ДИФФУЗИЯ КУЛЬТУРНАЯ

- пространственное распространение культурных достижений одних об-в в другие. Возникнув в одном об-ве, то или иное явление культуры может быть заимствовано и усвоено членами многих др. об-в.

Д.к. есть особый процесс, отличный как от передвижения об-в, так и перемещения отд. людей либо их групп внутри об-в или из одного социума в другой. Культура может передаваться от об-ва к об-ву и без перемещения самих об-в, или отд. их членов. Распространение культуры есть особая форма движения, отличная

от миграций об-в и людей и никак не сводимая к этим процессам. В таком случае культура выступает как нечто самостоятельное.

Исследователи, обратившие внимание на Д.к., предположили, что то или иное явление культуры совершенно не обязательно должно было возникнуть в данном об-ве в рез-те эволюции, оно вполне могло быть заимствовано, воспринято им извне. Абсолютизация этого верного положения легла в основу особого направления в этнологич. науке, к-рое получило название диффузионизма. Если эволюционисты гл. внимание обращали на развитие, не придавая особого значения диффузии, хотя и не отрицая ее, то в центре внимания диффузионистов оказалась Д.к. Эволюция трактовалась ими как нечто второстепенное или даже совершенно исчезла из их построений.

Предтечей диффузионизма была антропогеогр. школа, идеи к-рой нашли свое наиболее яркое выражение в трудах Ратцеля. Возникший в Германии диффузионизм был представлен школой “культурной морфологии” Фробениуса, концепцией “культурных кругов” Ф. Гребнера и “культурно-исторической” школой В. Шмидта. В Англии диффузионистские идеи развивались в трудах У.Х. Риверса. Самые радикальные сторонники этой концепции стремились свести всю историю человечества к контактам, столкновениям, заимствованиям и переносам культур. Понятие эволюции, а тем более прогресса было ими отвергнуто. Везде и всюду они видели одну лишь Д.к. т.е. пространственное перемещение разл. явлений культуры. Особенно последовательным в этом отношении был Гребнер. Согласно его т.зр. каждое явление и материальной, и духовной культуры (лук и стрелы, свайное жилище, земледелие, тайные мужские союзы, культ духов умерших и черепов, лунная мифология и т.п.) возникло в истории лишь однажды и только в одном месте и затем из этого центра распространилось по земле. До крайнего предела идеи диффузионизма были доведены в работах англ. ученых Г. Эллиота-Смита и У.Дж. Перри, к-рые гл. внимание уделяли не столько первобытным, сколько цивилизованным народам. Согласно их взглядам, был только один мировой центр цивилизации — Египет, откуда созданная древними египтянами высокая культура распространилась по всему миру. Их концепцию часто характеризуют как гипердиффузионизм или панегиптизм. Сходные идеи развивали и нек-рые историки, в частности нем. ассирологи Ф. Делич и Г. Винклер (концепция панвавилонизма). Согласно их взглядам почти все, если не все, цивилизации земли имеют своим истоком вавилонскую.

Д.к. несомненно имеет место, но она ни в малейшей степени не исключает эволюцию культуры. Прежде чем распространиться, любое культурное явление должно возникнуть, что с необходимостью предполагает эволюцию, развитие.

Лит.: Делич Ф. Библия и Вавилон. Апологетич.

очерк. СПб., 1912; Винклер Г. Вавилонская культура в ее отношении к культурному развитию человечества. М., 1913; Артановский С.Н. Истор. единство человечества и взаимное влияние культур. Л., 1967; Александ-ренков Э.Г. Диффузионизм в заруб, зап. этнографии// Концепции зарубеж. этнологии: Критич. этюды. М., 1976; Токарев С.А. История зарубеж. этнографии. М., 1978; Семенов Ю.И. Секреты Клио: Сжатое введение в философию истории. М., 1996; Frobenius L. Der Ursprung der afrikanischen Kulturen. В., 1898; Schmidt W. Der Ursprung der Gottesidee. 1. Historisch-kritischer Teil. Munster, 1912; Rivers W.H.R. The History of Melanesian Society. V. 1-2. Camb., 1914; Culture: The Diffusion Controversy. N.Y., 1927; Elliot Smith G. The Migrations of Early Culture. Manchester, 1929; Voget F.W. A History of Ethnology. N.Y., 1975.

Ю.И. Семенов

ДОБИАШ-РОЖДЕСТВЕНСКАЯ Ольга Антоновна (1874-1939)

— медиевист, историк зап.-европ. ср.-век. культуры. Окончила гимназию в Нежине и историко-филол. ф-т С.-Петербург. Высших Женских курсов (Бестужевских) (1899). Ученица Гревса. Несколько лет преподавала историю в Петербург, женских гимназиях. С 1904 преподавательница Бестужевских курсов. В 1908-11 находилась в научной командировке в Париже, где занималась в Сорбонне, Школе хартий и Школе высших практич. исследований. Своими учителями считала Ш.В. Ланглуа и Ф. Лота. По возвращении в Россию доцент Бестужевских курсов. Д.-Р. была первой женщиной в России, защитившей магистерскую (1915) и докт. (1918) дис. по всеобщей истории. Проф. Бестужевских курсов (с 1915), Петроград, (позднее Ленинград.) ун-та (1918-29, 1934-39). Чл.-корр. АН СССР (1929). Научный сотрудник Рукописного отдела Гос. Публичной библиотеки в Ленинграде (1922-39). По своим полит, взглядам до революции была близка к кадетам, после революции постепенно примирилась с Советской властью. Автор ок. 150 печатных работ.

Получив прекрасное медиевистич. образование в Петербурге и Париже, Д.-Р. в своем научном творчестве сочетала традиции рус. и франц. школ, что и сделало ее ученым европ. масштаба.

Во франц. дис. “Приходская жизнь во Франции в XIII в.” (1911; на франц. яз.) и рус. магистерской дис. “Церковное об-во Франции в XIII в. Приход” (1915) Д.-Р. обратилась к 13 в. — времени широко распространенных ересей и мистич. движений, эпохе великих богословов, но задача ее была “исследовать ту почву, на к-рой возникали эти движения, ту ткань мелких фактов повседневной жизни церковного об-ва, к-рая их окружала, их питала и часто их душила”. В них глубоко изучены и яркими красками обрисованы бытовой уклад, культурный уровень и ментальность ср.-век. франц. духовенства. Эти работы Д.-Р. соприкасаются с позднейшими исследованиями Г. Лебра по истор. социологии франц. прихода и отчасти предваряют их (А.Я. Гуревич).

В докт. дис. Д.-Р. “Культ св. Михаила в лат. ср.-вековье V-XIII вв.” (1918) исследуется “истор. биография архангела Михаила”, тесно связанная “с перипетиями судеб лат. человечества”, т.е. формы и функционирование его культа в разл. зап.-европ. странах на протяжении девяти веков. Глубоко изучены истоки и сложение культа архангела и особенности его почитания в меровингской Галлии, лангобардской Италии, раннеср.-век. Ирландии, Каролингской и Оттоновской империях, в норманско-франц. мире, вплоть до высокого средневековья и Данте. Новаторская и превосходно написанная работа Д.-Р. сохранила свое значение по наст. время и перекликается с совр. исследованиями локальных и народных культов (Ж. Ле Гофф, Ж.-К. Шмитт, А.Я. Гуревич).

Д.-Р. принадлежит ряд блестяще написанных синтетических и научно-популярных работ, опубликованных в первые послереволюц. годы: “Эпоха Крестовых походов” (1918), “Зап. Европа в Ср. века” (1920), “Зап. паломничества в Ср. века” (1924), “Крестом и мечом. Приключения Ричарда I Львиное Сердце” (1925), в к-рых с большой проникновенностью воссоздана ср.-век. жизнь и религ. психология ср.-век. человека. В своих исследованиях повседневной жизни ср.-век. человека, его форм восприятия мира и переживания времени (неопубл. курс “Ср.-век. быт”, 1920/1921); ст. “По вопросу о часах в раннем Ср.-вековье”, 1923), как и в работах 30-х гг. по истории ср.-век. агрикультуры и техники, Д.-Р. во многом перекликается с исследованиями ср.-век. ментальности и повседневности, предпринятыми школой “Анналов”.

По своему складу Д.-Р. была конкр. историком, и осн. пафос ее деятельности составляла работа с первоисточниками. Насаждение в России методов критич. источниковедения применительно к изучению культуры зап. ср.-вековья она считала делом своей жизни. С сер. 20-х гг., отстраненная от преподавания истории в ун-те как “идеалистка”, Д.-Р. почти всецело сосредоточилась на работах по ср.-век. источниковедению и палеографии, тесно связанными с изучением и публикацией зап. ср.-век. рукописей Гос. Публичной библиотеки. Ее исследования в этой области (“История письма в Ср. века”, 1923; 2-е доп. изд. 1936; “История Корбий-ской мастерской письма”, 1934; на франц. яз.; много-числ. статьи, опубл. в СССР и на Западе) принесли ей большую междунар. известность и стали классикой европ. науки. Д.-Р. — создатель школы лат. палеографии в нашей стране (В.В. Бахтин, Е.Ч. Скржинская, А.Д. Люблинская, B.C. Люблинский и др.). Палеографию Д.-Р. рассматривала как часть истории культуры, исследуемый документ она всегда видела в широком контексте истор. жизни, так что и эти ее работы носят культурологич. характер.

В сер. 30-х гг. Д.-Р. вновь обращается к работам более широкого плана, часть к-рых (“Источниковедение зап. ср.-вековья”, “Духовная культура Зап. Европы IV-XI вв.”, “Техника книги в эпоху феодализма” и др.) опубликована только в посмертном сб. 1987 г. Большую ценность представляют также работы Д.-Р. по изучению поэзии вагантов (корпус “Стихотворения ваган-тов”, 1931; на франц. яз.); “Коллизии во франц. об-ве XII-XIII вв. по студенч. сатире этой эпохи”, 1937). С особым мастерством воссозданы ею социальный кругозор и социальные настроения вагантов, их место в ср.-век. об-ве.

Д.-Р. воспиталась в школе историков-позитивистов: и Гревс, и Ланглуа декларировали себя таковыми. Сама она не проявляла особого интереса к филос. и методол. проблемам и скорее исповедовала проф. идеологию ученых, стремившихся работать “по ту сторону” всякой философии и заниматься решением конкр. научных проблем. Ей был чужд концептуализм (что вообще характерно для Петербург, истор. школы). Такую установку с известным основанием можно назвать позитивистской, но, вероятно, правильнее определить истор. мировоззрение Д.-Р. как реалистическое. В работах 30-х гг. она использовала, как правило, весьма удачно, социол. категории и характеристики и, по-видимому, приняла нек-рые элементы марксистского понимания истории, продолжая считаться по офиц. номенклатуре “бурж. ученым”.

Строгая научность сочеталась у Д.-Р. с утонченной эстетич. культурой нач. 20 в. Д.-Р. — один из самых изысканных и совершенных историков-художников в русской истор. науке. Язык ее работ, изумительный по богатству красок и яркости, воссоздает зримую картину истор. прошлого. Но за блестящим изложением Д.-Р. всегда стоят строгость выводов, точный учет причин и следствий, безукоризненная научная проработка материала, наконец живое чувство и понимание совр. мира.

Д.-Р. — талантливый представитель Петербург, школы медиевистики к. 19-нач. 20 в. (см. также ст. Гревс, Карсавин, Федотов) и один из самых видных медиевистов-культурологов в отеч. науке. Интерес к научному творчеству Д.-Р., к-рое долгое время замалчивалось и принижалось в СССР, возродился в России во вт. пол. 80-х гг., когда были переизданы нек-рые ее работы и впервые опубликованы ранее не печатавшиеся труды, эпистолярное и мемуарное наследие.

Соч.: Церковное об-во Франции в XIII в. Ч. 1: Приход. Пг., 1914; Культ св. Михаила в лат. ср.-вековье. V-XIII вв. Пг., 1917; Эпоха Крестовых походов: Запад в крестоносном движении. Пг., 1918; Зап. Европа в Средние века. Пг., 1920; Западные паломничества в Средние века. Пг., 1924; Мастерские письма на заре зап. ср.-вековья и их сокровища в Ленинграде. Л., 1929; Агрикультура в памятниках зап. ср.-вековья. Переводы и комментарии. (Ред.) М.; Л., 1930; Культура зап.-европ. ср.-вековья: Научное наследие. М., 1987; История письма в Ср. века. М., 1987; Крестом и мечом: Приключения Ричарда I Львиное Сердце. М., 1991; La vie paroissiale en France au XIII-e siecle. P., 1911; Les poesies des goliards. P., 1931; Histoire de 1'atelier graphique de Corbie de 651 a 830 Leningrad. 1934.

Лит.: Люблинская А.Д. О.А. Добиаш-Рождественская как ученый // Учен. записки ЛГУ. Сер. ист. наук. Вып. 12. 1941; Она же. О.А. Добиаш-Рождественская как историк // Ср. века. В. 1. М.-Л., 1942; Она же. Значение трудов О.А. Добиаш-Рождественской для развития лат. палеографии в СССР // Там же. В. 29. М., 1966; Список печатных трудов О.А. Добиаш-Рождественской // Там же; Чехова Е.Н. О.А. Добиаш-Рождественская: Воспоминания // С.-Петербургские Высшие женские (Бестужевские) курсы. Л., 1973; Каганович Б.С. О.А. Добиаш-Рождественская и ее научное наследие // Франц. ежегодник. 1982. М., 1984; Он же. Из переписки О.А. Добиаш-Рождественской 1920-30-х гг. // Отеч. история. 1992. № 3; Ершова В.П. О.А. Добиаш-Рождественская. Л.,1988.

Б. С. Каганович

ДОИ Такэо (р. 1920)

— япон. психиатр, один из виднейших представителей психоаналитического направления в япон. культурологии. Выпускник Токийского ун-та, ученик основателя япон. психоаналитич. школы Хэйсаку Косава (1897-1968). Психиатрию и психоанализ изучал также в США. Проф. Токийского ун-та. Д. принадлежит одна из наиболее известных и популярных в японоведении культурологии, концепций — теория “амаэ”. “Амаэ” — психол. ориентация на зависимость, на снисходит, отношение к человеку, на вседозволенность в его поведении в надежде на то, что все слабости и просчеты будут прощены другим человеком — объектом “амаэ”. Поведение человека из мира “амаэ” подобно поведению ребенка, ищущего постоянной поддержки у своих родителей, в первую очередь у матери, и в то же время полагающегося на их снисходительность и благожелательность. “Амаэ” в общем соответствует понятиям “первичной любви” или “пассивной любви к объекту”, введенных британ. психоаналитиком М. Балинтом. Однако в зап. культурах не оформлено отчетливо осознание различий активной и пассивной форм любви, в частности, оно не нашло своего отражения и в языках этих культур. Хотя явления, аналогичные “амаэ”, можно обнаружить в психологии и поведении зап. человека, их присутствие не столь очевидно, как у японцев. В отличие от зап. человека, ориентированного на независимость, японец стремится к зависимости (“амаэ”), жаждет и ищет ее. По мнению Д., “амаэ” — ключевое понятие не только для характеристики япон. менталитета, но и структуры япон. об-ва в целом. Это об-во с его вертикальной иерархич. структурой отношений (концепция “татэ сякай”, предложенная япон. социоантропологом Т. Наканэ) требует “амаэ”.

Психологический прототип “амаэ” — отношения матери и ребенка, начавшего осознавать отдельное существование от нее. “Амаэ” можно считать психол. попыткой преодоления этого отделения и его сублимации за счет стремления к ассимиляции и идентификации с другими. Эта психология пронизывает всю жизнь японца, попытки ее разрушения вызывают стрессы и неврозы. В япон. яз., в отличие от других, много слов и выражений, отражающих феномен “амаэ”. Его проявления закреплены и в особенностях япон. социальных отношений с доминированием в них чувства долга (“гири”), стыда (“ханзи”) и вины (“цуми”), в замкнутом иерархич. характере япон. группизма, в худож. культуре, в идеологии.

Успех теории “амаэ”, имевшей широкий резонанс и в Японии, и на Западе, способствовал росту интереса к психоаналитич. интерпретациям япон. культуры, сформировавшим в наст. время целое направление в япон. культурологии, виднейшими представителями к-рого, наряду с Д., являются X. Каваи, К. Оконоги.

Соч.: “Амаэ”-но кодзо. [Структура “амаэ”]. Токио, 1971; “Амаэ” дзакко. [Сб. статей об “амаэ”]. Токио, 1975; Амаэ то сякай гаку. [“Амаэ” и социальные науки]. Токио, 1976. (совм. с X. Оцука и Т. Кавасима); The Anatomy of Dependence. N.Y., 1973; The Anatomy of Self: The Individual Versus Society. Tokyo, 1986.

Лит.: Корнилов М.Н. Реф. на кн.: Дои Такэо. Структура “Амаэ” // Проблемы национальной психологии Японии:Реф. сб.М.,1977.

М.Н. Корнилов

ДОЛЛАРД (Dollard), Джон (р. 1900)

- амер. антрополог, психолог. Окончил ун-т штата Висконсин; защитил докт. дис. “Форма и функция в раннеамериканской семье”, Чикаг. ун-т, 1931. Изучал психоанализ в Германии. По возвращении перешел в Йельский ун-т. В первой кн. “Критерии жизнеописания” Д. применил синтетич. подход к изучению личности, показав, как биол. сущность человека, его природные свойства и потребности трансформируются в социальную и культурную функции. В книгах “Каста и класс в южном городе” и “Дети неволи” исследовал культурные аспекты межрасовых отношений в городе со смешанным населением; в последней работе была применена методика социально-классового анализа, разработанная У.Л. Уорнером.

В 30-е гг. совместно с коллегами из Ин-та человеч. отношений предпринял исследование агрессивного состояния; выводы написанной в соавторстве книги “Разочарование и агрессия” оказались плодотворными для ряда психол., социол. и культурологич. исследований. Особый интерес ученого вызывали теор. проблемы. Совместно с Н. Миллером он исследовал проблему обучаемости в культуре человека. Работы послевоенного периода посвящены социокультурным основаниям психотерапии и изучения неврозов. Проблемам психотерапии посвящены и его последние работы.

Разностороннее образование и широта научных интересов Д. способствовали его междисциплинарному подходу в исследовании об-ва и культуры.

Соч.: Frustration and Aggression. New Haven; L, 1939

(et al.); Social Learning and Imitation. New Haven; L., 1941 (with N.E. Miller); Victory over Fear. N.Y., 1942; Fear in Battle. New Haven, 1943; Criteria for the Life History. N.Y., 1949; Personality and Psychotherapy. N.Y., 1950; Caste and Class in a Southern Town. N.Y., 1957; Steps in Psychotherapy; Study of a case of Sex-Fear Conflict. N.Y., 1953 (et al.); Children of Bondage. N.Y., 1964 (with DavisA.).

E.M. Лазарева

ДУССЕЛЬ (Dussel) Энрике (р. 1934)

- аргент. философ и теолог, в наст. время живет в Мексике. Д. — своеобразный продолжатель “философии лат.-амер. сущности” Л.Сеа. Основываясь на теор. вопросах, разработанных предшественниками (проблема взаимосвязанности аутентичности и универсальности, необходимость культурной самоидентификации народов Лат. Америки и др.), Д. предложил способ их практич. разрешения в концепции “инаковости” Лат. Америки, вырастающей в “философию освобождения”. Д. отказывает зап.-европ. культуре в прерогативе на истор. субъектность, справедливо полагая, что подлинным субъектом собственного бытия может быть лишь тот, кто увидит в другом “Другого”, т.е. такой же автономный и аутентичный субъект бытия (“Лат.-амер. этич. философия”, 1977). Признаком аутентичности субъекта мировой культуры служит его маргинальность (что парадоксальным образом все же предполагает наличие ценностного “Центра”). Следовательно лат.-амер. культура содержит в себе новую, “инаковую” истинность или аутентичность.

Цивилизационная специфичность лат.-амер. мира требует особого понятийного аппарата, отличного от зап.-европ., поэтому Д. делает попытку выстроить набор альтернативных категорий, адекватных лат.-амер. образу мира. Одной из таких категорий и является введенное Д. понятие “инаковости” (alteridad), заимствованное из зап.-европ. философии (Бубер, Левинас) и экстраполированное из сферы спекулятивной абстракции в злободневность конкр. реальности лат.-амер. мира. Согласно Д., именно лат.-амер. этос предполагает гипотетич. познание человечеством собственной сущности с позиций “инакового” гуманизма.

Предложенная Д. концепция “инаковости” призвана изжить свойственный лат.-амер. сознанию комплекс цивилизационной несостоятельности, промежуточности. Д. рассматривает лат.-амер. онтологию изнутри, но трактует ее преимущественно в социально-полит, плане, в типологич. аспекте угнетаемого или зависимого мира. На этой основе и строится разработанная Д. “философия освобождения”.

Соч.: Para una etica de la liberacion latinoamericana. T. 1-2. В. Aires, 1973; Т. 3. Мех., 1977; Т. 4-5. Bogota, 1979-1980; Teologia de la liberacion e historia. B. Aires, 1975; Filosofia etica latinoamericana. Мех., 1977.

Лит.: Петякшева Н.И. “Этич. философия” Энрико Дусселя// Из истории философии Лат. Америки XX в. М., 1988; Деменчонок Э.В. Философия истории Дусселя// Лат. Америка, 1989, № 5; Hacia una filosofia de la liberacion latinoamericana. B. Aires, 1974; Cerutti G. Filosofia de la liberacion latinoamericana. Мех., 1983.

Ю. Гирин

ДУХОВНОЕ ПОЗНАНИЕ

- непосредственно связано с понятием духа, к-рое генетически производно от понятия “душа”, но сущностно отлично от него. Если душа признается имманентным началом человеч. субъективности, то дух — трансцендентным. Дух есть сущность духовного так же, как духовное — сущность душевного. Духовное возникает, когда человек начинает строить иной мир, мир умозрения, с присущими ему понятиями и символами. Человек как бы удваивает мир, строя свою духовную сферу как способ человеч. существования. Лишь в рез-те такого удвоения мира возможно возникновение смысла и ведение разумной, сознат. и целеполагающей деятельности.

Д.п. непосредственно связано с познанием абсолюта и самопознанием. Оно осуществляется через умозрение, к-рое, трансцендируя налично сущее, восходит к его истине как бытию. В движении трансцендирования порождается трансцендентное как представление об ином, чисто умозрит. мире. Степень умозрения говорит о глубине Д.п.

Понятие духа рождается вместе со становлением монотеистич. религий трансцендентного типа, когда Бог мыслится запредельной реальностью, творящей мир “из ничего”, когда предметом философии становится не сущее, а умозрит. бытие. В этом смысле ранняя древность не знает духа, ибо она соматична и “душевна” (“пневматична”).

Возникновение идеи бытия как трансценденции приводит к тому, что сущность человека начинает мыслиться как дух. Способствовала этому не только иудейская традиция и христианство, но и античная мысль. Умозрение углублялось от мифа к логосу и теосу, от апейрона к нусу, от имманентного к трансцендентному. Вместе с различенностью вещи и идеи как ее сущности (Платон), сущего и бытия (Парменид), человек пришел к различению тела, души и духа. Тело он отнес к сущему, а дух к бытию или чему-то вечному. Душа связует оба понятия. Духовное отношение к жизни стало рождаться там, где человек начал метафизически осмысливать свою жизнь из своего положения в мире. Из такого осмысления родилось представление об идее, об “идейном” отношении к жизни, т.е. духовном. Понятие идеи как онтологич. единицы, гносеологич. принципа и духовной жизни выражено в философии Платона. В религии метафизич. осмысление жизни закрепляется на центральном ее символе. Через такого рода символ или идею для человеч. сознания становится возможным вхождение в духовное, осуществление духовной жизни.

Генезис Д.п. есть одновременно становление человека как духовного существа и запечатление этого про-

цесса в филос. понятиях, религ. символах и произведениях искусства. Они важны именно тем, что играют творч. и созидат. роль в Д.п.: опираясь на эти духовные орудия, человек глубоко осмысливает свое положение в мире, задумывается над смыслом своей жизни.

Рождение понятия бытия как трансцендентного не только открыло человеку невиданные горизонты Д.п., но и принесло с собой новые проблемы: необходимость соотнесения трансцендентного и имманентного, сущего и бытия, бытия и мышления, взаимоотношений и связи тела, души и духа, человека и Бога, мира и Бога и т.д. Вся духовная культура пытается разрешить эти задачи и снять оппозиции, к-рые являются ее движущей силой.

Из понимания духовного как духа рождается этика, добродетелями к-рой становятся созерцание запредельного, бесстрастие, отрешенность и т.д. Возникает новый идеал святости.

Процесс духовного творчества в истории культуры разбивается на три осн. потока: религию, философию и искусство. Феномен духовного реализуется в этих трех сферах специфич. образом, опираясь на разл. сущностные силы человека, его способности и потенции. Духовное есть трансформация человека к духовному существу, невозможная без “точек опоры”, символов религии и метафизич. понятий философии, опираясь на к-рые сознание способно самоочищаться; духовный феномен можно определить и через понятие трансформации. Духовное осуществляется тогда, когда некое человекоподобное существо трансформируется к Человеку; этот процесс создает свою символику и термины в зависимости от того, на каком материале он осуществляется: религ., филос. или ином.

За всеми формами и проявлениями в культуре феномена Д.п. выявляется некий инвариант — духовный архетип человечества, к-рый можно представить в виде равностороннего треугольника, вершинами к-рого будут являться Истина, Добро и Красота. Проведя круг и соединив эти вершины, получаем Любовь. Круг, взятый как целое определяется как Бытие, Единое, Благо, Бог — в зависимости от традиции и символа, к-рый она использует.

Сущность человека развертывает себя через философствование — методом мышления, к-рое ищет истину; через веру в религии, к-рая выражает добро; и через творчество в искусстве, к-рое созидает красоту. Во всех культурах человечества выражен единый архетип под оболочкой разл. символов. В архетипе все задано в единстве, к-рое изначально не по времени, но по сущности, — к ней стремится Д.п., пытаясь обрести целостность. Однако духовный архетип человечества может развернуться в истории лишь через воплощение в каждой личности, — через развертывание ее сущности.

Д.п. не характеризуется экспансией вширь, оно качественно отличается от всех иных способов познания тем, что идет вглубь. Если научное и экстрасенсорное познание любых видов распространяется по горизонтали, то Д.п. выступает по отношению к ним как познание вертикальное, не как познание относительно только способностей человека и его свойств, их развития, а как познание относительно обладателя их, или познание сущности, самости, природы человека. Последний вступает в сферу духовного, когда задается экзистенциальным вопрошанием о смысле собственной жизни. Духовное представляется как истина человеч. жизни, которая рождается из осмысления самой жизни. Духовное — высший продукт жизни как таковой, к-рая приходит к своему самосознанию и сознат. возрастанию в человеке. Сущность человека развертывается, проходя этапы трансцендирования своего наличного бытия, но трансцендирование, к-рое не захватывает глубины экзистенциального бытия человека, будет лишь пустой фразой или формой. Истинное Д.п. осуществляется т.о., что чем более трансцендируется наличное, тем глубже вскрывается экзистенциально-имманентное. Сущность человека становится явной лишь в растяжении, в напряжении между трансцендентным и имманентным, где одно без другого неосуществимо. Лишь в этой растянутости-распятости человек способен “увидеть” самого себя, т.е. осуществлять Д.п. Особо необходимо выделить такие сущностные характеристики Д.п. как трансцендирование и экзистирование. Осуществляя трансцендирование, человек выходит за рамки своего наличного бытия, расширяет сознание, раздвигает горизонты своего познания, вскрывает свое имманентное, но лишь в том случае, если оно захватывает его экзистенцию, затрагивает основу его собств. существования.

Помимо определения осн. сфер реализации духовных феноменов (философии, религии и искусства) и сущностных характеристик Д.п. (трансценденции, экзистенции и др.), понятие духовного можно выявить и попытаться описать с т.зр. его качеств, наполнения. К нему можно отнести человечность, любовь, совесть, творчество и др. Именно эти проявления духовного пронизывают все его сферы, присутствуют во всех культурах.

Феномен духовного, реализуемый как процесс самопознания, в к-ром развертывается сущность человека, обнаруживает себя во все большей степени очеловечивания человека. Человечность человека покоится в его сущности, т.к. бесчеловечным, негуманным называем мы человека, отпавшего от своей сущности (Хайдеггер). Из этого можно заключить то, что человек по сущности, по своей духовной природе добр, и зол он лишь тогда, когда забывает себя, отдаляясь от своей сущности. Из такого забвения человеком самого себя и вырастает духовный кризис человечества, как потеря человеком человечности, гуманизма, своего лица. От человека его сущность скрывает и техника, и его собств. неодухотворенная чувственность. Именно из Д.п. вырастает истинный гуманизм, к-рый является сущностной характеристикой духовного феномена. Нравственность поэтому сущностно связана с духовным и является одной из форм его проявления. Нравственность “нравственна” лишь тогда, когда она рождается из глубин духовного. В духовном мире нечто приобретается лишь через самоотдачу и жертву.

Высшая форма духовного отношения человека к миру — любовь. Она выражает собой принцип возрастания жизни, пришедшей к своему самосознанию через человека. Любовь — существо самой жизни и представляет собой духовный архетип человечества, к-рый раскрывается экзистенциально через развертывание сущности человека. Любовью соединяется человек с бытием, и с Богом, с ближним и с собственной душой. Именно любовь связует воедино истину, добро и красоту, являя в этом высшем синтезе духовный архетип человечества. Без любви все тщетно. Любовь не случайно стала символом всех духовных традиций человечества. Если душа человека движется любовью, это говорит о достижении ею высшего совершенства, о том, что человек в своих поступках исходит и из абсолютной, и из своей сущности. В любви человек познает не только Другого, но и самого себя, сущность мира, бытия, Бога.

Совесть — именно благодаря ей вступают в сообщение, во взаимодействие как бы два онтологически разных мира: материальный и духовный. Человек посредством совести осуществляет их координацию, строит мир эмпирический по законам мира идеального. Совесть связует поступок человека с его идеалом. В со-вести человек выступает в роли вестника бытия, чтобы жить в со-гласии с ним (Хайдеггер).

Высшим видом творчества является самопознание, самосозидание человеком самого себя, — лишь этот процесс можно определить как собственно духовный, как действительно творческий, приводящий к развертыванию на основе любви сущности человека, и к явленности — духовный архетип человечества.

Лит.: Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие: статьи и выступления. М., 1993; Нижников С.А. Проблема духовного в зап. и вост. культуре и философии. М.,1995.

С.А. Нижников

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: