О ЧИСТОМ ПОЗНАВАНИИ 19 страница

Особенно следует стараться судить о вещах не согласно страсти, а согласно ясному созерцанию истины, чего почти невозможно соблюсти, когда страсти бывают сильны. Страсть должна бы только возбуждать внимание; но она всегда вызывает свои собственные идеи и живо побуждает волю судить о вещах, согласно своим идеям, затрагивающим ее, а не чистым и абстрактным идеям истины, ее не затрагивающим. И часто мы составляем суждения столь же преходящие, как страсти, потому что они вызваны не ясным созерцанием неизменной истины, а циркуляцией крови.

, Правда, люди чрезвычайно упорны в своих заблуждениях и большую часть заблуждений они отстаивают всю свою жизнь; но это происходит потому, что заблуждения имеют нередко иные причины, чем страсти, или же они зависят от известных продолжительных страстей, происходящих от строения тела или связанных с выгодой или какою иною причиною, которая оказалась продолжительной. Так, например, постоянная выгода вызывает страсть, никогда не умирающую, и суждения, которые образует эта страсть, бывают довольно устойчивы. Все же остальные чувства людей, зависящие от частных страстей, так же непостоянны, как непостоянно брожение их соков. Под влиянием страстей человек говорит то так, то иначе, и притом обыкновенно говорит именно так, как думает. Как люди стремятся от одного ложного блага к другому ложному благу, побуждаемые страстью, и отвращаются от этого блага, когда прекращается страсть, — так они переходят от одной ложной системы к другой; с жаром хватаются они за ложное мнение, когда страсть делает его вероятным, и оставляют его, как скоро страсть охладевает. Движимые страстями, они пробуют все блага, не находя в действительности ничего благого; движимые теми же страстями, они видят все истины, не видя в действительности ничего истинного; хотя все время, пока длится страсть, они считают высшим благом то, чем в то время наслаждаются, а неоспоримою истиною то, что в то время видят.

Второй источник, откуда можно заимствовать некоторые средства для того, чтобы сделать.разум внимательнее, — это внешние чувства. Ощущения суть чистые модификации души; а чистые идеи разума —

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

нечто отличное от нее, вот почему ощущения возбуждают наше внимание гораздо сильнее, чем чистые идеи. Итак, недостаточному прилежанию разума к истинам, его не затрагивающим, можно, несомненно, помочь, обозначая эти истины чувственными вещами, его затрагивающими.

Поэтому геометры обозначают видимыми линиями отношения, существующие между рассматриваемыми величинами. Начертывая эти линии на бумаге, они, так сказать, начертывают в своем разуме соответствующие им идеи; они приближают идеи к себе, потому что одновременно и ощущают их, и понимают. Таким образом можно научить многим довольно трудным вещам даже детей, неспособных к абстрактным истинам по причине нежности их мозговых фибр. Глазами они видят цвета, картины, образы, но разумом они рассматривают идеи, соответствующие этим чувственным предметам.

Следует, однако, избегать придавать предметам, которые мы хотим рассмотреть сами или показать другим, такую чувственную форму, что разум будет больше занят ею, чем самою истиною, ибо это — один из самых важных и обычных недостатков. Мы видим постоянно людей, которые привязываются только к тому, что затрагивает чувства, и которые выражаются так образно, что истина как бы подавляется тяжестью этих пустых прикрас ложного красноречия. Люди, слушающие их, гораздо более затрагиваются мерностью их периодов и живостью образов, чем приводимыми доводами, и потому допускают убедить себя, не зная даже, что их убеждает и в чем их убеждают.

Итак, следует стараться умерять образность своих выражений;

достаточно, если они делают разум внимательнее. Нет ничего прекраснее истины; не следует думать, что ее можно сделать прекраснее, прибегая к чувственным краскам, не имеющим никакой прочности и восхищающим только недолгое время. Пожалуй, этим будет придано истине некоторое изящество, но сила ее будет ослаблена. Не следует одевать ее таким блеском и яркостью, чтобы разум останавливался больше на этих украшениях, чем на ней самой; это значило бы относиться к ней так же, как к тем лицам, на которых надевают столько драгоценных камней и золота, что сами они, наконец, представляются самою незначительною частью того целого, что составляют со своим нарядами. Истину нужно одевать так, как одеваются судьи в Венеции: они обязаны носить в отличие от других людей самое простое платье и шляпу, чтобы все смотрели со вниманием и уважением на их лица, а не на обувь. Наконец, следует избегать окружать истину многими приятными вещами, рассеивающими разум и мешающими ему признать ее, иначе можно по ошибке воздать кому-нибудь другому почести, должные ей, как это случается с государями: иногда последних нельзя узнать в толпе окружающих их придворных, напускающих на себя важность и величественность, приличные одним государям.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

Чтобы дать более высокий пример, я скажу, что должно показывать другим истину так, как она сама показала себя. Зрение людей после грехопадения их праотца было слишком слабо, чтобы созерцать истину саму по себе, и Высшая Истина стала видимой, облеклась в человеческую плоть, чтобы привлечь наши взоры, просветить нас и стать приятной для наших глаз. По ее примеру можно облекать чем-нибудь чувственным истины, которые мы хотим понять или которым хотим научить других, чтобы остановить на них разум, любящий все чувственное и легко поддающийся только тому, что тешит чувства. Вечная Истина сделалась видимой, — но без блеска; она стала видимой не для того, чтобы остановить нас на чувственном, а для того, чтобы возвысить нас до духовного; она стала видимой для того, чтобы в своем лице осудить все чувственное и пожертвовать им. Итак, при искании истины мы должны пользоваться такими чувственными вещами, которые не имеют слишком много блеска и не слишком останавливают нас на чувственном, но могут удерживать наш умственный взор на созерцании чисто духовных истин. Мы должны пользоваться чувственным в том случае, когда можем отрешиться от него, уничтожить его и с радостью принести в жертву созерцанию истины, к которому оно привело нас. Вечная Истина приняла на себя внешний чувственный образ не для того, чтобы удержать нас вне нас, но для того, чтобы заставить нас войти в самих себя, чтобы — как подобает внутреннему человеку — мы могли бы рассматривать ее духовным образом. И при исследовании истины мы должны пользоваться такими чувственными вещами, которые не удерживают нас своим блеском вне нас, но, обратно, заставляют нас войти в самих себя, заставляют нас быть внимательными и соединяют нас с вечною истиною, которая одна управляет разумом и может просветить его относительно всякого предмета.

ГЛАВА IV

О систематичности, как средстве поддерживать внимание разума, и о пользе геометрии.

Чтобы быть внимательным к истине, следует поступать с большою осмотрительностью в выборе и применении вспомогательных средств, которые мы извлекаем из своих чувств и страстей, потому что наши страсти и наши чувства слишком живо затрагивают нас и до такой степени занимают способность разума, что часто, видя лишь собственные ощущения, он воображает, будто открывает вещи сами по себе. Нельзя сказать того же про средства, которые можно извлечь из своего воображения: они делают разум внимательнее, не раздвояя без нужды его способности, и таким образом прекрасно помогают ясному

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

Рис. 2.

и отчетливому созерцанию предметов; а посему почти всегда бывает выгодно пользоваться ими. Поясним это примерами.

Известно, что тело может быть движимо двумя или несколькими различными причинами в две стороны или в несколько различных сторон; эти силы могут толкать его одинаково или неодинаково;

они могут увеличиваться или уменьшаться в определенном отношении. Спрашивается, какой путь должно избрать это тело, в какой точке оно должно находиться в известный момент, с какою скоростью оно должно было дойти до данной точки и т. п.

1. От точки А, откуда, как предполагается, это тело начнет свое движение, мы прежде всего должны провести линии АВ и АС

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

произвольной длины (рис. 2). Если эти линии пересекаются, они образуют угол ВАС; ибо АВ и АС линии прямые, и они не пересекаются, когда движения, обозначаемые ими, противоположны. Итак, мы даем воображению или, если хотите, чувствам ясное представление о том, какому пути следовало бы это тело, если бы его толкала только одна из этих сил в сторону В или С.

2. Если сила, движущая это тело к В, равна той силе, которая движет его к С, то на линиях АС и АВ мы должны отложить части 1, 2, 3, 4 и I, II, III, IV, равно отстоящие от А; если сила, движущая это тело к С, равняется удвоенной силе, движущей его к В, тогда на линии АС отложим части вдвое больше тех, что мы отложили на АВ. Если эта сила составляет половину первой силы, отложим половинные части; если она была в три раза больше или меньше, отложим части в три раза большие или меньшие. Деления на этих линиях покажут воображению как величину различных сил, движущих это тело, так и пространство, которое они могут заставить его пройти.

3. Из этих точек деления проводятся параллели к АВ и ВС и получаются линии 1х, 2х, Зх и т. д., равные линиям AI, АП и т. д., и линии lx, ILc, IILc, равные Al, A2, A3; они обозначают пространства, которые может пройти это тело, подвергаясь воздействию каждой из этих сил. Через точки пересечения этих параллелей мы проведем линию АхуЕ, которая представит воображению: во-первых, действительную величину составного движения этого тела, которое, согласно нашему предположению, две различные силы толкают одновременно к В и С в известном отношении; во-вторых, путь, которого оно должно держаться, и, наконец, все точки, в которых оно должно быть в известное время. Итак, эта линия не только помогает удерживать внимание на разыскании всех истин, которые желательно найти по предложенному вопросу, но она даже представляет их решение наглядным и убедительным образом.

Во-первых, эта линия АхуЕ выражает действительную величину составного движения; ибо ясно, что если каждая из сил, производящих его, заставляет это тело подвинуться на фут в минуту, то его составное движение будет два фута в минуту — при условии, что составляющие движения совершенно совпадают. Ибо в этом случае достаточно прибавить АВ к АС, так как силы составляющих движений идут всецело на образование составного движения. Если же эти движения не могут вполне совпасть, то составное движение АЕ будет больше, чем одно из составляющих его АВ или АС, на линию уЕ. Если же эти движения обозначатся линиями, образующими угол CAB, угол в 120 градусов, то составное движение будет равно каждому из равных составляющих. Наконец, если эти движения прямо противоположны, составное движение будет равняться нулю, так как силы составляющих движений равны и они уравновешивают одна другую.

Во-вторых, эта линия АхуЕ представляет воображению путь, по которому должно идти данное тело, и видно наглядно, в какой мере оно будет отклоняться больше в одну сторону. Видно также, что

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

все составные движения совершаются по прямым линиям, если каждое из составляющих движений остается равномерным, хотя бы эти составляющие движения и были не равны между собою, или же если составляющие движения всегда равны между собою, но не равномерны. Наконец, очевидно, что линии, описываемые этим движением, будут кривые, если составляющие движения не равны между собою и не равномерны.

Наконец, эта линия представляет воображению все те точки, в которых должно находиться тело, толкаемое двумя различными силами по двум различным направлениям. Таким образом, можно с точностью определить ту точку, где это тело должно находиться в известный любой момент. Если, например, мы хотим узнать, где будет находиться это тело через три минуты, нам надо лишь разделить линии АВ и АС на части, обозначающие пространство, которое данные силы, каждая в отдельности, могут заставить пройти это тело в одну минуту; взять три такие части на какой-нибудь из этих линий и провести затем от начальной точки четвертого деления Зх параллельную к АВ или от IILc параллельную к АС. Ибо, очевидно, точка х, которую определяют и та и другая параллель на линии АхуЕ, указывает место, где будет находиться это тело по истечении трех минут от начала своего движения. Итак, этот способ рассматривать вопросы не только помогает созерцанию разума, но он даже показывает разуму решение их и дает ему возможность открывать неизвестное с помощью весьма немногих известных вещей.

Так, если мы знаем, например, что тело, бывшее в точке А в такой-то момент, находится в другой момент в точке Е и.что различные силы толкают его по линиям, образующим данный угол, именно ВАС, то этого достаточно, чтобы найти линию его составного движения и различные степени скорости движений, — раз нам известно, что эти движения равны между собою или равномерны. Ибо, когда нам даны две точки на прямой линии, она дана нам вся. Прямую линию АЕ, или составное движение, которое известно нам, можно тогда сравнить с линиями АВ и АС, т. е. с простыми движениями, нам неизвестными.

Предположим опять-таки, что камень движется от А' к В и его движение равномерно (рис. 3), но в то же время он спускается к точке С, бесконечно далекой от точки А, и движение это не равномерно, т. е. это такое движение, которое, как принято думать, наблюдается при падении тяжелых тел, а именно: пространства, пробегаемые этим камнем, относятся друг к другу, как квадраты времен, в которые он их проходит. Тогда линия, описываемая камнем, неизбежно будет параболой, и можно с полною точностью определить точку, в которой будет находиться камень в известный момент своего движения.

Ибо если в первый момент это тело упадет на два фута от А к С, во второй — оно будет ниже на шесть футов, в третий — на

1См. следующий чертеж (рис. 3).

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

десять, в четвертый — на восемнадцать, и если его движение от А к В, находящемуся на расстоянии шестнадцати футов, равномерно, то, очевидно, линия, описываемая им, будет параболой, параметр которой равняется восьми футам. Ибо квадрат, построенный на ординате (перпендикулярной к диаметру), изображающей время и движение от А к В, будет равен прямоугольнику, построенному на параметре и линии, изображающей неравномерное и ускоренное движение, т. е. квадраты времен будут относиться друг к другу, как части диаметра, заключенные между полюсом и координатами:

16: 61:: 2: 8

64: 144:: 8: 18 и т. д.

Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть чертеж шестой (см. рис. 3). Ибо полукруги показывают, что А2 относится к А4, т. е. к координате 1х, ей равной, как 1х относится к А8, что А 18 относится к А 12, т. е. к координате 18х, как 18х относится к А8 и т. д.; значит,

произведения А2 на А8 и А 18, умноженное также на А8, равны квадратам 1х и 18;с и т. д., и следовательно, эти квадраты относятся, как эти прямоугольники.

Параллельные, проведенные к АД и АС и пересекающиеся в точках хх • х, также показывают наглядно путь, по которому должно идти это тело. Они показывают те точки, где оно должно быть в данное время. Они, наконец, представляют глазу действительную величину составного движения и его ускорение в известное

время.

Предположим опять-таки, что тело движется неравномерно не только от А к С, но и от А к В. Если неравномерность этого движения остается все время одинаковою, т. е. если неравномерное движение этого тела к С подобно движению его к В или если это движение усиливается в одинаковой пропорции, тогда тело описывает прямую линию.

Но предположим, что ускорение или уменьшение простых движений идет не равномерно — причем безразлично, какое неравен-

Рис. 3.

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

Рис.4.

ство мы не предположили бы — тогда стоит обозначить простые движения линиями и провести к этим линиям пересекающиеся параллельные — и мы найдем легко линию, которая представит воображению составное движение движений простых. Ибо линия, проходящая через две точки пересечения параллельных линий, представляет составное движение этих неравных движений, не в равной мере ускоряющихся или замедляющихся.

Например, предположим, что какое-нибудь тело приводится в движение двумя равными или не равными — как угодно — силами;

что одно из этих движений постоянно ускоряется или замедляется в геометрической или арифметической — какой угодно — прогрессии и что другое движение также ускоряется или замедляется в арифметической или геометрической — как угодно — прогрессии. Теперь, чтобы найти точки, через которые должна пройти линия, представляющая зрению и воображению составное движение этих простых движений, вот что нужно сделать.

Прежде всего, как было уже сказано, надо провести две линии АВ и АС (рис. 4), чтобы обозначить оба простых движения, и разделить эти линии, согласно предположенному ускорению этих движений. Если мы предположили, что движение, обозначенное линией АС, ускоряется или замедляется в арифметической прогрессии 1, 2, 3, 4, 5, тогда на этой линии надо отметить деления в указанных точках 1, 2, 3, 4, 5. Если мы предположили, что движение, обозначаемое линией АВ, увеличивается в двойной прогрессии 1, 2, 4, 8, 16 или уменьшается в прогрессии половинной 4, 2, 1, 1/2, 1/4, 1/8, нужно отметить на этой линии деления 1, 2, 4, 8, 16 или 4, 2, 1, 1/2, 1/4, 1/8. Затем из этих делений следует провести параллельные к АВ и АС. Линия АЕ, которая должна обозначать искомое составное движение, необходимо пройдет через две точки, где пересекаются эти параллельные линии. Таким образом, мы увидим путь, по которому должно идти данное движущееся тело.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

Захотим ли мы узнать с точностью, сколько времени прошло от начала движения данного тела до того момента, когда оно дошло до известной точки, нам укажут это параллельные, проведенные из этой точки к АВ и АС, ибо деления на АВ и АС указывают время. Хотим ли мы узнать точку, где это тело будет находиться в такое-то время, искомую точку нам укажут своим пересечением параллельные, проведенные из делений на линиях АВ и AC, — делений, обозначающих время. Как велико расстояние от точки, от которой тело начало свое движение, легко узнать, если провести линию от этой точки к А, ибо длину этой линии можно узнать по отношению к АВ или АС, которые нам известны. Однако нелегко узнать длину пути, пройденного телом до этой точки, потому что линия его движения АЕ кривая, а следовательно, ее нельзя сравнить ни с одной из этих прямых линий.

Если бы мы захотели определить бесчисленное множество точек, через которые должно пройти данное тело, т. е. описать точно непрерывным движением линию АЕ, мы должны были бы сделать такой циркуль, движение ножек которого отвечало бы требованиям, поставленным в приведенных выше положениях. Придумать такой циркуль очень трудно, выполнить невозможно, но оно и довольно бесполезно для того, чтобы найти отношения вещей между собою, ибо обыкновенно нам не нужны все те точки, из которых состоит эта линия, а лишь некоторые из них, помогающие руководить воображением, когда оно рассматривает подобные движения.

Этих примеров достаточно, чтобы показать, как можно обозначать линиями большинство наших идей, а следовательно, представить их воображению, и как геометрия, научая делать все необходимые сравнения, чтобы узнать отношения линий, имеет гораздо большее применение, чем это обыкновенно думают. Ибо астрономия, музыка, механика и вообще все науки, трактующие о вещах, которые могут увеличиваться и уменьшаться, а следовательно, которые можно рассматривать как протяжения, т. е. все точные науки, могут быть сведены к геометрии; ибо все умозрительные истины заключаются лишь в отношениях, существующих между этими отношениями, а потому все они могут быть сведены к линиям. Из них же геометрически можно вывести некоторые следствия, а так как эти следствия будут сделаны наглядными на линиях, представляющих их, то почти невозможно ошибиться и можно легко двигать науки вперед.

Так, например, в музыке мы ясно различаем и точно обозначаем октаву, квинту, кварту, потому что мы выражаем звуки точно разделенными струнами; мы знаем, что струна, дающая октаву, находится в двойной пропорции к той струне, с которой она образует октаву, дающая квинту — в пропорции полуторной или пропорции трех к двум и т. д. Ибо ухо одно не может судить о звуках с тою точностью и правильностью, какие необходимы в науке. У опытных музыкантов-практиков слух очень чуток и тонок, однако он не настолько чувствителен, чтобы подметить различие между известными звуками, и

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

подобные музыканты ложно убеждают себя, что этого различия не существует, ибо они судят о вещах лишь по ощущению, получаемому от них. Например, некоторые не делают никакого различия между октавою и тремя двузвучиями;' некоторые даже воображают, что нет разницы между мажорным и минорным тоном, следовательно, комма, выражающая это различие, не ощутительна для них, а тем более схизма, составляющая лишь половину коммы.

Итак, только один рассудок показывает нам с очевидностью; что по длине своей струна делится на многие части и от этого зависит различие между известными звуками, а потому возможно множество звуков, которые ухо не различает и которые будут полезны или бесполезны для музыки. Отсюда ясно, что без арифметики и геометрии правильная и точная музыка была бы нам неизвестна, и мы преуспевали бы в этой науке исключительно благодаря случайности и воображению, т. е. музыка не была бы больше наукою, основанною на неоспоримых доказательствах; хотя арии, сочиняемые с помощью воображения, красивее и приятнее для чувств, чем арии, сочиняемые по правилам.

Так точно и в механике. Вес некоторых тяжестей и расстояние от их центра тяжести до точки опоры могут увеличиваться и уменьшаться, а потому и вес, и это расстояние могут обозначаться линиями. И геометрию применяют с пользою при открытии и доказательстве множества новых изобретений, очень полезных в жизни и даже весьма приятных разуму по причине своей очевидности.

Например, нам дана тяжесть в шесть фунтов весом и мы хотим уравновесить ее тяжестью весом только в три фунта. Если эта тяжесть в шесть фунтов висит на коромысле весов на расстоянии, положим, двух футов от опоры, то, зная общее положение всякой механики:

для равновесия тяжестей отношение тяжестей к расстояниям их от точки опоры должно быть обратно пропорционально, т. е. первая тяжесть должна относиться ко второй, как расстояние между второю тяжестью и точкою опоры относится к расстоянию между первою тяжестью и точкою опоры, — мы легко можем найти посредством геометрии, на каком расстоянии должна находиться тяжесть в три фунта, чтобы было соблюдено равновесие. Для этого мы берем, согласно двенадцатой теореме шестой книги Евклида, четвертую пропорциональную, длина которой будет четыре фута. Итак, зная только основной принцип механики, можно открыть с очевидностью все истины, зависящие от него, прилагая к механике геометрию, т. е. обозначая наглядно линиями все вещи, рассматриваемые в механике.

Следовательно, геометрические линии и фигуры весьма пригодны, чтобы представить воображению отношения, существующие между величинами или вещами, различающимися по степени, каковы:

пространство, время, вес и т. д.; во-первых, потому, что они весьма просты, во-вторых, потому, что мы их воображаем с большою

I Большая терция.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

легкостью. В пользу геометрии можно даже сказать, что линии могут представить воображению больше вещей, чем может познать разум, потому что линии могут представить отношения несоизмеримых величин между собою, т. е. величин, отношений которых нельзя узнать по той причине, что нет такой меры, посредством которой можно было бы сравнить их. При разысканиях истины это преимущество, впрочем, не особенно важно: эти наглядные обозначения несоизмеримых величин не раскрывают разуму отчетливо их действительной величины.

Итак, геометрия весьма полезна, чтобы сделать разум внимательным к вещам, отношения которых мы ищем; но должно признать, что иногда она бывает для нас поводом к заблуждению: мы так увлекаемся очевидными и приятными доказательствами этой науки, что недостаточно наблюдаем природу. Вот главная причина, почему не все изобретенные машины бывают удачны; почему не всегда музыкальные композиции, в которых строго соблюдена соразмерность созвучий, бывают приятны; почему самые точные астрономические вычисления не предсказывают хорошо продолжительности и времени затмений. Природа не абстрактна; рычаги и колеса механические не математические линии и круги; вкусы людские в музыкальных ариях не всегда одинаковы у всех людей и даже у одних и тех же людей в различное время; они меняются сообразно эмоциям жизненных духов, и ничего нет причудливее наших вкусов. Что касается, наконец, астрономии, то в движении планет нет полной правильности; носясь в громадных пространствах, они неравномерно увлекаются жидкою материей, окружающей их. Итак, заблуждения, в которые мы впадаем в астрономии, механике и музыке и во всех науках, где применяется геометрия, происходят не от геометрии, науки неоспоримой, а от ложного применения ее.

Так, например, предполагают, что планеты в своих движениях описывают совершенно правильные круги и эллипсисы; а это неверно. Это предположение необходимо для рассуждений, и оно почти верно; но мы должны всегда помнить, что принцип, на основании которого мы рассуждаем, есть только предположение. Точно так же в механике мы предполагаем, что рычаги и колеса совершенно тверды и подобны математическим линиям и кругам, не имеющим тяжести и трения; или, вернее, мы недостаточно принимаем во внимание их вес, трение, вещество, ни отношения веса, трения и вещества между собою; мы недостаточно принимаем во внимание, что плотность и величина увеличивают вес, вес увеличивает трение, трение же уменьшает силу, вследствие чего машины быстро портятся и ломаются, и поэтому то, что почти всегда удается в малом виде, почти никогда не удается в большом.

Следовательно, ничего нет удивительного, если мы ошибаемся, ибо мы хотим рассуждать на основании принципов, нам с точностью неизвестных. Не надо думать, что геометрия бесполезна, если она

^3 Разыскания истины

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

не избавляет нас от всех наших заблуждений. Раз установлены предположения, геометрия заставляет нас рассуждать последовательно. Делая нас внимательными к тому, что мы рассматриваем, она заставляет нас познавать предмет с очевидностью. Благодаря ей, мы узнаем даже, не ложны ли наши предпосылки: ибо если мы вполне убеждены, что наши рассуждения верны, а, между тем, опыт не согласуется с ними, мы открываем, что предположенные принципы были ложны. В точных науках в вопросах сложных без геометрии и арифметики ничего нельзя узнать, хотя бы наши принципы были неоспоримы и достоверны.

Итак, на геометрию следует смотреть, как на своего рода универсальную науку, которая делает разум более проницательным, понятливым и внимательным и дает ему умение управлять своим воображением и извлекать из него всю ту пользу, которую может дать воображение разуму; ибо при помощи геометрии разум управляет деятельностью воображения, а правильное воображение поддерживает внимание и прилежание разума.

Но, чтобы уметь пользоваться геометрией, надо помнить, что не все вещи, доступные воображению, мы представляем с одинаковою легкостью; ибо не все образы одинаково занимают способность разума. Тело труднее себе представить, чем плоскость, а плоскость труднее, чем простую линию; ибо в ясном представлении тела больше мышления, чем в ясном представлении плоскости или линий. То же самое можно сказать про различные линии; нужно больше размышления, т. е. нужна ббльшая способность разума, чтобы представить себе параболическую или эллиптическую или какую-нибудь иную сложную линию, чем для того, чтобы представить себе окружность круга, а для того, чтобы представить себе окружность круга, нужна ббльшая способность, чем для представления простой линии. Труднее представить себе, конечно, линию, описываемую сложными движениями и имеющую многие отношения, чем линии, описываемые весьма простыми движениями и имеющими немного отношений. Ибо ясно представляемы могут быть отношения лишь при условии, что разум внимателен ко многим вещам, а следовательно, чем больше отношений, тем больше требуется размышления для представления их. Есть такие сложные фигуры, что разум по своей ограниченности не может представить себе их, но есть и такие, которые разум представляет с большою легкостью.

Из трех видов прямолинейных углов: острого, прямого и тупого — только прямой угол вызывает в разуме отчетливую и вполне определенную идею. Углов острых, разнящихся между собою, бесчисленное множество; бесчисленное множество также различных тупых углов. Так что воображая острый или тупой угол, мы не представляем себе нечто точное и отчетливое. Когда же мы представляем угол прямой, нам невозможно ошибиться: идея о нем вполне определенна и самый образ, составляющийся о нем в мозгу, обыкновенно довольно правилен.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: