О ЧИСТОМ ПОЗНАВАНИИ 8 страница

Вот каким образом люди ослепляются ложною идеею величия, которая льстит им и волнует их. Как только воображение их поражается ею, оно преклоняется перед этим призраком; оно почитает его и опровергает и ослепляет рассудок, который должен о нем судить. Кажется, точно люди грезят и лишаются здравого смысла, когда они судят о предметах своих страстей. Ибо, наконец, что великого в познании движений планет, и недостаточно ли знаем мы уже их, чтобы установить наши месяцы и годы? Разве так нужно нам знать, окружен ли Сатурн кольцом или множеством маленьких лун, и к чему произносить свое суждение об этом? Чего кичиться предсказанием величины затмения, быть может более удачным, чем другие, по счастливой случайности? Есть лица, назначенные по повелению государя для наблюдения светил, удовольствуемся их наблюдениями. Они имеют основание прилежно относиться к этому занятию, ибо они занимаются им по обязанности — это их дело. Они работают с успехом, ибо они неустанно работают, работают искусно, прилежно, со всевозможной точностью; следовательно, нет

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

помехи их успеху. Итак, когда они делятся с нами своими открытиями, мы должны быть вполне удовлетворены касательно предмета, столь мало нас затрагивающего.

Хорошо, что многие люди занимаются анатомией, потому что чрезвычайно полезно ее знать, а познания, к которым мы должны стремиться, — это познания нам самые полезные. Мы можем и мы должны заниматься тем, что в чем-либо может содействовать нашему счастью или, вернее, облегчению наших немощей и бедствий. Но проводить все ночи за зрительной трубой, чтобы открыть на небе какое-нибудь пятно или какую-нибудь новую планету, терять и здоровье и состояние и перестать заботиться о своих делах, чтобы обозревать постоянно звезды и измерять величины и положения их, мне кажется, значит совершенно забыть, что ты есть теперь и чем будешь в один прекрасный день.

И пусть не говорят, что это делается для того, чтобы познать величие Того, кто создал все эти великие предметы. Малейшая мошка более свидетельствует о могуществе и мудрости Божией для тех, кто рассматривает ее со вниманием и без предубеждения в ее незначительности, чем все, что знают астрономы о небесах. Однако люди созданы не для того, чтобы всю свою жизнь рассматривать мошек и насекомых; и мы не особенно одобряем труд, потраченный некоторыми лицами, чтобы описать нам паразитов всякого вида животных и превращения различных личинок в мух и бабочек. Позволительно заняться этим, когда нечего делать и ради развлечения; но люди не должны тратить на это все свое время, если они не безучастны к своим бедствиям.

Они должны постоянно прилежать к познанию Бога и самих себя, серьезно стараться избавиться от своих заблуждений и предрассудков, от своих страстей и наклонностей ко греху; исследовать ревностно истины, им наиболее необходимые. Ибо ведь те наиболее рассудительны, кто исследует с наибольшим старанием самые основательные истины.

Главною причиною, вовлекающею людей в ложные научные исследования, служит то, что они связывают идею ученого с пустым и бесплодным знанием, вместо того чтобы связывать ее лишь с науками основательными и необходимыми. Ибо когда человек заберет себе в голову стать ученым и когда дух многознания начнет волновать его, то он отнюдь не рассматривает, какие науки ему наиболее необходимы, как для того чтобы поступать, как подобает порядочному человеку, так для того чтобы усовершенствовать свой разум; он смотрит только на тех, кто в свете слывет ученым, и на то, что делает их известными. Все науки самые основательные и самые необходимые довольно обыкновенны, а потому они вовсе не заставляют удивляться и почитать тех^, кто обладает ими; ибо к вещам обыкновенным, как бы прекрасны и удивительны они ни были сами по себе, мы относимся без внимания и безучастно. Так что, кто хочет стать ученым, тот не останавливается вовсе на науках,

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

необходимых для руководства в жизни и для совершенства разума. Эти науки не вызывают в нем созданной им идеи науки, ибо не этими знаниями восхищался он в других и желает, чтобы восхищались в нем.

Евангелие и мораль — знания слишком простые и обыкновенные; они же хотят знать критику каких-нибудь выражений, попадающихся у древних философов или у греческих поэтов; языки, особенно те, которые не употребляются в их стране, как арабский или язык раввинских книг и т. п., им кажутся достойными их прилежания и изучения. Если они читают Священное Писание, то не для того чтобы научиться религии и благочестию; вопросы хронологии, географии, грамматические трудности занимают их всецело; они более горячо желают познания всего этого, чем спасительных истин Евангелия. Они хотят сами обладать тем знанием, каким глупо восхищались в других и которым глупцы не замедлят восхищаться в них.

То же относится к познанию природы; они ищут знаний отнюдь не полезнейших, но наименее обыкновенных. Анатомия слишком низменна для них, зато астрономия более возвышенна. Обыкновенные опыты мало достойны их прилежания, зато с большим старанием Делают они опыты редкие и поразительные, которые никогда не могут просветить наш разум.

Они кичатся знанием историй самых редких и древнейших. Они не знают генеалогии государей, царствующих теперь, но тщательно исследуют генеалогию людей, умерших четыре тысячи лет тому назад. Они пренебрегают изучением самых обыкновенных рассказов своего времени, но стараются точно знать басни и вымыслы поэтов. Они не знают даже своих собственных предков; но если вы пожелаете, они сошлются вам на несколько авторитетов, чтобы доказать, что такой-то римский гражданин был сродни императору и т. п.

Они едва знают названия обыкновенной одежды, употребляемой в их время, но находят удовольствие в изучении одежды, которую носили греки и римляне. Животные их страны им мало знакомы, но они не побоятся потратить несколько лет на сочинение толстых томов о животных библейских, чтобы показать, что они угадали лучше других, что означают неизвестные выражения. Подобная книга составляет предмет удовольствия для автора и ученых, читающих ее, потому что вся составлена из отрывков греческих, еврейских, арабских и т. д., из цитат раввинов и других темных и необыкновенных писателей и удовлетворяет тщеславию автора и глупому любопытству читателей, которые также будут считать себя ученее других, когда будут иметь возможность утверждать с гордостью, что в Писании есть шесть различных слов, означающих льва или что-нибудь подобное.

Карта своей страны или даже своего города часто им незнакома, зато они изучают карту Древней Греции, Италии, Галлии во времена

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

Юлия Цезаря или улицы и площади древнего Рима. «Labor stulto-rum, — говорит мудрец, — affliget eos qui nesciunt in urbem pergere». Они не знают дороги в своем городе и глупо трудятся над бесполезными исследованиями. Они не знают ни законов, ни обычаев мест, где живут; но тщательно изучают древнее право, законы двенадцати таблиц, обычаи лакедемонян или китайцев, или указы Великого Могола. Наконец, они хотят знать все редкие, необычайные, далекие вещи, которых другие не знают, так как они связали, в силу расстройства ума, идею ученого с этими вещами, и так как, чтобы прослыть за ученого, достаточно знать то, чего другие не знают, хотя бы вы не знали даже самых необходимых и прекрасных истин. Правда, познание всех этих вещей и им подобных называется наукою, ученостью, доктриною; так установлено обычаем; но есть знание, которое будет лишь безумием и глупостью, согласно Писанию: «Doctrina stultorum fatuitas». Я еще никогда не замечал, чтобы Святой Дух, столь восхваляющий знание в священных книгах, что-либо сказал в похвалу того ложного знания, о котором я сейчас говорил.

ГЛАВА VIII

I. О желании казаться ученым. — II. О разговорах лжеученых. — III. Об их сочинениях.

I. Если неумеренное желание стать ученым часто делает людей более невежественными, то желание казаться учеными не только делает их более невежественными, но, кажется, оно повреждает их разум; ибо множество людей лишаются здравого смысла, потому что хотят прослыть за здравомыслящих, и говорят одни глупости, потому что хотят говорить только парадоксы. Желая приобрести известность редкого и необычайного ума, они так удаляются от общепринятых мнений, что действительно успевают в этом, и на них уже смотрят не иначе, как с изумлением или с большим презрением.

На них смотрят иногда с удивлением, так как если они возвысились, например, до какого-нибудь сана, то люди воображают, что они превосходят других своим талантом и ученостью постольку же, поскольку превосходят их положением или происхождением; но всего чаще смотрят на них с презрением, а иногда даже как на сумасшедших, когда рассмотрят их ближе и когда величие их не скрывает их от глаз других.

Лжеученые ясно обнаруживают то, что они суть, в тех книгах, которые сочиняют, и в своих обычных разговорах. Уместно, быть может, сказать кое-что об этом.

II. Вовлекает их в научные исследования тщеславие и желание казаться выше других, а потому, как только они примутся беседо-

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

вать, в них пробуждается страсть и желание превосходства, и она увлекает их. Они разом возносятся так высоко, что все чуть не теряют их из виду, и часто они сами не знают, где они; они так боятся, чтобы не быть ниже слушателей своих, что даже сердятся, если те следуют за ними; они пугаются, если у них требуют какого-нибудь пояснения, и даже напускают на себя гордость при малейшем возражении, которое им делают. Наконец, они говорят столь новые и необычайные вещи, но столь далекие от здравого смысла, что более мудрым очень трудно удержаться от смеха, тогда как другие бывают совершенно изумлены.

Но когда уляжется их первый пыл, и кто-нибудь, обладающий настолько сильным и устойчивым умом, что этот пыл не мог убедить его, покажет им, что они ошибаются, они тем не менее упорно будут держаться своих заблуждений. Вид тех, кого они оглушили, поражает их самих; при виде стольких одобряющих их лиц, которых они убедили своим натиском, они убеждаются сами, в свою очередь;

или если и не убеждаются, то это внушает им, по крайней мере, настолько храбрости, чтобы отстаивать свои ложные мнения. Тщеславие не позволяет им отказаться от своего слова. Они всегда ищут какого-нибудь довода в свою защиту; никогда даже не говорят они с таким жаром и увлечением, как тогда, когда им нечего сказать;

они воображают, что их оскорбляют и стараются сделать их презренными при каждом доводе, который приводят против них; и чем эти доводы сильнее и основательнее, тем сильнее возбуждают они их неприязнь и высокомерие.

Лучшее средство защищать истину против них — это не спорить, ибо, наконец, и для них и для нас лучше оставить их в заблуждении, чем навлечь на себя их неприязнь. Не следует наносить ран сердцу, когда вы хотите исцелить разум, потому что раны сердца опаснее ран разума; помимо того, иногда случается иметь дело с человеком действительно ученым и можно, не поняв хорошо его мысли, начать презирать его, а потому должно просить тех, кто говорит решительно, выражаться возможно яснее, не позволять им переходить на другой предмет и употреблять неясные или неточные термины; и, если это люди просвященные, вы научитесь чему-нибудь от них;

если же это лжеученые, они вскоре запутаются в своих собственных словах, в чем могут винить только самих себя; из разговора с ними вынесешь, может быть, некоторое поучение и даже некоторое развлечение, если только позволительно смеяться над слабостью других, когда пытаешься излечить ее; но важнее всего то, что таким путем помешаешь слабым умам, слушавшим их с восхищением, поддаться заблуждению, следя за их решениями.

Следует заметить, что глупцы или люди, поддающиеся безотчетному и чувственному воздействию, гораздо многочисленнее людей с восприимчивым умом, которых убеждает только рассудок, и потому когда один из таких ученых говорит и произносит свое суждение о чем-нибудь, то всегда будет гораздо больше людей, верящих ему на

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

слово, чем недоверяющих ему. Но эти лжеученые, насколько только могут, удаляются от общепринятых мнений, как из желания найти какого-нибудь оппонента, чтобы, разбив его, возвыситься и показать себя, так и в силу расстройства ума или из духа противоречия; а потому их суждения обыкновенно ложны или темны, и довольно редко бывает, чтобы, слушая их, люди не впали в некоторое заблуждение.

Но открыть этим способом ложность или основательность чужих мнений довольно трудно. Трудно потому, что не одни лжеученые хотят показаться всезнающими; почти у всех людей есть этот недостаток, особенно у тех, кто немного начитан и немного учился;

вследствие чего люди всегда хотят говорить и излагать свои мнения, не прилагая достаточно внимания к тому, чтобы хорошенько понять мнение других. Наиболее снисходительные и рассудительные, презирая в своей душе мнение других, только выражают внимание на лице в то время, как в глазах их вы читаете, что они думают совсем о другом, не о том, что говорят им, и заняты только тем, что хотят доказать нам, не думая отвечать нам. Это-то и делает часто разговоры очень неприятными; ибо как ничего нет приятнее и ничто не делает нам столько чести, как когда другие усваивают наши доводы и одобряют наши воззрения; так ничего нет неприятнее, как видеть, что их не понимают и не стараются даже их понять; наконец, беседовать со статуями и убеждать их не доставляет удовольствия;

но разве не статуи по отношению к нам люди, которые не особенно почитают нас и не стараются понравиться нам, а только ищут своего собственного удовлетворения, стараясь поддержать свое достоинство. Если бы люди умели хорошо слушать и хорошо отвечать, разговоры были бы не только очень приятны, они были бы весьма полезны;

тогда как теперь, каждый, стараясь казаться ученым, только стоит на своем и спорит, не понимая других; иногда при этом страдает любовь к ближнему, и почти никогда не раскрывается истина.

Но заблуждения, в какие впадают лжеученые в разговоре, некоторым образом извинительны. Можно сказать в их защиту, что в настоящее время по большей части мало придается значения тому, что говорят; что самые точные люди часто теперь говорят глупости;

и что они не претендуют на то, чтобы собирали все их речи, как это сделали с речами Скалигера и кардинала дю Перрон.

Эти извинения имеют основание, и мы вполне верим, что такого рода ошибки заслуживают некоторого снисхождения. Хочется принять участие в разговоре, но бывают несчастные дни, когда нет удачи. Не всегда бываешь в настроении хорошо думать и хорошо говорить, и часто при встречах располагаешь столь коротким временем, что малейшее облачко, малейшее отсутствие находчивости заставляет, к несчастью, впадать в чрезвычайные абсурды даже самые правильные и проницательные умы.

Но если извинительны те ошибки, которые лжеученые делают в разговорах, то ошибки, в которые они впадают в своих книгах,

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

серьезно обдумав их, непростительны, особенно если они часты и если они не выкупаются чем-нибудь хорошим; ибо, сочинив дурную книгу, являешься причиною того, что весьма многие лица теряют время на чтение ее, впадают часто в те самые заблуждения, в какие впали мы, и выводят из них еще несколько других, а это немалое зло.

Но хотя сочинение дурной или просто бесполезной книги есть ошибка большая, чем обыкновенно думают, однако за него скорее получают награду, чем наказание; ибо есть преступления, за которые люди не наказывают или потому, что они в моде, или потому, что по большей части люди не обладают такою твердостью духа, чтобы осудить преступника, которого уважают больше себя.

Обыкновенно, на писателей смотрят как на людей редких, необычайных и стоящих гораздо выше других; и их почитают вместо того, чтобы презирать их и наказывать. Так что совсем невероятно, чтобы люди когда-либо учредили трибунал для рассмотрения и осуждения всех тех книг, которые только извращают разум.

Вот почему нельзя думать, чтобы в обществе ученых и литераторов было больше порядка, чем в остальных обществах, потому что и его составляют также люди. Напротив, было бы хорошо, если бы в обществе ученых и литераторов было больше свободы, чем в других обществах, где новшество всегда очень опасно; ибо желать отнять свободу у людей науки и осуждать без разбора все нововведения — значило бы утвердиться в заблуждениях.

Итак, не должно порицать меня, если я говорю против влияния общества ученых и если я стараюсь показать, что часто эти великие люди, которые заставляют других удивляться своей глубокой учености, в сущности лишь пустые и гордые люди, безрассудные и не обладающие никаким действительным знанием. Я принужден говорить подобным образом, чтобы люди не поддавались слепо их суждениям и не следовали их заблуждениям.

III. Доказательства их тщеславия, недостаточной рассудительности и их невежества с очевидностью обнаруживаются в их сочинениях; ибо если мы возьмем на себя труд рассмотреть этих писателей с точки зрения здравого смыслы и без предвзятого уважения к ним, то увидим, что цели их научных исследований определяются главным образом их безрассудным тщеславием, и главная цель их — не совершенствование разума и не управление побуждениями своего сердца; их единственная цель — поразить других и показаться ученее их.

Ввиду этого они толкуют, как мы это уже сказали, лишь о редких и необычайных предметах, излагают их лишь в редких и необычайных выражениях и цитируют писателей редких и необычайных. Они совсем не выражаются ни на своем языке — он слишком знаком всем, — ни на простом, ясном и легком латинском языке; они говорят, ведь, не для того, чтобы их поняли, но чтобы говорить и заставить восхищаться собою. Они редко занимаются предметами, которые могут служить в жизни, это кажется им слишком общеиз-

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

вестным; они не того ищут, чтобы быть полезными другим или самим себе, но лишь чтобы прослыть за ученых; они не приводят оснований в пользу вещей, которые утверждают, или приводят основания таинственные и непонятные, которых ни они и никто не понимает с очевидностью; у них нет ясных оснований, да если бы они у них и были, они не сказали бы их: эти доводы не поражают разум; они кажутся слишком простыми и общераспространенными, все способны к ним. Они предпочитают ссылаться на авторитеты, чтобы подтверждать или сделать вид, что подтверждают свои мысли;

ибо часто авторитеты, к которым они прибегают, не содержат в себе подтверждения; а служат таковыми только потому, что написаны по-гречески или по-арабски. Но, может быть, будет уместно сказать кое-что об их цитатах; это некоторым образом покажет настроение их ума.

Несомненно, как мне кажется, только лжеученость и дух мно-гознания могли сделать цитаты столь модными, какими они были до сих пор и какими они и поныне являются у некоторых ученых;

ибо нетрудно найти писателей, цитирующих ежеминутно большие отрывки без всякого к тому основания, ибо вещи, которые они утверждают, или столь ясны, что никто в них не сомневается, или они столь сокровенны, что авторитет цитируемых писателей не может подтвердить их, так как они ничего о них не могли знать, или, наконец, приводимые ими цитаты нисколько не скрашивают того, что они говорят.

Противно здравому смыслу приводить большую греческую выдержку, чтобы доказать, что воздух прозрачен, потому что это всем известно; или прибегать к авторитету Аристотеля, чтобы уверить нас, что есть разумные существа, двигающие небесными сферами, потому что, очевидно, Аристотель ничего не мог знать о том; или, наконец, прибегать к иностранным языкам, арабским и персидским пословицам во французских или латинских книгах, написанных для всех, потому что эти цитаты не могут служить украшениями, или же это странные украшения, неприятно действующие на весьма многих людей и могущие удовлетворить лишь весьма немногих.

Однако большинство тех, кто хочет казаться ученым, столь любит этого рода цитаты, что они не стыдятся даже иногда приводить их на тех языках, которых не понимают, и с большими усилиями вставляют в свои книги, например арабскую выдержку, которую иногда сами не умеют прочесть, — чем они сильно затрудняют себя и что столь противно здравому смыслу; зато оно удовлетворяет их тщеславию и приобретает им уважение глупцов.

Они обладают еще одним весьма важным недостатком: они весьма мало заботятся о том, чтобы показать, что они читали с разбором; они хотят только показать, что они много читали, и особенно много темных книг, чтобы их считали ученее; книг редких и дорогих, чтобы думали, что у них ни в чем не было недостатка; книг вредных и нечестивых, которых порядочные люди не смеют читать в силу

Разыскания истины

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

того же настроения ума, которое заставляет людей хвалиться преступлениями, которых другие не смеют совершить. Так что они будут вам цитировать скорее книги весьма дорогие, редкие, древние и темные, чем общераспространенные и понятные; книги об астрологии, магии, каббале, но не книги хорошие, как будто они не видят, что если чтение есть то же, что беседа, то они должны стремиться показать, что они тщательно искали чтения книг хороших и наиболее понятных, а не вредных и темных.

Ибо как искать беседы с людьми, которых не понимаешь без переводчика, что свидетельствует о повреждении ума, если те же сведения можно получить иным путем, так смешно читать только такие книги, которых нельзя понять без словаря, когда можно узнать то же самое в книгах нам более понятных; как отказывать предпочтение обществу и беседе с нечестивыми, что указывает на испорченность, так находить удовольствие в книгах вредных, что указывает на развращенное сердце. Желать же показать, что вы прочли те книги, которых не читали, — что случается, однако, довольно часто, — это нелепая гордость; так, есть люди лет тридцати, которые цитируют в своих сочинениях столько вредных книг, сколько они не могли бы прочесть в несколько сот лет, а между тем, они хотят уверить других, что весьма обстоятельно прочли их; большинство же книг известных ученых сфабриковано лишь с помощью словарей, и они прочли лишь одни оглавления книг, цитируемых ими, или же некоторые общие места, избранные разными писателями.

Мы не решаемся входить в дальнейшие подробности и приводить примеры, из опасения задеть столь гордых и желчных лиц, каковы эти лжеученые, ибо не видим удовольствия в том, что нас будут бранить по-гречески и по-арабски. Мы не считаем необходимым, для наглядности сказанного приводить еще особые доказательства, так как разум человеческий достаточно склонен искать в поведении других заслуживающее порицания и сам обращать внимание на указанные недостатки; к тому же пусть они услаждаются, если желают, этим пустым призраком величия и воздают друг другу похвалы, в которых мы отказываем им; быть может, мы слишком уже потревожили их в этом наслаждении, представляющимся им столь отрадным и приятным.

ГЛАВА IX

Каким образом наша наклонность к сану и богатствам ведет к заблуждению.

Особенно возвышают нас над другими людьми, наравне с добро-;

детелью и науками, о которых мы говорили выше, также сан и Д богатство; ибо, по-видимому, наше существо возвышается и делается

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

как бы независимым, благодаря обладанию этими преимуществами, так что любовь, которую мы питаем к самим себе, естественно распространяется и на сан и богатства, и потому можно сказать, что нет никого, кто не имел бы к ним некоторой наклонности,, малой или большой. Объясним в нескольких словах, каким образом эти наклонности препятствуют нам найти истину и вовлекают нас в мечты и заблуждение.

Мы указали во многих местах, что нужно много времени и труда, прилежания и напряжения ума, чтобы постичь истины сложные, сопряженные с большими трудностями и зависящие от многих принципов; отсюда легко заключить, что люди, занимающие высокое общественное положение, большие должности, управляющие большими имениями или ведущие большие дела и страстно желающие сана и богатств, совершенно не способны исследовать эти истины и часто впадают в заблуждение, желая судить о трудно познаваемых вещах.

1. Потому что они могут уделить очень немного времени на исследование истины.

2. Потому что, обыкновенно, это исследование вовсе не доставляет им удовольствия.

3. Потому что они весьма мало способны ко вниманию, так как способность их разума разделяется между многими представлениями вещей, которых они желают и которыми заняты даже помимо своего желания.

4. Потому что они воображают, что все знают, и им трудно поверить, чтобы люди, стоящие ниже их, были бы умнее их; ибо, хотя они дозволят обучать себя фактам, они не выносят, если их научают основательным и необходимым истинам; они сердятся, когда им возражают и хотят вывести из заблуждения.

5. Потому что люди имеют привычку одобрять все их фантазии, как бы ложны и далеки от здравого смысла они ни были, и осмеивать тех, кто не разделяет их мнения, хотя бы они защищали лишь неоспоримые истины. Вследствие низкой лести своих приближенных они утверждаются в своих заблуждениях и в ложном почтении, какое имеют к самим себе, и приобретают привычку развязно судить обо всем.

6. Потому что они останавливаются только на одних чувственных представлениях, которые более пригодны для обыкновенных разговоров и для того, чтобы сохранить уважение людей, чем чистые и абстрактные идеи разума, которые нужны, чтобы открыть истину.

7. Потому что тот, кто стремится к какому-нибудь сану, старается, насколько возможно, приспособиться к общему уровню; ибо ничто так сильно не возбуждает зависти и неприязни людей, как то, если им покажется, что вы имеете мнения незаурядные. Редко бывает, чтобы люди, сердце и разум которых заняты мыслью и желанием создать себе состояние и положение, открывали сокровенные истины; но если они и находят их, то часто оставляют их

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

из выгоды и потому, что защита этих истин не согласуется с их честолюбием. Часто приходится допустить несправедливость, чтобы занять должность; глубокое и не общепринятое благочестие весьма нередко лишает бенефиции, а смелая любовь к истине очень часто заставляет терять кафедры, с которых должно учить лишь истине.

Все эти причины, взятые вместе, делают то, что люди, стоящие значительно выше других по своему сану, происхождению и богатству или только думающие, как бы возвыситься и достигнуть некоторого положения, в высшей степени подвержены заблуждению и очень мало способны к сколько-нибудь сокровенным истинам. Ибо для избежания заблуждения в вопросах трудных, необходимы главным образом две вещи, а они, обыкновенно, не встречаются в тех людях, о которых мы говорим; именно внимание разума, чтобы хорошо постичь суть вещей, и осторожность, чтобы не судить о них со слишком большою поспешностью. Даже люди, избранные поучать других, и которые не должны были бы иметь иной цели, кроме цели стать искусными в поучении тех, кто поручен их попечению, по большей части подвергаются заблуждению, как скоро займут известное общественное положение, или потому, что мало времени они принадлежат себе и не способны быть внимательными и прилежать к вещам, которые требуют много времени; или потому, что, имея странное желание казаться учеными, они смело, без всякой осторожности произносят суждения обо всем и лишь с трудом выносят, когда им возражают и поучают их.

ГЛАВА Х

О любви к удовольствию и ее отношении к морали. — I. Следует избегать удовольствия, хотя оно делает счастливым. — II. Оно не должно вести нас к любви к чувственным благам.

Мы говорили в трех предшествующих главах о нашей наклонности к сохранению своего бытия и о том, каким образом она является причиною, что мы впадаем во многие заблуждения. Мы будем говорить теперь о нашей наклонности к благополучию, т. е. к удовольствиям и ко всем вещам, которые нас делают счастливее и довольнее, или которые мы считаем способными к тому; и мы постараемся раскрыть заблуждения, рождающиеся из этой наклонности.

Есть философы, старающиеся убедить людей, что удовольствие не есть благо, а страдание не есть зло; что можно быть счастливым во время самых жестоких страданий и несчастным во время самых сильных удовольствий. Так как эти философы весьма изобретательны на вымыслы и весьма патетичны, то они скоро увлекают умы слабые, поддающиеся впечатлению, которое производят на них те,

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

кто говорит с ними; ибо стоики отчасти визионеры, а визионеры пылки и потому легко внушают другим те ложные мнения, к которым сами пристрастны. Но так как всякое убеждение бессильно перед опытом и нашим внутренним чувством, то все эти великолепные и высокопарные доводы, ослепляющие и поражающие вообра-' жение людей, исчезают со всем своим блеском, как только душа испытывает какое-нибудь значительное удовольствие или страдание, и люди, полагающиеся с полным доверием на это ложное убеждение разума, оказываются немудрыми и бессильными при малейшем столкновении с пороком; они чувствуют, что были обмануты и что они побеждены.

I. Если философы не могут дать своим ученикам силы побеждать страсти, они, по крайней мере, не должны их обольщать и убеждать, что у них нет врагов, с которыми нужно бороться. Надо говорить о вещах то, что согласно с их природою; удовольствие всегда есть благо, и страдание всегда есть зло; но не всегда бывает хорошо наслаждаться удовольствием, и иногда лучше терпеть страдание.

Но, чтобы хорошо понять то, что я хочу сказать, должно знать:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: