Главная задача постбольшевистской России

Имагинация об Европе.

Лекция 15 июля 1923 г. в Дорнахе. GА 225.

В настоящее время, когда решается многое и перед человечеством поставлены великие вопросы, к духовному необходимо возвышаться также при наблюдении текущих событий. Ведь духовное — вовсе не абстракция, а то, что поднимается над физическим и посылает в него свои воздействия. И тот, кто видит исключительно физическое, пусть даже он видит его одухотворенно, наблюдает всегда только часть того мира, в который человек включен своим мышлением и своими деяниями. Это имело еще некоторое оправдание в ходе столетий. Но такого оправдания более не существует ни для настоящего времени, ни для ближайшего будущего. И вы видите, что сегодня этим положено начало тому, чтобы указывать на события настоящего времени в их непосредственной связи с событиями, которые разыгрываются именно в духовном мире, и с тем физическим, что совершается на земле.

Однако прежде, чем это станет возможным, нам надлежит составить себе наглядное представление о том, что духовно присутствовало в развитии человечества и что привело к современному историческому моменту. Ведь для западной цивилизации и для всего, что из нее вышло, решающее значение имел, собственно, только один отрезок мирового развития. Это было вполне правомерно. Вполне правомерно было, что в те времена, когда необходима была Библия с ее Ветхим Заветом, за исходный пункт был принят тот момент в мировом развитии, который представляют себе как момент сотворения человека благодаря вмешательству Яхве, или Иеговы.

В более древнее время человеческого разумения и наблюдения мира тот момент в мировом развитии, когда в него вошел Яхве или Иегова, являлся лишь более поздним моментом, но не тем, на который оглядывались как на собственно решающий. В более древние времена тому, что согласно Ветхому Завету можно назвать сотворением мира Яхве, или Иеговой, предпосылали другое развитие, чье содержание мыслили гораздо более духовным, нежели все то, что потом стали представлять себе в связи с Библией, как ее обыкновенно понимали. Момент, охваченный в Библии как сотворение человека Яхве или Иеговой, являлся для более древних времен более поздним моментом, ему предшествовало другое развитие, а самого Яхве, или Иегову представляли себе Существом, вошедшим в мировое развитие лишь позже других Существ.

Еще в Греции, размышляя о первых стадиях мирового развития, указывали на более древнее Существо, для постижения которого в познании необходимо было нечто гораздо более духовное, чем в Ветхом Завете. Указывали на Существо, которое именно в Греции воспринималось как Творец мира, как Демиург. Демиурга представляли себе Существом, пребывающим в сферах наивысшей духовности, где не следовало мыслить ничего от какого-либо материального бытия, каковое можно приводить в связь с тем видом человечества, Творцом которого считается согласно Библии Яхве, или Иегова.

Так что в лице Демиурга мы имеем дело с весьма возвышенным Существом, с Существом, которое выступает как Творец мира, чья творческая сила направлена, по существу, на то, чтобы вывести из себя, если я позволю себе так выразиться, духовных Существ. Располагаясь по ступеням, в некотором смысле все ниже и ниже, — выражение это, правда, не совсем подходит, но у нас нет другого, — эти существа, которым Демиург дал произойти из Себя, располагались ступенями все ниже и ниже и отстояли далеко от того, чтобы мыслить их подверженными земному рождению или земной смерти.

В Греции указывали на этих Существ, называя их Зонами, и различали, можно сказать, Эонов первого рода, Эонов второго рода и так далее. Эти Эоны были теми Существами, которые произошли из Демиурга. Затем в ряду этих Эонов находилось одно сравнительно подчиненное Существо, следовательно, Эон подчиненного рода, — Яхве, или Иегова. И Яхве, или Иегова, как считалось, соединился с материей. И тут появляется то, что, например, в первые столетия христианского летоисчисления высказывали так называемые гностики, в чьих познаниях, однако, всегда был некоторый пробел; высказываемое ими было своего рода обновлением содержания Библии, но как сказано, в их познаниях всегда существовал некоторый пробел. Из соединения Яхве с материей произошел человек.

Итак, творение Яхве, или Иеговы, состояло, — всегда в духе высказанной мысли, которая достигала еще первых столетий существования христианства, — в том, что Он сам как более низкого рода побег возвышенных, доходящих до Демиурга Эонов соединился с материей и благодаря этому создал людей.

Все то, что — вполне понятно для древнего человечества и уже непонятно для позднейшего — как бы возвышается над основаниями того, что нас чувственно окружает в земной жизни, все это охватывалось словом Плерома. Плерома, следовательно, это мир, населенный индивидуализированными существами и возвышающийся над миром физическим. Как бы на самой нижней ступени этого мира, этого мира Плеромы, появляется человек, вызванный к существованию Яхве, или Иеговой. На самой нижней ступени этой Плеромы возникает и существо, которое живет, собственно, не в отдельном человеке и даже не в какой-либо группе народов, а во всем человечестве, но которое обладает воспоминанием о своем происхождении из Плеромы, от Демиурга и стремится назад к духовности. Это существо — Ахамот. Этим именем в Греции указывали на стремление человечества ввысь к духовному. Так что благодаря Ахамот существует стремление обратно к духовному [красная стрелка на рисунке].

К этому миру представлений присоединился другой: Демиург пошел навстречу стремлению Ахамот и послал вниз одного очень раннего Зона, который соединился с человеком Иисусом, чтобы могло исполниться стремление Ахамот. Так что в человеке Иисусе находится существо из ряда Эонов, которое мыслилось гораздо более высоким Существом, более высокого духовного рода, нежели Яхве, или Иегова [зеленая стрелка].

И у тех, кто обладал этим представлением в первые столетия существования христианства, — а им обладало много людей, взиравших на Мистерию Голгофы с глубоким рвеним и прямодушием, — развилось в связи с этим представлением воззрение, что великая тайна окружает человека Иисуса вместе с обитающим в нем древнейшим и тем самым наисвятым Эоном.

Проникновение в эту тайну происходило самым различным образом. Сегодня уже не имеет большого значения глубже вникать в отдельные формы, под которыми в первые столетия христианства в Греции, но особенно в Малой Азии и в граничащих с ними областях представляли себе, каким образом в человеке Иисусе жило это Существо Зона. Ибо представления, посредством которых в то время люди пытались приблизиться к такой тайне, давно исчезли уже из области того, что мыслят люди. В области того, что сегодня мыслят люди, находится их чувственное окружение, связанное с человеком между рождением и смертью, и человек самое большее заключает из того, что он имеет вокруг себя между развитием и смертью, к тому, что лежит духовно в основе этого физически-природного мира. То же непосредственное, то проникновенное отношение человеческой души к Плероме, которое существовало прежде и которое как отношение человека к духовному миру выражалось тем же самым образом, как сегодня отношение человека к дереву и кусту, к облаку и волне, все это, что существовало в человеческих представлениях, чтобы человек мог приобретать обзор, картину своей связи с тем духовным миром, который тогда интересовал человека гораздо больше, чем физический мир, — все это исчезло. Непосредственного отношения более не существует. И мы можем сказать: последние столетия, в которые такие представления еще встречались в цивилизации, от которой затем стала зависеть европейская, западная цивилизация, это первое, второе, третье столетия и еще большая часть четвертого столетия от Р.Х. Затем из человеческого познания исчезает возможность подниматься до мира Плеромы, и начинается иное время.

Настает время, когда появляются такие мыслители, как, например, Августин, один из первых среди них, или Скот Эригена; наступает время, когда появились схоластики, когда расцвела европейская мистика, когда в области познания заговорили совсем иначе, нежели в те древние времена. Затем в области познания заговорили, обратившись к чувственно-физическому миру и пытаясь извлечь из этого физически-чувственного мира понятия, идеи о сверхчувственном.

Однако того, чем обладало человечество прежних времен, непосредственного чувства духовного мира, Плеромы, более не существовало. Ибо человек должен был вступить в совершенно иную стадию своего развития. Дело вовсе не в том, чтобы как-либо определять достоинства древности или развития человечества в Средние века, а в том, чтобы понять, какие задачи имело перед собой человечество в различные эпохи в той мере, в какой оно было цивилизованным человечеством. Тут можно сказать: именно то древнее время имело еще развитое непосредственное отношение к Плероме. Они имели задачей развить вновь находящиеся в глубине человеческой души духовные силы познания, силы познания, ведущие к духу.

Затем из глубин человеческого развития должна была подняться эпоха, — об этом мы часто говорили, — когда мир Плеромы затмился, когда человек начал опробовать способности, которых он не имел прежде, начал развивать свою собственную ratio, свой рационализм, свое мышление. В те древние времена, когда существовало непосредственное отношение к Плероме, не развивали собственного мышления. Все достигалось на пути просветления, инспирации, инстинктивно сверхчувственного отношения; мысли, которые несли люди, были явлены им в откровении. Бьющее ключом мышление, формы собственных мыслей и логические связи — все это пришло после. Аристотель предвосхитил это, вырабатывалось же это лишь со второй половины четвертого столетия от Р.Х. В Средние же века были приложены все усилия к тому, чтобы выработать мышление как таковое и развить также все то, что связано с мышлением.

Огромную заслугу перед развитием человечества в целом имеет в этом отношении Средневековье, особенно средневековая схоластика. Она развивала практику мышления в образовании идей, в связывании идей. Она выработала чистую технику мышления, технику, теперь уже вновь утраченную.

То, что содержалось в схоластике как техника мышления, люди должны были бы снова усвоить. Но это в нынешнее время делают неохотно. Ибо в настоящее время все направлено на пассивное восприятие познания, а не на активное приобретение, на активное завоевание его. Внутренняя деятельность и тяга к внутренней деятельности отсутствуют в нынешнее время, схоластика же обладала ими самым грандиозным образом. Поэтому тот, кто понимает схоластику, и сегодня все еще находится в состоянии мыслить намного лучше, намного проницательнее и более связно, чем сегодня мыслят, скажем, в естествознании. Это естественнонаучное мышление схематично, страдает коротким дыханием, бессвязностью. И современные люди должны были бы, собственно, учиться у схоластики этой мыслительной технике и практике, однако это должно было бы быть иным обучением, чем то, которое теперь любят, оно должно было бы быть обучением деятельному, активному мышлению, а не просто усвоением готовых образцов или извлеченного из экспериментов.

Таким образом, Средневековье было тем временем, когда человек внутренне должен был развиться душевно-мыслительно. Можно сказать, что Боги отодвинули Плерому, отодвинули свое собственное откровение, потому что если бы они продолжали и дальше воздействовать на европейское человечество, это европейское человечество не развило бы той великолепной внутренней активности в мыслительной практике, которая была порождена в Средние века. А из этой мыслительной практики опять-таки вышла новейшая математика и такого же рода вещи, которые ведут прямое происхождение из схоластики.

Так что эти вещи следует себе представлять следующим образом. — Духовный мир долгие столетия милостиво давал человечеству свыше откровение Плеромы. Человечество видело этот наполненный светом, этот в свете и благодаря свету открывающийся в идеях мир. Перед этим миром был как бы опущен покров (eine Decke). В Азии в человеческом познании оставались упадочные остатки того, что находилось за этим покровом. Европа имела как бы покров, который отвесно поднимался от земли к небу, который, я бы сказал, внизу имел свое основание на Урале, на Волге, шел по Черному морю к Средиземному. Представьте себе, что тут была воздвигнута для Европы огромных размеров стена (eine Tapetenwand) по той линии, которую я указал, стена, сквозь которую невозможно смотреть, позади которой, в Азии развивались последние, упадочные остатки созерцания Плеромы, но в Европе ничего из этого не было видно, и поэтому внутренняя практика мышления была развита там без открытого видения духовного мира. Тогда вы будете иметь представления о развитии средневековой цивилизации, которая развила, исходя из человека, такие великие вещи, но которая не видела всего того, что происходило за стеной, проходившей вдоль Урала, вдоль Волги через Черное море к Средиземному, которая не могла смотреть сквозь эту стену и для которой Восток был самое большее предметом томления, но не действительностью.

Вы имеете здесь не только символическое, но и совершенно реальное указание на то, чем, собственно, был европейский мир, каким образом в известной мере под влиянием Джордано Бруно, Коперника, Галилея люди сказали себе, что хотели бы познать хотя бы землю, познать почву, то, что внизу. И тогда они обрели науку о небе, созданную по образу науки о земле, тогда как древняя наука о земле была создана по образу науки о небе с ее плероматическим содержанием. Так возникло как бы во мраке, — ибо свет задерживался описанной мировой стеной, — новое познание и новая жизнь человечества.

В человеческом развитии бывает так, что в известные эпохи, когда из человечества должно выявиться что-то определенное, другие части того, с чем человек связан, скрываются, прячутся. И по существу, на земной почве позади упомянутой стены развивалась в земном отношении всего только упадочная восточная культура. В Европе же развивалась застрявшая в своих первых начатках западная культура.

И в этом состоянии европейский мир, по существу, находится и сегодня, пытаясь только при помощи всего внешнего, исторического получить информацию о том, что при исключении всякого прозрения в Плерому приобреталось в мире темного бытия в виде науки, познания, которое не являлось таковым. Возможность прозрения этих вещей получаешь, видя, как на восток от стены все больше и больше приходило в упадок, понижалось прежнее прозрение в Плерому, как высокая, но инстинктивная, обретенная человечеством духовная культура в Азии приняла упадочные формы; как в Европе жизнь и творчество человеческой души в духе были снижены до той физически-чувственной сферы, которая впервые стала доступна людям лишь в столетия Средневековья. И так возникла по ту сторону от этой стены на Востоке культура, которая, в сущности, не является таковой, которая хотела в земных физических формах колдовски воспроизводить то, что должно было переживаться плероматически в жизни и творении духа. Правящее творение духовных существ в Плероме должно было как бы переноситься на землю в камне, в дереве, и в их взаимодействии надо было искать нечто от таких духовных воздействий, которые, если я позволю себе так выразиться, приноровлены к действованию и характеру духовных существ в Плероме. То, что совершали между собой Боги, мыслилось как действия физически-чувственных идолов. Служение идолам стало на место служениям Богам. И то, что может быть названо теперь действующей во зло восточной, североазиатской магией, есть неправомерным образом перенесенный в чувственную область мир фактов Плеромы, к которому когда-то поднимался взор души. Магическое колдовство шаманов и его отзвук в Средней и Северной Азии, — юг Азии тоже был заражен, но оставался относительно более свободным от этого, — есть упадочная форма древнего восприятия Плеромы. Физически-чувственное колдовство заняло место причастности человеческой души к божественным мирам Плеромы. То, что душа должна была делать и делала прежде, этого пытались достичь теперь с помощью чувственно-физических средств колдовства. Совершенно ариманизованной деятельностью Плеромы стало то, что теперь вызывалось на земле и главным образом — ближайшими, находящимися на границе с землей духовными существами, а этим-то и заражались люди.

Если перенестись в Азию, к востоку от Урала и Волги, то — главным образом в смежном с человеческим земным миром астральном мире — мы имеем дело в столетия Второго средневековья, в столетия Нового времени и до наших дней ариманизованную магию, которая практикуется в особенности определенными духовными существами, которые в своем эфирно-астральном составе хотя и стоят над человеком, но в своем душевном и духовном составе отстали от человека. По всей Сибири, Средней Азии и Кавказу, повсюду в непосредственно граничащем с земным мире слоняются ужасные эфирно-астральные существа, занятые перенесенным в астральную и земную область ариманическим колдовством. И это заразительно действует на людей, которые не могут до всего этого дойти сами, которые неспособны к таким вещам, но которые, как сказано, заражаются, попадают под влияние этого и тем самым оказываются под влиянием примыкающего к земле, граничащего непосредственно с астральным мира.

Когда описываются подобные вещи, необходимо отдавать себе отчет в том, что в основе того, что называют мифами древних времен или чем-либо подобным, всегда лежат величественные духовные восприятия из мира природы. И когда в Греции говорили о фавнах и сатирах, которые своей деятельностью вовлекались в земные события, то их не создавали в своей фантазии, как представляют себе сегодня фантазирующие ученые, но в своем духовном созерцании природы знали о тех действительных существах, которые в виде фавнов и сатиров населяли повсюду астральную территорию, непосредственно примыкающую к земному миру. Приблизительно на рубеже третьего, четвертого веков от Р.Х. эти фавны и сатиры переселились в области восточнее Урала и Волги, на Кавказ. Эти области стали их родиной. Там проходили они свое дальнейшее развитие.

Пред покровом (von dem Teppich), пред тем космическим покровом возникло теперь то, что, исходя из человеческой души, развивалось как мышление и так далее, как известная диалектика. Если бы люди держались внутренне строгих и чистых мыслительных форм, того, что действительно следует в себе развивать, если хотят развить чистые мыслительные формы схоластики, то тогда бы они выработали именно то, что нужно было развивать по воле правящей земным развитием духовности, тогда бы они в подготовительном порядке действовали ради того, что должно наступить в наше время и в ближайшем будущем. Но не везде имелась эта чистота. В то время как на Востоке, по ту сторону стены возникло, позволю себе сказать, влечение низвести в земную жизнь деяния Плеромы, превратить совершающееся в Плероме в земное колдовство и в ариманическую магию, к западу от стены со стремлением к разуму, к диалектике, к логике, к постижению земного мира в идеях смешивалось все, что означает человеческие чувственные удовольствия, что означает человеческое довольство чувственным бытием. К чистому пользованию развиваемым разумом примешивались человечески-земные, люциферические влечения.

Но из-за этого наряду с тем, что развивалось как стремление к разуму и практика жизни в идеях, развился иной астральный мир, непосредственно граничащий с земным миром. Развился астральный мир, который находился, так сказать, среди тех, кто в такой чистоте, как Джордано Бруно или Галилей или даже те, кто действовал позже, стремились к выработке земного мышления, к земным мыслительным принципам и мыслительной технике. Вперемежку, так сказать, возникали существа некоего астрального мира, которые теперь принимают все это в себя, особенно же принимают в религиозную жизнь все, что суть чувственные переживания, на службу которым должно было быть поставлено стремление к рационализму. Так постепенно чистое мыслительное устремление приобрело чувственно-физический характер.

И многое из того, что в качестве такой мыслительной техники вырабатывалось уже во второй половине восемнадцатого, но особенно в девятнадцатом веке, проникнуто и пропитано тем, что существует в астральном мире, который теперь пронизывает этот рационалистический мир. Земные радости людей, подлежавшие рафинированному истолкованию, рафинированному познаванию посредством спустившейся вниз мыслительной техники, развивали в людях элемент, который был пищей для определенных астральных существ, стремившихся к тому, чтобы доведенное до высокой остроты мышление применялось теперь просто для пронизания им земного мира.

Возникли такие теории, как марксистские, которые вместо того, чтобы возводить мышление в спиритуальную область, ограничивали его простым обращением к чувственно-физическим качествам, чувственно-физическим импульсам.

Это было нечто, создававшее все большую возможность того, чтобы определенные люциферические существа, действующие в этой астральной сфере, могли вторгаться в мышление людей. Мышление людей стало целиком и полностью проникнутым тем, что мыслили определенные астральные существа, которыми западный мир сделался столь же одержим, как Восток — порождениями шаманов.

Так появились, наконец, фигуры, одержимые такими астральными существами, которые ввели в проницательное приземленное мышление человечески страстные влечения. Возникли такие существа, как, например, те, которые с астрального плана делали одержимыми собой Лениных и их товарищей.

Таким образом мы имеем два противостоящих друг другу мира: один — к востоку от Урала, Волги и Кавказа, другой — к западу от них, и они образуют замкнутую астральную область. Мы имеем область Урала, примыкающую к ней область Волги, Черное море, — места, где стояла прежняя стена (Tapetenwand). Мы имеем к востоку и к западу от Урала и Волги астральную территорию Земли, где ныне интенсивным образом стремятся соединиться словно в космическом браке те существа, чьей жизненной атмосферой является люциферическое мышление Запада, и те существа, обитающие к востоку от Урала и Волги на смежной с ними астральной территории, чьим жизненным элементом является приземленная магия былых деяний Плеромы. Эти существа ариманического и люциферического рода стремятся к соединению. И мы имеем тут на земле совершенно особую астральную территорию, на которой ныне живут люди, имеющие задачу прозрения этого. И если они исполнят эту задачу, они грандиозным образом исполнят нечто такое, что возложено на них в ходе общечеловеческого развития. Если же они отвратят от этого свой взгляд, тогда они станут внутренне в душе пронизанными и одержимыми всем этим, — одержимыми тем пылким браком, который в космическом духе должен быть заключен азиатскими ариманическими и европейскими люциферическими существами, которые со всем космическим сладострастием стремятся друг к другу и порождают ужасно удушливую астральную атмосферу и опять-таки делают людей одержимыми собой. Вот так постепенно к востоку и к западу от Урала и Волги возникла астральная область, вздымающаяся непосредственно над земной почвой и представляющая собой земную астральную область для существ, которые суть метаморфизированные фавны и метаморфизированные сатиры.

Глядя сегодня в сторону востока Европы, мы видим там, если видим всю действительность в целом, не только людей, но мы словно видим то, что в ходе Средних веков и в ходе Нового времени стало своего рода раем для проделавших свою метаморфозу, свое развитие, фавнов и сатиров. И если правильно понять, что греки усматривали в фавнах и сатирах, то можно будет увидеть и то развитие, ту метаморфозу, которую там проделали фавны и сатиры. Эти существа, которые, я бы сказал, постоянно бродят среди людей и которые осуществляют в астральной области свое движимое азиатской ари-манизованной магией и европейским люциферизованным рационализмом ремесло сладострастия, которым они заражают людей, — эти преобразившиеся, метаморфизированные сатиры и фавны выглядят так, что козлиная форма нижней части их телесности представляется особенно одичавший, что они имеют вспыхивающую сквозь сластолюбие наружу козлиную форму, тогда как вверху у них необычайно интеллектуальная голова, голова, обладающая своего рода сиянием, но являющаяся отражением всяческой люциферизованной, рационалистической изощренности. Облики, промежуточные между медведем и козлом, с человеческой физиономией, несущей печать изощренного сладострастия, но в то же время производящей впечатление необычайной разумности, вот те существа которые населяют рай сатиров и фавнов. Ибо раем сатиров и фавнов астрально стала эта область в последние столетия Средневековья и первые столетия Нового времени, раем преобразившихся сатиров и фавнов, которые ее ныне населяют.

Подо всем тем, что таким образом происходит, пляшет, я бы сказал, отсталое человечество, с его отупевшими понятиями, и описывает лишь земной мир в то время, как в этот земной мир вторгаются вещи, которые принадлежат действительности поистине не менее, чем те, которые можно видеть чувственными очами и понимать связанным с чувственными восприятиями рассудком.

То, что развивается между Азией и Европой, можно понять, понимая его в его астрально-духовном аспекте, умея видеть то, что как упадочный шаманизм существует в Средней и Северной Азии в виде остатка некоей действительности, что как сегодняшний упадочный магизм страстно стремится как бы в космическом браке соединиться с тем, что по внешним основаниям получило название большевизма. Там, к востоку и западу от области Урала и Волги действует стремление к браку между магизмом и большевизмом. То, что там происходит, кажется людям таким непонятным потому, что происходит в примечательной мифоподобной форме, потому что люциферическая духовность большевиков соединяется со ставшими совершенно упадочными формами шаманства, которые приближаются к Уралу и Волге и выходят за пределы этой области. С запада на восток, с востока на запад происходят события этого рода, которые суть события рая сатиров и фавнов. И то, что вступает там из духовного мира в мир людей, есть результат этого сладострастного взаимодействия переселившихся сюда из древности сатиров и фавнов и того, что выработали развивающие исключительно головной элемент, то, что принадлежит голове, западные умы, которые хотят соединиться с перебирающимися из Азии сатирами и фавнами.

Внешне, я бы сказал, это выглядит так, словно облачные духовные образования по мере своего проникновения на восток, к Уралу и Волге сгущаются, — причем остальное тело остается неотчетливым, — словно эти образования сгущаются, можно было бы уже сказать, в выглядящие сладострастно, изощренно головы; словно они постепенно превращаются в головы, а остальную телесность утрачивают. С востока же в область Урала и Волги перебираются метаморфизированные сатиры и фавны, чья козлиная натура превратилась почти в медвежью, и которые по мере своего продвижения на запад утрачивают головы. Их космический брак происходит в астральной области. Они встречаются — такое утрачивающее голову существо с приходящим из Европы существом, которое несет навстречу ему голову. Так возникают эти метаморфизированные, снабженные сверхчеловеческой головой организации, так возникают эти метаморфизированные сатиры и фавны. Они такие же обитатели земли, как и физические люди. Они передвигаются внутри того же мира, внутри которого движутся и физические люди. Они суть искусители и соблазнители физических людей, так как могут делать людей одержимыми собой, так как они убеждают не только речами, но могут делать одержимыми собой. Тогда бывает, что люди думают, будто то, что они делают, совершается ими самими, их собственным существом, тогда как в действительности то, что люди делают в такой области, часто делается только потому, что они внутренне, в своей крови оказываются проникнутыми таким существом, которое с востока получило переходящее в медвежье козлиное тело, а с запада — сверхчеловечески метаморфизированную европейскую человеческую голову.

Сегодня необходимо приняться за эти вещи с той же силой, с какой некогда формировались мифы. Ибо только если мы сумеем сознательно подняться в область имагинаций, мы сумеем понять то, что мы должны понять, если только мы захотим сознательно занять свое место в развитии человечества.

XI

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: