ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ И ВЛАСТЬ: РЕЖИМЫ И МЕХАНИЗМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Д. П. Гавра.

Одной из важных и интересных проблем философии и социологии политики, вокруг которой сломано немало копий и в обсуждение которой внесли свой вклад такие выдающиеся умы как Николо Макиавелли и Джемс Локк, Томас Джефферсон и Алексис де Токвиль, Фердинанд Теннис и Уолтер Липпман, Юрген Хабермас и Никлас Луман, Пьер Бурдье и Элизабет Ноэль-Нойман и многие другие является проблема условий, границ и возможностей влияния общественного мнения на функционирование и развитие социальных систем.

Возможности влияния такого рода могут быть сугубо различны. Способность массовых заинтересованных оценочно-ценностных суждений и обусловленных ими волевых проявлений в большей или меньшей мере воздействовать на положение дел в государстве во многом является функцией способа устройства власти и характера политической системы. Соответственно и роль общественного мнения как фактора социальной динамики может меняться в рамках широкого диапазона — от ничтожной до определяющей. Ответ на вопрос, какова же эта роль применительно к конкретной ситуации в конкретном государстве в рамках возможного диапазона имеет как важное научное, так и не менее существенное политическое значение. Ведь мера включения оценок и суждений общественности в практические решения органов власти и управления есть показатель открытости общества, уровня развития в нем важнейших прав и свобод, наконец, одним из критериев демократичности политического устройства государства. Довольно часто от ответов на эти вопросы зависит решение важных для страны внешнеполитических и внешнеэкономических проблем — присоединение или неприсоединение к международным пактам и организациям, получение или неполучение займов, кредитов, режимов благоприятствования в торговле и т.д. и т.п. Поэтому, любой современный политический режим, даже самый репрессивный стремится создать иллюзию включенности общественного мнения в реальные процессы принятия властных решений, старается заигрывать с ним. Соответственно, возникает проблема максимально объективной оценки характера взаимоотношений власти и общественного мнения, возможностей участия последнего в решении общезначимых вопросов.

Чтобы избежать субъективизма в разрешении данной проблемы, выйти из заколдованного круга вряд ли приемлемого в рамках строгого социологического анализа оборотов типа “прогрессивно-реакционно” автор считает целесообразным воспользоваться специальным методологическим инструментарием. В качестве такого инструментария предлагается ввести понятие “режимов взаимодействия власти и общественного мнения”.

Под режимом взаимодействия власти и общественного мнения будем понимать обобщенную характеристику меры его реальной включенности в принятие политических решений, управление делами государства и общества и возможностей для функционирования, предоставленных властными институтами. Нетрудно заметить, что основанием, на котором построено введенное понятие, является тип отношения институтов власти к общественному мнению (а не наоборот). Мы сделали такой выбор сознательно, поскольку, прежде всего различными институтами власти, с одной стороны, конституируется социальная роль изучаемого феномена через систему законодательства, а с другой, посредством проведения практической политики оно в той или иной мере допускается (не допускается) в сферу принятия решений.

Автор предлагает ввести следующую систему критериев, на основании которых различаются между собой отдельные режимы взаимодействия.

Критерий I. Демократичность системы выборов и избирательных законов на различных уровнях.

Если избирательный закон не демократичен и на основании каких-либо признаков (пола, расы, национальности, имущественного ценза, ценза оседлости и т.п.) дискриминирует отдельные группы населения, то они тем самым автоматически исключаются из числа активных субъектов общественного мнения при выполнении важнейших его политико-управленческих функций. Эти функции выполняют соответствующие оценки и волевые проявления только допущенных в политическую сферу общностей. Мнение последних, выдаваемое за общественное, на деле таковым не является, в большей или меньшей степени отличаясь от него по составу субъекта. Недемократичность избирательной системы, таким образом, выводит режим взаимодействия власти и общественного мнения в зону, неблагоприятную для полноценного функционирования последнего.

Критерий 2. Характер законодательной (в том числе конституционной) закрепленности роли и прерогатив общественного мнения.

Характер законодательного закрепления роли и прерогатив общественного мнения определяет его статус и формирует некоторые общие основания для выполнения им в данном обществе социальных и политических ролей большей или меньшей значимости и масштабности. Когда законодательная ветвь власти определила перечень вопросов, которые не могут быть решены иначе, чем через апелляцию к общественности, приняла закон о референдуме, посредством системы нормативных актов конституировала место массовых социальных оценок в принятии общезначимых решений, она тем самым существенно ограничила произвол власти исполнительной. Если эти условия не соблюдены, общественное мнение, очевидно, будет играть более зависимую роль, режим его функционирования будет далек от благоприятного.

Критерий 3. Наличие каналов свободного выражения мнений и собственно свобода их выражения.

В каждой определенной социально-политической системе в конкретном государстве свобода выражения любых мнений, и, прежде всего, оппозиционных власти и негативных по отношению к ней, может быть большей или меньшей. Государство посредством репрессивных и запретительных мер может сводить ее к нулю, загоняя соответствующие оценки в подполье, а может давать им ту или иную степень свободы. Различен и диапазон потенциальных каналов выражения мнения — от публичных через средства массовой информации, митинги и массовые мероприятия до конспиративных. В зависимости от меры проявления этой свободы (или, напротив, от меры ее подавления) реализуется тот или иной режим взаимодействия власти и общественного мнения.

Критерий 4. Характер протекания дискуссий общественности и власти.

Пользуясь данным критерием можно оценить одну из важнейших сторон способа взаимодействия общественности и власти, в условиях возникновения у них различающихся позиций по поводу решения тех или иных актуальных проблем. Если такие разногласия возникли, неизбежна дискуссия, явная или скрытая, между сторонами. Власть в ней всегда выступает активным субъектом, тогда как общественное мнение может быть и активным и пассивным субъектом, и, наконец, просто объектом властного воздействия.

Тогда как первый и второй критерии отвечают на вопрос о потенциальных возможностях общественного мнения по приобретению качества социального института, полноправно участвующего в политическом и управленческом процессе, а рассматриваемый ниже критерий 5 отражает эффект влияния рассматриваемого феномена, настоящий критерий характеризует сам процесс его взаимодействия со структурами власти. Чем в большей степени общественное мнение выступает в роли полноценного субъекта дискуссии, тем о более благоприятном режиме его взаимодействия с властью можно вести речь.

Критерий 5. Частота, предметный и объектный ареал обращения власти к общественному мнению.

Этот критерий характеризует некую внешнюю, так сказать, феноменологическую сторону рассматриваемых режимов взаимодействия, отражая меру внимания органов власти к реакциям общественности. Чем выше частота обращений, шире их предметный и объектный ареал, тем больше потенциальная возможность общественного мнения полноценно реализовывать свои функции. Постоянные апелляции к массовым заинтересованно-оценочным суждениям могут быть лишь частью так называемой “public policy” (публичной политики) власти, даже самой авторитарной, своеобразным ее камуфляжем. Принимаемые при этом решения будут никак не корреспондировать с общественным мнением, а наоборот, в корне противоречить ему.

Для строгой операционализации того или иного режима взаимодействия рассмотренных критериев недостаточно. Необходимо ввести еще один важнейший критерий — шестой.

Критерий 6. Характер, предметный и социальный ареал включения реакций и оценок общественного мнения во властные решения.

Используя данный критерий можно оценить реальный результат реакции органов власти и управления на оценки и предложения общественности. Чем в большей степени в практическую политику властных структур по поводу разрешения какой-либо конкретной проблемы, затрагивающей общественные интересы, включены массовые социальные оценки, тем более партнерским будет тип режима взаимодействия власти и общественного мнения. Справедливости ради здесь следует отметить, что помимо режима крайнего его подавления, когда показатели данного критерия находятся на нижнем пределе, возможен и прямо противоположный режим диктатуры общественного мнения с максимальными предельными значениями показателей. Очевидно, с точки зрения функционирования социальной системы, ни тот, ни другой предельный режимы не являются оптимальными.

Наконец, последний, критерий 7 — наличие свободных и множественных каналов изучения и анализа общественного мнения.

К числу необходимых компонентов в структуре данного критерия относится и наличие более или менее надежного методологического, методического и организационного аппаратов по изучению и выявлению массовых социальных оценок. Данный критерий, хотя и носит инструментальный характер, но не менее важен, чем предыдущие. Это связано с тем, что сама возможность и, тем более, эффективность включения общественного мнения в управленческие и политические решения в значительной степени определяется не только законодательством и конфигурацией внешних социально-политических условий, но и точностью и адекватностью измерения реакций общественности. Если здесь допущены отклонения, искажения, ошибки, то вряд ли можно говорить о режиме полноценного функционирования общественного мнения.

Важна и множественность каналов изучения и анализа общественного мнения. Они могут принадлежать только государству или в решающей степени зависеть от властных институтов. Тогда это будет один тип режима взаимодействия власти и общественности. Возможна и ситуация плюрализма субъектов выявления мнения, наличие как государственных, так и независимых служб и институтов. Это характеристика другого режима.

Предложенная система критериев имеет комплексный характер. Она собрана из разнокачественных элементов. Одни после известной модификации позаимствованы нами из предлагаемых различными авторами наборов условий нормального функционирования общественного мнения,* другие — из рядов критериев, называемых “гарантиями действенности”,** третьи сконструированы специально. Но в такой постановке эта задача решена впервые. Естественно, разработанная система не исчерпывает до конца всей полноты и сложности содержательных оснований, на базе которых можно отнести тот или иной способ взаимодействия общественного мнения и властных структур в конкретной исторической ситуации к одному или другому качественно различному режиму. Но, в тоже время, эта система критериев создает необходимую и достаточную базу для решения задач, представляющихся автору важными как в теоретическом, так и в политико-прикладном плане.

* См., например, работы.Э. Ноэль-Нойман [1], В. Прайса [2], А. Кантрила [3].

**См.: М. Горшков [4], В. Житенев [5] и др.

Так, во-первых, она позволяет выделить все основные режимы взаимодействия и отграничить один от другого.

Во-вторых, с ее помощью можно проанализировать конкретную ситуацию отношений общественного мнения и власти, классифицировать ее и отнести к тому или иному типическому режиму.

Система критериев обладает свойством полноты в том смысле, что исключение из ее списка любого из представленных в ней элементов сразу же лишает возможности однозначного решения требуемых классификационных и группировочных задач. С другой стороны, она является комплексной, поскольку составляющие ее критерии различаются по своей природе. Одна группа — это основания для классификации булевского характера (второй, третий, седьмой, отчасти первый критерии). Способ взаимодействия общественного мнения и органов власти в своих механизмах и проявлениях может удовлетворять или не удовлетворять этим критериям и в зависимости от этого составлять причину для отнесения к тому или иному режиму. Другая группа — критерии скорее количественного плана (например, пятый и шестой). Их использование не только определяет принадлежность конкретной ситуации взаимодействия к тому или иному идеальнотипическому режиму, но и позиционируют ее в рамках выбранного режима. Так, например, на основании большей (или меньшей) частоты обращения органов власти к оценкам общественности даже в рамках патерналистского давления первых на вторую можно говорить о меньшей (большей) жесткости этого режима.

Какие же режимы взаимодействия власти и общественного мнения можно выделить?

Если говорить о состоянии изученности вопроса в современной социальной науке, то придется признать некоторую двойственность познавательной ситуации.

С одной стороны, существует длительная, можно сказать, ставшая уже классической традиция анализа соотношения общественного мнения и демократии. В рамках этой традиции в принципе имеет место постановка проблемы о возможных типах отношений рассматриваемого феномена и государства. При этом, как правило, рассматриваются простые дихотомические модели, противопоставляющие демократию как форму политического устройства, аккумулирующую массовые социальные оценки, и разные недемократические типы — от авторитарных до олигархических — в которых общественное мнение исключено из принятия властных решений, подавляется и т.п.

С точки зрения автора, квинтэссенция данной дихотомической оппозиции, которую затем в той или иной форме воспроизвели социологи и политологи, писавшие о политических потенциях общественного мнения в конце 19-го — первой половине 20-го века содержится в знаменитой дискуссии между отцами-основателями американской демократии — Томасом Джефферсоном, Александром Гамильтоном и Джеймсом Мэдисоном.

Все три политика исходили из необходимости народного правительства, системы конституционных гарантий прав и свобод личности, разделения властей и выборного правительства. Однако, когда каждый из них смотрел на общество, он видел его по-своему. Соответственно по-разному понимали они и категорию общественного сознания. Из этого вытекали и различные подходы к формированию самого представительного правительства. Уже на примере дискуссии между Гамильтоном и Джефферсоном можно увидеть, как различное понимание сущности общественного мнения ведет к различным моделям его конституирования и, в итоге, результируется в принципиально отличающиеся схемы построения государственной власти.

Александр Гамильтон не считал общественное мнение сколько-нибудь значимым институтом демократического общества. Он не доверял ему, считая невежественным, нестабильным и противоречивым. В своих замечаниях к Конституционной Конвенции 1787 г. он пишет: “Говорят, что глас народа — глас божий, и хотя эту максиму превозносят и верят в нее, на самом деле она неверна. Народ беспокоен и непостоянен, он редко понимает и судит верно” [6, р. 299]. Поэтому Гамильтон считал, что если мнение большинства членов общества будет прямо представлено в руководстве государством, это создаст угрозу его стабильности и будет противоречить общенациональным интересам. Трактовка общественного мнения как феномена непостоянного, непоследовательного и некомпетентного привела этого мыслителя к поддержке ограниченной представительной системы с имущественным цензом для избирателей. Единственное, что он дозволял мнению общества, — это высказывать одобрение и понимание политики “немногих людей, наделенных мудростью и богатством”.

Достаточно близко к таким взглядам стоял Джеймс Мэдисон. Он соглашался с Гамильтоном в том, что именно политической элите следует поручить выражать интересы большинства [7, р. 79]. Также он признавал, что общественное мнение плохо информировано и раздроблено. Вслед за Аристотелем Мэдисон полагал, что такая демократия, при которой большинством голосов всех членов общества принимается решение по любому вопросу, ведет к разложению управления государством [7, р. 81]. Он выступал за последовательную реализацию модели представительной демократии, при которой “... публично выраженное мнение народных представителей будет ближе к общественному благу, чем глас самого народа” [7, р. 82]. Как и Гамильтон, он не склонен был доверять общественному мнению, считая его естественным состоянием конфликт, вызванный как человеческой природой, так и имущественными различиями [7, р. 79]. В то же время, он не был столь радикален в отрицании политических возможностей этого феномена, полагая, что “представительная система, называвшаяся в те дни республиканской, будет в состоянии смягчить противоречия общественного мнения в процессе учета общественных оценок при формировании политики” [8, р. 34].

Таким образом, Джеймс Мэдисон признавал важность рассматриваемого феномена как мнения всего общества, а не только элиты, как канала формирования законодательной власти за счет механизма народного представительства. И это был определенный шаг в сторону либерализма от концепции олигархической демократии Гамильтона. Но шаг небольшой. Выступая за республиканскую форму правления, Мэдисон в основном оставался в русле консервативной традиции, ограничивая роль общественного мнения участием в выборах и не дозволяя ему даже вмешиваться в работу избранных представителей. Ему принадлежит афоризм: “Всякое обращение к народу косвенно означает, что в стране не все в порядке” [6].

Как пишут Саул Подовер [9], Вильям Беннет [8] и др., Томас Джефферсон также выступал за республиканскую форму правления, поддерживая, однако, гораздо более открытую представительную систему, чем Гамильтон и Мэдисон. Считая, что люди способны сформировать информированные, стабильные и последовательные оценки важных для них объектов, он не относился к выборам как к способу ограничения деструктивной силы невежественного и конфликтного общественного мнения. Он видел в представительной демократии практическое решение технической проблемы трансляции в политическую жизнь мнений и оценок всех граждан такой большой страны как Америка. Отличие концепции Джефферсона от взглядов Гамильтона и Мэдисона базируется на различной трактовке категории public.

Там, где Гамильтон видел конгломерат своекорыстных индивидов, Джефферсон усмотрел а мериканцев — народ, уникально объединенный равенством статуса и общей историей. Это, по его мнению, создавало основу для формирования общих ценностей и убеждений. В целом он считал общественное мнение способным к компетентным, стабильным и ответственным оценкам и поэтому выступал за полноправное включение его в политический процесс. Из этих аргументов во многом вытекало негативное отношение Томаса Джефферсона к идее ограниченного политического представительства. Он считал более эффективной и отвечающей природе американской демократии открытую представительную систему правления, исключающую какие-либо искусственные цензы и ограничения для участия в выражении мнений в политической сфере посредством голосования.

Итак, рассмотренная дискуссия уже обозначила два типа или, если угодно, режима взаимодействия власти и общественного мнения. Оба базируются на философии, признающей объективность существования общественного мнения как политического феномена и признают неизбежность его влияния на сферу политики и жизнь государства. Водораздел между ними заключается в том, что первый, консервативно-олигархический, стремится свести до минимума, если вообще не исключить, это влияние, тогда как второй, либеральный, наоборот, предполагает нахождение оптимального механизма интегрирования массовых оценок в процессы выработки и реализации политики.

Другой ракурс рассматриваемой проблемы увидел Алексис де Токвиль. В своих знаменитых путевых очерках “Демократия в Америке” [10] он увидел и описал тот политический механизм, в котором общественное мнение собственно и есть власть. Он пишет: “Массе нет никакой надобности прибегать к силе законов, чтобы подчинить себе тех, кто думает иначе” [10, с. 199]. И далее: “В такой стране, как Соединенные Штаты, где жизнь общества организована на демократических принципах, есть только одно условие силы и успеха, только одна власть и все подчинено ей” [10, с. 200]. Эта единственная власть, по Токвилю, как точно замечает Элизабет Ноэль-Нойман – общественное мнение [1, с. 133]. Данные тезисы получили свое развитие в не менее известной работе лорда Брюса “Американское содружество” [11]. И хотя ни тот ни другой не рассматривали специально интересующего нас вопроса о соответствующем описанному механизму функционирования массовых социальных оценок типе отношений общественного мнения и государственных институтов, их работы приводят внимательного читателя к выводу о возможности существования такого характера взаимодействия власти и общественности, которому присущ приоритет общественного мнения.

Важный вклад в понимание политической роли “public opinion” внесли книги А. Лоуэлла “Общественное мнение и народное правительство” [12] и, в особенности Уолтера Липпмана “Общественное мнение” [13]. Лоуэлл провел углубленный теоретический анализ проблемы компетентности общественного мнения, в частности в управленческой и государственно-правовой сферах и пришел к пессимистическому выводу об ограниченности области влияния общественного мнения на процесс государственного управления. Он считал, что существуют политические проблемы, которые недопустимо решать посредством апелляции к общественному мнению. Данный тезис далее был развит У. Липпманом, который потратил немало сил, чтобы развенчать миф “о всеведущем и всемогущем гражданине”. Липпман последовательно аргументирует тезис об ограниченности общественного мнения, которая вытекает из неспособности “среднего обывателя” критически воспринимать и оценивать информацию, его склонности мыслить стереотипами и т.п. В итоге как Лоуэлл, так и Липпман, не подвергая сомнению необходимость включения рассматриваемого феномена в процессы выработки и реализации политики, подводят к мысли о том, что близким к оптимальному будет такой тип отношений власти и общественного мнения, при котором имеет место их сотрудничество и взаимодействие, но компетенция последнего ограничена. В этой связи нельзя не упомянуть знаменитой полемической статьи Пьера Бурдье “Общественного мнения не существует” [14], в которой он также предостерегает от неправильного и некритического включения массовых оценок в процессы государственного управления. Хотя справедливости ради следует заметить, что основной пафос статьи направлен не против самого феномена общественного мнения, а против недобросовестных приемов его измерения и интерпретации.

Среди публикаций последнего времени, так или иначе затрагивающих проблему функционирования общественного мнения в политических режимах и социально-политических условиях разного типа следует назвать работы Вильяма Ланса Беннета [8], Джоэля Брукса [15], Роберта Эриксона, Джемса Стимсона и Майкла Макуена [16], Джемса Фишкина [17], не стареющую Элизабет Ноэль-Нойман [1] и других.

Наиболее интересный фокус современных западных дискуссий о соотношении общественного мнении и власти, о характере и мере включенности массовых оценочно-ценностных суждений и обусловленных ими волевых проявлений в процессы выработки и реализации политических решений, с нашей точки зрения, с вопросами измерения и оценки легитимности политических режимов [18-19].

Среди советских и российских авторов, посвятивших свои публикации рассматриваемой проблематике нельзя не отдать дань уважения вкладу Бориса Грушина [20], Рафаэля Сафарова [21], Валерия Житенева [5], Михаила Горшкова [4] и, наконец, Олега Иванова, который в исследованиях последних лет уделяет специальное внимание различным аспектам соотношения общественного мнения и власти [22].

Таким образом, как уже говорилось, с одной стороны, вопрос о типах и механизмах сосуществования, сотрудничества или противостояния массовых социальных оценок и властных институтов имеет длительную и глубокую традицию изучения. В рамках этой традиции можно обозначить два основных описываемых типа взаимодействия рассматриваемых феноменов. Первый ― допускающий общественность и ее “голос” ― общественное мнение в святая святых политики и управления, второй ― напротив, ограничивающий такой доступ. Разные авторы по-разному обозначают данные типы. Одни ― как демократические и недемократические, другие как тип подавления общественного мнения и тип социального партнерства.

Соответственно следует признать, что в современной социологии политики сформировался серьезный теоретический базис анализа бытия общественного мнения как специфического социально-политического феномена.

Другая сторона сложившейся познавательной ситуации заключается в том, что дихотомических оппозиций, выделяющих только два типа отношений власти и общественного мнения, уже недостаточно для адекватного описания социальных реалий, складывающихся в современном мире и, в частности, в трансформирующейся России.

В современной научной литературе практически не содержится развернутых непротиворечивых ответов на вопрос о том, какие же режимы и типы взаимодействий между властью и общественным мнением теоретически могут существовать, каковы условия реализации того или иного типа в реальной социально-политической практике, как отграничить один режим взаимодействия от другого.

Каковы же основные проблемные зоны существующих базовых методологических подходов, на которые хотелось бы обратить внимание?

Во-первых, эти подходы нормативны. Нормативны в том смысле, что пытаются ответить на вопрос о том, “как должно быть”, чтобы социальная система функционировала устойчиво. Нам же представляется, что одного нормативного видения недостаточно. Правомерно поставить вопрос о том, “как потенциально может быть”, каков весь спектр типов взаимодействия общественного мнения и власти, как благоприятных для системы, так и дисфункциональных, способных реализоваться в современном обществе.

Во-вторых, большинство существующих подходов как бы имплицитно исходит от старшего партнера – от власти и подразумевает правомерность рассуждений о том, стоит или не стоит и если стоит, то в какой мере стоит пускать общественное мнение к рычагам политики и управления. Вряд ли неравновесность такого рода обоснованна. И общественность и власть – это два полноценных субъекта соответствующих отношений. Более того, истории известны примеры, когда “голос масс” не спрашивал разрешения у власть имущих, а прямо включался в принятие решений.

В-третьих, вызывает сомнения жесткая поляризованность, дихотомический характер большинства предлагаемых моделей — с одной стороны исключение общественного мнения из пространства властвования, его подавление, с другой — полноценное его партнерство с властью. Такие схемы явно или неявно исходят из сомнительной, на наш взгляд, гипотезы о линейной биполярной структуре шкалы взаимодействия, на противоположных концах которой находятся два предложенных предельных типа. На самом деле ситуация сложнее. Эта структура не является ни линейной, ни биполярной. Так, например, принципиально различными между собой, находящимися на различных концах шкалы одного типа находятся режимы подавления и игнорирования общественного мнения. В то же время оба этих режима противостоят различным типам партнерских отношений общественного мнения и власти.

В-четвертых, большинство из существующих типологических схем является незавершенными, они не замкнуты. В них присутствует один полюс, построенный на примате власти и предельно подчиненном положении общественного мнения и промежуточная позиция их равноправия, но отсутствует другой полюс. Логика требует введения в теоретические построения и второго предельного состояния. Этим вторым полюсом видимо будет диктатура общественного мнения, свойственная для режимов охлократической природы.

В пятых, излишне упрощенными представляются попытки ряда авторов увязать тип отношений общественного мнения и власти напрямую со способом организации последней. Если тоталитаризм или авторитаризм — тип отношений патерналистский, если демократия — партнерский. Мы не считаем ситуацию такой однозначной. Известны демократические системы в определенных ситуациях и по отдельным типам объектов игнорировавшие общественное мнение. Достаточно вспомнить историю участия США во Вьетнамской войне с конца 1960-х до середины 1970-х годов, хорошо описанную в литературе [23-24], локальные ситуации партнерства между тоталитарной властью и общественным мнением по отдельным объектам (поддержка большинством итальянцев Б. Муссолини с его идеей “Великой Италии”, сплочение населения Ирана вокруг аятоллы Хомейни в конце 70-х годов и т.п..

Таким образом, с нашей точки зрения, состояние познавательной ситуации ставит на повестку дня проблему более развернутого и строгого анализа возможных характеристик взаимодействия общественного мнения и институтов власти. Именно эту задачу и решают дальнейшие разделы настоящей работы.

Как уже подчеркивалось, методологическую основу для выявления режимов взаимодействия власти и общественного мнения и отграничения их друг от друга должна составлять система разработанных выше семи критериев.

В интегральном плане автор предлагает выделить 6 режимов взаимодействия власти и общественного мнения идеально типического характера, расположив их в относительном порядке убывания давления первой и увеличения роли второго. При этом сам порядок расположения режимов на шкале не будет носить линейного и равномерного характера. Это следующие режимы:

• Режим подавления общественного мнения со стороны властных структур.
• Режим игнорирования общественного мнения.
• Режим патернализма власти по отношению к общественному мнению.
• Режим сотрудничества (взаимореализации).
• Режим давления общественного мнения на власть.
• Режим диктатуры общественного мнения.

Дадим характеристику каждому из обозначенных режимов, воспользовавшись комбинацией двух методологических подходов — функционального и критериального.

Для функционального подхода из числа классификационных разрезов континуума функций общественного мнения целесообразно выбрать институциональный разрез.* Прежде чем переходить к описанию режимов взаимодействия власти и общественного мнения отметим важную особенность функционального аспекта решаемой задачи. Дело в том, что в функциональном плане они (режимы) будут различаться по возможностям и способам воплощения институционального функционального подмножества, тогда как неинституциональные функции (воспитательная, социального контроля, социализации, ориентации в мире и его объяснения) будут реализовываться в каждом из режимов.

*Подробнее о функциях общественного мнения см.: Д. Гавра [25, с. 162-183]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: