Убийство Кармине Палладино

Через несколько месяцев после убийства Франчиса Турателло, я вновь был переведён в «Новару». Пошла «обычная» жизнь: болтовня с другими заключёнными, идеологические дебаты, обеды и ужины в камерах с товарищами. Вместе с такими, как Джанфранко Ферро или Леле Макки¹. Это были мои друзья. Пресса, тем временем, формировала в обществе мнение, что я – человек-волк, огромный, но совершенно безмозглый бычара. Дурак, в чёрном берете и с пистолетом за пазухой. В то время как даже самые жестокие красные были всего лишь юношами, требующими уважения к себе, несмотря на ошибки и трупы, оставшиеся за их спинами. Мы, фашисты, напротив, были жаждущими крови преступниками, опасными животными. Поэтому, я страдал. Я страдал, когда в судебных аудиториях, присяжные смотрели на меня с презрением и страхом. Они будто бы считали меня больным чумой. Эти взгляды, полные ненависти и ужаса, сильно ранили меня.

В «Новаре» я встретил Кармине Палладино, бывшего боевика «Национального Авангарда», человека, крайне близкого к Стефано делле Кьяйе, которого я уже давно подозревал в связях со спецслужбами. Я с уверенностью могу сказать, что все знали о его контактах с полицией ещё с 1968 года. Когда в очередной раз NARоправились от ударов, нанесённых полицией, и вновь начали стрелять, Палладино узнал от одного товарища, что Джорджио Вале², после периода бегства от правосудия, вновь вернулся в Рим. Палладино, очевидно, передал эти сведения полиции, указав, что если они хотят арестовать Вале, им следует установить слежку за парнем, который помогал Джорджио скрываться. Остальное известно. Полиция нагрянула в его «берлогу». Не имеет значения, действительно ли была перестрелка, или нет, главное – Джорджио Вале был убит выстрелами из полицейских пистолетов.

Джорджио Вале

Палладино был одним из «казначеев» «Национального Авангарда»: человеком, который должен был доставать деньги. Он имел связи не только в итальянских буржуазных кругах, но и за границей – в частности, в странах Латинской Америки, страдавших под пятой военных «фашистских» хунт. Я хотел быть уверен, что Палладино действительно заслуживает смерти. Началось расследование: как в тюрьме, так и на свободе. Мы не могли наказать человека, виновного лишь в незначительных грехах. И хотя с Буцци я не о чём не говорил, потому что он был давно приговорён к смерти, с Палладино я решил потолковать. И чем больше я говорил с ним, тем больше во мне укреплялись подозрения. Он был как марсианин: его личная история, образ мышления и идеи казались мне поистине странными. Тем временем, расследование на свободе принесло свои результаты: были получены подтверждения того, что именно Палладино виновен в смерти Джорджио Вале.

Многие другие предлагали себя в качестве убийц. «Я это сделаю» - самоуверенно утверждал очередной герой. «Нет, думаю, что я его убью» - гордо перебивал кто-то другой. Я отлично понял, что они это делали, чтобы спровоцировать меня, чтобы вызвать мою реакцию. Позднее, эти «чистые и жёсткие» товарищи исчезли в никуда.

К тому моменту у меня было уже три пожизненных приговора: я сам себя загнал живым в гроб, впереди не было ничего, жизнь была закончена. Я сказал им всем, что, если Палладино должен умереть, я лично займусь этим. Я знал о том, что дорого заплачу за свои действия, что после будет «заключение в заключении». Я стану первым отверженным среди отверженных. Меня ждала самая зверская каторга, суровое применение статьи 90 исправительного кодекса, жестокое наказание за убийство (уже второе) в тюрьме.

Кармине Палладино

Палладино умер потому что я хотел избавить мир от такого человека, как он – доносчика, который мог нанести ещё много вреда тем товарищам, которые по-прежнему горели желанием противостоять режиму. Людям, которые готовы были пожертвовать ради утопии своими жизнями. Это неправда, что смерть Палладино была как то связана со Стефано делле Кьяйе. Мы хотели просто защитить себя. Мы до сих пор отстаивали свой трагический и глупый выбор.

Во внутренний дворик мы не могли пронести ничего металлического, поскольку агенты уже начали использовать во время обысков метал-детекторы. Никаких ножей, никаких остроконечных предметов. Я взял нейлоновые нитки от сетки стола для пинг-понга, которые использовал вместо шнурков для обуви. В карман я положил две деревянные ручки, которые необходимы были для того, чтобы не разрезать себе руки тонким, но прочным, шнурком. И, естественно, я заранее подготовил приговор в письменном виде: «Революционный трибунал осудил доносчика Кармине Палладино…» и так далее.

Вечером я вышел во внутренний дворик, где нос к носу столкнулся с Палладино. Я задушил его³. Газеты и магистраты разбушевались. Неожиданно, человек, которого я убил, оказался чуть ли не главнейшим свидетелем по делу о теракте в Болонье в 1980. В других СМИ писали о смерти заключённого, который только лишь хотел встать на путь исправления. Читая весь этот бред, я спрашивал себя, как вообще такой человек как Палладино оказался в «Новаре». Ответ был очевиден и, безусловно, логичен. Судьи думали, очевидно, что Палладино станет тем ключиком, который откроет перед правосудием двери неофашистского саботажа, который, по мнению государевых мужей, являлся целой международной структурой. Палладино действительно отвечал их требованиям – он имел связи с Чили и Аргентиной, бывал в Греции, Турции, Испании, Португалии, даже в Боливии. Одним словом, своими действиями я действительно спутал им все карты.

И открыл себе дорогу в ад «braccetti»⁴

1 Эмануэль Макки ди Челлере – неофашист, отсидевший несколько лет в тюрьме.

2 Джорджио Вале – член NAR, он был убит 5 мая 1982 года, когда полиция атаковала квартиру, в которой он скрывался. Одна версия настаивает на факте самоубийства, в то время как другая говорит о том, что Вале был убит агентами во время обыска.

3 Кармине Палладино был убит 12 августа 1982 года. За это убийство Конкутелли получил четвёртое пожизненное заключение.

4 На тюремном жаргоне, «braccetti» - специальные участки в тюрьме, отведённые содержания заключённых в соответствии с 90 статьёй исправительного кодекса. Полная изоляция со строгими правилами и дисциплиной.

44. «Braccetti»

«Здесь не курят»

Категорический тон охранника не оставлял места для возражений. Это был приказ. «А где я могу подымить?» - «В медицинском пункте. Ты можешь курить только там». Я подошёл к стене, и со всего размаху ударился об неё головой. Очень сильно. «Я буду биться, пока не пробью себе череп, и вы не отнесёте меня в медпункт, где я смогу покурить» - пояснил я. Ошарашенные агенты вернули мне мои «Gauloises» и зажигалку. Я закурил сигарету и глубоко затянулся. Потом бригадир вновь забрал пачку и сказал: «Когда захочешь курить, позови нас».

В Фодже мне каждую минуту напоминали, что я был последним из последних, одним из самых бесправных заключённых в стране, дерьмом. Я был изолирован в изоляции. Тёмные камеры. Унизительные обыски голого человека. Приседания перед глазами десятка агентов. Протесты, чтобы добиться получения куска шерстяной ткани, которым можно было бы укрывать ноги в холодные зимние ночи. Никаких писем, никаких газет, ни ручки, ни бумаги. Никакого телевизора и никакого радио. В течение недели – один час прогулок в узком зарешёченном коридорчике. Ни одной встречи с семьёй в течение долгих лет: родственники, проехав сотни километров, вынуждены были возвращаться домой ни с чем. «Вашего сына здесь нет» - нагло сообщили моему отцу, когда он однажды приехал в Апулию для встречи со мной.

Фоджу я вспоминаю с ужасом ещё и потому, что это стало место первых приступов язвы. Это было ужасной реальностью, ничего общего не имевшей с той симуляцией, когда я пытался бежать из тюрьмы Палермо. Меня оставили в камере, без лекарств, сидящим на кровати укутавшись в одеяло. Только через два дня нестерпимых болей, мне были предоставлены анальгетики.

Пять лет, с 1982 по 1987, я был узником «braccetti» вместе с Ренато Валланцаской, Рафаэлем Катапано¹, Марко Медда², Андраусом, Марио Асторино³…Здесь были и другие каторжники. Сюда, в Фоджу, а так же в Ариано Ирпино, направлялись «худшие из худщих» со всей страны. Люди из различных тюрем, которым было прописано одно и то же «лечение». Мы разговаривали, стоя лицом к стене, в то время как охранники орали: «Молчать!». Не обращая внимания, мы продолжали болтать. Что они могли отнять у нас ещё? После «braccetti» была только виселица. Или расстрел. Возможно, это был бы лучший вариант. На протяжении долгих лет я отчаянно жалел, что в ту февральскую ночь ареста я просто сдался, а не стал сражаться до смерти. Или, хотя бы, не выстрелил бы в самого себя. Я начинал понимать, что всё потеряно: никто уже не вытащит меня из тюрьмы. Моя вооружённая борьба была завершена, так называемая «вооружённая борьба» молодых нигилистов из NAR, не имевшая ничего общего с политикой, тоже шла к финалу. Но этому я был только рад: больше не будет новых смертей, новых пожизненных заключений, новых трагедий.

Я был погребён заживо. Новости со свободы прибывали сюда с опозданием на месяцы. Но и их было достаточно для того, чтобы я понял, что перспективы «революции» окончательно рухнули. Мои волосы, тем временем, становились всё более редкими, я седел. Когда я несколько секунд смотрелся в зеркало в зале суда в Брешии (я прибыл туда на очередной процесс в качестве свидетеля), я испытал настоящий шок: на меня смотрел старик. Практически белые волосы и седая борода. А ведь мне было немногим более сорока лет.

Чтобы избежать поножовщин в «braccetti» или, чего хуже, нападений на охранников с применением оружия, министр внутренних дел повелел подвергнуть всех нас рентгену, дабы просветить наши желудки и узнать, не спрятали мы чего там. Я как раз тогда был в Турине. У меня была заточенная железка, которую я, обмотав изоляционной лентой, прятал в прямой кишке. С того момента рентгенография стала «обычной» мерой. Каждый раз, когда мы покидали Фоджу, мы подвергались рутинному рентгену. До тех пор, пока я не восстал против этого, требуя письменного приказа с подписью врача. С тех пор к нам больше никто не приставал с требованиями сделать рентген.

Единственным подлинным оружием в «braccetti» являлись голодовки. Мы «постились», чтобы получить мелкие выгоды: газеты, божескую пищу, сыр, шоколад, кофе, возможность готовить. Маленькие победы, которые не давали нам залезть в петлю. Неделями мы не прикасались к пище (обычно голодовки продолжались немногим более месяца): иногда, только чайная ложечка сахара и щепотка соли по утрам. Я заметно похудел, хотя потом, столь же быстро, и поправлялся. Эффекты от голодовок дали о себе знать позже: выпадали зубы, цвет лица стал нездоровым. Со всеми должностными лицами «braccetti» отношения были напряжёнными. Я не просил ничего у охраны, потому что мой менталитет, по крайней мере, поначалу, по-прежнему был под влиянием вооружённой борьбы: никаких сделок с «врагом», никаких просьб. Однако, бригадир охраны на Рождество 1983 года протянул мне через решётку кусок пирога и пластиковый стакан с игристым вином. Это был один из «нормальных» праздников в тот период.

Помню, чтобы прекратить бесконечные голодовки, к нам приехал Министр Юстиции: «Если вы закончите голодать, я обеспечу вам по три пиццы каждому». После этого Ренато Валланцаске удалось съесть аж четыре пиццы: три своих и одну мою. Всё это оказалось в унитазе: казалось, что он готов выблевать даже свою душу.

Это была адская жизнь, животное существование. Паскаль Барра, доведённый до отчаяния, пытался сжечь себя, запалив свой матрас. Он был истощён и физически, и психически. Я же пока держался.

Тот, кто не отступал, всегда мечтал о побеге. Невозможность предприятия наводила на всех нас отчаяние: мы все знали, что шанс заполучить свободу был минимален. В Спалетто, например, в конце 1984 года, неудавшийся побег привёл к небольшому мятежу обитателей «braccetti». Здесь находились я, Марко Медда, Валланцаска, Марио Асторина и кто-то ещё. Нашей идеей было совершить бегство и укрыться в горах. Многие не хотели рисковать, пока я не пригрозил им убийством. Я хотел использовать наиболее «мягкий» режим заключения тех дней. Руководство даже разрешило нам гулять не час, а целых два.

Оружие было передано в тюрьму весьма оригинальным и изобретательным способом, достойным пера Гомера с его троянским конём⁴. Снотворное, чтобы усыпить охранников, эластичные петли, чтобы связать их, немного взрывчатки (около килограмма) и два пистолета: бразильский «Таурус» и «Берета» калибра 7.65 с глушителем. Идея была проста: мы хотели, обезвредив охрану в середине ночи, тем самым захватить всю секцию. После того, как мы взяли бы агентов в заложники и переоделись в полицейскую форму, мы бы прошли в секцию, где содержались простые заключённые. Отсюда, прикрываясь живым щитом, мы проследовали бы к одному из выходов, после чего скрылись. Акция, не слишком сложная в теории. Но на практике всё оказалось гораздо трудней: агрессивное поведение и желание скорее заполучить свободу сыграли плохую роль.

Мы наметили время для начала побега. Но нетерпеливый Валланцаска ускорил «процесс». Уже вечером он и Медда (они вместе находились в камере) начали пробивать отверстие в стене. В сторону тюремной библиотеки, которая обычно пустовала. Но сегодня здесь сидел агент, решивший подготовиться к каким-то экзаменам в университете. Он услышал подозрительный шум, и заглянул в камеру Валланцаски. Это был провал. Ренато взял охранника на прицел, в то время как другие агенты бросились запирать двери, дабы предотвратить наш выход из секции. Захватив в заложники того охранника, Валланцаска и Медда начали вести переговоры, выторговывая себе прощение. В конечном итоге, им удалось договориться о мирном разрешении конфликта. Охранники вошли к ним в камеру, после чего Медда неожиданно вытащил из-под матраса пистолет и наставил его на испуганных стражей, которым пришлось теперь иметь дело не с одним, а с двумя вооружёнными рецидивистами.

Марко Медда бессмысленно бродил по коридору секции, но никак не мог освободить нас: у него не было ключей, а использовать взрывчатку он не хотел.

Директор тюрьмы Де Паскалис был тоже взят в заложники: таким образом, на некоторое время эти двое стали истинными хозяевами «braccetti», хотя бы даже они и рисковали каждую минуту попасть под пулю снайпера. В конце концов, осознав безвыходность и опасность своего положения, Валланцаска и Медда сдались.

От ужесточения режима в связи с неудавшейся попыткой побега я спасся в Кампании: я отправился, в качестве подсудимого, на процесс против каморристской «коски», куда я «попал» благодаря заявлениям Джанни Меллузо и Джованни Пандико. Из тюрьмы в Ариано Ирпино, провинция Авеллино, я каждый день ездил в Неаполь, где в одном из «бункеров» проходили заседания. Тут было действительно страшно: бронированные фургоны, злющие собаки, снайперы на каждом углу. На скамье подсудимых я сидел с Энцо Торторой⁵. После того, как я был оправдан, Тортора улыбнулся и пожал мне руку. Я обвинялся в связях с преступной группировкой Рафаэля Кутоло и другими боссами каморристи. Торторе были предъявлены аналогичные обвинения. Мы все знали о его невиновности. Однако, кто-то намеренно пытался поломать его карьеру. Этот кто-то, в моём случае, так же хотел опорочить меня, доказать связи между неофашистским подпольем и преступным миром, который, якобы, использовал «чёрных» как своих наёмных киллеров. На один из вопросов председателя суда, после того, как я доказал клевету Пандико, я дерзко ответил: «Да, я убийца. Я убивал, но убивал совершенно бесплатно. Никто не платил мне никогда». Да и вообще: я не мог быть каморристи по сути своей. Во-первых, я поклялся в верности другой организации – «Политическому Движению Новый Порядок», а во-вторых я не был уроженцем Кампании. Пандико же утверждал обратное, подкрепляя свои слова тем, что в «Новаре» он водил со мной дружбу. Это ложь: я вообще никогда не встречался в «Новаре» с Пандико, потому что там он обитал, главным образом, в медицинском пункте – весьма далеко от секции, в которой я содержался. В конце концов, на этом процессе я был полностью оправдан. Пандико же справедливо получил свой срок.

Там же в Ариано Ирпино мы начали забастовку жажды. Крайняя мера, чтобы привлечь внимание Министерства, которое оставалось глухим к нашим требованиям. Это было ужасно. Меня выворачивало наружу, кровяное давление подскочило до максимума. Я и Медда были доставлены в госпиталь. В больнице мы были окружены полицейскими, заполонившими коридоры и пугавшие санитаров. Они обращались с нами как с животными. Сквозь окно мы видели людей, гулявших на парковке: кусочек нормальной жизни. Потом мы поворачивали головы, и видели только полицейскую форму и оружие.

1 Рафаэль Катапано – член «Каморры», приговорённый к пожизненному заключению

2 Марко Медда – убийца, приговорённый к трём пожизненным заключениям

3 Марио Асторина – пожизненно заключённый

4 Здесь Конкутелли не пожелал раскрывать детали

5 Энцо Тортора – журналист и телеведущий RAI, был арестован 17 июня 1983 года по обвинению в сотрудничестве с «Каморрой», по заказу которой он якобы выпускал некоторые свои материалы. Получил десять лет тюрьмы, но в 1986 году был полностью оправдан.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: