Смеяться над прошлым 1 страница

Мир ранен. Каждый ранен.

Бернард Сигал

Г

V—/ложно относиться ко всему легко, когда мы тащим за собой тяжелый багаж прошлого. Один из способов справиться с болью, гневом, страхом и несчастьями из прошлого — это найти в них забавное и посмеяться над этим. Все, кто рассказывают мне, что им было легко взрослеть, очень забывчивы.

«Иметь счастливое детство никогда не поздно», — заметил Том Роббинс, автор книги «Натюрморт с дятлом»¹.

Мое детство было запутанным. С одной стороны, моя семья любила меня до безумия. С другой стороны, я был мальчиком для битья в семье. По всему району я был известен как Самсон из-за того, что у меня были волосы по

^[1] В ориї инале ошибка в имени автора. Там написано Tim Robbins, но автора книги зовут Том. Книга Роббинса «Still Life with Woodpecker» в России опубликована под названием «Натюрморт с дятлом».

всей спине. Когда кто-то из родственников решал «поучить» меня, моя спина всегда была мишенью для всех их незаконченных дел и гнева из прошлого. Я был для них терапевтическим мешком для битья. Природа изобретательно защищает живых существ, покрывая волосами места, уязвимые для открытых ран. В результате: множество волос у меня на спине и прозвище Самсон.

Моей задачей было претворять в жизнь фантазии сестры. Когда мне было семь лет, а ей — четырнадцать, мы посмотрели фильм с Тайроном Пауэром. Вернувшись домой, она стала настаивать на том, чтобы я поцеловал ее как Тайрон Пауэр в сцене, где он спас девушку. Она должна была быть девушкой.

— Я до тебя не достаю, — протестовал я.

— Тогда встань на стул и поцелуй меня, как Тайрон Пауэр, — настаивала она.

Я должен был пересматривать этот фильм до тех пор, пока у меня не получилось в точности как в кино. Тогда все было не так, как сейчас, с видео и кнопками «стоп», «замедлить», «вперед» и «назад». Мне приходилось покупать билет, смотреть фильм сначала, выходить в конце и возвращаться к окошку кассира, приобретать еще один билет, для того чтобы посмотреть эту финальную сцену снова, а потом снова к кассе, и так далее, и такдалее, до тех пор пока мне не казалось, что я смогу все сделать правильно.

Когда мне было девять, моя шестнадцатилетняя сестра заявила, что я буду играть на трубе. Она забросила Тайрона Пауэра из-за новой любви — Гарри Джеймса, возглавлявшего известную музыкальную группу и сладкозвучно игравшего на трубе. Я гораздо больше интересовался его женой Бетти Грейбл, которая красовалась на самом популярном среди американских пехотинцев во время Второй мировой войны пинапе^[8]. Под нескончаемыми и докучливыми требованиями сестры я умолял мать купить мне трубу.

— Зачем? В кого она влюблена на этот раз? — лукаво спросила мать.

Я учился играть на трубе. За уроками музыки я обратился к местному парикмахеру-итальянцу Джонни. По доллару за урок Джонни научил меня музыкальным гаммам и еще кое-чему. Мама была вполне удовлетворена, так как она решила проблему с необходимостью ставить мне пластинки на зубах, которые были, и до сих пор остаются, немного выдающимися вперед. Она решила, что сможет убить трех зайцев за раз: я научусь играть на трубе, фантазии сестры будут исполнены и мои зубы в какой-то момент выпрямятся, если я буду достаточно тренироваться, прижимая мундштук к губам. Как бы то ни было, ни одно из этих предположений не сбылось.

Фантазии сестры были терпимы до тех пор, пока она не решила, что влюблена в Вилли Пепа, чемпиона мира в полулегком весе. Когда я увидел боксерские перча пси в своей комнате, я понял, что пришло время заняться боксом. И знаете что? Я им занялся. И до сего дня я полнейший профан в поцелуях, концертах для трубы, боксерских матчах и фантазиях о том, как бы я вышел на ринг против лучших из лучших.

Я знаю, что взросление не далосьлегко никому из нас. Я думаю, что со всем тем гневом, который у меня был по отношению к родителям и сестре, они делали самое лучшее, что могли в то время. Я не верю, что мои родители просыпались утром и говорили друг другу: «Сколько еще способов испортить жизнь нашего сына мы можем придумать сегодня?» Они делали, что умели. Сколькие из нас считают, что родители не любили нас, потому что мы никогда не получили от них того, чего действительно хотели?

Но, снова, сколькие из нас на самом деле просили то, чего действительно хотели? Мы могли думать про себя: «Если бы они действительно меня любили, они должны были бы знать, чего я хочу и без моих просьб». Ну, я знаю не так много родителей, которые могут профессионально читать мысли. Мы хотели от них невозможного, а когда они не соответствовали нашим ожиданиям, мы чувствовали, что они недостаточно нас любят или что мы не заслуживаем того, что хотим.

До сих пор многие из нас боятся попроситьо том, чего хотят, так как глубоко внутри мы чувствуем, что если даже родители отказали нам, то кто же сочтет нас достойными исполнения нашей просьбы? Так что мы начинаем больше концентрироваться на потребностях других людей, чем на своих, веря, что желания других важнее наших собственных. Наши родители делали только то, что с ними делали их родители. У нас есть возможность разрушить этот замкнутый круг.

Попробуйте юмор.

Я до сих пор ношу с собой свою семью в голове. Когда бы я ни пошел в ресторан, я никогда не заказываю с той стороны меню, где написаны названия блюд. Я всегда заказываю из списка цен. Если я вижу салат, который мне нравится, и другой, который оказывается на несколько центов дешевле, я заказываю более дешевый, несмотря на то, что он мне может ужасно не нравиться. Но он же дешевле. Я экономлю деньги, видите ли. Когда салат, которого мне не хотелось, приносят, я должен съестьегодо конца, так как я за него заплатил! Если бы вы спросили меня, понравилась ли мне еда, моим ответом неизбежно была бы реплика Вуди Аллена: «Еда была ужасной! И ее было недостаточно!»

Когда бы я ни шел в магазин и ни останавливался, чтобы посмотреть на вещь, которую хотел бы купить, в моей голове раздается голос матери: «Ци фил. Дафт нихт». На идише это значит: «Это слишком дорого. Тебе это не нужно».

Для меня нормально покупать очень дорогие вещи для моей жены и детей, но когда дело доходит до того, чтомне нужно заплатить за что-то для себя, у меня выступает холодный пот. Я до сих пор получаю посылки от сестры, которая высылает мне вещи, надоевшие ее детям. В противном случае мне нечего было бы носить.

То же происходит с трансатлантическими полетами. Мой бухгалтер практически умоляет меня летать бизнес- классом. Он говорит мне, что это необходимая трата, что я могу лететь так вполне заслуженно, так как я владею небольшим бизнесом. Снова пот и записанное послание: «Ци фил». Я практически слышу свою мать, кричащую во весь голос: «Ты можешь попасть, куда тебе нужно, с той же скоростью, сидя и в эконом-классе».

Я не позволяю себе уходить в отпуск. Серьезно. Я пытался несколько раз, только чтобы услышать голос матери с узнаваемым акцентом, говорящий в моей голове: «Ну и что это за безделье? Ты что — банкир какой-нибудь?»

Единственный случай, когда я разрешаю себе отдохнуть, — это если отпуск включает в себя какую-нибудь учебную программу или проведение семинара. Только тогда я возьму день-другой, чтобы расслабиться. Как будто я пытаюсь успокоить этот голос в моей голове, говоря: «Посмотри, мама, я должен был лететь в Лондон. Я там учусь».

Я особенно сильно идентифицирую себя с моей подругой Диной Ор, когда она говорит: «Я никогда не стану трудоголиком. Трудоголик забирает свою работу домой. А я никогда не бываю дома!»

Думаю, Фрейд был прав, когда сказал, что мы женимся на своих матерях. Однажды я решил удивить свою жену по случаю годовщины нашей свадьбы. Я купил авиабилеты в Эйлат (роскошный курорт в Израиле на берегу Красного моря), где заказал номер на выходные. Я планировал сказать ей, что у меня лекция в Тель-Авиве, пригласить ее пойти со мной, и вместо того, чтобы отправиться по указанному адресу, привезти в аэропорт и удивить.

Я подошел к ней, когда она читала газету.

— Приходи на мою лекцию, — прошептал я взволнованно.

— Я тебя уже слышала, — сказала она, не отрываясь от газеты.

— Но там будут интересные люди, с которыми я хотел бы тебя познакомить, — просил я в полной панике.

— У меня нет времени на твоих так называемых «интересных людей», — проворчала она, переворачивая страницу.

— Хорошо! — громко заявил я. — Ты успешно испортила мой сюрприз для нашей годовщины. Я заказал авиаби- летыи гостиницу в Эйлате. В любом случае, поедем со мной.

— Авиабилеты! — воскликнула она, в первый раз поднимая глаза от газеты. — Ты хочешь лететь? Что не так с автобусами в этой стране? Или они недостаточно хороши д ля тебя?

Понимаете, о чем я? Моя мать, моя жена!

Я люблю готовить, но моя жена постоянно вмешивается, указывая, какую сковородку или кастрюлю мне использовать.

— Вот, возьми эту, без ручек, — настаивает она, передавая мне очень старую кастрюлю. — Ты уже сжег все мои хорошие кастрюли.

Когда я прихожу домой, она спрашивает: «Ты голодный?» Когда ответ утвердительный, она командует: «Переоденься. Мне нравится рубашка, которая на тебе сегодня, а ты все время капаешь едой на одежду. И постарайся не разбросать еду по всему полу!»

Я женился на своей матери, или что?

Жена звонит мне на мобильный. Когда я отвечаю: «Алло», она спрашивает: «Ленни, это ты?» А она думает, кто это? Джордж?

Вы замечали, что телефон всегда звонит в неподходящий момент? Что будильник всегда звонит в неподходящий момент? Что ваш супруг хочет «серьезно поговорить» в неподходящий момент?

Я до сих пор ем над раковиной. Моя мать делала мне бутерброд, пододвигала стул и командовала: «Вот, встань на него и поешь над раковиной».

Крошки, вы понимаете.

Жена все время просит меня есть сначала черствый хлеб, перед тем, как есть свежий. Бретт Лик (очень смешной комик) напоминаето логике такого образа мысли. Если вы поступаете так, то можете есть черствый хлеб, пока свежий хлеб черствеет. Он также помогает мне понять скрытое значение того, что говорит моя жена, настаивая: «Если ты не доешь суп, мне придется его выбросить». Это тоже замечательный выбор. Либо в мусорное ведро, либо мне.

Я считаю воспоминания уморительными. Я помню, как моя мать ела чеснок перед сном. Она объясняла, что если Ангел Смерти решится прийти в ее комнату, чтобы забрать ее во сне, она планирует проснуться и спросить: «Ктооооо это?» У Ангела Смерти, почувствовавшего чесночный дух, не останется выбора, кроме как сказать: «фууууу! я приду завтра!» А затем Ангел Смерти просто улетит. Она была уверена, что это даст ей дополнительное время на планете.

Моя мать всегда смеялась от души. Но за этим всегда было свидетельство внутренней боли. Ее заливистый смех неизбежно заканчивался длинным вздохом: «Ой!» Говоря по телефону, она восклицала: «Ой! Ой! Ой! Это ужасно! Что же теперь будет?»

— О чем ты говоришь, мама? — спрашивал я с тревогой.

— О погоде, — заявляла она.

Если кто-нибудь звонил и восклицал, что все просто восхитительно, она бросала трубку, в свою очередь восклицая: «Не туда попали!»

Когда бы я ни говорил что-то позитивное о себе или ни делал ей комплимент, моя мать торопливо сплевывала дважды через плечо: «Тьфу! Тьфу!» И мы никогда не должны были упоминать о деньгах, которые мы были рады получить. Это вызывало громкое «Ша!» с ее стороны. За этим следовал поиск дерева, чтобы по нему постучать, или соли, чтобы перебросить через плечо. Все это было из-за некоторого подобия передающегося через поколения завета, что нужно быть осторожным и не преуспевать слишком сильно или, не приведи Господь, говорить об этом, разве что ты готов столкнуться с неизбежной катастрофой, которая обязательнодолжна произойти с тобой из-за твоей удачи. Некоторые называют это «сглаз».

Я абсолютно уверен, что все это связано с Книгой Иова из еврейской Библии. Иов, один из самых богатых и здоровых в своей земле, награжденный большими почестями, теряет все, попадая в руки Дьявола в результате пари о преданности Иова Богу. Мы должны были быть осторожны и не говорить о том, насколько хорошо мы на самом деле себя чувствуем. Лучше вообще не чувствовать себя хорошо. «Осторожно! Если ты смеешься утром, значит, вечером будешь плакать!»

Мама рассказывала мне истории почти каждый день. Одна была о том, как ее чуть не изнасиловали казаки, а другая приводила еврейских мальчиков и их матерей к очень странному жизненному сценарию. Она рассказывала о маленьком мальчике, который всегда говорил своей матери, как сильно ее любит.

Годы спустя, когда он стал молодым человеком, он встретил девушку и сделал ей предложение. Она сказала, что выйдет за него замуж только с одним условием. Он должен взять нож, пойти домой, вырезать у своей матери сердце и принести его девушке. В этом случае она сможетбыть уверена, что он любит ее по-настоящему. Так что молодой человек купил кинжал, пошел домой и вырезал сердце у своей матери.

С все еще бьющимся сердцем матери в руках он поспешил к своей будущей невесте. По дороге он споткнулся и упал. И тогда он услышал, как сердце прошептало ему: «Осторожнее, сынок, не ушибись. С тобой все в порядке?»

Позже я узнал, что другие еврейские матери рассказывали своим еврейским сыновьям ту же историю.

Я пришел к выводу, что за всем смехом и весельем в моей семье всегда скрывалось послание о злом роке. В доме моих родителей никому не разрешалось черпать силу в здоровых предложениях, таких как «Я люблю себя. Я люблю деньги. Я люблю успех. Я люблю побеждать. Я люблю быть знаменитым. Я люблю силу. Я люблю восхищать окружающих. Я люблю секс».

Секс?! Вы шутите? Даже упоминать этот предмет абсолютно запрещено! Моей сестре сказали, что она должна оставаться девственницей до свадьбы. Ее учили, что секс грязен, мерзок и отвратителен, но она должна сохранить его для того, кого она полюбит.

Единственный раз, когда отец говорил со мной о сексе, он предупредил меня о том, что нельзя мастурбировать.

«Слишком поздно», — немедленно ответил я. В это время мне было тридцать четыре года. Так что я действительно не знал, к чему был весь этот разговор.

— Почему не нужно мастурбировать, папа? Вуди Аллен говорит, что мастурбация — это возможность заняться сексом с тем, кого ты по-настоящему любишь, — процитировал я самодовольно.

— От этого ты станешь слабоумным,— пригрозил он.

— Можно мне продолжать, пока речь не станет спутанной? —я позволил себе невинное потворство слабостям.

Когда бы я ни находился в компании людей, у которых проблемы с запоминанием имен, я подхожу к ним и тихо шепчу: «Ты тоже?»

Когда я был ребенком, нам говорили, что, чтобы иметь здоровые кости и зубы, нужно пить по шесть стаканов молока вдень. Позже, когда на эту тему было проведено исследование, ученые обнаружили, что молоко опасно для здоровья. Яйца, говорили нам, богаты витамином D, так что мы должны есть как можно больше яиц. Однако позже выяснили, что яйца могут вас убить. Когда рабочие потели, им выдавали таблетки соли. Позже нам рассказали, что соль убивает.

Далее, что мясо убивает. Не ешьте гамбургеры. Они вас убьют. Позже исследователи обнаружили, что это совсем не гамбургеры. Это булочка, в которую их кладут, убьет вас. Потом нам сказали не пить воду из-под крана. В ней слишком много микробов. Повальным увлечением стало пить минеральную воду «Perrier» из Франции. Кто пьет французскую воду? Вода из Франции не может быть чистой. Они загрязнена! Даже французы не решаются пить свою собственную воду. Они пьют вино. В «USA Today» выяснили, что в минеральной воде больше микробов, чем в воде из-под крана. Даже минеральная вода имеет срок годности. Что с ней случится после его истечения? Она превратится в воду из-под крана?

Люди боятся получать удовольствие от еды. Они читают этикетки, подсчитывают калории и консультируются у специалистов. Скажите, разве это жизнь? Іде же старое стремление проглотить ливерной колбасы и запить ее имбирным пивом? Даже если «здоровая еда» позволит мне прожить на годдольше, кому нужен этот дополнительный год без горячего сэндвича с бастурмой на ржаном хлебе с гарниром из солений и капустного салата? Бретт Лик говорит: «Я начну есть естественную пишу, когда люди перестанут умирать естественной смертью».

«Да, но если у меня не будет этого дополнительного года,— говорятлюди, — я могу не дожить до внуков». Проводил ли кто-нибудь исследование о том, сколько людей предпочтут холодную водку и соленый арахис ожиданию внуков, которых еще и в проекте нет?

В 1950-х курение было повальным увлечением. Актеры, адвокаты, врачи — все курили, стараясь «вписаться». Сейчас все в истерике насчет курения. «Миллионы людей умрут из-за болезней, связанных с курением», — повторяют теперь со всех сторон. Кто-нибудь побеспокоился выяснить, сколько некурящих людей умрет? И почему на упаковках сигарет есть наклейка: «Курение может привести к раку легких», а на бутылках с виски нет наклейки с надписью: «Выпивка может угрожать вашим отношениям»? Почему нет предупреждений на гамбургерах из Макдоналдса или банках с тунцом? Тунец может вас убить.

В какой-то момент мы узнали, что некурящие люди тоже умирают от рака легких. Конечно, почему нет? Теперь мы много говорим о пассивном курении! Пассивное курение может вас убить! «Она умерла от рака легких. Она не курила, но ее муж курил. Он убил ее пассивным курением. Он все еще жив и на свободе, продолжает убивать людей!» Можете представить себе, что с вами может сделать дым активных курильщиков? Я сочувствую людям, которые тревожатся, находясь рядом с курильщиками. Некоторые вместо этого предпочитают есть пиццу с сыром моцарелла.

Пожилые супруги, которым было за восемьдесят, старались правильно питаться и всю жизнь занимались спортом. Они погибли в автокатастрофе и попали на небеса. Там их встретил ангел, тут же пригласивший их на банкет. Когда супруги увидели, что подавали к столу, они отказались от еды, утверждая, что она полна жиров и холестерина.

— Но вы уже в раю, — протестовал ангел. — Теперь не имеет значения, что вы едите.

Пожилой мужчина посмотрел на свою жену.

— Сколько это все стоит? — поинтересовался он у ангела.

— Нисколько, — улыбаясь, ответил ангел. — Вы теперь на небесах. Здесь все бесплатно!

Неожиданно погрустневшая женщина повернулась к мужу и заплакала.

— О, почему мы должны были есть здоровую пищу и регулярно заниматься спортом всю нашу жизнь? Мы могли бы попасть сюда как минимум на десять лет раньше!

В еврейской психике глубоко укоренилось представление: «Не говори громко о своих удачах». Я понимаю, что Израиль — единственная страна в мире, где «сегодня» ни

когда не бывает достаточно хорошим. «Завтра будет лучше» — постоянно предполагаем мы. А когда завтра придет, вы услышите все те же слова: «Все будет хорошо». Существуют израильские песни, посвященные ожиданию следующего года с тем, чтобы увидеть, насколько он будет хорош. Когда бы я ни сталкивался с этим усталым старым «Все будет хорошо», я отвечаю: «Если ты можешь решить, что все БУДЕТ хорошо, то что ты имеешь против решения, что все ХОРОШО СЕЙЧАС?» Их ответ на это обычно: «Не беспокойся, все будет хорошо».

А как насчет песен на радио, которые делают акцент на прошлое, таких как «Было время»^[9]? У меня сложилось ощущение, что большая часть евреев стоит одной ногой в будущем, другой — в прошлом, и мочится на настоящее! Еврей вечно чего-то ждет. Это в нашем ДНК — ожидание Маши- аха (Мессии).

Для обычных людей так сложно принять здесь и сейчас. Ответом на приветствие «Как дела?» обычно становится: «Жизнь отстой». И не только это, вы можете выбирать из целого меню. У нас есть: «Жизнь дерьмо» или «Все то же старое дерьмо». Я предлагаю нам всем дождаться прихода Машиаха. Тогда все просто обязано стать лучше.

Если вы хотите понять, к чему я клоню, внимательно послушайте национальный гимн США. Он полон силы, надежды, инициативы и дерзости. Потом попробуйте послушать печальный гимн Израиля, Атиква. Он полон пафоса, сентиментальности, трагедии и слезливой мольбы. Мы просто созданы такими.

Однажды я поехал в Стамбул со своим шурином, который предупредил меня, что Турция — мусульманская страна, следовательно, мы должны воздержаться от разговоров на иврите и громкого смеха в общественных местах, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Тебе весело? — спросил он чуть позже со всей серьезностью.

Мое определение еврея: «Тот, кто в момент, когда он/ она начинает наслаждаться жизнью, садится в угол и ждет, пока это пройдет».

Чарли Чаплин как-то сказал: «Разница между трагедией и комедией только в расстоянии». Вблизи все выглядит трагично. Отодвинувшись на некоторое расстояние, вы видите комедию. Эта концепция выражается формулой: Т + В = К. Трагедия плюс Время равно Комедия. Истории из нашего прошлого, которые когда-то причинили столько боли, рассказанные сейчас, кажутся шутливыми.

До того как мне исполнилось одиннадцать лет, мне в рот ни разу не попадало ничего мясного. Мы балансировали на грани бедности. На завтрак я ел кукурузные хлопья при условии, что я не буду скрести ложкой по тарелке и будить этим маму. Ее это ужасно раздражало. На обед я ел полуфабрикатный пирог, который я научился сам разогревать в духовке, так как родители были на работе. А на ужин были яйца, хлеб и сыр.

Первый раз в жизни я увидел мясо на столе, когда состоялась помолвка моей сестры и мама пригласила своего будущего зятя на обед. Конечно, ему должен был быть оказан королевский прием. В результате состоялась моя первая встреча с бараньей отбивной.

— Мясо на ужин? Вау! Что здесь происходит? — невинно восторгался я, чувствуя щипки матери под столом.

На протяжении всего ужина я рассказывал своему будущему шурину, как я рад, что он женится на моей сестре и я могу есть бараньи отбивные. После этого мое бедро было черно-синим от щипков еще неделю.

Я думаю, чтобы быть забавным, человек должен пережить трудное детство. Это делает большинство из нас пригодными к жизни. Быть забавным не обязательно означает уметь рассказывать анекдоты. Это значит выбирать юмор и парадокс в качестве способов совладания с несчастьями.

Кроме того, смех помогает сжигать калории, набранные от переедания в моменты несчастья. Это самая простая зарядка. Вы можете ее делать даже сидя.

ГЛАВА

Играя со смущением

Оптимизм включает в себя смелость быть несовершенным.

Мартин Селигман

V

J читься смеяться над своим смущением — одна из самых пугающих вещей в мире. Особенно когда ваши ляпы происходят на глазах у других людей. Юмор и непоколебимая уверенность в своей правоте — вещи взаимоисключающие. Настоящий юмор — это смех над самим собой.

«USA Today» однажды опубликовали статью о самых больших страхах человечества в том порядке, в котором мы их называем. Нормально было бы предположить, что самый большой страх — это страх смерти. Но страх смерти занял второе место. Страх номер один, превосходящий даже смерть, — это страх стоять и говорить в присутствии большого количества людей. Это значит, что человек, произносящий надгробную речь, предпочел бы поменяться местами с умершим.

Я думаю, что мог бы выиграть приз за самые позорные моменты. Однажды я работал диктором на радио и телевидении. Так как дело было в Штатах, я должен был научиться говорить глубоким баритоном или басом настоящего диктора. Попробуйте представить себе меня, пытающегося сказать звучным басом: «А сейчас вернемся к нашему шоу “Летающая курица”».

Я настолько привык говорить этим искусственным голосом, что мне стало трудно говорить по-другому. «Здравствуй, Джеймс. Как поживает твоя семья?» — мог интонировать я при встрече с другом. Или, приезжая домой, я мог обнаружить себя заявляющим своим радио-голосом: «Здравствуй, дорогая. Давай займемся любовью». Так же я фантазировал, как могла бы выглядеть озвучка порнографических фильмов модуляциями американского бассо профундо, интонирующего: «О! О! Так хорошо! Я кончаю! Я кончаю!», как будто читающего новости.

Каждый вечер с понедельника по пятницу ровно в восемь я смотрел в камеру, видел красный огонек, означающий, что я в эфире, и объявлял: «Добрый вечер! Это новости с Леонардом Равичем».

Обычно каждое утро я приезжал на студию, чтобы проверить почту. Однажды я заметил, что кто-то написал на конверте Леонард Раббиш^[10], вместо Леонард Равич. Скоро это превратилось в эпидемию. Письма приходили на имя Леонарда Гарбаджа^[11], Леонарда Равиша^[12] (я невиновен ни в

каких преступлениях), Леонарда Робертса и даже Леонарда Рэббита^[13]. Мое эго было совершенно разрушено. Я начал думать о новой фамилии, тоже начинающейся на «Р». Роббинс? Рэйнолдс? Нашел! Леонард Рэймонд. Теперь это будет моим именем.

Так что на следующий день я приехал на студию заранее, чтобы проинформировать всех о том, что я сменил имя на Леонард Рэймонд. Самой распространенной реакцией было: «Слава Богу». Я сел на свое обычное место перед камерой, дождался появления красного огонька, чтобы объявить своим звучным рабочим голосом: «Добрый вечер! Это новости с...» Но я не мог вспомнить имя, которое выбрал! У меня пересохло во рту, пока я смотрел в камеру, пытаясь симулировать спокойствие, пока у меня на лбу выступал пот.

Я попробовал снова: «Добрый вечер! Это новости с...». К этому моменту оператор тихо хихикал, а звукорежиссер изо всех сил пытался подавить смех. Так что я восстановил спокойствие, посмотрел прямо в камеру и сказал как ни в чем не бывало: «Я забыл свое имя, но вот сегодняшние новости». Я был безутешен. После этого все шло не так. Я стал широко известен в качестве единственного диктора во всей стране, который забыл собственное имя в прямом эфире.

Как и положено фортуне, все стало еще хуже. Когда я приехал в студию на следующий день, я почувствовал, что что-то случилось. Секретарша впервые с тех пор, как я с

ней познакомился, мне улыбалась. В США, если тебе улыбается секретарша, у тебя серьезные проблемы.

«С вами хочет поговорить директор», — сказала она, почти хихикая. От ее слов мой желудок тут же наполнился свинцом, и сердце ушло в пятки. Я думал взволнованно: «Я гонялся за мистером Джонсоном больше двух месяцев, пытаясь организовать сним встречу. У него никогда не было времени. А сейчас — ой-ей! — он хочет поговорить со мной?! Мне конец!» Это все, о чем я мог думать.

Я приблизился к его кабинету и почувствовал первый плохой знак — запах кофе, доносящийся из комнаты. В Штатах, когда тебя собираются уволить, предпринимаются все возможные меры сделать это изящно. Иногда, чтобы создать атмосферу, приглашается кейтеринговая компания. Я вошел в его королевство и увидел все это: ковровое покрытие, кофе, пирожные, сигары. «Тайная вечеря^[14]», — подумал я.

Мистер Джонсон указал на стул и сказал: «Проходите, мистер Гарбадж^[15], и присаживайтесь». Затем он предложил мне, а я принял, чашку кофе и шоколадное печенье.

Здесь важно заметить, что я никогда в жизни не ел шоколадного печенья, не обмакнув его предварительно в свой напиток. Пока он поддерживал светскую беседу, я пытался придумать, как бы мне обмакнуть печенье в чашку, чтобы он этого не заметил. Наконец он повернулся к своему столу, и я быстро обмакнул печенье. А дальше я не мог поверить своим глазам! Одна половинка печенья осталась у меня в руке, тогда как вторая плавала и покачивалась в чашке с кофе. Как будто половинка печенья смотрела на меня, отчаянно умоляя спасти ее от смерти.

Нормальный человек отставил бы в сторону чашку кофе и половину печенья и продолжил бы светскую беседу. Но, как я уже упоминал раньше, я в голове ношу свою мать, и я отчетливо слышал ее требование: «Доешь все со своей тарелки! В Индии дети голодают!» Я всегда противоречил ей, говоря: «Если я все доем, как это поможет голодающим детям в Индии?»

Я попытался наклонить чашку к губам так, чтобы размокшее печенье подплыло поближе, а затем, как пылесос, я бы засосал его в рот. Этому трюку я научился у своей сестры. Но когда я попробовал исполнить задуманное, то понял, что существует Закон Мерфи, касающийся чашек кофе и размокших в них печений. Этот закон гласит: «Чем больше вы хотите, чтобы размокшее печенье приблизилось к вам, тем больше размокшее печенье будет вам сопротивляться».

Так что я оттопырил верхнюю губу, чтобы достать это, когда-то целое, шоколадное печенье, но все было напрасно. Верхние губы не предназначены для выполнения такого рода задач. Я полностью опрокинул чашку, предоставляя печенью последний шанс к спасению. Ничего! К этому моменту размокшее печенье цеплялось за чашку, как за спасательный круг. В это время мистер Джонсон изящно произнес: «Мистер Гарбадж. Мы заботимся о Вашем благополучии и пришли к выводу, что Вы будете гораздо счастливее, работая вдругом месте».

К этому времени я его уже почти не слушал, потому что изо всех сил стучал по дну чашки, держа ее прямо над своим ртом, решительно настроенный выдворить размокшее печенье из чашки на его законное место — в мой рот. Не расслышав то, что сказал мистер Джонсон (мой ум был занят спасением бедной половинки печенья), я сказал: «Мистер Джонсон, я вполне доволен работой здесь, спасибо». Неожиданно печенье, как будто обретя разум, выскользнуло из чашки прямо мне на рубашку. Бедный мистер Джонсон, он был смущен даже больше, чем я.

Что с нами случится, если мы станем рассказывать другим людям о самых постыдных моментах с небольшой толикой юмора? Страшно даже подумать об этом. Но я вам гарантирую, если бы вы сделали это, вы бы не только почувствовали себя лучше, но и на самом деле стали бы сильнее и увереннее в себе.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: