Замечание историографа. Успешен ли терроризм как метод достижения политических целей?

Многие классики указывали на бесперспективность террора как метода достижения политической цели. Во-первых, терроризм, обычно, не высокоточное оружие, и вероятность гибели мирных граждан, крайне негативно воспринимаемая общественным мнением, очень высока. Даже при индивидуальном терроре убийцы далеко не всегда выбирают нужную цель. У них не всегда есть доступ к достоверной информации, и они, как правило, не отличаются глубоким политическим видением ситуации, чтобы угадать, что скрывается под теми или иными ходами государственного деятеля. В результате, они часто убивают «не того».

Во-вторых, серия подобных действий обычно стимулирует более жесткие меры, направленные на противодействие терроризму, которые, как правило, вызывают много проблем. Враг получает оправдание своим дальнейшим действиям в глазах общественности. При этом он может ссылаться на то, что практика уже показала, что иначе действовать нельзя, и более мягкие меры неэффективны и приводят к трагическим последствиям.

В-третьих, даже в массовом сознании образ террориста сильно отличается от образа романтического тираноборца, что снижает международный рейтинг приверженцев террора. Даже среди своих сторонников после совершения теракта они могут встать на одну доску с теми, против кого борются с точки зрения использованного насилия.

В-четвертых, основная составляющая террора - провокация. А строить свою стратегию на одних провокациях нельзя. Выходит, терроризм как доктрина борьбы является или тупиковым направлением, или вынужденной мерой при отсутствии иных вариантов.

Более того, история пока не знает случая, когда та или иная организация добилась своей цели, используя исключительно терроризм. В качестве примера иногда называют эсеров, но следует помнить, что образ «студента в очках и с бомбой» во многом - дань советской историографии. Боевая организация находилась под контролем Охранки и большую часть своей истории возглавлялась провокатором, а поддержка этой партии на селе в 1917 г. была выше, чем у большевиков. Не добились своего ни взорвавшие в России царя народовольцы, ни сербская «Черная Рука».

Терроризм – оружие слабых, тех, - к нему скатываются тогда, когда полномасштабное партизанское сопротивление вести уже невозможно. Ведь для подготовки террористического акта нужно гораздо меньше сил и ресурсов, чем для содержания партизанского отряда или организации действительно массовой акции.

Аннексия

Убийство Ито не только усилило негативный имидж корейских террористов, но и изменило баланс внутри Японии. Сам Ито, как мы уже упоминали, был сторонником не аннексии, а протектората, и стремился усиливать позиции Японии в стране медленно и постепенно. Однако после его смерти в правительстве Японии взяли верх сторонники аннексии, и запущенный механизм закрутился на полную скорость и силу.

Начиная с 4 декабря 1909 г. Ильчинхве направило в адрес императора Кочжона, генерального резидента и главы кабинета серию петиций «от имени миллионов членов Ильчинхве» - с требованием немедленного слияния двух стран. Было также выпущено обращение к корейскому народу, убеждающее его в покорном принятии японского подданства.

4 декабря, в день первой петиции, было проведено совместное собрание Ильчинхве и Тэхан хёпхве, на котором представители Корейской ассоциации выразили резкий протест против политики, проводимой Ильчинхве, и приняли решение о полном разрыве с ним.

Понятно, что в декабре 1909 – январе 1910 гг. это было встречено бурей народного возмущения: в Сеульском театре состоялся многотысячный митинг, на котором были выработаны обращения к правительству и генеральному резиденту с требованием наказать деятелей Ильчинхве, в городе начался сбор средств для борьбы с коллаборационистами; был публично избит Ли Ён Гу, отделение Ильчинхве в Пхеньяне пришлось закрыть в связи с бегством его членов. На митинге 9 декабря было решено добиваться закрытия Кунмин синбо, 6 января 1910 г. в столице прошло собрание жителей Сеула и 40 близлежащих уездов. В такой ситуации Генеральный резидент Сонэ даже объявил о том, что Япония не собирается пока присоединять к себе Корею[897].

В январе – марте 1910 г. японские власти получили еще 13 петиций с просьбой о скорейшей аннексии. Традиционно их полагают поддельными или инспирированными самими японцами, но мы уже знаем, что вся страна, как один человек, против протектората не выступала. Члены Ильчинхве, наоборот, агитировали за скорейшую аннексию, мотивируя это тем, что Корея и так является независимым государством только по названию, и необходимо просто зафиксировать де-юре ситуацию, которая существует де-факто[898]. Количество сторонников этой точки зрения было весьма значительным, о чем свидетельствует хотя бы такой пример. В августе 1911 г., уже после аннексии, когда «сабельный режим» проявился достаточно сильно, группа прояпонски настроенных корейцев преподнесла японскому императору торжественный адрес с выражением благодарности за оказанные благодеяния. За 6 месяцев эта группа собрала 250 тыс. подписей, которые были сведены в 53 тома. Хотя националистическая пресса долго и активно разоблачала эту акцию, заявляя, что 250 тыс. – это не 20 млн., и что подписи были получены обманом и угрозами, факт остается фактом[899].

Однако весной 1910 г. «ястребы» в Токио победили, и 30 мая 1910 г. на пост генерального резидента в Корее (с сохранением за ним портфеля военного министра) был назначен генерал Тэраути Масатакэ, представлявший наиболее агрессивно настроенную часть японского кабинета. Тэраути считался человеком жестким и упрямым, но умелым и дальновидным администратором. Он принадлежал к «армейской» группировке и был давним сторонником курса на аннексию, так что всем стало ясно, что с «назначением его на пост генерального резидента, провозглашение аннексии сделалось вопросом недалекого будущего»[900].

На новом месте генерал начал, с одной стороны, готовиться к силовому варианту (общая численность японских войск в Корее достигла 50 тыс. человек, в том числе 1,5 тыс. жандармов, обученных для борьбы с партизанами, созданы восемь новых полицейских участков, крупные военные силы были стянуты на охрану стратегических важных объектов и т. п.), с другой – стал обрабатывать корейскую аристократию и чиновников, укрепляя пятую колонну.

В июне 1910 г. в Корее был устроен «плебисцит». Каждый уезд должен был выбрать представителя, среди которых по понятным причинам превалировали члены Ильчинхве. Затем этих депутатов привезли в Токио, где они единогласно высказались за аннексию. Все это сопровождалось кампанией в СМИ.

21 июня 1910 г. указом японского императора было создано Колониальное бюро, которое подчинялось премьер-министру и ведало делами, касающимися Тайваня, Сахалина и Кореи. Этим самым Япония открыто приравнивала Корею к своим колониям, и в июле 1910 г. правительство утвердило окончательный текст Договора об аннексии, оформленной как добровольная уступка корейским императором всех верховных прав японскому императору «полностью и на вечные времена» [901].

(Интересно, что в присоединении Кореи японцы ориентировались на американский опыт. И члены Ильчинхве, и сами японцы указывали на то, что процесс присоединения Кореи к Японии происходил по аналогии с присоединением к США Гавайских островов).

С соседями тоже договорились: 4 июля 1910 г. между Россией и Японией было подписано Соглашение, в котором Япония признавала сферой интересов России Маньчжурию и Монголию, а Россия обязалась не препятствовать аннексии Кореи[902]. А 14 июля 1910 года английский министр иностранных дел Э. Грей в беседе с японским послом выразил согласие Англии на аннексию Кореи при условии сохранения прежних таможенных тарифов. США, как мы помним, не возражало со времени соглашения Тафт-Кацура.

В середине августа 1910 г. генерал Тэраути потребовал от премьер-министра Кореи Ли Ван Ёна подписать уже подготовленный договор об аннексии. 18 августа 1910 г. Ли Ван Ён собрал заседание кабинета министров, на котором поставил вопрос о присоединении Кореи к Японии. Все члены прояпонского правительства, за исключением министра просвещения Ли Ён Сика (последнему приписывается фраза: «Я не могу подписать договор о национальном разрушении даже под угрозой казни»), выразили согласие.

22 августа 1910 г.состоялось специальное совещание членов кабинета с участием корейского императора и старейших государственных деятелей. Это совещание также приняло все условия, предложенные генералом Тэраути[903]. В тот же день Ли Ван Ён, получив полномочия от императора, подписал «договор» об аннексии Кореи.

Отношение к этой ситуации императора Сунчжона и его поведение в связи с ней интерпретируются по-разному. С одной стороны, Тэраути и Ко пытались убедить нового императора присоединиться к ходатайствам о присоединении Кореи к Японии, но тот объявил, что лучше покончит с собой[904]. С другой, в советской историографии присутствует уморительная картинка о том, что когда император во время подписания договора об аннексии пытался воспротивиться, «специально приглашенные японские генералы начали угрожающе брякать оружием, после его трусливый правитель тотчас согласился[905]. С третьей стороны, стоит помнить, что Кореей на тот момент управлял «человек ограниченных возможностей», манипулировать мнением которого было несложно.

29 августа 1910 г. «договор» был опубликован. Как можно заметить, неделю спустя и «во избежание…». Из соображений безопасности текст был вывешен лишь около полицейских участков, громкие обсуждения были запрещены.

После аннексии Тэраути, уже в качестве генерал-губернатора, выступил с двумя прокламациями. Одна была обращена к корейцам и содержала в себе план действий, включая поощрение уважаемых людей, модернизацию страны, обеспечение безопасности, предостережение против фракционной борьбы, которая была названа «давно укоренившимся злом», внимание к здравоохранению и образованию и подтверждение свободы религиозных верований. Заканчивался текст по-самурайски жестко: «Никакого снисхождения не будет оказываться тем, которые, руководствуясь злыми намерениями, будут препятствовать проведению каких-либо административных мер. Но те, которые будут вести себя лояльно и жить мирно по закону, получат и передадут своему потомству блага справедливого и доброжелательного правления. Вы, жители Кореи, должны поэтому надлежащим образом усвоить себе требования нового режима и тщательно стараться неуклонно исполнять их»[906].

Вторая прокламация была обращена к японцам и японскому населению Кореи и предостерегала их от «головокружения от успехов»: «…если бы японцы смотрели на аннексию, как на результат завоевания слабейшей страны сильнейшею, и говорили бы и действовали под таким ошибочным заключением, то они пошли бы против требований духа, в каком настоящий шаг сделан»[907]. Тэраути призывал своих соотечественников не держать себя как высшие по отношению к корейцам и не подвергать корейцев оскорблениям, так как это может привести к проблемам в отношениях между народами: «Пусть японцы всегда помнят, что корейцы – наши братья, и обращаются с ними с симпатией и дружески; и в преследовании индивидуальных задач при взаимопомощи и кооперации оба народа пусть внесут каждый свою лепту в дело прогресса и развития всей империи»[908].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: