что обе группы проявили склонность воспри-нимать информацию, подкрепляющую их собственную позицию,некритично, в то время как другие сведения — в равной степениобоснованные, но противоречащие их позиции, — они рассмат-ривали весьма критически и скрупулезно.

Таким же образом сторонники, равно как и противники смерт-ной казни, которых попросили ознакомиться с перечнем препод-несенных вперемешку фактов о роли смертной казни как средстваудержать людей от преступлений, разошлись, будучи еще болееуверенными в правоте своих взглядов. Обе стороны пользовалисьпредоставленными свидетельствами для обоснования собственнойпозиции, без труда находя погрешности в доказательствах, приво-димых в подкрепление противоположной точки зрения.

Опираясь на эти результаты, Баллон, Росс и Липпер (Vallone, Ross & Lepper, 1985) рассудили, что реакция приверженцев тойили иной точки зрения на мнение третьих лиц, предлагающихсвои оценки или даже обобщающие сообщения по любым отно-сящимся к дискуссии фактам, должна испытывать влияние ана-логичной тенденциозности. Приверженцы, в частности, должнывоспринимать даже максимально объективные или взвешенныеоценки (а заодно и тех, кто их предлагает) как необоснованнотенденциозные и враждебные.

Эта гипотеза об эффекте «враждебности средств массовой ком-муникации» родилась из исследований, предметом которых былиреакции людей на освещение средствами массовой информациипрезидентских выборов 1980 и 1984 гг., а также резни гражданско-го населения в ливанских лагерях беженцев в 1982 г. ОсобенноУбедительными были данные последнего исследования, рассмат-ривавшего реакцию как проарабски, так и произраильски настро-енных зрителей на видеозаписи программ новостей. В оценках, пред-ставлявшихся двумя противостоящими друг другу группами, не на-

блюдалось, по существу, никаких совпадений ни по одному из по-казателей. Как проарабски, так и произраильски настроенные зрите-ли были убеждены, что средства массовой коммуникации отдаютпредпочтение противоположной стороне, а их собственная сторонаосвещается несправедливо, и что подобная тенденциозность при пе-редаче фактов отражает личные и идеологические интересы лиц,ответственных за телевизионные программы.

Интересно, что в ходе описываемого исследования между уча-стниками противоположных групп неожиданно для исследовате-лей обнаружилось одно разногласие (которое, однако, можно былопредвидеть, основываясь на данных более раннего классическогоэксперимента Хэсторфа и Кэнтрила). Две противостоящие группызрителей не просто были несогласны по поводу тона и акцентасообщений, касающихся современных фактов и длительной исто-рии дискутируемого вопроса. Несогласие между ними возникало ипо поводу того, что они на самом деле видели.

Так, и проарабски и произраильски настроенные зрители,просмотрев одну и ту же тридцатиминутную видеозапись, заяви-ли, что при освещении действий противоположной стороны (вотличие от освещения действий их собственной) было использо-вано большее число фактов и ссылок, выставляющих ее в благо-приятном свете, а негативной информации было меньше. Участ-ники обеих групп полагали также, что общий тон, акценты и со-держание видеозаписей были таковы, что подводили нейтральнонастроенного зрителя к изменению его отношения в сторону боль-шей благосклонности к противоположной группе и большейвраждебности к их собственной.

Задавая вопросы и выслушивая комментарии этих испытуемых,нельзя было не усомниться в том, что они действительно смотре-ли одну и ту же телепрограмму (не говоря уже о том, что онинаблюдали одну и ту же историю Ближнего Востока!); точно также как интервью испытуемых Хэсторфа и Кэнтрила заставляютусомниться в том, видели ли они одну и ту же игру.

Принципиальная схема, использованная при анализе того, какпредвзятые приверженцы оценивают телевизионные новости, мо-жет быть применена и для анализа того, как они оценивают пред-лагаемые ими планы решения проблем, освещаемых средствами мас-совой коммуникации. Вообразите себе, каким образом проарабскии произраильски настроенные зрители — участники исследова-ния, посвященного враждебности средств массовой коммуника-ции, оценили бы усилия некоей «незаинтересованной» группы,

пытающейся найти виновных, призывающей покарать их или пред-лагающей меры по предотвращению подобных трагедий в буду-щем. Лучше все-таки сосредоточиться не на том, как они реагиро-вали бы на инициативы, исходящие от третьих лиц, а на их реакциина предложения противоположной стороны. Любое предложение,которое будет казаться выдвигающей его группе отвечающим об-щим интересам или ожиданиям, в глазах представителей группы, получающей предложение, будет выглядеть невыгодным и служа-щим интересам противной стороны. Это будет происходить пото-му, что обе стороны будут склонны расходиться в своем понима-нии «справедливости» (в свете существующих между ними рас-хождений во взглядах на историю проблемы и ее важнейшиеаспекты), а также по причине склонности и тех, и других интер-претировать отдельные термины и общий смысл предложения раз-личным образом.

В процессе субъективной интерпретации имеется, однако, ещеодна тенденциозность, вступающая в игру в процессе двусторон-них переговоров и создающая дополнительное препятствие на путиразрешения конфликта. Дело в том, что сам по себе факт выдви-жения некоего предложения может снизить его привлекательностьи, возможно, даже изменить его смысл в глазах адресата.

Серия исследований, предпринятых Стиллинджер, Эпельбаумом, Келтнером и Россом (Stillinger, Epelbaum, Keltner & Ross,1989), была посвящена как раз проверке гипотезы об этом явле-нии, получившем название «реактивного обесценивания». В одномиз этих исследований был использован конфликт между админис-трацией Стэнфордского университета и различными группами сту-дентов, требовавшими, чтобы университет отказался от всякогофинансового участия в американских компаниях, ведущих дела вЮжной Африке. Конкретным предметом изучения в данном ис-следовании была реакция студентов на разнообразные компромисс-ные предложения, осуществление которых не подразумевало быполного отказа от инвестиций, но вместе с тем позволяло бы про-демонстрировать, что университет выступает против расистскойполитики апартеида, проводимой южноафриканским режимом.

Два таких компромиссных предложения представляли особыйинтерес. Одно из них состояло в том, что университет должен былнемедленно отказаться от акций компаний, которые были непос-редственно связаны с южноафриканскими вооруженными сила-'чи, полицией или проводили политику апартеида в отношениисвоих сотрудников. (Назовем это «частичным» изъятием средств.)

Альтернативой ему было предложение установить двухгодич-ный срок, в течение которого в системе апартеида должны былипроизойти коренные преобразования. Если бы этого не произошлопо истечении упомянутого срока, университет полностью изымалбы свои средства из соответствующих компаний. (Иначе говоря,данное предложение состояло в установлении «крайнего срока».)

Когда студентам сообщали о том, что руководство университе-та рассматривает оба упомянутых предложения наряду со многимидругими, студенты оценивали их как примерно одинаково значи-мые и удовлетворительные. Однако когда им давалось понять, чторуководство вот-вот ратифицирует один из этих компромиссныхвариантов, феномен реактивного обесценивания давал о себе знатьсо всей очевидностью. Как только всем становилось ясно, что ру-ководство готово привести в действие план частичного изъятиясредств, явное большинство студентов стали оценивать даннуюуступку как менее значимую и удовлетворительную по сравнениюс отвергнутой альтернативой, состоявшей в установлении крайне-го срока. И наоборот, когда студентам сообщали, что руководствовскоре выступит с планом, предполагающим установление край-него срока, все то же явное большинство начинало оценивать егокак менее значимый и удовлетворительный, по сравнению с пла-ном немедленного, хотя и частичного изъятия средств.

Последняя глава в историю этого исследования была вписананесколько месяцев спустя, когда руководство университета реши-ло наконец предпринять определенные действия против апартеи-да, одобрив вариант, весьма похожий (но кое в чем более обшир-ный) на вариант частичного изъятия средств, который планиро-вался в ходе исследования, проведенного ранее. Случилось так,что подробности этого варианта стали известны исследователямраньше, чем они были обнародованы. Поэтому им удалось зареги-стрировать оценки, даваемые студентами этим действиям, дваж-ды: сначала — до обнародования плана, когда о нем можно былоговорить лишь как об одной из нескольких гипотетических воз-можностей, а затем — после публичного объявления, когда плануже не относился к разряду гипотез. Как и предполагалось, привтором обследовании студенческий рейтинг этого плана значи-тельно снизился по сравнению с первым. Сторонники крайних мервновь подвергли его уничтожающей критике как «символический».а также «чересчур урезанный и запоздалый».

На примере этих исследований мы можем наблюдать первуюстадию процесса, который вполне может способствовать нагнета-

нию недоверия и непонимания в процессе поиска договореннос-тей (Ross & Stillinger, 1991). Сторона, предлагающая компромисс-ные предложения, обречена столкнуться с разочарованием, когдаее инициативы встречают холодный прием, а предлагаемые еюуступки отметаются как ничего не значащие или даже служащиеее собственным интересам. В свою очередь сторона, проявляющаяподобную холодность, наверняка будет столь же опечалена, выс-лушивая в ответ обвинения в отсутствии позитивного подхода. Приэтом обе стороны будут не в состоянии осознать то, в какой меререакция противоположной стороны на самом деле является ре-акцией на предложение, субъективно отличное и решительно ме-нее привлекательное, чем то, которое было сделано.

Инструменты субъективной интерпретации

Осознав, что процесс субъективной интерпретации имеет ме-сто и что интерпретации, даваемые разными людьми и в различ-ных контекстах, имеют свойство отличаться друг от друга, соци-альные исследователи в течение долгого времени пытались понятьмеханизм действия этого процесса. Великий социолог У.И. Томас(Thomas & Znaniecki, 1918) говорил о влиянии уникальной жиз-ненной истории человека на формирование его личностной и со-циальной реальности (см. также Ball, 1972; Schutz, 1970).

Представители символического интеракционизма (например,Goffman, 1959; Mead, 1934) говорили о процессе, в ходе которогопроисходит «согласование» определений ситуации посредством со-циального взаимодействия. Фарр и Московичи (Fair & Moscovici,1984) утверждали, что подобное согласование создает «коллектив-ные представления» об объектах и событиях, разделяемые членамиДанного общества. Роль же культуры, субкультуры и даже половойпринадлежности в формировании интерпретационных различий ивозникновении в результате этих различий взаимного непониманиячасто становилась объектом внимания не только психологов, но исоциологов и антропологов (Abbey, 1982; D'Andrade, 1981; Forgas,1976; Shweder, 1991; Triandis, 1972; Waller, 1961). Но все же именнопредставители когнитивной психологии внесли наибольший вклад вэкспериментальное изучение процесса, в котором воспринимающиесубъекты [по знаменитому определению Брунера (Bruner, 1957)] «вы-едят за пределы имеющейся у них информации».

Особое внимание исследователей было привлечено к двум вза-имосвязанным аспектам процесса субъективной интерпретации.

Первый аспект включает в себя присваивание ярлычков или фор-мирование категорий, т.е. то, что позволяет отнести встретивший-ся предмет, человека или событие к определенному классу явле-ний и сформировать на этой основе ожидания в отношении от-дельных характеристик или свойств объектов, с которыми естьвероятность столкнуться. Второй аспект субъективной интерпрета-ции связан с разрешением двусмысленности, т.е. с заполнениеминформационных пробелов и возможной реинтерпретацией ин-формации, не согласующейся с присвоенным ярлычком или кате-горией отнесения.

Пропагандисты и другие потенциальные манипуляторы обще-ственным мнением хорошо понимают важность этих двух аспектовинтерпретации. Социальные ярлычки, вроде «борца за свободу» впротивоположность «террористу», навешиваются не только с це-лью пробудить позитивные или негативные в целом реакции, но идля того чтобы поощрить нас к формированию дополнительныхумозаключений, усиливающих нашу симпатию или отвращение исогласующихся с коннотациями этих ярлычков (т.е. в данном слу-чае — заключений о добродетельном, жертвующем собою патриотев противоположность жестокому и действующему вне общеприз-нанных норм неврастенику). Ярлычки, используемые ораторамидля задания рамок публичного обсуждения абортов, обществен-ного финансирования затрат на здравоохранение и предпочтения,отдаваемого при приеме на работу представителям социальныхменьшинств (т.е. выбора между свободой воспроизводства и убий-ством зародыша, страхованием здоровья и социалистической ме-дициной, действий в поддержку меньшинств и дискриминацией боль-шинства), представляют собой сходные попытки манипулироватьнашими суждениями, управляя нашей интерпретацией их конк-ретных объектов.

В последние годы психологи когнитивного направления многорассуждают на тему разновидностей «структур знания», лежащихв основе процесса субъективной интерпретации и направляющихего. Особое внимание уделяется при этом структурам, обусловли-вающим наше знание и понимание не только статичных предме-тов и их групп (таких, как деревья, автомобили, дома, птицыи т.п.), но также и динамических последовательностей событийИз числа терминов, использовавшихся для описания подобныхдинамических структур знания, исторически первым является по-нятие «схема» (Bartlett, 1932; Piaget, 1930), остающееся наиболеепопулярным и по сей день. Например, ребенок усваивает «схеМУ

Субъективная интерпретация социальныой реальности 15

сохранения», т.е. набор правил, говорящих ребенку, какого изме-нения количества вещества можно ожидать при определенном из-менении его формы.

Несколько позднее в употребление вошел будоражащий вооб-ражение термин «сценарий» (Abelson, 1981; Schank & Abelson, 1977).Данный термин был введен с целью отразить факт осознания намитого, каким образом люди, попадая во множество знакомых ситу-аций, играют строго определенные роли, осуществляя выбор изустановленного набора вариантов поведения (например, ресто-ранный сценарий, сценарий дня рождения, сценарий университет-ской лекции и т.д.). В основе концепции сценариев лежит представ-ление о том, что люди вступают в предсказуемые, едва ли не риту-альные взаимодействия в попытке удовлетворить свои потребностиценою насколько возможно малого социального напряжения икогнитивных усилий.

В данном случае нас не интересуют детали разного рода струк-тур знания, и мы остановимся лишь на выполняемых ими функ-циях. К настоящему времени исследователи накопили большоеколичество документированных данных о том, что использованиеготовых схем и других структур знания позволяет воспринимаю-щему социальному субъекту формировать умозаключения и суж-дения с большей легкостью, быстротой и субъективной уверенно-стью. Последствия практического применения схем являются бла-готворными в той мере, в какой мы пользуемся в общем точноотражающими реальность структурами знания и воздерживаемсяот слишком поспешного, широкого или «бездумного» их исполь-зования (Langer, 1989). В этом благоприятном варианте нам удаетсяэкономить время и энергию, сводя к минимуму размышления исомнения и не упуская при этом из виду ничего существенного.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: