Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Небесные и земные родители 5 страница




Весы как символ равновесия состав­ляют центральный смысловой образ еги­петского Подземного царства. В Таро ему соответствует Аркан Умеренности. А важнейшим пунктом этого нис­хождения в Подземное царство является Зал Маат, богини t справедливости, символом кото­рой служит перо.

В Старших Арканах пером украшены только три фигуры — Шут, Смерть и ребенок на карте Солнца.

Эти карты связаны между собой на нескольких уровнях. Прежде всего, Шут и есть тот герой, который на карте Смерти должен спуститься в Подземный мир и выйти оттуда на карте Солн­ца. Перо указывает на испытания, предстоящие ему на этом пути: им соответствует эпизод в Зале Маат. Далее взаимосвязь между картами Шута и Солнца проявляется в изображенных на них двух фигурах, похожих и в то же время так не похожих одна на другую: Шут ребячливый и Шут мудрый, наивный и блаженный. Между ними находится Смерть как необходимая предпосылка столь глубокой трансформации. И, нако­нец, белое солнце на карте Шута, пройдя I этап Смерти (алхимическое «черное солн­це»), достигает своей противоположности и может теперь вновь взойти на карте Шута золотым сиянием бессмертия. В нашей иудеохристианской традиции это путешествие по Морю Ночи представлено, прежде всего, исто­рией Ионы, прогло­ченного китом (Иона, 1-3).

Вначале Бог дает Ионе задание: «Встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня» (Иона 1:2). То есть не просто «проповедуй», а пригро­зи жителям города су­дом и карами! Таким об­разом, по сути данное Ионе задание соответ­ствует карте Колеса Фортуны. Как же посту­пил Иона? Да так же, как больше всего склон­ны поступать мы, впер­вые встречаясь с таким аспектом нашей жиз­ненной задачи. Он бе­жал.

Ища свою жизненную задачу, мы обычно меч­таем о чем-то возвышен­ном, значительном и славном, и многие искренне сокрушаются: «Ах, если бы я знал, в чем мое истинное предназначение!», думая, что от них требуется только реализация та­лантов и других сильных сто­рон личности. На самом же деле такое задание всегда предполагает достижение целост­ности, то есть нам волей-неволей придется заниматься и своими низменными, прими­тивными, неприятными, трудными, до сих пор не принимавшимися в расчет и обычно нелюбимыми сторонами (см. с. 70 и далее). Стол­кнувшись с чем-то, выявляющим эти наши стороны, мы с гневом и возмущением восклицаем: «Нет! Только не это!» Можно почти ут­верждать, что, когда из самой глубины нашей души вдруг вырыва­ется возглас: «Нет! Только не это!», значит, мы нашли еще один камешек мозаичного панно нашей жизненной задачи.

Вероятно, так же думал и Иона: «Мне? Ехать в Ниневию? Ни­когда! Я еще не спятил! Они же убьют меня на месте. Нет, все что угодно, только не это!» И вместо этого он поднимается на борт корабля, идущего в противоположном направлении, в Грецию. Подобный отказ выполнить божественную волю греки называли «гибридом», подразумевая под этим человеческие высокомерие и дерзость. Как мы видели в одиннадцатом Аркане, такое упрям­ство составляет один из аспектов карты Силы. Греки считали, что именно за этот грех боги карают незамедлительно, как это и слу­чилось с Ионой, достигшим карты Повешенного. Есть ли ситуа­ция более безвыходная, чем корабль, терпящий бедствие в бур­ном море? Это-то с ним и произошло. Беспомощные, испуганные корабельщики стали бросать жребий, чтобы узнать, из-за кого их постигла эта беда. Жребий пал на Иону, который во всем покаял­ся, признался в грехе и взял вину на себя. Он сказал, что готов умереть, чтобы искупить свою вину перед Богом, и корабельщики после некоторых колебаний бросили Иону в море. Однако он, воп­реки своим ожиданиям, не погиб, а был проглочен китом, во чре­ве которого провел три дня и три ночи (обычный срок пребывания в нижнем мире), прежде чем кит извергнул его на берег. Пройдя через это очищение, Иона был готов принять волю Бога и выполнить свою жизненную задачу.

Выложив в ряд соответствую­щие Арканы Таро, эту историю оказывается очень легко и рассказать, и понять. Поскольку в Библии приводится лишь молитва, которую произносит Иона во чреве китовом, но ничего не говорится об иных его пережива­ниях там, у нас не с чем связать карты с XIV по XVIII.

XIII карта означает конец второй трети пути, во время которой мы должны были стремиться к максимальному раскрытию, а по­том и преодолению своего Эго, к подчинению его нашей высшей Самости. «Вступая в конфликт с процессом своего внутреннего роста, любая сознательная личность чувствует себя словно распя­той, — говорит Мария-Луиза фон Кранц, как будто держа перед глазами карту Повешенного. — Собственная воля сознательной личности должна умереть, полностью предавшись этому процес­су». Из этого, однако, не следует делать поспешный вывод, что на дальнейшем отрезке пути нашему «Я» уже не придется играть никакой роли. В позитивном варианте все его силы должны быть поставлены на службу Самости, этого символа великого целого. В негативном же варианте они могут остаться аморфными и, стре­мясь любой ценой добиться осуществления своих «хоте­ний», могут в любой момент обречь процесс транс­формации на провал.

В Таро карта Императора и карта Смерти связаны между собой нумерологической сум­мой (IV и XIII, 1+3), что говорит о сродстве этих двух начал. Если Император означает создание новых структур, то есть в конеч­ном итоге отграничение наше­го «Я» от внешнего мира, то Смерть требует преодоления и слома всех созданных прежде барьеров.

«Я» не может жить без барьеров, без от­граничения себя от всего, что не есть это «Я», без разграниче­ния между родным и любимым «Я» и его тенью, между духом и телом, между боже­ственным и человечес­ким, между добром и злом и так далее. Тут нам пора признать или скорее признать­ся, что все барьеры, на которые мы наты­каемся, искусствен­ны. В свое время у них была своя зада­ча и своя функция, они должны были послужить и послужили развитию нашего «Я», которое тоже должно было отграничить себя от всего иного, чтобы обрести себя. И тем не менее все эти барьеры искусственны и произвольны. Достигнув этого этапа, мы должны убрать все барьеры, преодолеть их, чтобы «расчис­тить место» для приобретения еще более глубокого и обширного опыта. Это — одна из жертв, принести которую Повешенный бу­дет нас заставлять до тех пор, пока мы не будем к этому готовы.

Взаимосвязь, существующая между эти­ми обеими картами, имеет еще один смысл. В этой точке пути мы достигли предела са­моуправления (Император = самостоя­тельность + управление). Это значит, что больше мы себя ни к чему принудить не сможем. Это будет точно так же не­возможно, как невоз­можно заставить кого-то спать или принудить спать самого себя, как невозможно спать и в то же время контролиро­вать и наблюдать себя. Привычка нашего Эго управлять всем на­тыкается здесь на положенный ей предел. Единственное, что мы теперь можем, это открыться навстречу дальнейшим переменам, научиться давать всему идти своим чередом — и, как во сне, дове­риться естественному процессу перехода в иное состояние.

Человек с древнейших времен страшится всего безжизненного, еще сильнее прославляя из-за этого все животворное. В греческой мифологии олицетворением этих двух противоположно­стей были Танат, Смерть, и Эрос как жизненная сила. Уже в древности маги пытались остано­вить смерть и воззвать к жизни. Сегодня мы занимаемся тем же самым, старательно за­малчивая тему смерти и ограждая ее вся­ческими табу, и восхищаясь любым живот­ворным элементом в кино и на телевиде­нии, в рекламируемых и бе­зудержно раскупаемых товарах, в культе красоты и в поклоне­нии вечной юности. В Старших Арканах обе противоположности представлены картами Силы и Смерти, между которыми находится Повешенный — если карту Силы вер­нуть на ее исконное одиннадцатое место.

Человек распят (Повешенный) между полюсом смерти (Смерть) и полюсом жизни (Сила). С возрастом Эго все сильнее ощущает свою бренность перед лицом неизбежной смерти. В отчаянии оно все чаще обращается к полюсу жизни, пытаясь отвлечься от мыс­лей о неумолимости судьбы. «Себя каждому из нас все-таки очень жалко, — пишет Элиас Канетти. — Каждый твердо убежден, что уж ему-то умирать незачем».

Вот почему мы хватаемся за разные дела, усиленно занимаемся спортом, любовью, ищем всяческих удовольствий, подогревая в себе радость жизни и доказывая себе вновь и вновь, что мы живы и живем по-прежнему, чтобы только не глядеть в противоположном направлении, туда, где нас ждет Ничто, та самая черная стена, кото­рой так боится наше Эго. Находятся и психотерапевты, предлагаю­щие пациентам легкие и быстродействующие способы отвлечься от этих мыслей, а потом гордящиеся своими успехами и якобы превос­ходством этих способов над трансперсональной терапией с ее более длительными, но зато и более глубокими методами. В качестве быс­тродействующего средства душевно угнетенному человеку предлага­ют, например, предпринять что-нибудь увлекательное, и если это поможет, то некоторое время он действительно снова будет чувство­вать себя хорошо. Но, как показывают карты Таро, путь от Пове­шенного к Силе — это шаг назад. Поэтому с каждым следующим разом для подогрева радости жизни требуются все большие дозы Силы, ведь Смерть все неумолимее стучится в двери наше­го сознания. Но рано или поздно жизнь все равно заставит нас двинуться в другом на­правлении и взглянуть неизбежности, смер­ти и бренности прямо в глаза.

При этом не имеет значения, сколь глубоки, научно обоснован­ны или продуманны наши представления о смерти. Значение имеет лишь то, как мы идем к ней, насколько близко подпускаем к себе это ощущение и в какой степени мы готовы проникнуться им.

Так же, как кафедральный собор останется для нас лишь мер­твым музеем, пока мы осматриваем его снаружи, мы не ощутим подлинного смысла смерти, пока будем о ней только размышлять. Но стоит преклонить колена, и человек из туриста становится молящимся, из постороннего — благоговеющим посвященным. В этот миг музей становится храмом, а холодная, безжизненная смерть — священным переживанием.

Чем искреннее будет наше преклонение, тем богаче будут при этом наши ощущения; во-первых, потому что вблизи смерти пол­нее становится почтение перед жизнью, во-вторых — потому что смерть и есть истинное посвящение, единственные врата, действи­тельно ведущие к тайне. Все, что называлось «тайной» на уже пройденном нами пути, было в сравнении с этим примитивными детскими секретами.

И чем с большим упорством и страхом мы будем отводить от нее взгляд, тем чаще и сильнее будем метаться между наслажде­нием и отчаянием. В своей крайней форме этот отказ может вы­литься в маниакально-депрессивный психоз. Чем маниакальнее мы будем подогревать в себе радость жизни (Сила), тем глубже будет неизбежно следующая за ней депрессия (Повешенный). Как разрешить это противоречие, показывает Смерть. Она указывает нам направление.

В своем замечательном труде, посвященном разви­тию человеческого духа, Кен Уилбер доказывает, что подлинная трансформация возможна только через Таната, через полюс смерти, тогда как Эрос, полюс жизни, дает лишь перемены. Уилбер сравнивает человечес­кое сознание с многоэтажным домом. Уют­но устроившись на одном из этажей и при­выкнув к открывающейся из окна перспективе, Эго, конечно, хочет ос­таться там — зачем ему другие этажи? Если же жизнь там ему наскучивает, становится пустой и унылой, или если от моно­тонности жизни на одном и том же этаже у него учащаются деп­рессивные фазы, Эго бросается подогревать радость жизни, уст­раивая себе перемены. Мы начинаем переставлять мебель, но остаемся-то все в тех же четырех стенах. Иными словами, мы ищем себе занятие, заводим новые знакомства, увлекаемся лю­бовью или игрой, впадаем в покупательский раж или делаем еще что-то, обеспечивающее нам внешние перемены, безопасные для Эго. Глубинной же трансформации можно достичь лишь прой­дя через полюс смерти, то есть покинув этот этаж нашего созна­ния. Лишь так мы получим шанс перейти в сферу надсознания. Однако такой переход всегда связан с риском не удержаться и упасть в пропасть. Это и есть та опасность, с которой связаны данная ситуация и данная карта. Ибо тем, кто отправляется в путешествие по морю ночи, в путь к истинной инициации обратных билетов не продают. Зато им дают проводника.

Ключевые слова к карте Смерти:

архетип — Смерть;

задача — прощание, нисхождение в Подземное царство, отход, завершение развязка;

цель — освобождение, преодоление Эго, слом барьеров, глубинная трансформация;

риск — обмереть от страха, оступиться и упасть в пропасть;

жизнеощущение — пьеса окончена, сюжет исчерпан; стремление к покою, к восстановлению сил» прощание с чем-то.

 

 

Проводник душ

 

Исходя из одного лишь названия, по­нять значение этой карты практичес­ки невозможно. Хотя умеренность и до сих пор считается одной из основ­ных добродетелей, однако само это слово в современном языке почти ут­ратило свой положительный смысл. Истинное значение этой карты ско­рее раскрывается понятием «верная мера».

О том, чем занимается изображен­ный на карте ангел, смешивает что-то или просто переливает, существу­ет много гипотез. Если переливает, значит, речь идет об энергиях, кото­рые прежде служили для внешнего роста, а теперь должны перейти в другой сосуд, чтобы начался рост внутренний: в принципе это тоже одно из значений карты. Но более важным представляется все-таки нахождение верной меры при смешивании противоположных начал, ус­пешное их соединение, потому что это — одна из важнейших задач на данном отрезке пути. После того, как Смерть сло­мала барьеры, построенные нашим Эго, нам далее предстоит соединить прежде разделенное. И, конечно, карта означа­ет верную меру как чутье, не­обходимое, чтобы избе­гать опасностей, под­стерегающих нас на дальнейшем пути. Таким безошибочным знанием правиль­ного пути как раз и об­ладает проводник душ, изображенный здесь в виде ангела. В христи­анской традиции эту за­дачу выполняет архан­гел Михаил. На древних рисунках он нередко участвует в сценах, по­хожих на испытание в Зале Маат. Черт пыта­ется нарушить равнове­сие весов, а Михаил пре­пятствует ему в этом, и весы (а тем самым и че­ловек) возвращаются в исходное положение.

Несмотря на светлые краски, эта карта отно­сится к Подземному миру. Ключом к такой трактовке служат ли­лии. Древние греки считали, что лилии ра­стут в Подземном цар­стве, а потому называли его также «Землей асфоделей» (асфодели = вид лилий). А ли­лия-ирис не только носит имя послан­ницы богов Ириды, но служит еще ее символом и знаком присутствия этой богини в Подземном царстве, куда ей прихо­дилось спускаться до­вольно часто. В хри­стианской символике пасхальная лилия олицетворяла страсти Господни, и если мы вспомним, что нахо­димся на этапе пути, полном страданий, то параллель со Страст­ной неделей станет очевидной: карты с Повешенного до Диавола показывают страдания Иисуса и Его нисхождение во ад, созвучно словам христианской молитвы: «...и распята же за ны, и страдавша, и погребенна, и во ад сошедша...», и даже в Евангелии упо­минается ангел у Его гроба.

Тропинка, изображенная на карте, символизирует узкий путь индивидуации, становления самости. Он ведет нас (обратно) к свету, к солнцу, в лучах которого скрыта корона. Ее можно увидеть в пунктирной линии, особенно если слегка подвигать карту. После смерти старого короля (Эго) здесь начинается путь к солнцу и к коронации нового короля (Самость) — этот сценарий обнаружива­ется во всех сказках, где герой, в конце концов, сам ста­новится королем. Так предыдущие этапы раз­вития, а потом преодоления нашего «Я» сменяются здесь, в последней, трансперсональной трети пути этапом подлинно­го развития и раскрытия нашей Само­сти.

Самость как сила, упорядочиваю­щая движение молекул души, ведет человека к целостности. Стремле­ние к этой цели про­является не только во многих мечтах и сновидениях. Даже такие вещи, как, например, игра в «домики», складывание головоломок-пазлов, разгадывание кроссвордов, же­лание довести до конца очередной пасьянс или пополнить свою коллекцию суть внешние признаки действия этой внутренней, почти не осознаваемой силы, влекущей нас к целостности. Если в период раскрытия нашего «Я» нам нужно было, прежде всего, от­межеваться от общего целого, то сейчас пробуждающаяся Самость пытается вести нас дальше, к новому единству, к новому соедине­нию с целым. Главная же проблема при этом состоит в том, что теперь нам нужно целиком довериться этому прежде не осозна­вавшемуся высшему водительству, чего наше могучее и оттого чересчур гордое «Я», — как, впрочем, и «Я» слабое и робкое, — ну никак не хочет. В первом случае ему не хватает понимания ситуации, во втором — доверия к высшему началу. Вот почему Самости часто приходится загонять нас в ситуации настолько без­выходные, в такие тяжелые кризисы, с которыми одно наше «Я» само по себе заведомо не способно справиться, несмотря на весь свой опыт, на все быстродействующие средства и хитроумные улов­ки, которые успело освоить наше сознание: вдруг оказывается, что ничто больше не помогает. В результате наступает ощущение полной беспомощности, безнадежности и отчаяния, пока, наконец, нашему «Я» на исходе всех его сил не останется ничего иного, как сложить оружие и объявить о своей капитуляции, ожидая скорой казни. Однако вместо ожидаемой казни или падения в пропасть человек вдруг ощущает, что его подхватывает и несет какая-то новая сила, гораздо более мощная, чем все те, которые были ему известны и на которые он привык полагать­ся. Это и есть решающая встреча человека со своей Самостью, с тем самым китом, ко­торый проглотил Иону. К.-Г. Юнг в од­ном из своих писем описывает, как он сам пережил нечто подобное, когда пе­ренес инфаркт: «Я был свободен, пол­ностью свободен и целостен, как никогда раньше... Это было нечто невидимое и нео­щутимое, но очень плотное, пронизанное при этом ни с чем не сравнимым и неописуемым чувством вечного блаженства; прежде я бы никогда не поверил, что такое чувство может быть доступно в пределах чело­веческого опыта. На чужой взгляд, и тем более, пока человек не переступил порог смерти, это может выглядеть как величайшая жестокость. Но стоит лишь попасть туда, внутрь, как тебя напол­няет такое чувство целостности, покоя и полноты бытия, что на­зад уже не хочется возвращаться».

Эту удивительную способность человеческой психи­ки трансформировать своего попавшего в без­выходную ситуацию владельца, перевода его в новую ситуацию, К.-Г. Юнг на­зывал «функцией трансцендентности». Карты Повешенного, Смерти и Умерен­ности наглядно показывают нам эту трансформацию как переход от сере­дины пути к его последней трети.

На этой последней, трети пути оказыва­ется, что многое ста­ло иным, а многое из того, что было прежде таким нужным, привычным и объектив­но верным, теперь годится только на помойку. Это и наше ощу­щение времени, и отношение к смерти, да и вся система ценнос­тей. Для ребенка время циклично. Год всегда один и тот же, он начинается и заканчивается новогодней ёлкой. Ёлка бывает то далеко, то опять близко. Но она всегда одна и та же. Когда мы немного подрастем, время для нас становится линейным, в нем появляется хронология. Теперь один год сменяется другим, со­вершенно иным. Цикл разорван, время стало линией, у которой есть начало и есть конец. Теперь время становится для нас вели­чиной количественной, то есть конечной. Вначале это нас мало волнует, потому что мы еще живем в убеждении, что уж чего-чего, а времени у нас впереди немеряно. Однако потом, подойдя к середине жизни, мы замечаем, что время почему-то и идет все быстрее, и остается его все меньше. И мы начинаем высчитывать, сколько нам еще осталось, пытаемся остановить мгновение, ста­раясь успеть сделать много дел одновременно, чтобы «не терять времени», живя все быстрее и быстрее, все торопливее, тем не менее каждый раз со все большим ужасом убеждаясь, что время, как вода, подло утекает у нас между пальцами. «Но когда чело­век остается один, — пишет К.-Г. Юнг об этих страхах, — когда наступает ночь, и кругом темно и тихо, ничего не слышно и не видно, и ничего нет, кроме мыслей, занятых лишь сложением и вычитанием прошедших лет жизни, да еще кроме той самой стрел­ки часов, которая безжалостно отмечает все новые и все более печальные вехи приближения к стене мрака, всегда и бесповорот­но готовой поглотить все то, что я любил и желал, чем владел, на что надеялся и к чему стремил­ся, — вот тут-то вся наша благоприобре­тенная мудрость и уползает в какой-то свой, никому не известный уголок, и жи­вотный страх душит бессонную душу, как сказочное одеяло-капкан».

Если нам удается выйти на последнюю треть пути, то мы начинаем со все большей ясностью понимать, что время — это не то, что отмеряется стрелками часов, и что нет смысла измерять его количественно, потому что главное во времени — его наполненность То есть не количество, а качество. Поэтому важно не то, как долго мы живем, а то, как мы живем, и не то, сколько всего мы переживаем, а то, насколько глубоко мы это переживаем. На этом фот складывается и новое отношение к смерти. Теперь она не кажется нам больше ужасным концом, за которым ничего нет. Но мы уже и не ищем нашему «Я» утешения в мыслях о возрождении, будь то после Страшного суда или в новом воплощении. Вместо этого мы начинаем все больше ощущать себя частицей некоего единого целого, от которого мы, по сути, никогда не отделялись и с которым вскоре вновь сольемся. Так же, как волна не может существовать отдельно от моря, наше «Я» никогда не существовало отдельно от великого целого. И точно так же, как волна должна влиться обратно в море, наше «Я» должно раствориться в первоначале всего бытия и слиться с ним. Каждая частица любой волны, конечно, была когда-то частицей множества других волн. Однако не абсурдно ли было бы волне поэтому утверждать, что она существует не в первый раз? Точно так же абсурдно и самонадеянно звучит утверждение человеческого «Я», что оно уже жило на этой земле (причем, естественно, в облике знаменитой личности). Это не значит, что идея реинкарнации ложна сама по себе. Однако делать из нее лекарство от страха смерти — не только ошибка, это ложный путь, уводящий в сторону от понимания истинного значения смерти. Вместо этого Кен Уилбер советует: «Забудь о смертности своего «Я» и вспомни о бессмертии бытия в целом».

.И в другом месте: «Переход от бессознательного к сознанию своего «Я» означал осознание смерти; переход от сознания своего «Я» к надсознанию означает отмену смерти». В этом больше истины, чем во всех «научных» попытках подготовить, человека к смерти.

Эта часть Старших Арканов хорошо раскрывает также смысл творчества. Если в первой трети жизни человек живет главным образом бессознательно, то к середине пути у него развивается сознание собственного «Я». И, хотя это сознание является необходимой предпосылкой любого творческого акта, в какой-то момент оно начинает мешать подлинному творчеству, потому что паше «Я» видит свою важнейшую цель только в том, чтобы доказывать, «вот какой я молодец». Примером этого служат люди, однажды выдвинувшие блестящую идею, пережившие или создавшие нечто выдающееся, а потом, всю оставшуюся жизнь, лишь эксплуатирующие свои юношеские достижения. Такой тупик, в котором не создается ничего нового и лишь воспроизводится старое, причем во все менее удачных упаковках, соответствует Повешенному. Эго продолжает воспроизводить свой некогда совершенный подвиг, интерес к которому у других с каждым разом приближается к уровню интереса в сотый раз наблюдать, как белка переступает лапками в своем колесе. Подлинное творчество раскрывается лишь на последней трети пути, следующей за Повешенным. Для этого необходим уход Эго. Лишь тогда высшая сила сможет наполнить нас целиком, чтобы мы могли благодаря ей материализовать новые образы, слова и дела.

Карта Смерти символизирует порог, ведущий в эту область. Она означает глубокую трансформацию, благодаря которой сознание освобождается от диктата властолюбивого Эго. Теперь сильно поскромневшее «Я» вверяет себя водительству верховной инстанции. Самый главный творческий потенциал, конечно, находится в глубине. Да и где же ему быть, как не в уголках, куда мы до сих пор не заглядывали. Все, что лежит на поверхности, на свету, давно уже освоено и использовано нашим Эго. Лишь проникновение в темные, неведомые, прежде запертые, запретные или заповедные области позволяет нам, преодолев барьеры, обрести новые перспективы, новые надежды и горизонты. В Таро об этом говорят Старшие Арканы, начиная с Повешенного (XII) и заканчивая Звездой (XVII).

О том, что преодоление собственного «Я» должно быть решающим шагом на пути к достижению Самости, к раскрытию тайны, к обретению чуда, рассказывается в древнекитайской притче о волшебной жемчужине. Однажды государь Желтой земли отправился на край света. Добравшись туда, он поднялся на высокую гору и долго наблюдал за круговоротом вечного возвращения. А потом обнаружил, что потерял свою волшебную жемчужину. Он послал Познание искать ее, но то вернулось ни с чем. Послал Зоркость — и тоже безрезультатно. Затем он послал Мысль, однако и Мысль не нашла ее. Тогда он послал на ее поиски Забвение самого себя, и оно принесло ему жемчужину. «Поистине удивительно, — воскликнул тогда государь Желтой земли, — что именно Забвение самого себя помогло мне обрести жемчужину!» Теперь мы в нашем путешествии приближаемся к аду, к самой нижней и самой мрачной точке. Путь все круче, пропасть все глубже, неведомые опасности и неожиданные повороты подстерегают на каждом шагу — нет, без проводника наш герой тут точно пропал бы.

В юнгианской терминологии, различающей Эго и Самость, речь здесь, конечно, должна идти о забвении собственного Эго — как явлении, составляющем полную противоположность эгоистическому самозабвению.

Но где и как человек может найти своего проводника? Искать его не имеет смысла, потому что на данном этапе, на последней трети пути, делать что-то уже нельзя: надо лишь открыться тому, что само делается. Надо быть готовым принять его, и он даст о себе знать. Точнее, он всегда был с нами, просто раньше мы не видели и не слышали его. Разумеется, этот проводник — часть нашей собственной внутренней сущности, хотя мы обычно проецируем его архетипический образ на другого человека — на врача, священника, друга, на добрую музу или великого гуру. Как показывают мифы, таким человеком почти всегда оказывается представитель противоположного пола. Так, Персея в мифе ведет Афина, а Тесея — Ариадна. Достославный Одиссей обязан Цирцее своим спасением от коварных сирен, а потом и от Сциллы с Харибдой. Энея в Подземном царстве сопровождает Кумекая сивилла, а Гераклу помогает опять-таки Афина. Психея, не будь у нее Амура, так и осталась бы навеки в Подземном царстве. Данте, правда, сначала вел по глубинам ада Вергилий, однако к Горе очищения он привел его только по просьбе Беатриче, подлинной проводницы Данте, и потом уже она вела его дальше — в рай, к созерцанию высшего.

С психологической точки зрения проводник — это наше собственное сексуально противоположное начало, анима или анимус. Тот, кто доверяется этой вначале неосознаваемой силе, одолевает путь легче, чем тот, кто следует самым мудрым чужим советам. При этом желательно научиться общаться со своей анимой или анимусом. Конечно, вести диалоги с «самим собой» может показаться странным, однако юнгианская психология блестяще доказала пользу подобных диалогов. Сам К.-Г. Юнг, подчеркивая методическое значение такого «самообщения», писал: «Главное при этом — научиться слушать своего невидимого собеседника, дать ему, так сказать, возможность выразить себя, преодолев природную неприязнь играть во что бы то ни было с самим собой и сомнение в «подлинности» голоса вызванного таким образом, двойника». Далее он поясняет, что все, по крайней мере, вначале, считают, что ответы двойника они придумывают сами — именно потому, что привыкли сами выбирать, о чем «думать», в отличие от снов, где выбирать не приходится, однако потом оказывается, что двойник не подчиняется их выбору, особенно если вопрос задан в состоянии аффекта. Самообман тут, конечно, тоже возможен (как и всегда), и именно поэтому Юнг предупреждает: «Непременным условием успеха такой техники воспитания анимы является полная откровенность по отношению к самому себе и полное отсутствие предубеждения к тому, что может сказать тебе двойник». Эти диалоги учат сознание воспринимать образы и сигналы бессознательного, чтобы использовать и претворять их в практической жизни.

Если взглянуть, с какими картами соседствует Аркан Умеренности, то будет ясно, что он не обещает ни покоя, ни набожной благостности. Недаром в Таро этот Аркан находится между Смертью и Диаволом. При чем тут Диавол, понять нетрудно. Одно из значений Диавола — неумеренность, то есть прямая противоположность Умеренности, означающей знание меры. Так эта пара карт описывает процессы, задуманные с верной мерой («семь раз отмерь»), а потом так или иначе выливающиеся в «недо» или «чересчур». Но тут стоит взять обе карты, окружающие Умеренность, чтобы увидеть неожиданное решение этой проблемы. Смерть означает конец, прощание, отказ от чего-то навсегда, то есть, в сущности, пребывание в рамках меры, воздержание. Диавол же означает полный отказ от меры и желание получить еще. Умеренность, попав между двумя этими Арканами, показывает, что верная мера находится между воздержанием и неумеренностью. Именно поэтому придерживаться верной меры всегда так трудно. Вот почему большинству из нас легче либо просто отказаться от шоколада (воздержание = Смерть), либо уж сожрать зараз целую упаковку (алчность = Диавол), но отломить и съесть один кусочек — о нет, это слишком трудно (а это и есть Аркан Умеренности). В том-то и заключается смысл Аркана Умеренности: не отказывайся ни от чего, не избегай искушений, но не жадничай и не впадай в зависимость. Выработать и сохранять такое отношение к жизни, конечно, труднее, чем лицемерно «возвышаться» над искушениями, изображая отсутствие интереса, отказывая себе во всем и сохраняя позицию примерного ученика и круглого отличника. Нет, довериться проводнику означает целиком и полностью отдаться жизни, лишь не зацикливаясь на отдельных ее эпизодах.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных