ТРЕТЬ ЖИТЕЛЕЙ РУСИ. 11 страница

Напоследок замечу, что за Разиным осталась не превзойдённая ни одним другим атаманом слава великого волшебника, он даже стал героем обычной истории про заточенного «в гору» колдуна, который вырвется в конце мира.

Впрочем, колдуном Степана Тимофеевича, судя по всему, считали уже при жизни – пленного мятежника содержали не в каком-нибудь банальном остроге или застенке, а в церковном приделе, на освящённой цепи. Любопытно примечание в одной из легенд о разинских кладах – мол, Стенька-вор с черемисой одной веры был.

Черемисы, марийцы так и остались язычниками до самой революции, да и сейчас многие почитают старых Богов, а древняя религия в Республике Марий Эл зарегистрирована на республиканском уровне.

В 2010 году, 16 февраля, в институте археологии Российской академии наук в Москве, на научном семинаре «Археология Подмосковья» состоялась тихая, не получившая широкой прессы сенсация. Неподалеку от села Холмы Солнечногорского района Московской области найдено погребение двух женщин в кургане. По языческому обряду. По украшениям покойниц, по тканям определили дату последнего (по крайней мере, из известных) языческого погребения окрестностей Москвы. Рубеж XVII–XVIII веков. Сколько таких курганов стоят нераскопанными, а сколько разграблено и датировке уже не подлежит – Боги знают.

В начале следующего, XVIII столетия русские язычники отразились во вполне официальном документе. В «Артикуле воинском» Петра Алексеевича от 26 апреля 1715 года, не где-нибудь, черным по белому значатся такие слова:

«И ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, (…) оный по состоянию дела в жестоком заключении, в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть».

Добавлю только, что инородцы российские, мордва, черемиса и прочие до 1722 года никакому рекрутскому набору не подлежали и в армии оказаться не могли. Следовательно, речь не про их племенные культы.

Последний раз язычники – повторюсь ещё раз, именно откровенные и последовательные язычники, противопоставлявшие себя христианству и не желавшие принимать его ни в каком, сколь угодно «народном», виде, – мелькнули в бурных волнах российской истории уже в просвещённом XVIII столетии, в царствование Анны Иоанновны, если точнее – в 1743 году.

Некий нижегородский епископ Дмитрий (Сеченов), проезжая по своим делам Терюшевскую волость, увидел у церкви в русском (!) селе Сарлеях на кладбище рядом с крестами какие-то странные столбы и срубы.

Потребовав ответа у местного батюшки, архиерей оказался очень озадачен. Оказывается, в селе и в деревнях поблизости жило немало язычников. Чтобы не трогали власти (сравнительно снисходительно относящиеся к язычеству инородцев), они называют себя мордвой, на деле же даже говорить по-мордовски не умеют, а говорят, как суздальские и ярославские мужики.

Никакими мордвинами они не были – «старые русские идолопоклонники», как писал впоследствии почтенный архиерей в Святейший синод. А странные сооружения – так это могилы ихние, нехристей здешних.

Епископа очень рассердило, что какие-то «поганые» надгробия торчат на православном кладбище, и он, недолго думая, отдал приказ своим слугам изрубить эти «неправильные» надмогильные памятники на дрова и сварить на них ему обед.

Читатель, а вы, часом, не слыхали от наших батюшек сетований по поводу вандализма на кладбищах, воздыханий о губительном наследии советского безбожия, о засилье бездуховности? Высокодуховный епископ Дмитрий приготовил себе обед на чужих могилах задолго до советской власти.

Вскорости прибежали люди с известием, что к селу от нескольких языческих деревень движется огромная толпа, вооружённая кто чем (кое-где мелькали даже пращуровы мечи). Язычники, запыхавшись, выдавили из себя вестники, выглядят очень злыми, можно даже сказать, разъярёнными…

С чего бы это, а, читатель?

Пришлось его преосвященству, бросив недоеденный обед – ужасная утрата! – в панике бежать из села Сарлеях. Толпа долго гналась за ним, но удовлетворилась несчастным пономарём из обслуги, выпавшим из мчавшейся во весь дух брички. Бедолагу убили на месте. Вслед епископу стреляли из луков и даже из ружей, но не попали. К сожалению.

Что за донос настрочил преподобный Дмитрий в Синод! Обширный, прочувствованный. Были там и «волшебники», которые, мол, у «идолаторов» вместо попов, и их подстрекательство. Причиной нападения он полагал слух, прошедший по волости, что «едет архиерей крестить с салдаты».

Язычники, мол, и постановили, что ежели «точию с салдаты, то все созжемся на овинах, а если не с салдаты, то убием его и до смерти».

Мне отчего-то кажется, читатель, что почтенный архиерей перемудрил. Представьте, что, придя на кладбище к родным могилкам, вы видите там незнакомого типа, который разложил костерок из столика и скамейки, уселся на поваленный памятник и жарит над костерком шашлычок.

Уверен, чтобы дойти до состояния терюшевских язычников, вам не понадобится ни подстрекательство «волшебников», ни слухи.

Это даже если позабыть, что, как мы уже говорили, кладбища во многом заменили последним язычникам святилища.

Чем-то не угодил преосвященному Дмитрию и управитель какого-то местного «князь Григория», про которого святой отец только и сообщает, что он-де выдает себя за «грузинца», но, поскольку ни к исповеди не ходит, ни духовного отца не посещает, то явно с ним что-то не так – армянин или персиянин. С его-де попустительства и процветает идолопоклонство в волости.

Мигом для усовещения закореневших нехристей была собрана команда, так сказать, опытных богословов под началом премьер-майора Юнгера.

Толпа – ох уж гордыня языческая! – встретила премьер-майора Юнгера с рогатинами, ножами, древними мечами, луками и малочисленным огнестрелом. В ходе начавшейся дискуссии очень быстро было установлено, что дубины, мечи, стрелы и рогатины в качестве богословских аргументов сильно уступают воинской дисциплине и слаженному залпу.

Толпа обратилась в бегство. Премьер-майор докладывал, что во встретившей его толпе было 1000 человек, пленными взято 136, из коих раненными 31, убито 35, в его команде ранено пятеро. В этом ряду цифр сильнейшее сомнение вызывает первоначальная численность нападавших «идолопоклонников».

Вряд ли премьер-майор скомандовал противнику перед боем «Ррас-счи-тайсь!». Судя по количеству пленных и убитых, в толпе было много меньше народу, вдвое-втрое. Ну да хотя господин Юнгер и был всего лишь премьер-майором, цифры он уже наловчился приводить в отчётах самые, как выразился бы историк и писатель Андрей Валентинов, что ни на есть генеральские.

Герр Юнгер мог благоразумно предположить, что уцелевшие язычники не будут по такому поводу подавать жалобу его непосредственному командованию – так что ж и не представить свою доблесть в наилучшем виде, коли есть случай?

Дальше всё пошло самым понятным, можно даже сказать, естественным образом. Прикладами и штыками загоняли нехристей в воду, попы подбадривали, обещали отпущение всех грехов и провинностей новокрещёным. Ни в какую не желавших идти под крест упрямцев заковали в железо и отправили мерять ногами казенные вёрсты до суровых сибирских краёв.

Суровей же всех обрушились на вожака, поднявшего народ на сопротивление крестителям премьер-майора Юнгера. Звали его Несмеяном Кривым[62]. Смелого человека, поднявшего односельчан защищать родную веру, сожгли заживо в срубе.

Мы знаем его имя – хвала Богам. Мы можем помянуть его. Пусть же живёт оно в памяти потомков. Несмеян Кривой – последний борец и мученик, погибший за родную веру.

История эта приводится у Сергея Михайловича Соловьёва, в его «Истории России». Маститый историк поражён и, судя по тону, которым рассказывает об этом происшествии, не знает, что и думать, и верить ли в язычников в XVIII веке.

Мы же, проследившие все эти чёрные годы, от времен Богомила Соловья до Несмеяна Кривого, пожалуй, не станем так сильно удивляться. Когда же почтенный историк высказывает предположение, что перед нами – остатки той самой языческой Руси князя Пургаса, пожалуй, что и согласимся с ним.

Больше про язычников на Руси ничего не известно. Слухи о существовании где-то в Сибири ли, на русском ли Севере, в Уральских лесах доживших чуть ли не до наших времён гнёзд древней веры доходили до моих ушей, но – не более чем слухи.

Могут задать вопрос – а не напрасным ли было упорство таких вот гнёзд языческого сопротивления?

Всё равно ведь остатки язычества вплавились в «народное православие», всё равно Перун обрёл имя «Ильи Громовника», а Волос – «Николы русского Бога», всё равно продолжали, пусть под новыми именами, чтить «куриных», «коровьих» и «конских» Богов… так зачем всё это – забиваться в глушь, сторониться других – своих же русских людей, только крещёных. Зачем драться, проливая русскую кровь, зачем сжигать себя «на овинах»? Не зря ли?

Верю, читатель, – не зря. Не зря жили, сражались и погибали, падали под ударами секир, горели в срубах такие вот Несмеяны Кривые восемь веков, восемь столетий русского сопротивления. Не жар ли их упорства заставил растаять византийские обряды, чтобы они слились с родными обычаями?

Не их ли непримиримость лежала тяжёлым грузом на русской чаше весов, заставляя крестителей не слишком упорствовать в соответствии заморским канонам и догматам, оставляя в церкви хоть немного места для русского духа?

Это наши предки, читатель, и, не будь таких, как они, не звучали бы поучения, не усыпали бы стены соборов волшебные птицы и добрые оборотни. Мы обязаны им тем, что укрепившееся православие успело стать русским.

А то, что потом оно захотело избавиться от этого и едва не погубило себя и народ, – это уже не их вина.

Вместо послесловия

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: