На Пьяццале Лорето ещё есть место». Теракты? Явно фашистский след

Первые годы семидесятых были ужасны. Возобладало мнение, подпитываемое «авторитетными» комментаторами и «демократической» прессой, что бомбы, взрывавшиеся по всей Италии и уносящие десятки жизней ни в чём не повинных людей, явно были заложены фашистами¹. Проводилась прямая аналогия между «чёрным терроризмом», убивающим людей без разбора, и молодёжным внепарламентским неофашистским движением. Пьяцца Фонтана? Бойня, устроенная фашистами. Брешия²? То же самое. «Италикус»³? Аналогично. Всегда виноваты фашисты. Это они, звери в человеческом обличье, взрывают невинных людей. Несмотря на доказательства невиновности, никаких извинений мы естественно не дождёмся. В то же время, благодаря усилиям прессы, мы предстали перед обществом в виде монстров, врагов демократии, опасных террористов, которых необходимо как можно раньше упрятать в тюрьму и содержать там до конца жизни. Или вообще убить. Мы стали мужчинами и женщинами (как это не покажется странным, но в неофашистском движении было не меньше девушек, чем в левом лагере), которые не могут иметь никаких прав в Итальянской Демократической Республике. В отношении тех, кто исповедовал пост-фашистские или неофашистские взгляды, допустимо любое насилие, с любой стороны. В этом контексте, ужасное преступление в Примавалле⁴ уже представлялось в прессе как «ответ» запуганных до смерти левых зловещему фашистскому подполью Рима.

Ощущался острый запах гражданской войны. В то время, как наши светлые головы из правительства пожимали плечами и делали непонимающие рожи, простые люди были в ужасе. К царившему повсюду беззаконию прибавился страх пасть жертвой «фашистского террора», бессмысленного и слепого. Мы чувствовали ненависть, исходившую отовсюду. Тот, кто рисовал на стене кельтский крест или свастику, уже был монстром и достоин был пасть под ударами гаечных ключей и молотков. Именно тогда возникла поговорка о том, что «убить фашиста – не преступление». Левые разыскивали фашистов везде. Доходило до того, что «Красные Бригады» различного рода персонажами из анархистской среды были объявлены фашистскими провокаторами, действующими под видом коммунистов. Фашисты должны были быть полностью уничтожены. На наших глазах разворачивалась новая охота на ведьм. «На Пьяццале Лорето есть ещё место» - пели они свой зловещий марш.

Язык вражды. И мы, потому что были дураками, или же потому, что были слишком молоды, попали в эту ловушку. Мы отвечали на насилие насилием. И по-прежнему мы были в статусе преследуемого меньшинства: без свободы слова, без права присутствия на улице, в школах, университетах. Своего рода, это был апартеид, политический расизм в отношении «чёрных». И мы начали думать, что кто-то действительно хочет нашей политической и физической смерти.

Сначала кто-то упрямо тянул наше движение в пучину мутных кровавых игр власть имущих. Затем появились «террористы», появились «фашистские убийцы», ненавидимые всей страной. В этом тяжёлом климате и обрели свою жизнь первые идеи вооружённой борьбы. Медленно, но верно, идеи «партизанской войны» проникают в головы многих товарищей. Именно в те дни, я осознал две аксиомы, которые сопровождали меня в годы вооружённой борьбы. Одну из них максимально чётко сформулировал Мао Цзедун: «Неважно, какого цвета кошка – главное, чтобы она ловила мышей». Другая заключалась в осознании того, что власть по-прежнему находится на кончике штыка винтовки. Я помню, как в ходе встречи с несколькими товарищами, когда мы обсуждали попытки режима устранить нас, я пошутил: «У меня есть хорошая винтовка и я не боюсь холода. Кроме того, Италия ведь горная страна». Все, конечно, засмеялись, но я то где-то в душе подсознательно чувствовал, что в этой шутке и заключается истина. Что следующий наш шаг должен был быть осуществлён с оружием в руках. Мы поняли, что листовки уже ни на кого не действуют, что плакаты игнорируются и немедленно срываются, что наши идеи не принимаются всерьёз. И тогда я понял, что момент судьбоносного выбора приближается. Мы чувствовали себя монстрами, которых необходимо уничтожить. Мы были сторонниками переворота, кровожадными дегенератами, устанавливающими бомбы для убийства невиновных людей. Одним словом: настоящими исчадиями ада.

Плюс ко всему, к нам плотно приклеился ярлык пособников государственного терроризма и марионеток спецслужб. Если ты пытался возражать, утверждая, что это не так, обычно в ответ тебе неслось: «Заткнись, фашист!» Как на войне, как в пятидесятые годы. Культура, которую мы называли «псевдо-Сопротивлением» правила бал в Италии в те годы. Появились люди, которые уже боялись признаться в своих фашистских симпатиях. Мы оказались в полной изоляции, окружённые врагами, которые только ловили момент, чтобы ударить. Но для нас, по крайней мере, для некоторых из нас, такая ситуация крайне не нравилась. И таким образом, я убедил себя в том, что, если моя судьба (как и судьба любого другого человека) – оказаться на холодном столе больничного морга, в Риме или в Палермо, с биркой на ноге, в которой будет описан мой возраст, пол и раса, то я бы предпочёл умереть так, как сам хочу. Не на мягком топчане в уютной квартире. А с оружием в руках. Сражаясь. И если сценарий этой жизни был написан для нас, то не стоит тратить время на плач и стенания, а нужно смело брать жизнь за грудки и исполнять этот сценарий.

Во времена Республики Сало, бойцы «Чёрных Бригад» частенько исполняли мрачную песню, начинавшуюся словами «Мы хотим отправиться в ад все вместе». Я напевал её всё чаще и всё громче. Однажды я слушал радиопередачу, в которой Эмилио Сантилло⁵ утверждал, что уже через несколько месяцев в Италии прекратятся всякие разговоры о неофашистской угрозе. Поскольку неофашистское движение более не представляет собой никакой угрозы Государству. Это было для меня сродни объявлению войны. В ушах звенел гимн «К оружию, фашисты!». Фанатизм. Мы все скользили к вооружённой борьбе. Может быть кто-то, ослеплённый фанатизмом, и не осознавал этого, но я осознавал это очень хорошо. Всегда. Я понимал, что я делаю, и знал, что ожидает меня. Тот путь, по которому мне предстояло вести товарищей, вызывал дрожь: но ошибка в движении зачастую поправима и ведёт к победе, тогда как статичная правда обычно пишется на могильной плите. Я был готов: вооружённая борьба стала единственной реальной альтернативой, имевшейся в моём распоряжении.

1 Единственным «чёрным» покушением, за которое были осуждены неофашисты, является теракт в Петеано. В Петеано, недалеко от Гориции, в ночь на 31 мая 1972 года, полиция получила анонимный телефонный звонок. Голос на том конце провода сообщил, что на просёлочной дороге недалеко от городка стоит подозрительный автомобиль с двумя пулевыми отверстиями на лобовом стекле. Наряд карабинеров отреагировал на данное сообщение, выехав на поиски подозрительно машины. Белый «Фиат» 500 вскоре был обнаружен. В момент, когда сотрудник правопорядка открыл багажник, прогремел взрыв, унёсший жизни трёх полицейских и серьёзно ранивший четвёртого. Винченцо Винчигуэрра, бывший активист MPON, на судебном заседании 1987 года сделал сенсационное заявление, признав себя виновным за организацию этого теракта, и был осужден на пожизненное заключение. Его сообщник, Карло Чикуттини был приговорён к тридцати годам тюрьмы. Третий организатор теракта, бывший десантник Ивано Боккаччио, был убит в октябре того же 1972 года при попытке захвата самолёта в триестинском аэропорту «Ронки Леджионари».

2 В Брешии, на Пьяцца дель Лоджия 28 мая 1974 года во время прохождения демонстрации профсоюзов гремит взрыв. Бомба, заложенная под аркой часовни, уносит жизни восьми человек, ранены девяносто четыре. Теракт практически сразу же был приписан неофашистам. 10 марта 1989 года коллегия присяжных Апелляционного суда Милана полностью оправдывает ранее осужденных чёрных экстремистов Чезаре Ферри, Серджио Латини и Алессандро Степанова.

3 В ночь на 4 августа 1974, во время прохождения тоннеля на перегоне Фиренце-Болонья, гремит взрыв в поезде компании «Италикус», следующего по маршруту Рим-Мюнхен. Двенадцать мёртвых, сто пять раненых. Обвиняемые в осуществлении данного теракта Марио Тути и Лучано Франчи были окончательно оправданы Уголовным Кассационным судом 24 марта 1992 года.

4 Ночью между 15 и 16 апреля 1973 года квартира Марио Матеи, работника коммунальных служб и секретаря MSI района Примавалле, была подожжена с помощью бензина. Марио Матеи, его жена и четверо детей были спасены. Однако Вирджилио, двадцати восьми лет, и Стефано Матеи, восьми лет, вытащить не удалось. Их обугленные тела были обнаружены возле окна, через которое они пытались спастись. Следователи быстро вышли на след поджигателей, коими оказались трое боевиков «Рабочей Силы»: Акиль Лолло, Мариино Клаво и Манилио Грилло. Оправданные в суде первой инстанции, судом второй инстанции они были приговорены к восемнадцати годам за непредумышленное убийство. Всем троим позднее удалось бежать из тюрьмы и скрыться за рубежом.

5 Комиссар Эмилио Сантилло в 1974 году возглавлял Генеральную Инспекцию по борьбе с терроризмом Министерства Внутренних Дел. В 1975 году структура была заменена Службой Безопасности

Враг

Когда в 1973 году «Политическое Движение Новый Порядок» было объявлено вне закона, вооружённая борьба для некоторых из нас стала не просто перспективой, а единственным путём вперёд, дабы продолжить существование движения. Хотя, идеи вооружённой борьбы к тому моменту уже посещали головы некоторых наших товарищей, указ о роспуске MPON, подписанный министром внутренних дел Тавиани¹ стал искрой, зажёгшей уже раздражённые души: произошло ускорение процесса радикализации, который до этого момента шёл постепенно. Был дан мощный толчок, направивший некоторых из нас к утопии фашистской революции.

Движение погрязло в дебатах, жарких дискуссиях. Были высказаны различные мнения, как на локальном, так и на национальном уровнях. Были те, кто настаивал на необходимости действия в законном поле, имелись и такие, утверждавшие, что настал момент для вооружённого действия, которое отправит режим, душивший всех нас, к дьяволу. Однако, я продолжал действовать в FUAN. Все знали, что я принадлежал к «Новому Порядку», но никто не скандалил. Даже мой друг, национальный президент FUAN Лучано Лаффранко знал, что я был не просто ординовисти, но и к тому же радикальным ординовисти. Все лидеры MSI на Сицилии знали меня: официально они следовали линии партии и критиковали экстремизм, однако в частных беседах подмигивали и жали руку. В MSI складывалась такая ситуация: если вы подверглись нападению и умерли, то вы становились «мучеником за идею», ваш гроб несли на своих плечах руководители партии, и даже сам Джорджио Альмиранте мог проронить на ваших похоронах скупую мужскую слезу. Однако, если вы подверглись нападению и выжили, вас моментально исключали из партии задним числом за четыре месяца до этого. Потом что, всё это попахивало экстремизмом, а Итальянское Социальное Движение не хотело иметь ничего общего с экстремистами.

Спрут. Вот изображение того, кого я считал своим противником. Демократический режим, душащий своими щупальцами собственных граждан. Спрут, которого мы привыкли видеть в старом кино, без роскошных современных спецэффектов. Твёрдый и жёсткий центр и идущие от него щупальца – длинные, слабые и хрупкие. На мой взгляд, приоритетным являлся не «удар в самое сердце», о котором говорил лидер «Красных Бригад» Ренато Курчио, а планомерное уничтожение щупалец спрута, который казался сильным и непобедимым. Я был убеждён, что необходимо сначала действовать на периферии: культурной, социальной и географической. Как можно дальше от «мозга». И лишь позднее, укрепившись, можно было бы начать наступление к «центру». Медленное наступление, без рывков, шаг за шагом вперёд, останавливаясь, когда это необходимо. Конечно, это была ужасная концепция, теперь я понял это. Это теория революционной войны в чистом виде, насилие, использующееся как инструмент политической борьбы.

Тогда подобные тезисы были в новинку не только для неофашистской среды. В Италии лишь «Красные Бригады» проповедовали массовую вооружённую борьбу рабочих против Государства. Бригадисти утверждали, что нужно атаковать нервный центр системы, в то время как мы полагали, что необходимо бить по слабым звеньям режима. Кроме того, в отличие от «Красных Бригад», мы были слабы, и выбирали цели, пропорциональные имевшимся в нашем распоряжении силам. И только после того, как мы приучим новобранцев к вооружённой борьбе, дадим им необходимый опыт и поселим в кулуарах режима неуверенность и чувство собственной уязвимости – только тогда мы планировали двинуться к нервному центру системы.

В соответствии с этой стратегией, в середине семидесятых мы и избрали свою тактику: мелкие или большие саботажи на периферии, нападения на сельскохозяйственные объединения и государственные аграрные хозяйства – эти провинциальные символы демохристиан и власти, против которой мы и планировали развязать свою революционную войну. Именно в контексте этой тактики были осуществлены покушения на Сицилии, исполненные от имени виртуального «Объединённого Фронта Борьбы с Системой» (Fronte Unitario di Lotta al Sistema – FULAS) – организации, специально выбранной ради этой цели. Эта «группа» была основана в Риме после распада MPON с целью сгруппировать вокруг неё всех бывших ординовисти и утвердить своё присутствие в столице, где некоторые уже радостно потирали руки от осознания того, что Движения больше нет. Символ, который был необходим для того, чтобы испугать врагов, показать, что «мёртвые» и «разгромленные» неофашисты на самом деле живут и здравствуют. Однако, за этой группой стояло лишь несколько людей, некоторые из которых были весьма наивны.

Например, в Катании был товарищ, который в соответствии со своей деятельностью, получил прозвище «ночной мальчик» или «by night». Юношу из восточного сицилийского города я частенько будил среди ночи, дабы он помог нам в осуществлении каких-нибудь оперативных или военных задач. Иногда казалось, что он засыпал прямо на ходу, как лошадь. Однажды ночью он должен был отправиться в Аугусту. Мы уже определили цель, которую нужно было поразить: это был нефтепровод. Операция не была слишком сложной: необходимо было разместить небольшую бомбу вблизи трубы и убежать. Этому «ночному мальчику» мы дали точные и чёткие инструкции: что как разместить, где приклеить листовки, куда убегать, где скрываться после операции. Всё честь по чести. Товарищ, у которого это была первая «боевая» операция, приветствовал нас на пороге своего дома – было видно, что он крайне взволнован, но полон решимости. Нас успокаивала его выгнутая в дугу грудь и его героические речи. Короче говоря, мы уже предвкушали успех. Ага. Торжественно он загрузился в белый «Фиат» и, сверкая глазами, уехал. Через пятнадцать минут он вернулся. Оказалось, что он забыл всё: оружие, взрывчатку, листовки. «Дело идёт как надо» - подумал я. В общем, в конце концов, этот «ночной мальчик» уехал, на этот раз не забыв ничего. День спустя, мы с волнением ждали сообщения о нашей акции в местных газетах. Молчание. Наши бомбы взорвались повсюду. В Апулии, Калабрии, Лацио. Везде, кроме Сицилии. Через день «by night» явился на ранее назначенную встречу и начал, запинаясь, просить прощения. «Я забыл включить таймер» - бормотал он, когда мы потребовали объяснений. Мы чуть не задушили его. Мы были просто в бешенстве. Мы должны начинать войну с Государством с такими идиотами? Но мы не впали в уныние, поэтому FULAS таки осуществил на Сицилии несколько покушений. В Палермо и Агридженто. Демонстративные бескровные покушения, которые, однако, заставили сильно поволноваться силы правопорядка.

Когда я сделал шаг к вооружённой борьбе и подполью, я всё ещё считался жителем Палермо и Катаньи, куда переехала моя семья. Я всё ещё был членом Итальянского Социального Движения и руководителем FUAN. Полиция традиционно продолжала искать меня в случае различных мордобоев, в которых я теперь не участвовал. Карабинеры даже не подозревали о моей второй жизни. Они не замечали оружия. Они не понимали, что я и мои товарищи движемся к чему-то бОльшему, нежели уличное насилие. И это всё происходило в то время, когда я продолжал оставаться одним из главарей студенческого движения, и неизбежно контактировал с людьми изMSI. Именно поэтому некоторые сектора палермского отделения партии, уважавшие меня, предложили выдвинуть мою кандидатуру в списках MSI на муниципальных выборах летом 1975 года. Я подчёркиваю, не я выдвинул свою фигуру: кандидатура Пьералуиджи Конкутелли являлась продуктом желания определённых слоёв местной секции MSI. Товарищи, проживавшие в пригородах, с которыми я был знаком ещё со времён уличных баталий, должны были поддержать меня. Не рассчитывая особо на какой-то результат, мне, тем не менее, удалось набрать почти тысячу голосов. Чуть больше набрал мой друг Гвидо (находившийся в тот момент в тюрьме за драку в университете), правда, в отличие от меня, ему удалось войти во Дворец Орлов и стать муниципальным депутатом. В тот момент, когда в Палермо распространяли предвыборные листовки с моей фамилией, я находился в Апулии, где занимался организацией похищения банкира Луиджи Мариано.

Я стал «уклоняющимся от правосудия» совершенно случайно. В один из дней 1974 года меня арестовали за драку с красными, к которой я не имел никакого отношения. В тот день я был в Катании, куда из Палермо переехала моя семья ещё в 73. Полиция ворвалась, когда я играл в карты с матерью и моими братьями. Я даже не пытался убегать. В тот же вечер я оказался в тюрьме вместе с другими товарищами. После того, как я освободился, полиция взяла с меня подписку о невыезде. Теперь я мог покидать Катанию лишь с официального разрешения полиции. И вот, в течение одного из таких «выездов», уже находясь в Бриндизи, Апулия, я позвонил своему другу: он передал мне, что полиция уже ищет меня, так как разрешение на выезд истекло. Я положил трубку, плюнул, глубоко вздохнул, и достал наручники. Больше я никогда не посещал своего дома на Сицилии. Я стал беглецом, скрывающимся от правосудия.

1 "Политическое Движение Новый Порядок" было распущено специальным указом министра внутренних дел Паоло Эмилио Тавиани 22 ноября 1973 года. Роспуск произошёл на следующий день после окончания процесса, осудившего руководствоMPON за «восстановление фашистской партии». Прокурором процесса был судья Витторио Оккорсио.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: