Этапы великих сражений

Иосиф Виссарионович встречался с иерархами сразу же после завершения Курской битвы. Нет сомнения, что ему хотелось воздать должное Всевышнему за дарованную победу в Этом великом сражении. Он ни о чем не просил и ничего не советовал, но был твердо убежден, что и без его подсказки иерархи проведут торжественные богослужения по всей России. Так и случилось. По всей необъятной стране звучал колокольный звон.

В битве на Курской дуге фашистская Германия потерпела такое поражение, после которого она уже не смогла оправиться. Здесь было уничтожено 30 дивизий, в том числе семь танковых. На поле сражения навечно остались лежать 500 тысяч солдат, офицеров и генералов. В груду искореженного металла превратились 1500 танков, 3000 орудий и свыше 3500 самолетов.

Сталин, его полководцы, Красная Армия не только одержали победу, они выросли и окрепли в этой битве, научились разгадывать замыслы врага и упреждать его удары. Четко и грамотно осуществлялась координация фронтами. В необходимый момент и в нужном направлении вводились резервы.

Московская, Сталинградская и Курская битвы стали тремя важнейшими вехами в борьбе с гитлеровской Германией. Здесь наиболее ярко проявилось полководческое искусство Сталина и его маршалов. Благодаря победам в этих сражениях Красная Армия овладела стратегической инициативой, что дало ей преимущества в последующих крупных операциях.

Однако враг не хотел сдаваться. С боем приходилось отвоевывать у него каждый город, село и населенный пункт.

На карте, испещренной пометками красного и синего карандаша, осталась память о битвах за Харьков, Донбасс, Днепропетровск, Киев, Крым, Белоруссию, Прибалтику, Польшу, Венгрию, Румынию, Австрию, Чехословакию, Югославию, Берлин… Сколько дум было передумано над той картой, сколько пережито тревог, волнений и бессонных ночей. Были ошибки, были поражения, но есть и победы, которые войдут в учебные пособия советской и мировой военной науки.

Победа Советского Союза показала всему миру, что военная организация нового общественного строя, социалистического государства оказалась совершеннее и могущественнее военной организации Германии и других стран Европы, Азии и Америки. Именно это обстоятельство насмерть испугало Англию и США.

Встреча в Ялте

В Лондоне и Вашингтоне забили тревогу в связи со стремительным наступлением Красной Армии. Боязнь того, что страны Восточной Европы окажутся под влиянием Советского Союза, заставила политиков Запада искать выход из создавшейся ситуации. Черчилль и Рузвельт постоянно консультировались между собой по этому вопросу. В конце концов они решили уговорить Сталина провести очередную встречу на высшем уровне и договориться с ним о сферах влияния в Европе и в мире.

Первым о необходимости встречи глав трех государств заговорил Рузвельт. 19 июля 1944 года в своем послании Сталину он писал: «Поскольку события развиваются так стремительно и так успешно, я думаю, что, возможно, в скором времени следовало бы устроить встречу между Вами, премьер-министром и мною».

На второй день, 20 июля, с подобным предложением обратился к Сталину и Черчилль.

«… Мне нет необходимости, – сообщал Черчилль в своей телеграмме, – говорить о том, как искренне Правительство Его Величества и я лично надеемся на то, что Вы сможете приехать. Я хорошо знаю Ваши трудности, а также то, насколько Ваши передвижения должны зависеть от обстановки на фронте, но я прошу Вас принять во внимание, что тройственная встреча имела бы больше преимущества и упростила бы ведение всех наших дел, как это случилось после Тегерана… Пожалуйста, сообщите мне Ваши соображения и пожелания».

Черчилль предлагал встретиться главам правительств трех держав в Шотландии.

Сталин ответил и Черчиллю и Рузвельту.

«… В данное время, когда Советские армии ведут бои по такому широкому фронту, все более развивая свое наступление, я лишен возможности выехать из Советского Союза и оставить руководство армии даже на самое короткое время. По мнению всех моих коллег, это совершенно не представляется возможным».

Затем последовала более чем полугодовая переписка между членами «большой тройки». С уточнением места и времени встречи.

Сталин не баловал Черчилля и Рузвельта своим вниманием. Не он в них сейчас нуждался, а они в нем. Иосиф Виссарионович представлял как нервничают в Лондоне и Вашингтоне в связи с отсрочкой встречи, и это был в какой-то степени реванш за задержку с открытием второго фронта в Европе. Что ж, долг платежом красен. Теперь правительства Англии и США с опаской поглядывали на Советский Союз. Они увидели в нем грозную силу, с которой нужно считаться и которую нужно как-то укротить. В их головы закрадывалась и вовсе подлая мыслишка – договориться с немцами, которые без бод сдавались к ним в плен, чтобы объединить усилия против Советского Союза. С этой целью они не разоружали немецкие части, а концентрировали их в укромных местах. Однако советская разведка их обнаружила, и Сталин заявил решительный протест против подобных ухищрений союзников. После всевозможных уверток и оправданий немцев пришлось разоружить и направить свои усилия на мирные переговоры с Советским правительством.

Наконец договорились встретиться в Ялте 3 февраля 1945 года. Но до прибытия в Крым Рузвельт и Черчилль встретились на острове Мальта. Здесь начальники штабов и министры иностранных дел Англии и США вырабатывали единую тактику и стратегию на переговорах со Сталиным. На одном из таких совещаний министр иностранных дел Великобритании А. Иден сказал: «У русских будут весьма большие требования; мы можем предложить им не очень много, но нам нужно от них очень много. Поэтому нам следует договориться о том, чтобы собрать воедино все, что мы хотим, и все, что нам придется отдать. Это распространилось бы также и на Дальний Восток».

Сталин знал, точнее, догадывался, о чем совещаются союзники между собой на острове Мальта. Но его эти вопросы не волновали. О чем бы они там ни говорили и до чего бы они там ни договорились, без его согласия у них ничего не выйдет. Он знал, что ему нужно, что он хочет, и он получит все желаемое.

* * *

Как и предполагал Сталин, крымская конференция прошла под знаком наступления союзников объединенным фронтом на интересы Советского Союза. Черчилль и Рузвельт признавали военные успехи СССР, но не связывали их с политической программой. Их рассуждения сводились к циничному выводу: вы, мол, воюйте, у вас это хорошо получается, а что касается установления новых, послевоенных границ и порядков, формирования правительств в освобожденных вами от фашистских оккупантов странах и вообще послевоенного устройства мира – вам не стоит беспокоиться.

Сталин сразу же дал понять союзникам, что подобный подход неприемлем для Советского Союза, что мы не только хорошо воюем, но мы хотим еще и пользоваться плодами своих побед. Одним словом, Иосиф Виссарионович сделал все, чтобы не позволить союзникам загребать жар чужими руками. Это касалось и проблемы будущего Германии, и вопросов репарационных поставок, и послевоенного устройства мира, и британского наследства, и договоренности о границах Польши, и дальневосточных дел. В решении всех этих проблем Сталин задавал тон и ни в чем не поступался интересами Советского Союза. В то же время он не позволял себе ущемлять самолюбие союзников, не кичился победами советских армий и отдавал союзникам дань уважения в их борьбе с немецкими оккупантами. Это нравилось Черчиллю и Рузвельту, которые понимали, что без Советского Союза они бы не одолели Гитлера. Последний раз они в том убедились, когда немецкие войска начали громить орденскую группировку союзных войск. Не ожидавшая удара i-я американская армия была буквально сметена со своих позиций. Она потеряла все свои запасы горючего и технику. Американский журналист Р. Ингерсолл писал в эти дни: «Вражеские войска хлынули в прорыв, как вода во взорванную плотину. А от них по всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы».

Чтобы спасти положение, Черчилль просит Сталина «организовать наступление на фронте Вислы», с целью оттянуть немецкие войска с Западного фронта.

Ставка Верховного Главнокомандования планировала наступательные операции только на конец января. Однако, учитывая тяжелое положение союзников, советские войска, не считаясь с погодными условиями, перешли в наступление на две недели раньше намеченного срока. Они нанесли удар такой силы, что немцы в срочном порядке перебросили свои армии с западного направления на Восточный фронт. Англо-американские войска были спасены.

На крымской конференции не вспоминали об этом эпизоде, но в глубине души и Черчилль, и Рузвельт (есть основание предполагать) чувствовали угрызения совести: в первые годы войны, когда Красной Армии было чрезвычайно трудно и Сталин настоятельно требовал открыть второй фронт, они даже пальцем не пошевелили. И то, что Сталин спас их армии от окончательного разгрома и не вспоминал их прошлые грехи, они высоко оценили.

Вот какой тост провозгласил Черчилль за обеденным столом в Крыму:

– Я не прибегаю ни к преувеличению, – сказал он, – ни к цветистым комплементам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей. Но лишь немногие из них были государственными деятелями, и большинство из них, столкнувшись с трудностями, которые следовали за их войнами, рассеивали плоды своих побед. Я искренне надеюсь, что жизнь маршала Сталина сохранится для народа Советского Союза и поможет всем нам приблизиться к менее печальным временам, чем те, которые мы пережили недавно. Я шагаю по этому миру с большой смелостью и надеждой, когда сознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру.

Однако Сталин не питал особых иллюзий относительно похвал Черчилля в свой адрес. В ответных тостах он неизменно подчеркивал: союзники должны вести честную игру. «Союзники не должны обманывать друг друга, – говорил Иосиф Виссарионович. – Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: «А почему бы мне не обмануть своего союзника?» Но я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз стал крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга? Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны».

* * *

Когда Сталин говорил о том, что союзники должны быть честными и откровенными друг перед другом, Черчилль и Рузвельт догадывались, на что он намекает. Именно в это время американские дипломаты вели переговоры с гитлеровцами на предмет того, чтобы немецкие войска прекратили сопротивление англо-американцам и ужесточили сопротивление Красной Армии. С тем расчетом, чтобы задержать советские войска и позволить союзникам беспрепятственно оккупировать Германию.

Сразу же после Ялтинской конференции Сталин уже прямо сообщит об этом Рузвельту. Американский президент будет делать все, чтобы рассеять подозрения Сталина. Он будет уверять его, что переговоры в Берне, по сути, и не начинались. Сталин опровергнет такое утверждение. «Надо полагать, – пишет он в своем послании 3 апреля 1945 года, – что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на Западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия перемирия. Я думаю, что мои коллеги близки к истине… И вот получается, что в данную минуту немцы на Западном фронте на деле прекратили войну против Англии и США».

Рузвельт делает новую попытку опровергнуть утверждение Сталина. «…Имеющиеся у Вас сведения, – пишет он Сталину 5 апреля, – должно быть, исходят из германских источников, которые упорно стараются вызвать разлад между нами». Тут же Рузвельт выразил «крайне гневное негодование» в отношении информаторов Сталина «…в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных».

Однако Сталин прижимает Рузвельта неопровержимыми фактами: «Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления немцев на Западном фронте объясняется тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с Восточного фронта 15–20 дивизий и перебросить их своим войскам на Западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то мало известную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарка, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассиль. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным».

Возражать Рузвельту, естественно, было нечего. Однако эта переписка произойдет уже после крымской встречи, которая проходила в духе «доброжелательства и взаимопонимания». Сталин не хотел портить ее упреками в адрес Англии и США, и ограничился лишь намеками.

* * *

Вся Ялтинская конференция была посвящена глобальным проблемам будущего Германии, послевоенному устройству мира, репарациям, разграничению польской границы и формированию польского правительства, вступлению Советского Союза в войну против Японии. По всем этим вопросам решающее слово оставалось за Сталиным. Во время обеда в Юсуповском дворце Сталин провозгласил тост за здоровье английского короля.

В ответ Черчилль произнес целую речь, посвященную Сталину. Позже он вспоминал ее по своим записям дословно.

– Я пил за здоровье маршала Сталина несколько раз, – сказал он. – На этот раз я пью с более теплым чувством, чем во время предыдущих встреч, не потому, что он стал одерживать больше побед, а потому, что благодаря великим победам и славе русского оружия он сейчас настроен более доброжелательно, нежели в те суровые времена, через которые мы прошли. Было время, когда маршал относился к нам не столь благожелательно, и я вспоминаю, что и сам кое-когда отзывался о нем грубо, но наши общие опасности и общая лояльность изгладили все это. Мы чувствуем, что в его лице мы имеем друга, которому можно доверять, и я надеюсь, что он по-прежнему будет питать точно такие же чувства в отношении нас. Желаю ему долго жить и увидеть свою любимую Россию не только покрытой славой в войне, но и счастливой в дни мира.

В ответ на выступление Черчилля Рузвельт сказал:

– Тост премьер-министра навевает много воспоминаний. В 1933 ГОДУ моя жена посетила одну из школ у нас в стране. В одной из классных комнат она увидела карту с большим белым пятном. Она спросила, что это за белое пятно, и ей ответили, что это место называть не разрешается. То был Советский Союз. Этот инцидент послужил одной из причин, побудивших меня обратиться к президенту Калинину с просьбой прислать представителя в Вашингтон для обсуждения вопроса об установлении дипломатических отношений. Такова история признания нами России».

Удивительное дело! Советский Союз существует уже 16 лет, страна занимает одну шестую часть суши, а весь мир его не видит и не слышит. Интересно, а если бы не счастливый случай, если бы жена Рузвельта не побывала тогда в школе, то так бы и осталось на картах США белое пятно, а американский народ так бы и не узнал о существовании Советской России?

Для сравнения. Именно в эти годы к власти в Германии пришел Гитлер. Он не скрывал своих агрессивных намерений. Однако Германия не стала белым пятном, а гитлеровское правительство не было правительством-изгоем. А вот нашу страну не только не признавали, но и по возможности вредили ей, радовались нашим неудачам, чернили наши успехи и науськивали Гитлера, чтобы он проучил ненавистный им Советский Союз.

Вот такая мораль у так называемого «цивилизованного» мира. Сталин знал ему цену. Он был абсолютно убежден, что победы Советской Армии вызывают у союзников не только и не столько восторг, сколько страх. Он догадывался, что за его спиной Черчилль и Рузвельт ведут переговоры и строят планы, как преуменьшить освободительную роль Советского Союза для народов Европы. И он не ошибался в своих подозрениях. Первого апреля, практически в то самое время, когда Сталин обвинял союзников в сговоре с гитлеровцами, а они пытались его переубедить, Черчилль и Рузвельт обсуждали вопрос, как оттеснить Советский Союз на последнее место в деле разгрома гитлеровской Германии. «Русские армии, – писал тогда Черчилль Рузвельту, – несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они также захватят Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли основной вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умозаключению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».

Решающее сражение

Вот о чем беспокоились уже тогда наши «союзники», и вот какую роль они пытались отвести Советскому Союзу, разгромившему главные силы фашистской Германии. Они решили воспользоваться плодами этой победы, благо немцы беспрепятственно сдавали им города, открывая дорогу на Берлин.

Однако Сталин не сидел сложа руки. Он отлично знал повадки своих «друзей» и действовал на опережение. В конце 1944 года он дал команду Генеральному штабу разработать план завершающей кампании войны и прежде всего сделать все расчеты по Берлинской операции. Сразу же после Ялтинской конференции он вызвал к себе Жукова и рассказал ему о своем впечатлении от встречи с Черчиллем и Рузвельтом.

– Что-то в их речах много елея, – сказал Иосиф Виссарионович, – так и рассыпаются мелким бесом. Не иначе как задумали какую-то пакость. Ты как думаешь?

– Да уж, за так они нас не похвалят. Тут есть какой-то подвох.

– Какой? – настороженно спросил Сталин.

– Думаю, – сказал Жуков, – первыми хотят войти в Берлин и заявить, что это именно они разгромили Гитлера.

Во время разговора с Жуковым Сталин, по своей обычной привычке, прохаживался по кабинету, а потом остановился и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Вот и я так думаю, – сказал он. – Поезжайте в Генштаб и вместе с Антоновым еще раз просмотрите все расчеты по Берлинской операции, а завтра в 13 часов встретимся здесь же.

Остаток дня и большую часть ночи Жуков и Антонов еще и еще раз просматривали все расчеты по Берлинской операции. Все, казалось, было учтено. Но и после этого, когда они пришли к Сталину, он внес целый ряд поправок и корректировок и только после этого в целом утвердил план.

– Ну что, – сказал Верховный, прощаясь с Жуковым, – с богом.

Однако через несколько дней он снова вызвал Жукова с фронта.

– Немецкий фронт на Западе рухнул окончательно, – сказал Сталин, – и, видимо, гитлеровцы дали зеленый свет союзным войскам. В то же время против нас они усиливают все группировки.

Сталин подошел к карте и, раскуривая трубку, продолжал:

– Вот смотрите последние данные о состоянии Западного фронта.

Жуков сразу же оценил сложившуюся обстановку. Фронт для англо-американских войск был открыт. Они могли двигаться к Берлину на максимальной скорости. Единственное, что их могло задерживать – это искусственно созданная видимость каких-то сопротивлений немцев, чтобы Сталин не заподозрил их в предательстве. Словом, делать вид, что они ведут кровопролитные бои.

Для сравнения Жуков сообщил Иосифу Виссарионовичу, какая концентрация немецких войск на Берлинском направлении. Здесь гитлеровцы сосредоточили 48 пехотных, 4 танковых,10 моторизованных дивизий, 37 отдельных пехотных полков, 98 отдельных пехотных батальонов и другие формирования. Всего в этих соединениях насчитывалось более миллиона человек, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов.

– Думаю, – сказал Сталин, – драка будет серьезная.

Он с минуту помолчал, прошелся по кабинету, мысленно взвешивая соотношение сил, и добавил:

– Мы также неплохо подготовились.

Учитывая манипуляционные действия союзных войск, Сталин делает вывод, что Берлин необходимо взять в кратчайший срок; начинать операцию нужно не позже 16 апреля и закончить в течение 12–15 дней.

* * *

Решающее сражение за Берлин началось точно по плану. В 5 часов утра 16 апреля земля вздрогнула от многотысячных залпов орудий. В течение 30 минут на позиции противника обрушилось неимоверное количество снарядов – 1 млн. 236 тысяч. Это почти по одному снаряду на каждого обороняющегося в берлинской группировке противника.

Битва за Берлин не имеет аналогов в мировой истории войн.

И еще: Берлинская операция – первая, в которой при планировании учитывались не только силы и возможные действия противника, но и действия союзных англо-американских войск. Причем учитывались они не в плане взаимодействия и взаимопомощи, а как конкуренты, оппоненты, соперники, способные на непредвиденные действия.

Такой расчет не был излишним. Накануне штурма Берлина внезапно умирает Рузвельт. Сразу же после его похорон новый президент США Трумэн собрал совещание, на котором присутствовали военные руководители и финансовые магнаты. Новый глава Белого дома открыто выступил против политики, проводимой Рузвельтом в отношении СССР. Он призвал участников собрания искать какие-то компромиссы для сохранения Германии и высказал свои соображения по поводу того, что Советский Союз после войны превратит Европу в коммунистический материк. «Русские скоро будут поставлены на место, – сказал Трумэн, – и тогда Америка возьмет на себя руководство движением мира по пути, по которому следует его вести».

Правда эти воинственные заявления пока не рекламировались. И на то были свои причины. Во-первых, мировое общественное мнение было на стороне Советского Союза; во-вторых, США находились в состоянии войны с Японией. А согласно Ялтинской договоренности Сталина и Рузвельта, Советский Союз обещал объявить войну Японии после разгрома гитлеровской Германии. В силу этих обстоятельств Трумэну ничего не оставалось, как только размахивать руками, угрожать, строить всяческие козни, но не предпринимать активных действий.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: