Прощай Рим. Палермо

Я люблю Палермо. Я люблю климат этого города, его жителей, море. Даже сегодня я чувствую себя гордым жителем этого города. Я видел его несколько лет назад из зарешёченного окна бронированного автомобиля, когда меня везли на какое-то очередное судебное заседание. Я не узнал Палермо. Открылись десятки новых баров, в которых я никогда не был. Даже улицы и здания изменили своё лицо. Много рекламы. Это был совсем другой город. С другой стороны, «мой» Палермо и нынешний город, который я видел через тонированное стекло, разделяли три десятка лет. Тем не менее, Палермо навсегда останется моим любимым городом. Местом, с которым меня связывают хорошие воспоминания.

Как только я оказался на Сицилии, сразу после военной службы в конце 1965 года, я сделал то, что делали все, или практически все, молодые люди из хороших семей в то время: я поступил в местный университет, на факультет сельского хозяйства. Началась студенческая жизнь: девушки, танцы, шутки, встречи с приятелями. Сказать по правде, я мало походил тогда на типичного «правого», который не пил Кока-колу – символ «сатанинской» Америки, не носил джинсы – потому что они, в первую очередь, ассоциировались с левацким движением, не ходил на танцы по субботам, блюдя целомудрие. Я же наоборот – пил кока-колу (правда, в умеренных количествах), носил джинсы и находил их весьма удобными, пользовался успехом у женщин. Может быть, из-за моего строгого и равнодушного вида я был столь популярен у прекрасного пола. А может и нет. Не знаю.

Политика стала вдруг мне совершенно чужда. Лишь как звук издалека изредка в мою голову забредали мысли о политике. Здесь, на Сицилии, я вновь оказался в кругу фашистов чисто случайно – благодаря детям одной из семей, с которой мы дружили. И эти люди являлись натуральными фашистами, а не теми «правыми», заполонившими Рим. Существовал, например, «Кружок Диких» (Circolo dei Selvatici), куда входили ветераны Республики Сало и молодые ребята, ностальгирующие по тем временам, в которых они даже не жили. Однако, даже простые люди в Палермо, с которыми я общался, позитивно относились к фашизму: в то время можно было спать с открытыми дверями, а мафия была подавлена железной рукой префекта Чезаре Мори после того, как Муссолини, совершивший визит на остров, узнал, что мафия имеет здесь гораздо больше власти и пользуется большим уважением, нежели фашистская партия. Многие говорили, что политика во времена фашизма была более ясная и высокоморальная, что она ничего общего не имеет с безнравственностью и беззаконием демократического режима. Подобного рода разговоры были частым явлением. Но это было опасно. Очень опасно. Поскольку люди подспудно чувствовали, что, говоря так, они совершают преступление. Мы, фашисты, находились на стороне проигравших. Ты наследник прошлого, славного прошлого, но прошлое умерло, а мы то ещё живы. Я, мы все были осуждены на неизбежное поражение. В глазах других мы были проигравшие. Бродяги без родины. Меньшинство против большинства. Однако, подобного рода подход не являлся частью моего личного взгляда на вещи. Я не чувствовал себя проигравшим, и, самое главное, не был им. Я был на стороне побеждённых. Тех, кто сражался, а не тех, кто сдался без боя. Вот почему я всегда старался избегать слова «неудачник»: термин, которым меня окрестили журналисты и политические враги. Я чувствую себя побеждённым, а не проигравшим. Потому что я воевал, и был побеждён.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОТЕСТ

7. «Идите в жопу»

Протесты захлестнули улицы Палермо весной 1966 года, всего через несколько дней, когда в Риме в ходе драки был убит социалистический студент Паоло Росси. Тогда по всей стране начало разгораться пламя протеста, достигшее своей кульминации в шестьдесят восьмом. Палермо не был исключением. Здесь тоже был университет, располагавшийся недалеко от Дворцовой площади.

Во дворе находившейся неподалёку ратуши собирались группы студентов. На одной стороне – коммунисты. Напротив них – фашисты. Вот-вот должен был начаться кулачный бой. Но в самую кульминационную минуту, в середину ворвались полицейские в шлемах со щитами и дубинками, и громко приказали всем разойтись. Никто не подчинился. Так продолжалось несколько минут. Коммунисты выкрикивали лозунги и оскорбления. Мы отвечали им залпом камней. Среди полицейских я увидел парня в гражданской одежде. Он был одет в красивый летний двубортный пиджак, через грудь у него была перекинута трёхцветная лента – это был комиссар полиции Палермо. Обращаясь к нам, он кричал: «Молодые люди! Я взываю к вашему чувству гражданского долга! Вы свежие ростки нации, будущие лидеры, основа нашего общества! Успокойтесь!»

Мудак, подумали мы тогда все. Наверняка он надеялся деморализовать нас своей вежливостью, манипулировать нами, заставить вернуться в классы и пассивно слушать очередную лекцию. Идиот. В конечном итоге, кто-то из нас запустил в него камень, который попал ему аккурат по лбу. «Суки! Пидарасы вонючие! Идите в жопу!» - далее следовал поток вульгарных ругательств на сицилийском диалекте, после которого комиссар приказал подчинённым применить к нам силу. На мой взгляд, всё это прекрасно иллюстрировало образ мышления буржуазной номенклатуры тех лет: притворяться вежливым, попытаться убедить людей сойти с «опасной» дороги, прекратить хулиганить по-хорошему. И после того, как ничего не помогает, бросить прямо в лицо своей жертве оскорбление и начать избивать её руками и ногами, исполняя приказы университетского начальства. Это была власть. И мы все – и коммунисты и фашисты, - сопротивлялись этой власти попеременно: когда мы заканчивали драться с полицейскими, на них со спины прыгали красные. И наоборот. То, что происходило позднее, началось в 1966 году.

После того, как комиссар удалился, отдав нас всех на растерзание специальному отряду полиции, начался сплошной ад. И фашисты и коммунисты объединились против полиции, чего раньше себе и представить было нельзя. Шестьдесят восьмой начался в Палермо на два года раньше и закончился на два года позже – в 1971 году.

Демократическое противостояние переросло в физическое противостояние. Инцидент в университете Палермо открыл сезон игры, в которой итальянцы являются бесспорными мастерами: все против всех. Меняются только главные действующие лица этой игры. Я завёл себе привычку выходить вооружённым не только на расклейку листовок, но и на простую прогулку: под курткой я таскал автомобильный ключ, используемый как оружие защиты и нападения. У кого-то было больше фантазии. Например, как у моего друга Гвидо. И в дождь, и в солнечную погоду он гулял с зонтиком, ручка которого представляла собой складную дубинку.

Мы оказались в ловушке. И фашисты, и коммунисты. Неожиданно даже для самих себя, мы стали авангардом разворачивавшейся новой гражданской войны. На этот раз, вялотекущей гражданской войны. Для меня этот период начался в 1966 году на заре стратегии дестабилизации. «Разделяй и властвуй» - фирменный стиль буржуазных демократов, сеявших ненависть в молодёжной среде, продававших наркотик политики неокрепшим умам. В конце-концов, посеяв ветер, они должны были пожать бурю.

В течение многих месяцев, а то и лет, нашим любимым занятием стало «изматывание врага». Экипированные в шлемы, мы маршировали по улицам Палермо, распевая фашистские песни. Встречи. Пятеро против пятнадцати. Двадцать против сорока. Удары со всех сторон. Кровь, теряющие сознание люди, стоны. Без оружия. Без пистолетов. Честная драка на кулаках. Схватки между заклятыми врагами. Ненависть. Но кроме столкновений, в то время ещё было место для ненасильственной политики: конференции, диспуты, совещания и так далее. Помню одну, которая была посвящена десятилетнему юбилею событий в Будапеште. Именно здесь я встретился с Чиччо Манджиамели¹, одним из самых близких моих друзей.

1 Франческо Манджиамели, сицилиец, доцент философии и преподаватель средней школы. Активист «Нового Порядка», а затем – во второй половине 70-х, один из лидеров организации «Третья Позиция». Он был убит боевиками неофашистских «Вооружённых Революционных Ячеек» Валерио Фьораванти 9 сентября 1980 года в сосновом лесу Кастельфусано, в нескольких километрах от Рима, отвратительным образом: убийцы, передавая друг другу оружие, стреляли в уже мёртвое тело. «Для меня, - говорит Конкутелли, - это убийство стало трагедией. Я потерял друга. И причиной этого убийства, как я думаю, была власть»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: