Я не уйду, пока меня не обнимут

Провал может случиться. когда та- лант и желание присутствуют в изобилии, но отсутствует оптимизм.

Мартин Селигман

я,

верю, что способность видеть юмор в большинстве ситуаций может помочь нам преодолеть горе и почувствовать себя намного лучше. Но бывают моменты, когда юмор неуместен. Он на самом деле может причинить горе.

Например, однажды холодной дождливой зимней ночью, такой, когда я не могдумать ни о чем, кроме постели, меня разбудил громкий стук в дверь. Шатаясь, я открыл ее и увидел у входа солдата, промокшего до костей.

— Вам приказано явиться на службу в запасе. Вы немедленно должны проследовать со мной в Иерусалим, — он одновременно информировал и приказывал мне.

— Почему? Разве сейчас война? — спросил я, едва произнося слова.

— Нет, — ответил он. — Это упражнение, чтобы увидеть, сколько времени нам нужно, чтобы разбудить вас, парни, и доставить всех в Иерусалим.

— Хорошо, если это не война, — обнадеживающе заключил я, — а только практика. Попрактикуйтесь, как будто я пошел с вами, и тогда вы будете вточности знать, сколько времени это займет, а мне не придется в действительности идти с вами.

Со своей стороны я просто пошутил, правда. Нет, правда! Я действительно просто шутил. Так что я вернулся в дом, надел форму и вышел, чтобы присоединиться ксвоей воинской части. Но он уже ушел! Мой юмор не оценили, и, кажется, солдат воспринял меня серьезно и отправился в Иерусалим без меня. Так как ничего другого не оставалось, я вернулся в постель.

На следующий день меня вызвали в Иерусалим, чтобы я предстал перед судом. Я догадываюсь, что армии не понравилась моя шутка. За мое недостаточно серьезное отношение к учебной тревоге мне, возможно, грозил суровый приговор к тюремному заключению на неделю или больше. Я отправился на суд с сильными опасениями.

Я зашел в комнату примерно с шестью или семью мрачными офицерами высокого ранга. Они выглядели такими серьезными, что я чуть не рассмеялся вслух. Это то, что со мной случается, когда обстановка становится чересчур напряженной.

— Вы знакомы с обвинениями против вас? — торжественно заявил один из офицеров. — Вы признаете себя виновным или невиновным?

Я попытался объяснить эту историю, но они ничего не хотели слушать.

— Виновен или невиновен? — повторял он упрямо.

Бывают случаи, когда у меня появляется неконтролируемая потребность выдернуть чей-то компьютер из розетки. Вы когда-нибудь замечали, что, когда люди принимают определенные роли, они начинают верить в эти роли настолько, что кажется, что вы разговариваете с записанным на пленку сообщением? Бедняга тот, кто полностью верит в свою миссию. Можно смотреть на свою работу как на игру, веселиться и достичь того же.

Должна существовать дистанция между мной и тем, чем я зарабатываю на жизнь. То, чем я зарабатываю на жизнь, — это не я целиком. Если бы это было так, я был бы полностью в моем эго и превратился бы в роль, вместо того, чтобы просто ее играть. Это не весело.

Джордж Оруэлл наблюдал за британскими офицерами в Индии: «Они носили маски такдолго, что их лица вросли в них». Это то, что я видел здесь: слишком сильная вовлеченность.

Как я обычно выдергиваю компьютер из розетки? Я делаю что-нибудь несообразное и неожиданное. Я задал вопрос, который никто не решался задать на трибунале перед армейскими офицерами.

— Скажите, сэр, что бы вы сделали на моем месте?

Они все посмотрели на меня в изумлении. По меньшей

мере, я входил в контакт с их человеческой частью, и это послужило сигналом того, что вилка наполовину вытащена из розетки.

— Мне не разрешается отвечать на такие вопросы, — была его тихая реакция.

— Но все это слишком ново для меня, — упорствовал я. — У меня нет опыта в судах. Пожалуйста, скажите, что бы вы сделали на моем месте?

— Я не могу, — ответил он сухо.

Так что я полностью выдернул вилку из розетки.

— Я чувствую такое напряжение, что думаю, мне необходимо объятие. Вы не могли бы меня обнять? — попросил я.

Я не рекомендую такое поведение молодым призывникам. Примите во внимание, что я был сорокасемилетним седым мужчиной, который работал профессиональным учителем и говорил на иврите с заметным американским акцентом. Коренной израильтянин помоложе мог бы сойти за грубияна и быть принятым за выскочку-наглеца. Когда я сделал это, я был принят за очередного американского полоумного: Полоумный Ленни.

Я знал, они должны были думать: «Конечно, он полоумный. С чего американскому гражданину по собственной воле жить в Израиле, если он не чокнутый?»

Мое поведение действительно вызвало улыбки. В результате я отделался строгим выговором вместо тюремного заключения. Я поблагодарил их.

— Вы можете идти, — четко проговорил офицер.

Я повернулся к ним и ухватился за последний шанс удостовериться, что вилка вытащена из розетки и валяется на полу.

— Я не уйду, пока меня не обнимут! — я упорно настаивал. Это сработало. Они полностью раскрылись.

Опять же, я не рекомендую каждому эту формулу отключения чересчур серьезных людей, только тем, кому за сорок, у кого есть американский акцент или богатый дядюшка. Вам будут нужны богатые родственники, чтобы потом оплатить пластическую операцию.

Перед тем как иммигрировать в Израиль, я служил и в американской армии. Этот опыт может быть настолько же смехотворен. Меня отправили в школу автомехаников сразу после базового обучения. Школа для автомехаников? Я даже шину не могу сменить без проблем! И это правда!

Это было в феврале в Нью-Джерси, и это холод, как на Аляске. Мы учились в приятной теплой комнате, и я не понял ничего из тех знаний, которые пытался передать инструктор. В перерыве я подошел к инструктору и спросил, что будет с теми, кто провалит экзамен.

— Посмотри на улицу, — сказал он, указывая в окно.

Я посмотрел на улицу и увидел группу солдат, расчищавшую снег в смертельный мороз.

— Вот что случится с теми, кто провалит экзамен, — пообещал он.

Я вернулся к занятиям и, думаю, с этого момента побил все рекорды по высоким оценкам. Я ничего не понимал, но был готов выучить наизусть телефонный справочник, чтобы только не идти на улицу расчищать снег.

Во время службы в израильской армии меня отправили на курс обучения медиков. Я — медик! Я не выношу вида крови. Я посещал курсы и сдал экзамены, потому что заявил, что не могу писать на иврите, и потребовал сдавать экзамены на английском. Я знал, что инструктора поставят мне зачет только потому, что им будет лень пытаться понять, что я написал.

Очевидно, на учителей мои приобретенные медицинские навыки произвели такое впечатление, что в конце они направили меня в больницу, чтобы я мог стать медиком более высокого класса. Какая шутка! Я до сих пор хохочу, думая об этом. У меня не было никаких шансов выучить все это, но в армии это не имеет значения. Они присваивают тебе титул «Медик высокого класса», и вне зависимости от того, умеешь ли ты действовать соответственно ему, ты играешь свою роль!

Это вроде заявления: «Я не врач, но я играл врача в телесериале». Попробуйте сказать это в лифте, и вы будете поражены, как много людей услышали только то, что хотели услышать, и закончили тем, что просили у вас десятисекундной диагностики.

В качестве подтверждения моей мысли: в больнице мне дали докторский белый халат. Часть стетоскопа торчала из кармана. Я уверен, вы догадываетесь, что последует дальше. Каждый пациент в травмпункте принимал меня за доктора. Женщины обращались ко мне, чтобы рассказать о своих самых секретных биологических проблемах. Меня это смущало. Просто наденьте белый халат, и вы в деле.

Как-то вечером принесли молодого человека, серьезно раненного в аварии. Он лежал на кровати с двумя капельницами — по одной в каждой руке.

— Отвезите этого человека на рентген! — приказал доктор, повернувшись ко мне.

На поле боя солдаты лежат на носилках, и капельницы прикреплены к носилкам. Так что вы поднимаете носилки вместе с капельницами и уносите солдата в безопасное место. В больнице капельницы закреплены на стене. Никто не потрудился мне это рассказать! Я начал толкать каталку в сторону рентгенологического отделения, когда вдруг услышал два отчетливых «чпок» за спиной.

Передвигая кровать, я заставил отсоединиться две прикрепленные к стене капельницы. Эти два «чпока» были — нуда! — вы знаете, что должно было произойти. В результате невинного действия с моей стороны кровь из его рук начала фонтанировать.

Я услышал ужасный шум в ушах, и комната начала вращаться. Как я мог знать, что падаю в обморок? Я проснулся на полу, окруженный докторами и медсестрами, которые морщились от запаха нашатырного спирта. Они бросили бедного парня на каталке истекать кровью, пока суетливо заботились обо мне!

В течение многих битв Израиля против палестинских террористов я служил медиком в Ливане. Иметь такого рода ответственность и не иметь ни малейшего представления о том, что я делаю, было страшно.

Однажды утром я услышал крик «медик!» и воспринял как само собой разумеющееся, что звали меня. Я поспешил из своей палатки со своей медицинской сумкой. Они привели меня к ливанскому солдату, который был ранен в ходе обстрела. Из его лба текла кровь. Я старался выглядеть спокойным, пока пот лился с меня ручьями.

«Притворяйся, пока не получится» — мой девиз под огнем. Так что я полез в сумку за чем-нибудь типа бинта, пока доверчивый ливанский солдат терпеливо ждал моей профессиональной медицинской помощи. Толпа израильских солдат собралась вокруг, чтобы посмотреть на мои умения. Я вытащил перевязку, которая используется специально для ранений в живот. Я был совершенно растерян и старался не показать этого.

— Но он ранен в голову. Зачем ему перевязка для живота? — спросил один из озадаченных солдат. Я не выказал никаких эмоций и быстро отреагировал.

— Мне придется встать на колени, чтобы работать с этим пациентом, — объяснил я. — Мне понадобится подложить что-то под колени, так что перевязка для живота подойдет.

Поговоримо спонтанной импровизации? Другие солдаты продолжали предлагать советы. Казалось, что они знали больше, чем я. Я принял их советы, но в какой-то момент солдат встал, повязал голову тряпкой и ушел с выражением отвращения!

В сентябре 1999-го я решил пригласить всю мою семью, жену и троих детей, провести еврейские Дни трепета^[26] с моей сестрой в Билокси, штат Миссисипи. Прошли годы с тех пор, как мы собирались всей семьей, и мы все были очень рады такому решению. В конце наших самых прекрасных каникул, на пути обратно в Израиль, мы застряли в аэропорту Атланты, штат Джорджия, из-за урагана.

Это было неудобно, но не смертельно, так как мы все еще успевали домой вовремя. Мой старший сын должен был появиться в театре Хабима вечером в субботу, а я должен был представить презентацию тем же вечером. Если бы мы смогли попасть на самолет на следующий день, все еще могло быть нормально.

Когда мы запросили места на самолет на следующий день, мы были в шоке, узнав, что Е1А1 не летает по пятницам из-за политической подоплеки по религиозным предписаниям, запрещающим еврейским самолетам прилетать в аэропорт Бен-Гурион в Шаббат.

А как насчет вылета вечером в субботу и прибыть в воскресенье утром, пропустить выступления, но хоть попасть домой в теплую ванну? Это тоже было невозможно, так как это был канун Йом-Кипура, и еврейские самолеты были обязаны тем же религиозным предписанием не взлетать. А что насчет следующего дня, воскресенья? Тоже невозможно из-за самого дня Йом-Кипура!

Первое «нет!» было из-за Шаббата. Второе «нет!» было из-за Кануна Йом-Кипура. Третье «нет!» было из-за дня Йом-Кипура! Раздражает, правда? Однако после этого нас проинформировали, что, так как ураган считается природным бедствием, мы можем поменять авиакомпанию и улететь вспомогательным рейсом Lufthansa завтрашним утром. Это зависело от одного условия: мы должны были отвечать за все организационные моменты сами, что, конечно, означало нескончаемые потоки бюрократии.

Аэропорт Атланты размером с крупный город, имеющий даже свою подземку. Следовательно, мне не улыбалось бегать вокруг, тратя попусту время и энергию, пытаясь получить разрешение на смену авиакомпании. Так что я посовещался со старшим сыном.

— Натти, — говорил я, — я хочу, чтобы ты встал между мной и этой леди-клерком из авиакомпании и притворился, что ты удерживаешь меня, чтобы я ее не убил. Я буду нападать на нее, как будто я в ярости, а ты действуй, как будто пытаешься меня остановить, хорошо?

Он засмеялся. Натти обожает импровизации, особенно когда это означает получение места в первом же самолете домой.

План сработал на славу без единой репетиции. Я наступал на служащую авиакомпании, гневно крича, перед сотней человек, по меньшей мере.

— Вы вытащите меня из этого терминала и отправите домой! Сейчас же! Вы слышите меня?! — все это время сын меня удерживал.

— Не горячись, папа, — упрашивал он, симулируя смущенную заботу. — Не делай этого! Ты же помнишь, что сказал психиатр!

Служащая спокойно попросила нас сесть. Позже она подошла к нам и, это такая же правда, как то, что я сижу здесь и печатаю на компьютере, дала всем нам, всей семье, не только полет Lufthansa — бизнес-классом, но еще и комнату в отеле на вечер!

Бронирование билетов на чартерный рейс тоже может быть морокой. Моя жена и я однажды полетели на уик-энд на остров Родос в Греции. Мы провели в аэропорту больше времени, чем в отеле на Родосе.

К слову о путешествиях: однажды зимой я поехал в Швейцарию, чтобы научиться кататься на лыжах. Я никогда больше этого не сделаю. Все, что я помню, это как лежал на спине и смотрел на мои лыжи, складывающиеся буквой «X», торчащие передо мной из снега. Мне понадобилось больше получаса, чтобы выяснить, какая нога относится к какой лыже, пока я смотрел на четырехлетних малышей, со свистом проносящихся мимо, умело и непринужденно.

Такие моменты, в лучшем случае, требуют умелых и непринужденных импровизаций. Я смотрю на всю жизнь как на импровизацию. Горе тому, кто относится к жизни слишком серьезно. По большей части я играю, особенно в серьезных обстоятельствах, и обычно у меня есть на все нелепый ответ. Благодаря своей игривой установке я могу позволить себе эту роскошь.

Однажды, однако, произошла исключительная ситуация, в которой я лишился дара речи. Вы можете представить меня лишившимся дара речи?

Это случилось тогда, когда что-то глубоко внутри заставило меня пойти в консульство Израиля в Нью-Йорке, чтобы рассмотреть переезд в Израиль, возможно, на всю жизнь.

Я был молодым актером на Фестивале Шекспира в Нью- Йорке в то время, когда внутренний голос подсказал мне паковать чемоданы и эмигрировать без оглядки.

В посольстве Израиля меня расспрашивали о том, почему я захотел так круто изменить свою жизнь.

— Вы говорите на иврите? — спросил клерк.

— Нет, ни слова не знаю, — был мой прямой ответ.

— У вас есть друзья или родственники в Израиле? — был следующий вопрос.

— Нет. Я не знаю там ни души, — ответил я.

— Кем вы работаете? — следующий вопрос.

— Я — шекспировский актер, — с готовностью ответил я. Некоторые сотрудники, нечаянно услышавшие это, начали посмеиваться.

— От чего этот смех? — спросил я, оборачиваясь на смешки.

— Вы добьетесь там огромного успеха, — высказался один из клерков, улыбаясь. — Бог покровительствует недалеким наивным людям, как вы.

У меня не было спонтанного ответа на это наблюдение, возможно, потому что так я в действительности и живу. Я просто нахожусь здесь и сейчас и верю, что Бог позаботится обо всем остальном.

Я хочу предложить притчу, чтобы прояснить такой стиль жизни. Эта притча на самом деле пастиш, вдохновленный идеей Джека Кэнфилда из «Куриного бульона для души». Я приспособил ее для того, чтобы она соответствовала моим намерениям.

Джентльмен по имени Ронни всегда был в хорошем настроении. Он всегда находил что-то позитивное для каждого.

— Настолько хорошо, насколько возможно в настоящий момент, потому что другого момента не существует, — все отвечал он каждый раз, когда кто- то спрашивал, как его дела.

Он был уникальным руководителем, и его сотрудники все время следовали за ним, просто чтобы быть рядом с ним из-за его подхода. Он был мотиватором от природы. Если у его подчиненного был плохой день, Ронни объяснял ему, как найти в этой ситуации позитивную сторону.

Его стиль вызывал у некоторых людей любопытство. Так что однажды коллега обратился к Ронни.

— Как ты можешь быть все время таким позитивным? Как ты это делаешь? — спросил он.

Ронни ответил: «Каждоеутро я просыпаюсь с благодарной молитвой Богу за то, что Он/Она подарил мне еще один день жизни. Потом я говорю себе, что у меня есть две альтернативы сегодня. Я могу выбрать быть в хорошем настроении, или я могу выбрать быть в плохом настроении. Я выбираю хорошее настроение. Каждый раз, когда случается что-то плохое, я могу выбрать быть жертвой или выбрать научиться чему-то в этой ситуации. Так что я выбираю научиться. Каждый раз, когда кто-то мне жалуется, я могу выбрать принять эти жалобы, или я могу указать им позитивную сторону проблемы. Я выбираю позитивную сторону».

— Да, конечно. Но этолегко, — возразил друг.

— Нет, легко, — утешил его Ронни. — Жизнь — это сплошной выбор. Если отсеять весь мусор, любая ситуация оказывается выбором. Ты выбираешь, как реагировать на ситуацию. Ты выбираешь, как люди влияют на твое настроение. Ты выбираешь, быть тебе в хорошем настроении или в плохом. В итоге ты выбираешь, как проживать каждое мгновение.

Друг размышлял над тем, что ему сказал Ронни.

Но однажды Ронни сделал нечто, чего делать нельзя. Он оставил заднюю дверь своей фирмы открытой. Три человека держали его на мушке. Во время ограбления преступники запаниковали и выстрелили в него. Соседи нашли его и поспешили доставить в больницу.

После восемнадцатичасовой операции и нескольких недель интенсивной терапии Ронни наконец выписали с кусочками пули, оставшимися в его теле.

Года через полтора коллега заметил Ронни снова идущим по улице. Он озабоченно спросил, как Ронни справляется в эти дни.

— Настолько хорошо, насколько возможно в настоящий момент, потому что другого момента не существует. Хочешь посмотреть на мои шрамы?—радостно отозвался Ронни.

У друга не было интереса к рассматриванию шрамов, вместо этого он спросил, о чем думал Ронни во время ограбления.

— Первое, о чем я подумал, — это что я должен был закрыть заднюю дверь, — ответил Ронни. — Потом, когда я лежал на полу, я понял, что у меня есть

две альтернативы. Я мог выбрать жизнь или выбрать смерть. Я выбрал жизнь.

— Тебе не было страшно? — расспрашивал друг.

— Было, — сказал Ронни. — И когда меня вкатили в помещение скорой помощи, и я увидел, что врачи и медсестры смотрят на меня, как на мертвеца, я понял, что должен действовать.

— Что ты сделал? — спросил друг, любопытство полностью завладело им.

— Там была исключительно худая сухая медсестра, выкрикивающая мне вопросы, — вспомнил Ронни. — Она спросила, есть ли у меня аллергия на что- нибудь. Я сделал глубокий вдох и заорал со всей оставшейся силой: «Да! У меня аллергия на пули! Особенно когда они вылетают из пистолета!» Я не стал дожидаться, пока они прекратят смеяться, так что я сказал им: «Я выбрал жизнь. Пожалуйста, прооперируйте меня, как будто я жив, а не мертв».

Конечно, Ронни выжил благодаря врачам и своему исключительному настрою.

Вот чему я решил научиться из этой истории об исключительном человеке — каждый день у нас есть выбор жить полной жизнью здесь и сейчас. Бог позаботится обо всем остальном. Настрой — это все.

Какие, как вам кажется, альтернативы стоят перед нами сейчас?

Большая часть людей печалится, когда их дети покидают дом после института, уходят в армию или женятся.

Я уверен, вы уже слышали раньше об этой реакции, мы называем это «синдром опустевшего гнезда». Что касается меня, я чувствовал себя восхитительно, когда дети покинули дом.

— Теперь я могу пользоваться туалетом! — радостно восклицал я по всему дому.— О! И телефоном! Я практически забыл о телефоне!

Мелочи, которые раньше раздражали меня в Израиле, теперь меня смешат. Для израильтян выгодная сделка — это только половина сражения. Вторая половина это заплатить меньше, чем платили друзья. Заплатив за что-то больше, чем ваши друзья или соседи, вы становитесь обладателем титула «неудачник». Это наихудшее оскорбление и проклятье со времен библейского Иова.

Израильтянин, собирающийся записаться на один из моих мастер-классов, автоматически просит меня о скидке, даже не узнав стоимость.

«Когда ваш мастер-класс? 14 июня? Если мы придем как супружеская пара, мы можем получить скидку?»

Спросите меня сначала о цене, думаю я. Может, он бесплатный. И если это так, и я соглашусь на скидку, то кончится тем, что я буду должен вам деньги!

Израильские мужчины тоже бунтари. Я заметил, что, когда израильтянин идет, его промежность оказывается на месте на три сантиметра раньше, чем все остальное тело. Это все из-за неистовствующего в израильских мужчинах тестостерона.

Я уделяю внимание тому, как они ходят. Их яички бряцают. Каждый их шаг сопровождается стуком. Это снова

из-за изобилия мужского гормона тестостерона, которым Бог благословил израильских мужчин. Когда они разговаривают по телефону, они никогда не оставляют это место в покое ни на минуту.

— Как дела, брат? — спрашивают они в телефон, и тут же дергают себя за штаны пониже ремня.

— Неплохо, как ты? — и снова дерганье.

Я верю, что юмор, оптимизм, смех и любовь универсальны, и что нам не обязательно говорить на другом языке, чтобы выражать их. Грамматика веселья — это все, что нам нужно.

Однажды, когда я ехал в набитом лифте в Каире (Египет), маленький веселый лысый египетский официант вошел с подносом. Не спрашивайте, почему, но когда он посмотрел на меня, а я посмотрел на него, мы оба начали весело смеяться. Мы не могли остановиться. Я развел руки в стороны, он поставил свой поднос, и мы обнялись и смеялись. Я никогда больше его не видел. Я размышляю, думает ли он иногда обо мне.

Я обожаю видеть человечную сторону людей. В ресторане к нам подошел очень занятой официант и спросил, что мы хотим заказать. Я уловил испанский акцент и спросил, говорит ли он по-испански. Он сказал, что говорит. Я сказал ему, что тоже говорю по-испански, хотя на самом деле его не знаю. Он заговорил со мной по-испанс- ки. Я ответил ему испанской тарабарщиной. Он расхохотался. У нас возник контакт. Каждый раз, проходя мимо нашего стола, он улыбался и дотрагивался до моего плеча. Человеческий контакт. Даже на мгновение. Насколько нам всем это нужно!

Точно такая же сцена произошла в итальянском ресторане, но вместо того, чтобы разглядеть шутку, официант спросил, не из Южной ли я Италии! Возможно, у него возникли проблемы с пониманием моего акцента.

Как и все остальное, юмор, смех и добрые дела запускают цепную реакцию. Раз в год я езжу в Нью-Йорк, чтобы учиться и веселиться. Я принимаю решение перед тем, как сесть в самолет, что я выбираю не разочаровываться в том, что может случиться, когда я прилечу. Моя цель — учиться у всего, что происходит, и распространять смех и любовь при любой возможности, зная, что то, что я проецирую в Космос, когда-нибудь ко мне вернется.

Однажды вечером я был в метров Нью-Йорке. Любой, кто знает что-либо о Нью-Йоркском метро, также знаком с недостатком человеческого контакта там. Люди не смотрят вам в глаза, не улыбаются и вообще не замечают вас. Все в атмосфере страха. Пассажиры разглядывают рекламу на стенах, читают газеты или смотрят в пол. Они делают все возможное, чтобы избежать контакта друг с другом.

Вдруг худой черный молодой человек вошел в наш вагон. Он выкрикивал что-то. Казалось, в этом не было смысла, и это раздражало и пугало всех, включая меня. Вспомнив, что мое существование влечет за собой любовь и смех, я решил внимательно послушать то, о чем он бредит.

— Када йа был мал, мы были такие бедные, шо мама вела нас мальцов в KFC, штоб мы облизывали пальцы других чуваков, — признавался он.

Я начал улыбаться и слушать дальше.

— Моя мама как-то пашла в кино. На табличке было написана «вход до восемнадцати запрещен». Так што она пашла дамой и привела еще 17 чуваков с собой.

Я рассмеялся. Было очевидно, что другие пассажиры не имеют ни малейшего представления, что с этим делать. Некоторые недоверчиво заулыбались, когда я сделал молодому человеку комплимент.

— Эй, даты хорош! — я благодарно сиял. — Вот, возьми эти пять долларов!

Я инстинктивно понял, что его шоу должно быть награждено небольшой суммой.

— Не, — отказался он. — Я не беру никаких денег.

Я был удивлен, пока не посмотрел направо и не увидел двух полицейских, стоящих у дверей. Тогда я понял, в какой опасности этот человек может быть, приняв мою денежную благодарность. Я посмотрел на одного из полицейских и улыбнулся.

— Я одалживаю ему деньги, офицер. Он пообещал мне их завтра вернуть!

Они оба повернулись ко мне.

— А как насчет меня? Мне денег не одолжишь? — предложил один из офицеров.

Тогда я впервые в жизни был свидетелем того, как целый вагон метро задрожал от хохота. Мгновение человечности в Нью-Йоркском метро — это должно войти в американскую историю!

Когда я хожу по улицам любого города, я стараюсь быть внимательным к бездомным или любому другому человеку, просящему милостыню. Я чувствую, что Бог был настолько щедр со мной, что я рассматриваю как упущенную возможность случаи, когда я не могу или не готов дать что-то кому-то, кто об этом просит. Когда я даю, я получаю благословение отэтихлюдей, на каком бы языке они ни говорили. Иногда мы немного разговариваем.

— Вот, возьми 5 долларов, друг. Хорошего дня! — сказал я как-то бездомному человеку.

— Эй, приятель! — отшутился он. — Дай мне десять, и я навсегда уйду с улицы! Обещаю!

Мы оба хорошо посмеялись.

Смех, юмор и любовь не знают языкового барьера. В 1960-е моя жена, беременная нашим вторым сыном, и я жили в Бирмингеме, штат Алабама. Моя жена из-за ее ближневосточного происхождения всегда любила арабскую кухню, но на седьмом месяце беременности любовь превратилась в потребность! И она требовала все: гумус, тахину, табуле, лабну, питы и так далее, и так далее. Мы столкнулись с реальной проблемой, так как самым близким к арабской кухне в Бирмингеме был Макдональдс.

Глаза моей жены расширились, когда она воскликнула:

— А! Я знаю потрясающий арабский ресторан!

Я взволнованно вскочил на ноги!

— Где он? Как он называется? Я немедленно пойду туда!

— Он называется «Омар Эль Хайям» и находится в Питсбурге, — заявила она, буравя меня глазами. — Быстрее! Позвони им и закажи еды!

— Питсбург? В Пенсильвании? — просиял я.

— Да! Да! — закричала она. — Позвони им прямо сейчас. О, мне это просто необходимо.

Я попытался ей объяснить, что Питсбург находился более чемв 1000 миль¹ к северу от Бирмингема и что получить еду, которая удовлетворит ее желание, невозможно. Но она ничего не хотела слышать.

— Позвони им! — потребовала она. — Позвони им и закажи еду, и скажи, чтобы привезли заказ самолетом! — закричала она. — Немедленно!

Мне нелегко видеть жену несчастной, так что я позвонил по межгороду в ресторан и сделал заказ у владельца. Когда я дал ему адрес доставки заказа, последовало молчание.

— Вы шутите? — пролаял ресторатор на другом конце трубки.

— Нет, понимаете, моя жена беременна и жаждет вашей еды. Однажды она поела у вас и не может этого забыть. Вы не могли бы отправиться в аэропорт в Питсбурге и передать заказ кому-нибудь, кто летит в Бирмингем, а мы встретим его здесь в аэропорту и отправим вам деньги банковским чеком? — на одном дыхании выпалил я.

Молчание.

— Сэр, я — араб, — гордо сказал он. — Я родился в Сирии. Если я приеду в аэропорт с посылкой, прося кого- нибудь взять ее в самолет, я рискую тридцатью годами тюрьмы. Охрана аэропорта не слишком жалует арабов, приносящих посылки в аэропорт. Разрешите мне поговорить с вашей женой.

Я передал ей трубку. Она сказала ему, что израильтянка. Он терпеливо объяснил ей, что его жена тоже беремен-

на, и он все понимает, и что, если мы будем в Питсбурге, мы можем пообедать в его ресторане бесплатно. Она улыбнулась и расслабилась из-за его терпения, понимания, эмпатии и добрых намерений. Представьте себе! Сириец и израильтянка в гармонии!

Другим примером межкультурного понимания стала моя попытка объяснить жене, что такое Хэллоуин.

Сегодня Хэллоуин. Дети, наряженные в странные костюмы, будут постоянно приходить в течение всего вечера, звонить в дверь и кричать «шалость или угощение!».

— Ты улыбаешься им, — объяснял я, — и даешь им конфеты, или они сделают какую-нибудь шалость.

Казалось, ей понравилась эта американская традиция. Мы пошли и купили тонну конфет, фруктов, жвачки и орехов. Этим вечером, когда зазвонил звонок, я был в душе. Я закричал жене, чтобы она открыла. Когда я вышел из душа и пришел на кухню, я заметил нечто странное. Все конфеты, орехи, фрукты и жвачки исчезли.

— Где же все, что я купил? — в панике спросил я.

— Я все отдала детям, как ты мне сказал, — невинно ответила она.

Вдруг в дверь снова позвонили. Очевидно, другие услышали о восточном человеке, дающем огромное количество сладостей, и повалили к нам толпами.

— Разве я не объяснил, что они будут приходить весь вечер? Не только один ребенок. Сотни. Это традиция! — закричал я. — Что мы будем делать?

— Позволь мне с этим разобраться, — спокойно отозвалась она.

Она подошла к двери с одной палочкой жвачки, начала разрывать ее на части и класть в открытые сумки детей. Потом она повернулась ко мне и улыбнулась.

— У меня есть еще жвачка. Я буду делать это, пока ты не вернешься из магазина со следующей партией, — она погладила детей по голове и закрыла дверь.

Пока я поспешно пытался уйти за второй покупкой, раздался следующий звонок.

— Быстрее! Я не знаю, как надолго мне хватит этой жвачки! — засмеялась она.

Требуется смелость, чтобы вести себя спонтанно и делать то, о чем мы иногда фантазируем. Страх в том, «что обо мне подумают люди?». Это совершенно нормальный страх, так как мы все хотим, чтобы нас любили, и смертельно боимся отвержения. Но я обнаружил, что, когда я откладываю свой страх в сторону и делаю что-то по-на- стоящему безумное, я в этот момент источаю то же безумие, которое заставляет других быть ближе ко мне, а меня — к ним.

Например, я никогда не жду в очереди на почте. Когда я вижу длинную очередь, я обычно иду на другой конецзда- ния и нажимаю красную кнопку. Только работникам почты разрешено на нее нажимать. Это звонок, чтобы позвать служащего, который откроет дверь для приема посылок.

Я действительно сильно нажимаю на кнопку, которая издает очень громкий звук. Когда один из служащих открывает дверь и перед тем, как он или она видит, что это всего лишь я (опять) и может захлопнуть дверь снова, я пробиваюсь в комнату, падаю на колени и умоляю: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» Это всегда приносит мне улыбку и мои письма и посылки, без стояния в очереди!

Заказывая такси по телефону, я стараюсь, чтобы меня не засосало в мелкий ажиотаж.

— Это такси? — спрашиваю я. Ответ обычно—сухое «да».

Но потом начинается сведение с ума.

— Я бы хотел заказать такси... — начинаю я.

— Одну минутку!

Меня отключают, пока он отвечает на другой звонок. В какой-то момент он возвращается.

— Что вы хотите, сэр?

— Я бы хотел... — снова говорю я, но меня снова отключают, пока он занимается чем-то другим.

Он возвращается обратно.

— Что вы хотите, сэр?

— Я бы хотел две пиццы с грибами с собой, — говорю я, чтобы победить это безумие.

— Что? — приходит шокированный ответ.

Теперь мы поменялись местами, и я собираюсь свести его с ума.

— Я хочу две пиццы с собой! — повторяю я, на этот раз с нотками раздражения в голосе.

— Что? — снова слышу я.

— Разве это не пиццерия? — спрашиваю я нетерпеливо.

— Нет, — приходит пораженный ответ.

— Тогда пришлите такси на Рой Стрит 307 немедленно, пожалуйста, — кричу я в телефон.

Они попадаются каждый раз.

Когда дело заходит о победе безумия, я сожалею об одном. Я был студентом в Эмерсон Колледж в Бостоне, еще в середине 1950-х. В город приехала Метрополитенопера с постановкой «Отелло» Верди, и начался кастинг студентов на роли молчащих солдат — роль без слов—для спектакля. Платили только 1 доллар за спектакль, но это предоставляло единственную в жизни возможность побыть на сцене рядом с великим тенором Марио Дель Монако и величайшим из всех баритонов Леонардом Уорреном.

Нас было около 20 солдат, по большей части студентов, и нам была нужно только одна репетиция за час до занавеса. Ассистент режиссера отрепетировал с нами несколько раз бег по сцене, как будто в атаку. Тогда на меня нашло! Что будет, если я побегу по сцене и в какой-то момент остановлюсь, подойду к краю сцены, посмотрю в огромный зрительный зал и выдам одну пронзительную оперную ноту во весь голос, и убегу со сцены.

«Да!» — сказал я себе! Я сделаю это! Что самое ужасное может случиться? Меня арестуют за пение на сцене оперной ноты? Как они определят мое тюремное заключение или штраф?

Я собрал всех актеров-солдат и рассказал им о моем плане, с одним условием. Они должны были отдать мне свой доллар, который они заработают сегодня, после того как я выкину этот номер. Они все согласились с нетерпением и смехом. Почему бы не разрешить кому-то иногда совершать сумасшедшие поступки и зарабатывать на этом немного денег? В те дни 20 долларов хватало на плату за квартиру за три недели.

Самые уважаемые оперные певцы во всем мире были на месте за мгновение до поднятия занавеса. Зал был заполнен самыми богатыми, самыми видными гражданами Бостона. Когда зажегся свет, разговоры в зале смолкли.

«Я сделаю это», — я убеждал себя, пока электричество, казалось, трещало по моему животу и груди.

Когда поднялся занавес, вступил огромный хор и послышались іромкие рокочущие аплодисменты из партера. Я никогда не думал, что хор будет таким огромным и мощным. Даже если бы я закричал изо всех сил, меня бы никогда не услышали. Пол под моими ногами дрожал от вибраций, исходящих из хора и оркестровой ямы. Потом, когда солдаты приготовились бежать по сцене, они посмотрели на меня, улыбнулись и подняли вверх большие пальцы рук. Я побежал с ними, остановился, повернулся к зрителям, как и планировалось, сделал два шага к черной бездне, посмотрел вперед, раскинул руки, сделал глубокий вдох и через мгновение обнаружил, что бегу обратно, чтобы присоединиться костальным.

Я не сделал этого! Я не смог это сделать.

За кулисами студенты-актеры обозвали меня куриным дерьмом. Я не ответил. Они были правы. До сих пор я сожалею, что упустил единственный момент безумия, о котором мог бы рассказывать внукам.

В то время, пока я был актером, я думал, что обладаю приличным голосом для пения. Однако наиболее частым словом, которое я слышал, как только заканчивалось мое прослушивание для мюзикла, было «следующий!». Я с особым старанием репетировал балладу «На улице, где ты живешь» из мюзикла «Моя прекрасная леди»^[27].

Песня начинается словами: «Я часто ходил по этой улице раньше...», и я никогда не добирался дальше слова «раньше», до того как услышать звучное «следующий» из затемненного зала. Мне все это надоело, и я обвинял в своих неудачах материал. Вместо этого я решил разучить песню «Любовь — самая великолепная вещь на свете»^[28], зная, что ее бравое окончание точно добудет мне множество ролей.

Я готовился к первому прослушиванию с этой вещью, накачивая себя уверенностью и позитивными внутренними диалогами.

— Я — Мужчина! Я — самый лучший! Я — Чувак! Я — самый лучший!

Я удивился своему собственному поведению, когда важно вошел на прослушивание, как будто был самым лучшим подарком для Бродвея. Когда режиссер попросил меня встать ближе к микрофону, я был в шоке, услышав себя, говорящим с потрясающей самоуверенностью: «Я никогда не пользуюсь микрофоном».

В этот момент утомленный пианист, аккомпанирующий певцам, сел прямо и сыграл для меня вступление на миллион долларов. Даже уборщик уронил свою швабру и подошел поближе, чтобы увидеть нового Карузо. Я развел руки

0 Юмор как психотерапия

в стороны и выдал самую кошмарную фальшивую ноту в истории современной музыки. А потом я услышал знакомое «следующий».

Сейчас мой старший сын — хорошо известный в Израиле актер. Его первый большой профессиональный прорыв был в новой версии мюзикла «Волосы»^[29]. Режиссер сказал всем актерам-мужчинам отрастить волосы как можно длиннее, чтобы восстановить сцены из жизни хиппи 1960-х. Мой сын, однако, решил вместо этого подстричься.

Он позвонил мне позже, чтобы рассказать, как режиссер был вне себя от бешенства и чуть было не вышвырнул его за это из спектакля.

— Натти, — терпеливо сказал я, — хорошо, что мюзикл не называется «Член».

Я верю, что начал в своем институте учить юмору как корректирующему переживанию. На моих курсах мы учимся тому типу юмора, который используется, чтобы справляться с мелкими неприятностями. Я зову это «Айкидо-юмор», импровизируя с названием боевого искусства. Главное — это взять негативное замечание, такое как унижение или постыдная шутка, и использовать нападение атакующего в свою пользу.

Одна женщина однажды предоставила прекрасный пример, задав вопрос на уроке юмора.

— Моя малышка упала с кровати и ударилась. Моя служанка сказала: «Почему это все время с тобой случает-

ся? Со мной такого никогда не происходит». Как мне себя вести? Она делает то же самое, когда у меня подгорает еда или я нечаянно роняю телефон.

Класс помог ей, предлагая, если малышка упадет еще раз и служанка скажет снова: «Почему это все время с тобой случается?», ответить ей: «Как я рада, в этот раз все получилось. Ты знаешь, сколько раз мы репетировали ее падение с кровати, пока не получилось правильно?»

Один мужчина попросил помощи на уроке юмора, рассказав: «Я учитель. Когда я задаю моему классу домашнее задание, они жалуются, что это нечестно или что я слишком строг».

Класс придумал следующее: «Войди к ученикам с меню. В меню будут все жалобы, которые они предъявляют, когда ты задаешь домашнее задание. Скажи им, что хотел бы, чтобы они выбрали их любимую жалобу дня. Спроси их: «Кто выбирает “слишком строгий”? А кто предпочитает “несправедливый”? Пожалуйста, поднимайте руки». Таким образом, ты с самого начала устранишь жалобы. В конце скажи: “Спасибо, что выбрали жалобу дня. А вот ваше сегодняшнее домашнее задание”».

Курсы, мастер-классы и семинары по гештальт-тера- пии или юмору, которые я предлагаю, абсолютно практические. Я даю немного теории, но большая часть тратится на опыт и практику. Есть академики, которые изучают теорию юмора и смеха. Они считаются серьезными исследователями, и их уважают в академических кругах. Одна женщина услышала мой смешной основной доклад в Голландии в феврале 2000 года и высказала следующее наблюдение: «Я слушала всех ученых и их теории на тему юмора и смеха. Они дали мне меню и ожидали, что я его съем. Вы принесли еду».

Одна женщина, приехавшая на мой двухдневный мастер-класс по юмору, потеряла сознание от смеха. Ее голова стала тяжелой, как камень, когда она упала в мои объятия.

— Поднимите ее ноги вверх! — закричал кто-то из группы. Конечно, я должен был знать. Я ведь был полевым медиком. Помните? Я поднял ей ноги, когда ее глаза закатились. Ее кожа побелела, когда я повернулся к группе и заявил: «Когда вы уедете с этого мастер-класса, не забудьте рассказать вашим друзьям и родственникам, что вы были на мастер-классе, где женщина фактически умерла от смеха».

От этого группа рассмеялась, и женщина, упавшая в обморок от смеха, снова начала смеяться. Ее глаза прояснились, к коже вернулся румянец, пока она продолжила выбирать Жизнь через смех.

Одна пара уехала с моего двухдневного мастер-класса и была поймана на превышении скорости. Когда полицейский попросил их опустить стекло, они разразились смехом, все еще не отойдя от эффектов мастер-класса. Полицейский, несколько шокированный, спросил их, что такого смешного.

— Вы самый симпатичный офицер из всех, кого мы встречали, — захихикала женщина.

— Никто никогда не говорил мне этого раньше, — покраснел полицейский, отпуская их.

Одна женщина, которая пришла ко мне, многие годы страдала от последствий Холокоста. Я предложил ей эксперимент. Я попросил ее восстановить в воображении лагерь смерти, посмотреть на нацистов и попытаться громко рассмеяться. Это было сначала сложно, но у нее получилось. Сквозь взрывы смеха она добавляла: «Вы не убили меня! Вы не смогли! Я жива!»

Я бы хотел закончить эту главу несколькими мыслями о нахождении благословений, оптимизма, юмора и чудес в нашей жизни. Может ли кто-нибудь определить, что является благословением, а что — проклятием? Иногда мы не можем и заявляем: «Как знать». Вот история про «как знать».

Жил-был фермер, у которого была чудесная пони. Однажды пони выбралась из стойла и убежала.

— Какое ужасное несчастье, — сказали соседи.

— Как знать, — заявил фермер.

На следующий день пони вернулась с красивым черным жеребцом.

— Какое везение!—хмурились его соседи.

— Как знать, — повторил фермер.

Началась война, и всех молодых и сильных мужчин забрали в армию. Сына фермера не забрали, так как он считался инвалидом.

— Ты — счастливый отец, говорили соседи.

Так что ответил фермер? Конечно: «Как знать!»

Когда кто-то спрашивает, чем я зарабатываю на жизнь, я отвечаю: «Я точно не знаю». Я действительно не знаю! Этот ответ сводит с ума таксистов.

Должен ли я был выучить урок из «Книги Жизни», который Аноним тоже не выучил: «Я всегда хотел быть Кем- то. Думаю, мне надо было быть конкретнее!»

ГЛАВА

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: