Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






ЗАДАННЫЙ МУЗЫКАНТАМИ РАЗМЕР!




ЗАКАТ (музыка В.Кипелов)

 

Кипелов - скупой на собственное творчество человек. Больше одной песни на альбом обычно не приносит. Может поколдовать с другими музыкантами над припевами, бриджами в их творениях, стать соавтором, но целиком выносит на суд коллектива одну-единственную, почти всегда медленную, рвущую душу вещь... Сидит глу­боко внутри у «арийского» вокалиста тоска по другой жизни, тлеет огонь, взрывающийся фейерверком лишь в таких вот кипеловских одиночных алмазах. Мы с ним здорово похожи - ни Валерий, ни я не умеем делать резких движений, круто менять выбранный некогда курс, отрываться от уже привычного. То одних жалеем, то других, то самих себя. А потом жестоко расплачиваемся за это. Нервами, здо­ровьем, свободой... «Все время хочется вырваться, - говорил Кипе­лов во время записи «Генератора...». - А ведь знаешь, что не вы­рваться... Я вообще-то не поклонник резких перемен, но душа жаж­дет иногда чего-то необычного» Несколько раз на моей памяти Ки­пелов пытался сделать решительный шаг, совершить прыжок в сто­рону от протоптанной дорожки. И ни разу у него это не получалось. Он словно зависал в воздухе, поддерживаемый некоей тайной силой, которая секунд через пять резко разворачивав прыгуна и швыряла на прежнее место. А печаль о неизведанном оставалась, пурпурной рекой перетекая из песни в песню.

 

 

Сюжет №1

 

В рижском Домском соборе прохладно. Сквозь пыльные цветные витражи пробиваются лучи заходящего солнца. Под каменными плитами у стен спят грозные рыцари... Я сижу на первой скамейке -откуда-то сверху, из полумрака, доносятся два голоса: органа и скрипки. Невидимые люди льют свою печаль о прошлой жизни, до­трагиваются пальцами до сердец чутких инструментов. Пронзитель­но. Сотни маленьких иголок пробегают по коже, и мне кажется, что когда-то я уже сидела вот так, в летнем платье, летним вечером в тор­жественных сумерках и слушала эту музыку. Но тогда звучала не скрипка, звучал чистый женский голос, поднимался к самому шпи­лю, от шпиля - к небу, над напряженной перед грозой рекой, по ко­торой можно добраться к желанному морю. «Женщина, женщина, о чем Вы поете?» - спрашивал у певицы вежливый воробей с подби­тым крылом, желавший спрятаться подальше от когтей блудливой кошки и оказавшийся перед устрашающими своей величавостью трубами органа. «Я пою о том, что трое любили меня, а я любила од­ного из них, но все трое предали меня... Меня предавать нельзя - так сказал мой Ангел - и обижать меня нельзя... Кто предаст или оби­дит, скоро умрет. Двое уже отошли в мир иной, и я сама превратила их оболочки в огонь, третий - жив, но лицо его становится все безо­бразнее и безобразнее, а тело с каждым днем становится все дряхлее и дряхлее, и близок тот миг, когда он захлебнется фиолетовым пла­менем... А я останусь одна, без любви и огня, но живая...» «Я думал,

в соборах можно петь только о Господе Боге», - прочирикал воро­бей, и увидел перед собой две маленькие желтые луны, разделенные по центру черными трещинами. Вот какими глазами смотрела на трепещущий комочек перьев блудливая соборная кошка...

Орган замолчал. Замолчала и скрипка. В кармане красного платья в белый горох позвякивала купленная в универмаге за уг­лом хитроумная металлическая ручка... Тогда все школьники пи­сали еще перьевыми ручками, и ученикам полагалось носить в пе­нале перочистки - забавное изобретение для чистки этих перьев. Перочистки делали из разных неворсистых лоскутов - выреза­лись либо кружки, либо квадратики, сшивались по центру. Полу­чалась тряпичная пирамидка, которую венчала какая-нибудь цветная бусина. Купленная мною металлическая ручка была хоро­ша тем, что на ее концах имелись колпачки, в которые можно бы­ло вставить с одной стороны перо, а с другой - карандаш, а потом убрать и перо, и карандаш внутрь. Длинную пустую трубочку можно было запросто использовать, чтобы плеваться в недругов-карапузов горохом или бузиной...

Оглянуться на вход в собор было страшно - того и гляди там по­явится Некто с бледным лицом и горящими глазами, а у его ног бу­дет сидеть здоровенный черный пес, любимец римских легионеров. Гораздо позже я узнала, что эта порода называется ротвейлер, ну а про «черного человека» я упоминала в начале своего длинного «арийского» повествования...

 

Стой в предзакатный час

В тихом воскресном храме,

И вспомни свои печали

И мечты свои.

Пусть догорит свеча,

И кажется временами,

Что рядом открыты двери

В прошлые миры...

 

Там все живы, кто любил меня,

Там восход - как праздник вечной жизни с тобой,

Там нет счета ни ночам, ни дням,

Но есть долгий светлый путь домой.

 

Где золотая пыль

Долгих бесед о счастье?

Сухая трава и листья,..

Никаких следов...

В городе - летний штиль (sic!),

Время спит на запястье,

Закат закрывает двери

В лучший из миров...

 

Где все живы, кто любил меня,

Где восход - как праздник вечной жизни с тобой,

Где нет счета ни ночам, ни дням,

Но есть долгий светлый путь домой...

 

Возьми меня с собой, пурпурная река,

Прочь унеси меня с собой, закат,

Мне кроме замков из вечерних облаков

Не нужно больше ничего...

 

Окончательный вариант текста:

 

Под бдительным взором Кипелова на свет появилось примире­ние тьмой алмаза и пепла и был сделан печальный вывод: «Друг ра­вен врагу в итоге, а итог - один!». О правильности этого заключения можете спросить у мертвых. В Пороговый День, в канун праздника Охоты в Потустороннем Мире - 31 октября. Когда лишь прозрач­ный туман отделяет нас от потустороннего, и сквозь нас легко и не­принужденно проходит великое множество миров...

 

Я вижу, как закат стекла оконные плавит,

День прожит, а ночь оставит тени снов в углах,

Мне не вернуть назад серую птицу печали,

Все в прошлом, так, быстро тают замки в облаках.

 

Там все живы, кто любил меня,

Где восход - как праздник бесконечной жизни,

Там нет счета рекам и морям,

Но по ним нельзя доплыть домой...

Вновь примирит все тьма - даже алмаз и пепел...

Друг равен врагу в итоге, а итог - один...

Два солнца у меня на этом и прошлом свете,

Их вместе собой укроет горько-сладкий дым.

 

Возьми меня с собой, пурпурная река,

Прочь унеси меня с собой, закат,

Тоска о том, что было, рвется через край,

Под крики черных птичьих стай.

ДЬЯВОЛЬСКИЙ ЗНОЙ (музыка С.Терентьев)

 

Естественно, все начиналось не так, как все закончилось...

 

Не трогай меня, я прошу,

Ни губами, ни пальцем, ни взглядом,

А тронешь - случится беда,

Ты мне послана силами Ада.

 

Хозяин твой, черный, как ночь...

 

(...дальше развернуться не дали, хотя речь шла вовсе не о сутене­ре несчастной белокожей девушки, оказавшемся порочным чернокожим хозяином). Босс сильно хромал, попахивал серой и смолой. Эту песню мне откровенно жаль, ее «загнали», как молодую лошад­ку на рок-ипподроме.

Перед окончательной шлифовкой текст выглядел так:

 

Ты сменишь лицо, как наряд,

Ты вползешь в чье-то тело неслышно, как змея,

И кольцами сдавишь меня,

Дав понять, кто из нас в жизни лишний.

 

Твой вирус любви ядовит,

Он разрушит меня, но напрасны все слова,

Сгорю, как сухая трава,

Только секс может быть безопасным,

Любовь не может быть тихой игрой,

Достаточно искры одной

Между мной и тобой,..

Это - дьявольский зной.

 

Мне нравится эта война

Между светом и тенью, нечистым и святым...

Захочешь - мы все повторим,

Я тебя подпущу очень близко!

Мы сразимся с тобой до конца,

Проклиная, бледнея от страха, но любя,

И стану победителем я,

Ты же станешь щепоткою праха.

 

Так неуютно под небом пустым,

Зачем мне победа моя и свобода,

Если вновь я один?!

 

Сам испепелил, сам и расстроился. К сожалению, не сохранилось черновиков варианта текста о японке, которая, будучи дочерью са­мурая (о чем говорилось конкретно), занималась восточной магией. А восточная магия, как известно, плохо переваривается магами за­падноевропейскими, не говоря уж о русских колдунах и ведьмах. Во всяком случае, одного моего знакомого, над которым «поработали» индонезийские маги, не взялись восстанавливать увешанные рега­лиями московские чародеи. «Бали, понимаешь ли...и есть Бали!» Точно помню, что придуманная мною японка умела превращать хло­рированную водопроводную воду в отменный спирт, чем, видимо, и удерживала около себя десяток-другой поклонников. Но боялась трамваев. Слово «трамвай» вообще не вписывается в «арийский» ажур, оно из той серии, где поют о желтых ботинках, короле Оран­жевое Лето и о кошках, так похожих на людей (группа БРАВО). Не произошло интернационализации творчества АРИИ, хотя музыкан­ты всегда любили ДИП ПЕПЛ, а там периодически в песнях мелька­ют всякие японки и даже цыганки.

Терентьев с помощью друзей кое-что подкоротил, подрезал, Кипелыч вместо «я тебя подпущу очень близко» вставил «от заката до рассвета». Мои возражения и стенания по поводу уничтожения элискуперовского духа «Зноя» в расчет не принимались...

К сожалению, песню отнесли в разряд проходных, на концертах она ни разу не прозвучала...

 

Окончательный вариант текста:

 

Ты сменишь лицо, как наряд,

Ты войдешь в чье-то тело неслышно, как змея,

Ты кольцами сдавишь меня,

Дав понять, кто из нас в жизни лишний.

 

Твой вирус любви ядовит,

Он разрушит меня, но напрасны все слова -

Сгорю, как сухая трава.

Может, это мне послано свыше?

 

Любовь не может быть тихой игрой,

Достаточно искры одной,

Между нами - лишь дьявольский зной.

 

Шепот молитвы в каменных стенах,

Лезвие бритвы на тонких венах,

Счастье наутро, горе под вечер,

Все так странно и вечно...

Пусть это будет зваться любовью –

Самой нелепой, самой земною,

Пусть это будет дьявольским зноем,

Зноем, сжигающим все.

 

Мне нравится эта война

Между светом и тенью, нечистым и святым,

Захочешь - мы все повторим

От заката и до рассвета.

 

Я буду с тобой до конца,

Проклиная, бледнея от страха и любя,

Ты хочешь все больше огня,

Но ты станешь щепоткою пепла...

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ (музыка В.Холстинина)

 

Всего, что было, не расскажешь,

У слов всегда есть тайный смысл,

Q-o-o, придуман он людьми,

Но нам привиделись однажды

Арийцы на гнедых конях (надо думать - арии),

Высоко в горах...

И мы ушли в эти странные сны.

 

«Ученые» люди, начитавшиеся всяких книг по медицине, утверж­дают, что, если сны начинают менять свою окраску - были, напри­мер, яркими и сочными, а теперь их бросает в коричневатые тона - значит с вашей кровью что-то не в порядке. Ее необходимо чистить! Ешьте больше помидоров или тертой моркови. А чтобы поедание ка­тастрофического количества моркови не сопровождалось неизбеж­ным расстройством желудка, попутно забросьте в топку организма сваренное вкрутую яйцо. Процесс написания текстов можно срав­нить именно с постепенным засорением жизненно важной красной жидкости, текущей по жилам и венам. Или со снами - сначала радо­стными, а потом минорными.

Первые варианты стихов - это всегда ваши сны за час до скукоживания организма.

Версия с «арийцами» на конях родилась спонтанно. «Почему бы, - подумала я, наивная, - если уж группа называется АРИЯ, не спеть им о племенах истинных древних ариев?». Тем более что Брюс Диккинсон, давая автограф Холсту во время пребывания МЭЙДЕН в Москве, написал поперек статьи об АРИИ, напечатанной когда-то в журнале «Рокада»: «Up To The Aries»...

Во втором куплете, который не сохранился, как и многое другое, шла речь уже о древних арийских символах и жрецах. Случился лег­кий перенос темы из одного из вариантов текста для песни «Следуй за мной!»

- На фиг арии, - грубо отрубил Петрович, - надо что-нибудь обще­доступное. И чтобы по ходу дела попадались названия старых песен или уже знакомые по прошлым альбомам образы. Так поступают все...

Прощай, невоплощенная в песне символика 4 цветов! Прощай, светлая вера в жизнеутверждающую силу благодетельных богов!

В самый критический момент случилась мощная эпидемия грип­па, и на ум не приходило ничего, кроме:

 

Унылой ящерицей осень

По лужам тащит серый хвост,

Такой нелепый хвост,

И снова грипп знакомых косит,

Все боятся частых встреч,

И, чтоб себя развлечь,

Вспоминаю я улицу Роз.

 

В гриппозном бреду явился мне и Пилат, с которым мы с момента написания эпического полотна «Кровь за Кровь» были практически не­разлучны. Явился в перчатках. Кожаных, байкеровских.

- Понтий, - говорю я, засовывая градусник под мышку и пони­мая, что нехорошо так запанибрата разговаривать с Прокуратором, - вот так все время и ходишь? И в жару?

- Приходится так ходить, - отвечает разжалованный надзиратель над Иудеей, внимательно рассматривая уже открытую банку собачь­их консервов, неожиданно оказавшихся у ножки письменного стола, - словно взяточник какой-то, я же меченые купюры не брал, а вот наградили...

- Мыло у меня есть, Safeguard называется, не пробовал?

- Да перепробовал все - и голубое, и розовое, и зеленое... Боро­давки исчезли, мигрень прошла, а это вот никак...

- Понтий, это ж собачья еда!

- Собачья жизнь, собачья жратва, - уныло отвечает узник вечно­го позора, бросая пустую банку в открытую форточку. - Хорошо, что хоть гору моим именем назвали... А так, отмыл бы я ручонки, и что? Кому бы нужен был? Красиво звучит: «Когда вершина Пилата укры­та шапкой облаков, погода отличная...».

Точно. 40 градусов. Аспирин. Малина. Покой.

 

Когда Пилат отмоет руки,

Я подниму бокал вина,

И осушу до дна.

Начну звонить своей подруге

На другой конец Земли,

Всем друзьям своим:

Суть истории изменена!

 

Потом скажу, что каждый в жизни

Чуть-чуть и Понтий, и Пилат,

У каждого свой ад!

И за стеной - какой-то лишний

И уставший человек

Отойдет в Древний Рим навсегда...

Когда Пилат отмоет руки,

Взовьется пламенем вода,

Исчезнут города,

И лопнут старые подпруги (не подруги!)

У грехов, как у коней,

Скучно станет мне,

Я уйду по воде... в никуда... (привет «Пытке тишиной»!)

 

Наш отечественный аспирин превратил курившего косяк Пилата в висевшие на спинке стула кожаные штаны. Собачьи консервы оказа­лись нетронутыми, но мой пес Пинч подозрительно принюхивался к банке, презрительно чихнул, отверг подношение и окопался на коври­ке под креслом, словно говоря: «За прокураторами не подъедаем-с!».

Грипп отступил, и мы с Холстом принялись яростно перебрасывать­ся вариантами запевов, как пинг-понговыми шариками. Он вгрызался в текст, опытной рукой вычленял из него одно-два слова и требовал продолжения оформления мысли…

 

Мы колесили по дорогам,

Меняя струны и подруг,

Неправильных подруг,

Совсем не думали о Боге,

Звали в гости Сатану,

Выпив не одну -

Но пугались, услышав в дверь Стук...

 

Или

 

Мы колесили по дорогам,

Меняя струны и подруг,

Нам не хватало рук.

Хозяин был не слишком строгий,

Но деньгам вел хитрый счет,

Он потом умрет (не счет, естественно, а хозяин)

В час любви,

А не творческих мук...

 

Под многоплановым псевдо­нимом «Хозяин» на этот раз вы­ступал не Дьявол, а Виктор Яков­левич Векштейн, собравший в свое время АРИЮ. Интересный был дядька - о мертвых либо хо­рошо, либо ничего... Привозил и ставил просто так, бесплатно, ап­парат в кафе «Молоко», что в Олимпийской деревне, для вы­ступления всяких рок-босяков, пригрел у себя на базе и бесхоз­ный НОВЫЙ ЗАВЕТ и ЭВМ (экс-КРУИЗ с вокалистом Мониным и гитаристом Безуглым)... А как ловко он АРИЮ засвечивал на многодневных фестивалях сту­денческого творчества в Универ­ситете Патриса Лумумбы! Танцу­ют себе чернокожие нигерийцы, хором поют, боливийцы в дудочки свои дуют и по струнам ударяют. А потом, в конце, как выскочит Грановский с хаером, как выпрыгнет... Такое случалось в доледниковый период, еще до официального и все­народного признания «арийцев». Виктор Якоачевич любил собирать всяческие грамоты и призы: начинаются какие-нибудь маразматичес­кие претензии от парткомов и горкомов, а тут - пожалуйста! - краси­вая грамота, выданная коллективу Москонцерта за поддержку интер­национализма и участие в международном студенческом движении.

 

Или

Кто умер в двадцать или тридцать,

Того любили небеса,

Забрали небеса,

А жизнь, как хитрая волчица,

За флажки уводит нас,

Чтоб в последний раз

Пылью славы обжечь нам глаза...

 

Нескромно как-то, но пророчески. После вы­ступления АРИИ на фес­тивале «Нашествие» 4 авгу­ста 2001 года с оркестром, с дирижером, который по­чувствовал себя рокером и решил по этому случаю раздеться, оголив довольно кисельное тело, вокруг группы забурлил очеред­ной водоворот страстей и выгодных предложений... Демоны, демоны испыты­вают АРИЮ на прочность. Устоят ли «арийцы», в пределах очерченного разумом и совестью кру­га или нет?

 

Есть неземное состоянье,

Когда ты с Богом наравне,

И Бог - в твоей струне...

Дар это или наказанье?

Кто все понял, тот исчез

В глубине небес,

Как солдат на священной войне.

 

На 31 августа 2001 года песня «Замкнутый круг» стала последним творением Холстинина, для которого я написала текст. Напомню, что на «Химере» Петрович уже со мной не работал.

В интервью журналу «Dark City» в 2001 году Холстинин объяснял смену своих поэтических привязанностей весьма оригинально. Пушкина, мол, - женщина, и с ней трудно работать. «Она не выно­сит критики...» «Н-да, - подумалось мне тогда, - не выношу я кри­тики.,. Особенно, если учитывать то количество переделок, которые вносились в тексты по требованию музыкантов. Конечно, не выно­шу критики! По 10 сюжетов...» Не буду кривить душой, слова «арий­ца», с которым мы работали с 1985 года и с которым я написала 5 (!) альбомов целиком, обидели меня. А потом мне стало весело. Это и есть рок, проявление той самой его темной стороны, о которой мало кто знает. Это обычная человеческая слабость, которую надо про­стить... В конце концов, у меня (а значит и утех, кто любит АРИЮ) есть вершина, где парят три белых орла, у меня есть Улица Роз, есть требующий раскачки мир, есть Антихрист и древний град Иеруса­лим, есть заключительные строки «Замкнутого круга» - «не всем волчатам стать волками/ Не всякий взмах сулит удар». У меня есть история о том, кто такой на самом деле Иуда... Но об этом - как-ни­будь потом, с позволения покровительствующих мне (или провоци­рующих меня) пока еще не названных астрономами звезд...

 

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

 

Мы колесили по дорогам,

Меняя струны и подруг.

О, нам не хватало рук,

И, если все добро от Бога,

Нам не светит теплый рай,

Сколько ни играй,

Это просто замкнутый круг.

 

Что завтра будет - неизвестно,

Хотя нетрудно предсказать.

О, нам нечего терять,

Какая жизнь - такие песни.

А жизнь нелепа и смешна,

Дальше - тишина,

Не объехать и не убежать.

 

Да, да, все сказано,

Да, да, давным-давно,

Да, да, да, все связано

Самым древним и хитрым узлом.

 

Да, да, да, все здорово,

Да, да, да, гори огнем,

Да, да, мы тоже золото,

Мы сверкаем, пока не умрем.

 

Другая кровь, другие раны,

Совсем другие времена,

Иные имена,

И, словно щепкой в океане,

Нами тешатся шторма,

А ночь короче дня,

Свет достанет нас даже со дна.

 

Слишком скучно быть бессмертным -

Те же лица день за днем,

Те же глупые ответы

На вопрос: «зачем живем?».

 

Не всем волчатам стать волками,

Не всякий взмах сулит удар,

Есть странный дар - лететь на пламя,

Чтоб в нем остаться навсегда...


ПРИЛОЖЕНИЕ I






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных