August 100 | November 8

- Разве уже не пора вставать?

- Эй, разбудите его кто-нибудь, на работу ведь пора.

- Он же новенький, не знает.

- Так нечестно, пусть просыпается!

Возмущенный гул голосов разного тембра и тональности забивается в уши, прогоняя пугливые крупицы сна и возвращая к реальности. Минсок сжимает сильнее веки и стискивает в зубах одеяло, жесткий лед раскалывается внутри на мелкие части, больно царапая легкие. Нестерпимо хочется, чтобы все исчезли.

- Отошли от него все, быстро! Вы не видите, что он нездоров? Как маленькие, ей-богу, будто сами новенькими не были? – с появлением Чондэ мир вокруг Минсока успокаивается, позволяя расслабиться и выдохнуть маленькие облачка пара в холодном воздухе. У Чондэ голос громкий, звонкий, но не грубый, не ограненный множеством неровных углов, он как мед – такой же насыщенный и сладкий.

- Все нормально, - удается прохрипеть, напрягая больное горло, и приподняться на локтях, щурясь от утренней белизны. – Я встаю.

В этот момент Минсок понимает, что все мальчишки ушли – последним, гремя ведром и неуклюже спотыкаясь о порог, исчезает радужная макушка. Удовлетворенно выдохнув, Чондэ поворачивается к Минсоку, присаживаясь рядом с ним на корточки, и внимательно разглядывает, словно пытаясь прочитать мысли.

- Это приют, - без всяких приветствий и пожеланий доброго или не очень утра начинает он, игнорируя попытки Минсока откинуть тяжелое одеяло и принять менее неудобную позу. – Приют для тех, кто сбился с пути и заблудился, кому надо как-то выживать, но он даже свое имя вспоминает с трудом. Здесь тебе предоставят кров и пропитание, когда станет совсем невмоготу, и холод доберется до сердца. Но знай, здесь никто и ничто не греет бесплатно, будешь исправно платить – не замерзнешь снаружи. Оплата простая – физический труд, работа. Ведь чтобы выжить, нам нужно помогать друг другу, не так ли? – он смотрит внимательно, но добродушно, с каждым словом все больше оттаивая, растапливая ореховую нугу в радужке глаз. - У каждого своя обязанность. Мы не встаем с первыми лучами солнца, поверь, все не настолько запущенно. Вот часы, - Чондэ неопределенно кивает в сторону длинного шкафа, теперь Минсок замечает большой циферблат сверху. – Подъем в восемь, время отбоя каждый выбирает сам, лишь бы не шумел и проснулся с утра. А ты уже проспал на полчаса, так что будешь помогать мне обследовать больных, - он все еще не улыбается, но добродушно хлопает по плечу, пытаясь передать позитивный настрой, которого на деле нет и в помине.

– Пошли, - Чондэ поднимается с корточек и ждет, когда Минсок наконец справится с земным притяжением. – Да тебе бы и самому медицинская помощь не помешала бы... – наконец он подхватывает полубессознательного Минсока и ведет в маленькую комнатку, на раздвижных дверях которой тонко выцарапано: Ким Чондэ.

- Ким... – на выдохе выговаривает Минсок, пытаясь совладать с подступающей со всех сторон темнотой. – Чон... – давление подскакивает слишком быстро, заставляя поддаться головокружению и закатить глаза, опускаясь на твердое покрытие кушетки. – Дэ...

- Что же мне с тобой делать, Ким Минсок? – Чондэ выпускает изо рта горечь, перемешанную с углекислым газом и стирает махровым полотенцем холодную испарину со лба Минсока. Он понимает, что должен заботиться о нем, иначе тот не выживет, Минсок слишком слаб, слишком беззащитен. Ему нужна помощь, как когда-то требовалась такому же беспомощному новенькому – Чондэ.

Когда Минсок приходит в себя, за окном уже сгущаются сумерки, и палата погружена в неуютный полумрак, но рядом дремлет, подперев рукой щеку, уютный и сладкий Чондэ, чьи уголки губ испачканы в липком сахаре от мармелада. Минсок виновато поджимает губы, краем глаза замечая, как на улице в теплицах работают остальные мальчишки, у них губы посинели и дрожат от холода, но все до единого улыбаются, перекидываясь друг с другом шутками.

- Чондэ, - тихо зовет Минсок, ближе прижимаясь к настенной батарее, он уже сбился, сколько раз называл это имя.

Веки дрожат, приподнимаясь с неохотой, расфокусированным сонным взглядом Чондэ пытается рассмотреть комнату, где оказался. Осознание происходящего приходит чуть с опозданием, но уже через минуту Минсок обжигает руки о раскаленную кружку, до краев наполненную горячим чаем.

- Пей, это поможет унять боль в горле, - а сам давится льдом и тайком морщится, кончиками пальцев касаясь шеи. Минсок медленно, по капелькам, тянет почти что кипяток из кружки, отмечая, что у чая какой-то особый фруктовый вкус, навевающий воспоминания о теплом времени августа.

- Какое сегодня число, ты знаешь? – неожиданный вопрос на мгновение сбивает с толку. Минсок коротко оглядывается через плечо, на пустынную улицу и последние хрустящие листья, затерянные в траве.

- Сотое августа, - все также смотря на угрюмую погоду. – Юбилей.

Чондэ отрешенно кивает сам себе, не сводя глаз с потерянного Минсока, сжимающего в маленьких ладошках слишком большую для него кружку. А ведь он чертовски прав – август. Только немного прохладный его период, как во время летних дождей, что ледяными струями затекают под футболку, оставляя шрамы на коже.

- Пора готовить ужин, - негромко сообщает он, почти невесомо дотрагиваясь до запястья Минсока. – Пошли, кто-нибудь обязательно снова обожжется, - и с горькой усмешкой добавляет: - Сехун, например...

От еды Минсок вежливо отказывается, только помогает перевязать запястье непутевому Тао, обжегшемуся маслом. Он все время ерзает на стуле и пытается доказать Мину, что на самом деле кричал не он, а этот гад Чонин, толкнувший его прямо к шипящей на сковородке жидкости. Мимо проходящий Сехун небрежно, в кулак, замечает, что это неправда, от чего Тао только больше натирает бинтами ожог, а Минсок молча перевязывает заново, еле сдерживая улыбку от ребячества младших.

Когда снова становится слишком холодно, и к горлу подступает новый приступ боли, ему ничего не остается, кроме как сидеть, свернувшись комочком, на своем матрасе и украдкой читать исписанные Чондэ листы. Это помогает ослабить приступ лучше, чем фруктовый летний чай и даже мармеладки, спрятанные под подушкой. Минсок до сих пор удивляется, насколько Чондэ сладкий и теплый, как ореховая нуга у него в глазах, но почему-то никогда не улыбается.

- Мин? – он присаживается на край собственного матраса, врываясь в жизнь Минсока теплым южным ветром, что приятно покалывает кожу, не доставляя неудобств. – Ты снова бледный, все хорошо?

- Голова кружится, чуть-чуть. Все хорошо, - пытаясь успокоить слабой улыбкой хотя бы губами, не доходя до глаз. Зажмуривая веки, чтобы прогнать боль.

Сквозь темноту слышно грустный вздох, и шуршание целлофана, а после сладость на поверхности губ. В этот раз Чондэ сам кормит мармеладом, не спрашивая позволения, а Минсок послушно ест, ощущая клубничный привкус на кончике языка и тающий во рту сахар. Кончики губ Чондэ вздрагивают.

Душной ночью тяжело дышать, и легкие все еще саднят от осколков, но чьи-то заботливые руки укрывают шерстяным клетчатым пледом и становится легче.

- Он никогда раньше не делился мармеладом, ты особенный, Мин, - хихикая, шепчет Исин, подтыкая края пледа.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: