Гладков Теодор Легенда советской разведки – Н Кузнецов 11 страница

На одном из хуторов наконец обнаружилась группа Пашуна. А еще через несколько дней до Медведева дошли смутные слухи, собранные разведчиками, из которых следовало, что группа Творогова погибла в бою.

Дмитрий Николаевич очень рассчитывал, что отряд выйдет к намеченному для постоянного лагеря месту под Ровно тихо, не ввязываясь ни в какие стычки. Не все бойцы это понимали, начались разговоры. Однажды к командиру подошел комиссар:

– Дмитрий Николаевич, я все понимаю. Но мы должны предпринять какие-то боевые действия, иначе размагнитим людей, а это плохо. К тому же отряд будет неминуемо расти, и мы не сможем занять всех исключительно разведывательной работой. Давай думать, как быть…

– Что ж, – принял наконец решение Дмитрий Николаевич. – Я полагаю, чтобы поддержать в людях боевой дух, укрепить его, мы в виде исключения можем себе позволить хоть раз по своему выбору места и времени дать немцам жару…

Подходящий случай представился в августе, когда, перевалив через железную дорогу Ковель-Киев, отряд вышел к разъезду Будки-Сновидовичи. От местных жителей разведчики узнали, что немцы заметили переход партизан через магистраль и готовятся напасть на отряд. Медведев с чистой совестью принял решение атаковать первым, чтобы момент внезапности оставался на его стороне.

Разведка установила, что каратели пока находятся в эшелоне, стоящем на запасном пути. Для боя Медведев выделил пятьдесят человек, общее руководство возложил на начальника штаба.

Ночью партизаны скрытно подползли к самым путям и в упор ударили по вагонам изо всех огневых средств. Прошитая зажигательными пулями, запылала цистерна с горючим. Через мгновение бушующее пламя перекинулось на пульманы. Итог боя Медведев позднее подвел лаконичной фразой: «К рассвету гитлеровцы, собиравшиеся нас разгромить, сами оказались разбитыми». В бою погиб испанец Антонио Бланке.

Успех под Будками-Сновидовичами, как и предвидели Медведев и Стехов, улучшил настроение партизан. Бойцы повеселели, когда убедились, что могут не только успешно отбиваться от карателей, но и сами атаковать. Меж тем отряд в пути вырос. К нему присоединялись и бежавшие из плена красноармейцы, и местные жители, и небольшие партизанские группы из бывших окруженцев1. Всех новичков в отряде тщательно проверяли, выясняли их настроение и намерения. Кое-кого и не приняли. Сразу предупреждали: в отряде поддерживается жесткая воинская дисциплина, командуют им кадровые командиры (и Медведев, и Стехов, и Лукин носили в петлицах присвоенные им «шпалы»), действуют все уставы Красной Армии. Карточные игры, употребление спиртного категорически запрещаются. Самовольное присвоение трофеев, тем более каких-либо продуктов или одежды крестьян рассматривалось как преступление – мародерство и сурово наказывалось, вплоть до расстрела. Не всем новичкам нравились такие суровые порядки, но в отряд принимали только тех, кто подчинялся им безоговорочно.

Разумеется, в целях соблюдения конспирации никто из вновь пришедших бойцов не должен был ничего знать о подлинных задачах отряда специального назначения «Победители». В результате спустя некоторое время отряд пришел в Сарненские леса и стал лагерем неподалеку от большого села Рудня Бобровская в ста двадцати километрах от Ровно, гораздо более многочисленным, нежели выступил со станции Толстый Лес.

Планировка лагеря, разбитого в основном из шалашей, выложенных из густых еловых лап, была продумала с учетом приобретенного уже опыта. В центре располагался штаб. Рядом – медслужба, взвод радистов и штабная кухня. Чуть подальше – подразделение разведчиков, по краям занятого массива были устроены шалаши строевых взводов.

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое августа Медведев принял группу парашютистов под командованием старшего лейтенанта Ивана Соколова.

Это была восьмая группа десантников. Ее вылет с аэродрома в Подлипках проходил под особо строгим наблюдением сотрудников НКВД – к самолету не подпускали никого, кроме тех, кому это полагалось по прямым служебным обязанностям. Экипаж «дугласа» на этот раз был несколько изменен. Вместо заболевшего пилота Ивана Владимирцева его кресло занял Борис Таций, а раненого в предыдущем полете штурмана Валерия Орехова заменил Андрей Пономаренко. Кроме них в состав экипажа входили бортрадист Григорий Буланов, борттехник Федор Ващенко и бортстрелок Николай Кочуркин.

Десант составили одиннадцать человек, все мужчины. Девять из них прекрасно знали друг друга, это были командиры и бойцы ОМСБОН, отобранные в отряд «Победители»: Иван Соколов, Григорий Волков, Николай Приходько, Николай Гнидюк, А. Яцук-Павлов, Борис Сухенко, Александр Середенко, Петр Голуб, радист Владимир Скворцов.

Двое парашютистов были никому неизвестны. Один – высоченного роста, грузный, должно быть, судя по торчащей над застежкой летного шлема окладистой бороде, в годах. Второй – лет тридцати, на вид блондин, чуть выше среднего роста, стройный, с правильными чертами лица.

Неожиданно на летное поле выехала закамуфлированная автомашина «эмка» и подкатила прямо к самолету. Из нее вышли несколько человек в штатском. Один из них – невысокий, совсем еще молодой, немного за тридцать, с острыми живыми глазами, был явно старшим по званию. Летчики и обслуживающий персонал не знали, кто такие, но понимали, что очень высокое начальство. Приехавшие поздоровались с каждым десантником за руку, пожелали удачи… Это действительно было высокое начальство: сам начальник 4-го управления НКВД Судоплатов и его ответственные сотрудники.

Все вместе выкурили по последней папиросе (кто был курящим). В 19.40 десантники надели парашюты, в 19.45 поднялись по трапу в самолет с бортовым номером 1842401.

Через несколько часов, на обратном пути, когда «Дуглас» уже держал курс на Москву, радист отбил сообщение, что сброс прошел удачно.

«Командующему АДД

генерал-лейтенанту Голованову1.

Боевое донесение. Соединение Нестерцева.

26 августа 1942 года. 7.00. Карта 500 000.

В ночь на 26 августа 1942 года произведен один самолетовылет по специальному заданию НКВД. Боевой налет 8 часов 30 минут. Летчик Таций, штурман Пономаренко. В 20.00 25 августа вылетели на выброску 11 человек парашютистов и 100 кг груза в район Коростень. В 00.22 26 августа курсом 120 градусов с высоты 200 метров группой в обе двери через 20 секунд по сигналу с земли (семь костров прямоугольной формы) выбросили 11 человек парашютистов и 100 кг груза на пересечение дорог 5 км юго-западнее станции Боровое, что 105 км западнее Коростеня. Раскрытие парашютов и спуск происходили нормально. В районе цели стрельбы и каких-либо движений не замечено. При полете до цели в районе Алсуфьево-Сеща самолет подвергся обстрелу крупнокалиберной ЗА [зенитной артиллерии] до трех точек. В 21.45 на высоте 3500 метров два раза атаковывался звеном истребителей Me-110. Маневром по высоте экипаж ушел от атак. Экипаж невредим, за исключением в воздухе заболел бортрадист лейтенант Буланов (головные боли, резь в животе, рвота). Погода по маршруту: облачность 6–8 баллов, дымка, видимость 1–3 км. Высота 3,5–4 тысячи метров. В районе цели: слабая дымка, облачность 5–7 баллов, высота 3–4 тысячи метров».

Из лаконичных строк отчета можно хорошо представить, насколько непростым и опасным делом была заброска в немецкий тыл людей и грузов, да и возвращение обратно – в не меньшей степени. А ведь приходилось и совершать посадки за линией фронта на неприспособленные для этого площадки с риском разбиться, в лучшем случае – получить серьезную поломку, что и случалось не так уж редко.

Из тыла авиаторам приходилось порой возвращаться, имея на борту значительное число раненых или больных партизан, с общим весом, превышающим все допустимые нормы. В воздухе, особенно при перелете через линию фронта, самолеты, как правило, подвергались обстрелу зенитной артиллерии, атакам вражеских истребителей, а уходить от скоростных «мессеров» и «фокке-вульфов» неповоротливым, тихоходным «дугласам» было задачей со многими неизвестными. От летчиков требовалось виртуозное летное мастерство. Не случайно пилоты и другие члены экипажей, совершившие в годы войны десятки таких боевых вылетов, по сей день гордятся не в меньшей степени, чем высокими орденами – медалью «Партизану Отечественной войны».

Что же касается экипажа самолета, совершившего описанный рейс, то, к удивлению авиаторов, все они были прямо с аэродрома доставлены легковой машиной в какое-то хитрое заведение, где их ждал накрытый стол с неслыханными для сорок второго года яствами и давно невиданным коньяком. Невысокий моложавый начальник, что провожал их, снова пожал каждому руку, а потом предложил тост за их здравие.

Ну, а как обстояло дело с десантниками? Девять из них были сразу же разведены по подразделениям. Десятого – бородатого великана – поручили заботам разведчика Володи Ступина с наставлением: принять, устроить на ночлег, утром покормить и отправить дальше, когда за ним прибудут. В «чуме» парашютист стянул с головы явно тесный ему по размеру шлем и высвободил предлинные, до плеч, густые, с проседью волосы. Потом с некоторым трудом стянул с себя тесный комбинезон, и Володя с удивлением увидел, что вокруг талии незнакомца скатан какой-то темный валик. Раскатав его книзу, мужчина очутился в… самой настоящей поповской рясе! «Да никак батюшка?!» изумленно подумал Ступин, давным-давно в безбожной Москве не видевший живого священнослужителя. Догадка его тут же подтвердилась, когда десантник извлек из-за пазухи и возложил на широченную грудь священнический крест на толстой цепи.

– А фамилия моя будет Сидоренко, – пробасил поп, протягивая Володе мозолистую, корявую ладонь с толстыми, сильными, словно клешни старого рака, пальцами.

Одиннадцатого же десантника пришлось довольно долго ждать. Наконец появился и он. Серо-голубые глаза смотрели спокойно. Одет как все – в десантный комбинезон. Что не как у всех – на ногах только один сапог… Объяснилась и задержка с докладом о приземлении: попал в болото, при этом потерял сапог. Поиски оказались безуспешными. Так и доложился – четко, по уставу, но – с одной босой ногой.

– Товарищ командир, боец Грачев в ваше распоряжение прибыл…

– Здравствуйте, Грачев, – Медведев крепко пожал ему руку.

Этого человека он ждал.

Только он один. Никто из бойцов отряда никогда его раньше в ОМСБОН не встречал, да и не мог встречать.

Несказанно удивились бы партизаны, а то и заподозрили неладное, если бы могли заглянуть в туго набитый вещмешок Грачева. Потому что в нем, кроме обычных личных вещей, аккуратно зажатое между двумя фанерками, чтобы не помялось, а сверху еще и обернутое в прорезиненный плащ, лежало полное обмундирование немецкого офицера. Кроме того, имелся в вещмешке бумажник со всякими немецкими документами. В один из них – на имя Пауля Вильгельма Зиберта – была вклеена фотография… Грачева. Еще в мешке находились: пистолет «парабеллум» с запасом снаряженных обойм, толстая пачка рейхсмарок, часы, зажигалка, портсигар, записная книжка, авторучка, складной нож со множеством предметов, фонарик со шторкой – все заграничного производства…1

Глава 9

Группа, прибывшая 25 августа, была особой. Все входившие в нее бойцы, кроме строевых командиров Соколова и Волкова, а также радиста Скворцова, были специально подготовленными разведчиками, которым предстояло действовать либо в Ровно, либо в близлежащих населенных пунктах.

С этого же дня разведчики начали готовиться к выходу в Ровно, или, как они говорили в целях соблюдения конспирации, в «Рим». С чего следовало начинать? С того, с чего фактически уже начал Медведев: тщательнейшего изучения обстановки на оккупированной территории.

Разведчикам предстояло жить и работать в Ровно, передвигаться из одного населенного пункта в другой, устраиваться на какие-то должности, обеспечивать себя пропитанием; они в любой мелочи должны были вести себя так, словно и в самом деле уже более года находятся здесь, в центре оккупационного режима. За этот год сложился определенный образ если не жизни, то какого-то существования людей. Нарушение любой его нормы, неважно, зафиксированной постановлением властей или устоявшейся сама собой, было чревато изобличением, арестом, гибелью.

Разведчики, которым приходилось бывать в деревнях и селах, доставляли в отряд все распоряжения гитлеровцев и местных властей, какие только могли раздобыть, равно как и газеты на украинском и немецком языках. Все это тщательно изучалось, анализировалось, принималось во внимание и учитывалось. С самых первых дней медведевский штаб стал собирать образцы подлинных документов, печатей, бланков, штампов, подписей должностных лиц, а также названий, адресов, фамилий руководителей важных и второстепенных оккупационных учреждений, штабов и воинских частей, контор, фирм с указанием приемных дней и часов, фамилиями и характеристиками ответственных сотрудников и обслуживающего персонала. Раз начавшись, эта работа никогда не прерывалась, вплоть до последних дней пребывания «Победителей» в немецком тылу. Кузнецов был одним из внимательных читателей этой своеобразной коллекции, позднее он сам ее изрядно пополнил.

Отряд продолжал расти. Чуть не каждый день приходили новые люди, из некоторых сел сразу по десять и более человек. В середине сентября пришла, к примеру, насчитывающая человек пятнадцать группа Николая Струтинского, в прошлом шофера. Этот небольшой отряд уже был обстрелян, совершил несколько нападений на немцев. Основу его составляла семья Струтинских: отец Владимир Степанович, мать Марфа Ильинична, сыновья Николай, Георгий, Ростислав и младшие дети (первое время они находились в лагере, затем их переправили самолетом на Большую землю). Вместе со Струтинскими пришли лейтенант Федор Воробьев, флотский старшина Николай Киселев, рядовой Алексей Глинко, местный житель Николай Бондарчук и другие товарищи. У Струтинских в Ровно и округе было множество родственников и знакомых. Эти связи оказались чрезвычайно ценными и полезными и были использованы командованием отряда в разведывательных целях. Приход Струтинских помог решить одну важную задачу. Дело в том, что от лагеря до Ровно было около ста двадцати километров. Расстояние серьезное. Для его преодоления разведчикам требовалось не менее двух суток.

Между тем неподалеку от города, на так называемых Кудринских хуторах, находилось хозяйство родственника Струтинских – Вацлава Жигадло, несколько добротных строений. Несмотря на огромную семью – десятеро детей! – и связанный с этим риск, Жигадло предоставил свой хутор в распоряжение разведчиков в качестве промежуточной базы. Здесь постоянно дежурила группа хорошо вооруженных партизан, порой и радисты, чтобы без задержки передать доставленную городскими разведчиками информацию в отряд. Здесь, на «маяке», разведчики отдыхали, приводили в порядок одежду, получали очередное задание от командования, а также, в случае надобности, оружие, боеприпасы, взрывчатку…

Николаю Кузнецову отвели на хуторе отдельную комнату, которую охраняли, когда он здесь находился. Тут он спокойно переодевался в немецкую форму, когда следовал в Ровно, и снимал ее, возвращаясь обратно в отряд.

Впоследствии в разных местах было организовано несколько подобных «зеленых маяков».

Конечно, принять в отряд всех желающих не могли. Но как трудно было отказывать людям, которые, испытав горе, муки, унижения, так и рвались в бой. Дмитрию Николаевичу нужны были разведчики не только в отряде. Он стал их подбирать – надежных и преданных – по всей округе, в селах, местечках, городках, на хуторах, железнодорожных станциях. Эти люди стали зоркими глазами и чуткими ушами его разведки. Некоторые были найдены и среди пришедших новичков.

Делая подготовительные шаги для проникновения в Ровно, Медведев не забывал и о других важных пунктах, прежде всего о Здолбунове. До войны это был маленький, тихий городок. Его уютные улицы летом утопали в зелени каштанов, лип и акаций. Промышленность скромная: цементно-гипсовый, стекольный и пивоваренный заводики, в округе несколько кирпичных. Однако Здолбуново было весьма заметным железнодорожным узлом. Сюда сходились стальные пути от Львова, Ровно, Шепетовки, Киева, Ковеля, здесь же находилось крупное железнодорожное депо.

Через здолбуновский узел проходила значительная часть всех поездов из Германии, Чехословакии и Польши на Восточный фронт и обратно. Понимая, что сразу в Здолбунове не обосноваться, Дмитрий Николаевич решил начать с двух ближайших к лагерю районных центров – Клесова и Сарн. Заняться ими он поручил Виктору Васильевичу Кочеткову, хорошо осведомленному в железнодорожной специфике и опытному оперативному работнику.

Кочетков сумел быстро подобрать в обоих городах надежных разведчиков, которые принесли большую пользу отряду. Особенно хорошо работал начальник станции в Сарнах инженер Мурад Камбулатович Фидаров, уроженец Северной Осетии. Пост он занимал ответственный, поэтому немцы за ним следили внимательно, держали под контролем каждый шаг. И тем не менее под носом у службы безопасности Фидаров создал подпольную организацию. Информация об эшелонах, проходящих через Сарны, поступала в отряд с точностью хорошего железнодорожного расписания.

Через Фидарова Кочетков познакомился с двумя работниками Клесовского лесничества – Максимом Федоровичем Петровским и Константином Ефимовичем Довгером. Дядя Костя, как вскоре стали называть Довгера бойцы, оказался прекрасным разведчиком. Это был уже немолодой человек, по национальности белорус, но вся его жизнь прошла на Волыни, поэтому местность и людей он знал очень хорошо.

По заданию Дмитрия Николаевича Довгер съездил в Ровно, такие поездки входили в круг его обязанностей, поэтому никакого подозрения у немцев эта отлучка вызвать не могла. Константин Ефимович привез из Ровно свежие газеты, объявления властей и точные адреса многих оккупационных учреждений, в том числе резиденции Коха. Довгер переговорил в городе со своими старыми друзьями и заручился их согласием помогать партизанам. В помощницы Довгер привлек и семнадцатилетнюю дочь Валентину. «Дочь» стало ее псевдонимом.

Вслед за Довгером в Ровно побывали два новых бойца из местных жителей – Поликарп Вознюк и Николай Бондарчук, затем Николай Приходько и Николай Гнидюк, а также Николай Струтинский. Почему-то в разведке оказалось много людей с этим именем (вскоре к уже названным присоединился еще один Грачев). Поэтому иногда Дмитрий Николаевич спрашивал Лукина: «Что слышно от Николаев, но не угодников?», имея в виду разведку вообще.

Самым молодым по возрасту из всех Николаев был Приходько («Павленко»). За свою доброту, готовность в любой момент помочь товарищу, отдать ему последний кусок хлеба он пользовался в отряде всеобщей любовью.

Позднее Медведев напишет о первой командировке Коли в Ровно:

«Посылая его, мы учитывали, что он местный житель, знает город, имеет там хороших друзей, знакомых. Там у него родной брат. Но учитывали не только это. Приходько обладал богатырской силой и выносливостью. Ничто не страшило его, он рвался туда, где опаснее. Если на марше разведчикам приходилось ходить втрое больше остальных партизан, то Приходько ходил больше любого разведчика. Получалось так, что он всегда оказывался под руками, когда требовалось выполнить какое-нибудь срочное задание».

В паре с Приходько обычно работал Николай Гнидюк («Гид»), уже имевший опыт подпольной работы и отсидевший за это два года в польской тюрьме. Внешне и по характеру чрезвычайно живой и подвижный, с некоторыми авантюрными наклонностями, он был полной противоположностью Приходько.

Разведчики, направляемые в Ровно, должны были все обладать недюжинной выносливостью (это помимо, естественно, профессиональных достоинств). Дорога в оба конца составляла двести сорок километров, и изрядную ее часть приходилось одолевать пешком.

Уже первые выходы в Ровно дали много интересной информации. Установлены были, в частности, места дислокации штаба командующего вооруженными силами на Украине генерала авиации Китцингера, штаба главного интендантства, хозяйственного штаба группы армий «Юг», штаба командующего так называемыми Восточными войсками, многих других учреждений оккупантов. Наконец, были установлены определенные связи, намечены квартиры для конспиративных встреч и ночевок разведчиков и связных.

Перед тем как явиться в Ровно, Николай Приходько навестил свою старшую сестру Анастасию Шмерегу, которая жила в Здолбунове на улице Франко с мужем Михаилом – столяром железнодорожного депо и его братом жестянщиком Сергеем. Оба Шмереги во времена панской Польши подвергались преследованиям за участие в революционном движении. Братья с радостью обещали Николаю оказывать ему и другим разведчикам из отряда любое содействие. Более того, они связали его с местными подпольщиками.

Оказывается, и это предвидел Медведев: в Здолбунове уже существовала подпольная организация, которую возглавлял бывший старшина железнодорожной милиции Дмитрий Михайлович Красноголовец, нынче для заработка и маскировки он портняжничал. В основном это были железнодорожники. У них имелись хорошие возможности для разведывательной работы. Диверсиями на свой страх и риск они уже занимались.

Дом Шмерег оказался удобным перевалочным пунктом для разведчиков, следующих из отряда в Ровно и из Ровно обратно в отряд. Впоследствии здесь не раз останавливался и Кузнецов. На чердаке дома был устроен тайник, где хранились оружие и боеприпасы.

Информация от здолбуновской группы стала поступать в отряд в таком количестве, что для ее приема Медведеву пришлось выделить специального связника. Отличала эти данные высокая степень достоверности и важности речь шла фактически о почти непрерывном движении эшелонов с живой силой, вооружением и боеприпасами врага через одну из самых крупных узловых станций Украины. Позднее здолбуновских подпольщиков стали снабжать компактными магнитными минами замедленного действия, и они стали успешно устраивать крупные диверсии.

В Ровно Николай явился к своему старшему брату Ивану Тарасовичу Приходько, который жил тогда на улице Ивана Франко и работал на немецкой пекарне. По оккупационным временам Приходько был устроен неплохо. Его жена Софья Иосифовна и теща Берта Эрнестовна Грош были по происхождению немками, потому их зарегистрировали как фольксдойче, то есть местных жителей немецкой национальности. Гитлеровцы считали фольксдойче своей опорой в оккупированных странах и предоставляли им значительные привилегии, даже разрешали иметь радио.

Окончательно согласие содействовать разведчикам Иван Приходько дал после того, как побывал в отряде, где Медведев и Лукин провели с ним обстоятельную и откровенную беседу. У старшего Приходько оказалось в городе множество знакомых, в том числе и среди служащих оккупационных учреждений, даже немцев. Некоторые из них сознательно, другие, ни о чем не догадываясь, стали для советских разведчиков важными источниками информации.

Иван Тарасович вообще был человеком чрезвычайно предприимчивым. Выросший в буржуазной Польше, он питал непреодолимую склонность к коммерческой деятельности, отсюда и специфичность круга его знакомств. Дмитрия Николаевича и Александра Александровича это не смущало нисколько. Мелкую торговую буржуазию они прекрасно изучили еще в Одессе во времена нэпа, знали, как следует с ней обходиться, чего можно от нее ожидать, чего следует опасаться. Эти знакомства Ивана Приходько использовались разведчиками весьма умело: добывались документы, а также многие дефицитные вещи, в том числе медикаменты, перевязочные материалы, хирургические инструменты, радиодетали.

Через некоторое время фактически переселился в Ровно на постоянное жительство Николай Гнидюк. Основным его документом являлся аусвайс (удостоверение личности) на имя уроженца города Костополя Яна Богинского, проживающего по Мыловаренной улице, 19, пекаря военной пекарни. Ян Богинский быстро приобрел в определенных кругах репутацию предприимчивого, оборотистого спекулянта. На самом деле эта коммерция не приносила Гнидюку и отрядной кассе ничего кроме убытков. От банкротства Яна Богинского спасали только дотации от командования в виде так называемых «карбованцев», которые выпускал в Ровно Центральный эмиссионный банк Украины. Население имело право пользоваться только этими карбованцами. Иметь немецкие марки местным жителям запрещалось под угрозой жесточайших репрессий, вплоть до расстрела, но спекулянты на черном рынке все же с ними дело имели.

Поселился в Ровно и самый старший из разведчиков Михаил Макарович Шевчук – невысокий, плотный, не слишком разговорчивый и очень скромный человек. В Ровно Шевчук был внедрен под именем и с документами коммерсанта Болеслава Янкевича. Ходил пан Болек – так его называли знакомые – в солидном темном костюме, носил котелок и очки, в руке по немецкой моде часто держал букетик цветов. Он постоянно толкался возле комиссионных магазинов, посещал рестораны и кафе – словом, бывал всюду, где крутилась темная публика, занимавшаяся спекуляцией, причем порядком выше той, в какой подвизался Ян Богинский. И соседи по квартире, и знакомые спекулянты, и даже агенты уголовной полиции были убеждены, что пан Болек – сотрудник гитлеровской службы безопасности. Потому его остерегались, перед ним заискивали, что только шло на пользу делу.

Плодотворным оказалось и приобщение к разведке Николая Струтинского. Этот совсем еще молодой крепыш с вьющимися белокурыми волосами обладал многими достоинствами, которые Медведев в нем разглядел. Струтинский был смел, решителен, энергичен, умел легко обзаводиться полезными знакомствами. Конечно, ему не хватало знаний, навыков, порой выдержки, но это было делом наживным. У Струтинского был псевдоним «Спокойный».

Уже осенью 1942 года в Ровно начала функционировать еще не очень разветвленная, но достаточне сильная сеть, подобраны надежные конспиративные и явочные квартиры, намечены пути проникновения во вражескую среду. Из первых докладов побывавших в Ровно разведчиков Медведеву стало очевидно, что в городе существует подполье, возможно даже, что в нем действует не одна, а несколько патриотических организаций. Об этом говорили случаи уничтожения немецких офицеров и чиновников, пожары и взрывы на военных объектах, а также распространение антифашистских листовок и сводок Совинформбюро.

Медведев предполагал наладить со временем связь с подпольщиками, но делать это не спешил. Он понимал, что за год с лишним оккупации города гитлеровская служба безопасности тоже изучила обстановку, вела наблюдение за населением, тайно выявляла лиц, возможно причастных к подполью. Как профессиональный чекист Медведев обязан был предполагать, что немцы постараются внедрить в подпольные организации, большинство участников которых конечно не обладают навыками конспирации, агентов и провокаторов.

Дмитрий Николаевич не имел права рисковать своими людьми, ставить под угрозу выполнение ими важных разведывательных заданий Москвы, потому и не спешил с расширением излишних связей в городе. Впоследствии он неуклонно придерживался правила: любой подпольщик, который в силу своих возможностей и способностей мог быть полезным для ведения активной разведки, из деятельности своей старой организации исключался. Только так можно было обеспечить безопасность разведывательной сети, сохранить людей и связи от провалов.

Меж тем Николай Васильевич Грачев быстро осваивался в отряде. Обстановка товарищеской заботы и взаимопомощи тому не могла не способствовать. Его интересовало, что представляют собой люди, с которыми ему предстояло бок о бок жить и воевать многие месяцы. Некоторые из них привлекли особое внимание Кузнецова, поскольку ему сообщили в штабе, что они тоже будут работать в Ровно и в той или иной степени поддерживать с ним связь. Правда, никто из них пока не знал, что их товарищ Грачев будет действовать в городе в обличье немецкого офицера. Взаимному сближению с этими людьми помогло и участие Грачева в нескольких боевых схватках, в которых он показал себя с самой лучшей стороны.

Изучая своих товарищей, Николай Кузнецов старался отбросить такие привычные и обычные для мирного времени категории, как «хороший человек» или «приятный человек». Здесь, во вражеском тылу, эти определения, не теряя, разумеется, своего первоначального значения, должны были все же отойти на задний план. На первое место выдвигались другие, более жесткие требования: выдержка, мужество, стойкость, чувство товарищества, надежность, гибкость ума, способность мгновенно ориентироваться в любой обстановке, умение переносить трудности и лишения.

Ему нравилось спокойствие такого цивильного на первый взгляд Михаила Шевчука. С удивлением Кузнецов узнал, что этот внешне флегматичный и безобидный человек провел восемь лет в польских тюрьмах, а в вопросах конспирации – профессионал высочайшего класса. Поступавшая от него информация всегда отличалась как высокой значимостью, так и большой точностью. Николай Акимович Гнидюк, по мирной профессии помощник машиниста, нравился Грачеву своей жизнерадостностью, способностью поддерживать товарищей в трудную минуту. В отряде он получил прозвище не слишком солидное – «Коля гарны очи». Однако как разведчик Гнидюк был находчив, дерзок и – что немаловажно – везуч. Одинаково хорошо работал и в группе и в одиночку. А то, что был всегда весел и смешлив, – так на то он и «Коля гарны очи».

Очень нравился Грачеву и Николай Приходько. Еще перед вылетом на аэродроме он выделил чем-то высокого, добродушного богатыря со спокойными манерами, очень сильного физически человека, с неожиданно по-детски пухлыми губами. Выглядел он, несмотря на рост и сложение, совсем молоденьким и каким-то очень гражданским. Оружие в его больших руках казалось просто неуместным.

Подошло время, когда Медведев пришел к выводу, что пора приступать к разведывательной работе и Николаю Васильевичу Грачеву. Дмитрий Николаевич из бесед с Кузнецовым знал о его высокой профессиональной подготовке, кроме того, ему были хорошо известны товарищи, работавшие с ним в Москве, их большие знания и опыт. И все же он счел возможным направить Кузнецова в Ровно лишь после того, как продумал тщательно всю информацию о положении в городе, собранную другими разведчиками. Потом вместе с Кузнецовым был проработан весь план первой, а потому особо ответственной поездки Зиберта в столицу РКУ, предусмотрены возможные неприятности, пути отхода, учтены детали, даже погода.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: