Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






МИФЫ КЕЛЬТСКИХ НАРОДОВ 3 страница




Однако если больших галльских текстов и не существует, то на галльских монетах латинскими, греческими или лепонтийскими[25]буквами записаны легенды. Кроме того, нельзя не вспомнить галльскую эпиграфику. В Южной Галлии, в Цизальпинской Галлии, в Испании — странах, где континентальные кельты очень рано установили продолжительные контакты с классическим миром, найдено несколько сотен надписей, обычно коротких, трудных для чтения и для перевода. Их содержание почти всегда связано с погребальным культом или с религией. Эти тексты были созданы под иностранным влиянием — сначала греческим, потом римским.

Кельты Ирландии в V‑VI вв. имели специальную письменность «огам», состоящую из насечек или горизонтальных и косых линий, прочерченных на камне. В Ирландии и в ирландских колониях Шотландии и Уэльса открыли около трехсот огамических надписей, высеченных на каменных надгробиях. Все они очень короткие, содержат одно или два слова: имя умершего и имя его отца. Судя по многочисленным намекам или упоминаниям в сагах, огамические надписи вырезались также на деревянных палочках, и резчиками были друиды (гораздо реже воины), которые использовали эти палочки для колдовства. Таким образом, огамическое письмо было для кельтов тем же, чем руны для скандинавов. В древнеирландском трактате о письменности изобретателем огама назван владыка магии Огмий, который в то же время является богом красноречия: «Отец огама Огмий, мать огама — рука или нож Огмия».

В Ирландии, как и в Галлии, друиды и их ученики лучше всех умели читать и писать. Но письменность была связана с магией более могущественной и более опасной, чем устная речь, и потому использовалась только в исключительных случаях. Среди огамических надписей не было найдено ни одного литературного текста. Как мы видели, мифологические ирландские тексты были записаны только после христианизации страны. В Ирландии, как и в Галлии, кельтская традиция оставалась устной, несмотря на наличие письменности. Друиды не доверяли изложение своего учения письменности затем, чтобы учение не распространилось среди непосвященных.

Утрата традиции друидов является воистину невосполнимой потерей для кельтской мифологии. Этим в значительной степени объясняется пессимистический взгляд некоторых современных ученых на возможность воссоздать ее. Однако положение не так уж безнадежно. Во‑первых, античные и ирландские источники позволили нам узнать о происхождении друидизма, об иерархической структуре ордена, представляющей ступени тайной, эзотерической инициации, о религиозных практиках друидов и, наконец, о деятельности их Карнутской ассамблеи. Все эти сведения уже ввели нас в таинственный и волнующий мир кельтской религии и мифологии. И теперь мы постараемся выяснить, что же представляла собой та традиция, которую хранили друиды. Говоря о друидизме, Цезарь употребляет слово «дисциплина». Оно указывает на упорядоченный характер друидического знания, на наличие целостной доктрины. Таким образом, учение друидов представляло собой высшую часть кельтской мифологической традиции.

Античные авторы делят знание, которым обладали друиды, на две части: философию, основанную на вере в сверхъестественное, и науку. Страбон упоминал, что друиды изучают науку о природе. По словам Цицерона, Дивитиак утверждал, что «наука о природе» ему известна. Это понятие раскрыл Цезарь, считавший, что друиды имели большие знания «о светилах и их движении, о величине мира и земли, о природе». Судя по сообщениям Цезаря и Плиния, друиды составляли лунный календарь, в котором счет велся не дням, а ночам. Завершает этот ряд свидетельство одного греческого автора III в. н. э.: «Кельты считают своих друидов прорицателями и пророками, так как они предсказывают некоторые события с помощью пифагорейских расчетов и вычислений». Таким образом, по мнению античных авторов, друиды обладали большими знаниями в астрономии и астрологии, были искусными составителями календаря.

Это подтверждается и археологическими материалами. На Британских островах еще с бронзового века существовали святилища‑обсерватории, позволяющие производить астрономические наблюдения, предсказывать солнечные и лунные затмения. Кроме того, в 1897 г. в Колиньи, рядом со швейцарской границей, был найден интересный археологический памятник, который называют «календарь из Колиньи» и приписывают друидам. Это фрагменты массивной бронзовой плиты с выгравированной на них календарной таблицей. Плита, возможно, датируется временем Августа (конец I в. до н. э. — начало I в. н. э.). В календаре используются римские буквы и цифры, галльский язык; многие слова сокращены.

Сохранилось достаточно фрагментов плиты, чтобы понять, что она была разделена на 16 вертикальных колонок, представляющих таблицу 62 лунных месяцев с двумя добавочными месяцами. Каждый месяц разделен на светлую и темную половины помещенным между ними словом ATENOUX — «возвращающаяся ночь». Дни пронумерованы от I до XV на светлых и на темных полосах. Это обычное построение лунного календаря, в котором месяц разделен на два периода, согласующихся с прибыванием и убыванием луны. «Календарь из Колиньи» отмечает также удачные и неудачные дни. Он приспосабливает лунный год к солнечному при помощи введения добавочных месяцев из тридцати дней через 2, 5— и 3‑годовые интервалы поочередно. Если считать «календарь из Колиньи» друидическим, то оказывается, что друиды были гораздо более искусными составителями календаря, чем это можно предполагать по сообщениям Цезаря и Плиния.

Однако античных авторов поражали не столько познания друидов в области астрономии, сколько друидическая философия. Диодор, Страбон и Цезарь в один голос утверждали, что друиды являются чрезвычайно почитаемыми философами и теологами, а изучение могущества бессмертных богов открыло им природу божества и позволило общаться с богами. Поэт Лукан обращался к друидам весьма патетически: «Вам одним дано знание о богах и о воле небес». Более поздние античные ученые, работавшие в столице Египта Александрии, сравнивают друидов с персидскими магами, ассирийскими халдеями и жрецами древних индусов.

В действительности единственной чертой вероучения друидов, известной античным авторам, была вера друидов в бессмертие души. Диодор отождествляет ее с пифагорейским учением: «У них [кельтов] распространено мнение Пифагора, по которому души людей бессмертны и по истечении определенного количества лет снова возвращаются на землю, проникая в другие тела». Свидетельство Диодора стоит первым в ряду достаточно продолжительной античной традиции, проводившей аналогии между учениями о бессмертии у друидов и Пифагора. В начале I в. н. э. римский писатель Валерий Максим передавал рассказ о том, что кельты были настолько убеждены в бессмертии человеческих душ, что одалживали друг другу деньги, которые будут выплачены в Другом Мире. «Я бы назвал их безумными, — писал Валерий Максим, — если бы эти одетые в штаны варвары не верили в то же самое, во что верил грек Пифагор».

Александрийские авторы III в., вообще склонные идеализировать варваров, были уверены в тесной связи между Пифагором и друидами. Один из них утверждал, что друидов научил пифагорейской философии Замолксис, раб Пифагора, который пришел к ним после смерти своего хозяина. По свидетельству другого александрийского писателя этого же времени, друиды были уже не учениками пифагорейцев, а скорее учителями самого Пифагора.

Чтобы узнать, правда ли это, хорошо бы выяснить, могли ли сходиться пути Пифагора и кельтов. Пифагор жил в VI в. до н. э., молодость провел на Самосе во времена царствования тирана Поликрата. Затем он поселился в Кротоне, в Южной Италии, где, кажется, достиг высокого положения и большого авторитета. В конце концов кротонцы подняли восстание против Пифагора. Тогда он отправился в соседний город Метапонт, где и умер. Более поздние авторы рассказывали о путешествиях Пифагора в Египет, Халдею, Персию, Индию и в Галлию. Впрочем, ученые склонны приписывать этим путешествиям легендарный характер. Что касается Замолксиса, раба Пифагора, то это, скорее всего, мифологический персонаж, божество фракийского племени гетов[26].

Мистическая сторона учения Пифагора представляла веру в переселение душ (по‑гречески — метемпсихоз). Согласно учению пифагорейцев, души злых людей после смерти возвращались в этот мир и воплощались в животных или других обитателей земли, а души праведников обитали в воздухе.

Жизнь самого Пифагора, известная по древним биографиям, представляла собой пример пифагорейского метемпсихоза. Пифагор утверждал, что он помнит свои собственные четыре предыдущих воплощения. Он был сначала Аифалидом и слыл за сына Гермеса. Этот бог даровал ему способность всегда помнить о своих предыдущих жизнях. Затем его душа перешла в тело Эуфорба, который был убит Менелаем в Троянской войне. Пифагор рассказывал, что Эуфорб помнил свою предыдущую жизнь под именем Аифалида, а также путешествия, которые он совершил после смерти, растения и животных, в которых он обитал. После смерти Эуфорба его душа перешла в тело Гермотима, а когда тот умер, стала жить в теле Пирра, рыбака с Делоса, и затем — в теле Пифагора.

Греки классической эпохи считали, что египтяне первыми создали учение о бессмертии души, переходящей из одного тела в другое. Пройдя через тела всех земных и морских животных и птиц, душа снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Этот цикл длится три тысячи лет. Учение египтян первым принес в Грецию Пифагор. Поздние авторы утверждали, что Пифагор узнал эту доктрину от разных народов — халдеев, индийцев и кельтов. Однако, как мы видели, встреча Пифагора или его учеников с кельтами весьма маловероятна.

Можно ли найти черты пифагорейского метемпсихоза в сохранившемся кельтском эпосе? Этот непростой вопрос был исследован и разрешен Франсуазой Леру и Кристианом Гионварком — выдающимися современными французскими кельтологами, большими знатоками кельтского эпоса.

На первый взгляд о метемпсихозе говорится в стихотворении, которое приписывают легендарному филиду Аморгену в «Книге Захватов Ирландии». Филид поет:

 

 

Я ветер на море,

Я волна в океане,

Я грохот моря,

Я бык семи схваток,

Я ястреб на скале,

Я капля росы,

Я прекрасный цветок,

Я свирепый вепрь,

Я лосось в реке,

Я озеро на равнине,

Я гора в человеке,

Я искусное слово,

Я острие оружия...

 

 

В действительности здесь речь идет не о переселении души. В песне выражается философское понятие о многообразии бытия. Кельтам, со свойственной им безудержной фантазией и радостью познания, была близка идея способности человека к чудесным превращениям, удивительным отождествлениям и неожиданным состояниям. Судя по этому стихотворению, высшая часть кельтской мифологии, которую представляла доктрина друидов, могла содержать достаточно сложные философские понятия и идеи, мифологически интерпретированные.

В кельтском эпосе встречаются истории о превращениях другого рода. Одна ирландская сага рассказывает о двух королевских свинопасах с севера и с юга Ирландии, которые, поссорившись и наведя друг на друга магические чары, превратились в воронов и в таком виде жили целых два года, постоянно воюя друг с другом. На короткое время они приняли прежний человеческий облик, а потом на два года превратились в морских животных. В течение первого года они кусали друг друга, а в течение второго — наносили друг другу удары. Далее свинопасы поочередно превращались в воинов, в демонов, в водяных червей и в быков. Эти превращения также не являются примерами метемпсихоза. Это простые кратковременные метаморфозы, которым подвергались свинопасы в наказание за их ссору.

О таких же метаморфозах рассказывает уэльский бард Талиесин в истории о погоне колдуньи Керидвенн за карликом Гвионом Баком, похитившем у нее несколько капель волшебного зелья. Сначала карлик превратился в зайца и пустился бежать. Колдунья же стала борзой и гнала его до самой реки. Карлик превратился в рыбу, а колдунья — в выдру и нашла его под водой. Гвион Бак птицей взлетел в небо, но Керидвенн, приняв образ ястреба, не оставляла его в покое и там. Когда колдунья почти настигла карлика, тот вдруг увидел скирду сжатой пшеницы на гумне. Гвион спустился вниз и превратился в зерно. А колдунья стала черной курицей. Она принялась разгребать пшеницу лапками, узнала карлика и проглотила его. Проведя девять месяцев во чреве Керидвенн, карлик вновь появился на свет. Муж колдуньи заставил ее посадить новорожденного в кожаный мешок и бросить в море.

Случаи настоящего метемпсихоза в кельтской мифологии очень редки. Например, ирландская сага рассказывает, что из всех первых мифических переселенцев в Ирландию (раса Партолона) выжил только Туан, сына Сдарна. Бог предназначил ему дожить до христианских времен, чтобы открыть христианскому святому Колумчилле тайное знание и поведать историю завоевания Ирландии. Триста лет Туан жил в человеческом облике, триста лет в облике дикого быка, двести лет он был дикой свиньей, триста лет птицей, сто лет лососем. Рыбак выловил его своей сетью и отнес королеве, жене короля Муйредаха Муиндерга. Съев этого лосося, она забеременела, и у нее родился сын; так Туан снова появился на свет в человеческом облике.

Этот и немногие другие примеры переселения душ, которые можно найти в ирландских сагах, показывают, что для кельтов метемпсихоз не был всеобщим уделом, как в некоторых религиях Индии. В ирландских легендах способностью к перевоплощениям и последующим возрождениям обладают только немногие мифические герои, выполняющие особую миссию, например Туан, призванный передать последующим поколениям свет истины, сокровенного знания и науки. Кроме того, в ирландском эпосе цепь последовательных жизней отнюдь не была способом религиозного или нравственного очищения и не определялась доктриной морального воздаяния, а освобождение души не становилось последней надеждой. Это — коренное отличие кельтских воззрений от развитого учения о переселении душ.

Погребальные обычаи галлов, описанные римскими авторами, также свидетельствуют о том, что друиды не проповедовали пифагорейского учения о переселении души. По словам Помпония Мелы (первая половина I в. н. э.), друиды учили, что души вечны и существует другая жизнь у Манов[27]. И по этой причине галлы сжигали или хоронили вместе с умершими вещи, принадлежавшие им при жизни, и даже откладывали завершение дел и уплату долгов до прибытия в Другой Мир. Некоторые добровольно бросались на погребальные костры своих родственников, чтобы разделить с ними новую жизнь. Так было принято в независимой Галлии. Вскоре после римского завоевания, уже в первой половине I в. н. э., эти обычаи вышли из моды. Валерий Максим и Мела относят их к далекому прошлому.

Таким образом, кельтская вера в бессмертие разительно отличалась от пифагорейского метемпсихоза. Кельты верили не в переселение души в другое тело, а в выживание личности умершего в Другом Мире в узнаваемой форме. Концепцию загробного мира друидов хорошо выразил Лукан: «И не тихих долин Эреба[28], и не глубин унылого царства Плутона ищут тени мертвых. То же самое дыхание одушевляет их члены в Другом Мире. Смерть — это середина долгой жизни».

Тексты не дают ясных сведений о том, где располагался этот «Другой Мир» кельтов. Судя по отголоскам старых верований, которые содержатся в стихах последнего великого поэта античности Клавдиана, написанных в 395 г. н. э., друиды могли помещать обиталище своих умерших в какие‑то чрезвычайно удаленные земли, омываемые Океаном: «Там, где простирается самое удаленное побережье Галлии, есть место, окруженное водами Океана, и где, говорят, Улисс[29]кровавыми возлияниями привел в движение молчаливый народ мертвых. Там слышится слабое посвистывание — это жалобное стенание, которое издают тени, пролетая; крестьяне видят, как проходят бледные призраки, стада мертвых».

Расположение этого «Другого Мира» меняется в зависимости от географического положения различных кельтских народов. Жители континента охотно помещали его на острова. Из легенды, переданной в VI в. Прокопием, мы узнаем, что рыбаки, жившие близ Британских островов, должны были сопровождать души умерших на острова. Традиция, зафиксированная Плутархом, также помещала кельтское царство мертвых на острова, расположенные по соседству с Британией, где души ведут, видимо, ту же жизнь, что их боги. Кроме того, Плутарх располагал в пяти днях плавания к северу от Британии сказочный остров, где люди учатся философии и беседуют с гениями или демонами из свиты Сатурна. Это были «Острова на Севере Мира», откуда, по кельтским легендам, друиды принесли свое тайное знание и где обитали боги кельтов до переселения в Ирландию.

Некоторые дополнительные сведения о кельтском Другом Мире могут дать археологические материалы из кельтских погребений — не только относящиеся непосредственно к доримской эпохе, то есть ко II‑I вв. до н. э., но и гораздо более ранние и более поздние. Ведь религиозные традиции, лежащие в основе погребальных ритуалов, очень устойчивы и могут быть прослежены, например, на территории Бельгии на протяжении длительного промежутка времени, начиная с бронзового века и кончая III в. н. э.

Самые ранние кельтские погребения конца VII‑VI вв. до н. э. — это так называемые княжеские захоронения, которые встречаются в Чехии, в бассейне Майна до границ нынешней Тюрингии, далее в Верхнем Пфальце и во всей южнобаварской и вообще южногерманской области, затем далее на запад в Восточной Франции и в Северо‑Западной Швейцарии. В этих пышных могилах похоронены мужчины, часто с бронзовым и железным мечом в ножнах и множеством керамических изделий, богато расписанных геометрическими узорами. Как правило, там же находят четырехколесные повозки с великолепными конскими ярмами и богатыми конскими сбруями.

В VI в. до н. э. самые богатые захоронения стали располагаться западнее — в районе верхнего Рейна, в Юго‑Западной Германии, в Швейцарии и Бургундии. Самый замечательный из бургундских курганов открыт в 1953 г. в Виксе (у Шатильон‑сюр‑Сен, в районе возвышенности Кот д'Ор). В нем обнаружено богатое захоронение кельтской «княгини». Под курганом (диаметр 42 м, высота 6 м) была сооружена деревянная погребальная камера. В ней на четырехколесной колеснице лежало тело молодой женщины с золотой диадемой на голове (вес 480 г) и большим количеством украшений: браслетов, ожерелий из янтаря, фибул. Четыре богато окованных колеса колесницы были прислонены к восточной стене погребальной камеры. В северо‑западном углу стоял большой бронзовый кратер высотой 164 см и весом 208 кг. Шейка кратера украшена рельефным фризом, состоящим из чередующихся фигурок пеших воинов и возниц на двухколесных колесницах, запряженных четверкой. Массивные ручки заканчиваются скульптурными украшениями (ухмыляющиеся маски Горгоны Медузы). На крышке кратера помещена статуэтка женщины с покрывалом на голове[30]. Ее изящество указывает на работу первоклассного греческого мастера. Кратер такой работы и таких больших размеров не имеет пока аналогов в Европе. В греческих мастерских обычно делали сосуды меньших размеров. Полагают, что это был особый заказ гальштатского князя, которому нужен был очень большой и красивый кратер. В погребении также была найдена бронзовая столовая утварь этрусской работы, аттический чернофигурныи сосуд и множество других вещей.

В V в. до н. э., когда кельты начали свою экспансию в различные районы Европы, область их расселения расширилась на северо‑запад, к среднему течению Рейна и бассейну Марны. В V — начале IV в. до н. э. над погребальными камерами продолжали складывать из каменных глыб большие курганы. Затем курганы постепенно исчезают, появляются бескурганные грунтовые могильники. Погребения кельтских аристократов раннего латенского периода содержат мужские и женские могилы. Мужчины похоронены в полном вооружении рядом с богато украшенной колесницей и со всем необходимым для загробного пиршества — частью кабаньей туши и парными сосудами для питья вина. В женских могилах находят множество прекрасных ожерелий, фибул, браслетов и других золотых украшений. По остроумному замечанию одного английского исследователя, кельтский воин являлся в потусторонний мир в полном вооружении, с частью свиной туши, данной в качестве приза победителю, и с нарядной женой, все еще державшей в руках кухонную утварь. Такой роскошный погребальный инвентарь должен был свидетельствовать о высоком общественном положении покойного, которое признавалось в Другом Мире и закреплялось на вечные времена.

Встречаются в Бельгии большие курганы с каменными или деревянными склепами, с обильным погребальным инвентарем и иногда с остатками костра и жертвоприношений, датирующиеся I‑III вв. н. э. Они созданы по образу и подобию курганов кельтских князей. В римскую эпоху под курганами продолжали хоронить влиятельных потомков богатых и могущественных кельтских родов.

Археологические материалы подтверждают свидетельство Цезаря: «Похороны у галлов, сравнительно с их образом жизни, великолепны и связаны с большими расходами. Все, что, по их мнению, было мило покойнику при жизни, они бросают в огонь, даже и животных, и еще незадолго до нашего времени по соблюдении всех похоронных обрядов сжигались вместе с покойником его рабы и клиенты». Таким образом, на основании свидетельств античной литературы и археологических источников можно сделать вывод, что кельты представляли себе загробную жизнь веселым и счастливым продолжением земной жизни, проходящим где‑то на заморских островах.

Обширный материал о потусторонней стране кельтов, об их Другом Мире, содержит ирландская мифологическая литература. Красочное, поэтическое описание Другого Мира дают две саги, которые содержат в основном языческие концепции: «Плавание Брана, сына Фебала» и «Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конна Ста Битв». Эта чудесная потусторонняя страна (в саге о плавании Брана она названа Эмайн) лежит далеко за морем. Туда можно доплыть только на стеклянной ладье (стекло часто связано с образом «того света»; потусторонний волшебный остров в легендах о короле Артуре называется «стеклянным островом»).

Страна эта, в саге о Бране названная далеким‑далеким островом, — Равнина Блаженства, заморская страна Юности. Люди там живут без скорби, без печали, без смерти, без болезней, без дряхлости. Невиданная красота разлита по всему этому удивительному миру:

 

 

Прекрасна страна чудесная,

Облик ее любезен сердцу,

Ласков для взора вид ее,

Несравненен ее нежный туман.

Взгляни на Страну Благодатную:

Море бьет волной и мечет

Драконовы камни и кристаллы;

Волоски кристаллов струятся с его гривы...

Из вечно тихого, влажного воздуха

Капли серебра падают на землю.

Белую скалу у морской гряды

Нагревает солнце.

 

 

Природа чудесной страны сверкает яркими, радостными красками:

 

 

Богатство, сокровище всех красок

Ты найдешь в Милой Стране, прекрасновлажной...

Желто‑золотые кони там, на лужайке,

Иные — красной масти,

Иные еще, с шерстью на спинах,

Небесно‑голубой масти...

Гулять в Стране Многоцветной,

В стране цветистой — о венец красы! —

Где мерцает белое облако!

 

 

Земля этой страны плодородна, она усыпана множеством цветов. Там растут деревья с ветвями из белого серебра, на которых висят чудесные хрустальные яблоки. На Равнине Игр сонм героев предается состязаниям — гонкам на серебряных и бронзовых колесницах. Там длится вечный пир, повсюду раздается сладкая музыка, ласкающая слух:

 

 

Сияет прелесть всех красок

На равнинах нежных голосов.

Познана радость средь музыки,

На южной, туманной Серебристой поляне.

 

 

Если германская Валгалла[31]была раем воинов, то Другой Мир ирландской мифологии — это тихая гавань мира, неги и наслаждений. Иногда в Другом Мире происходят войны и битвы, но это случается лишь оттого, что туда порой переносятся человеческие привычки. Впрочем, убитые и раненые не обижаются и продолжают вечно пировать. Недаром Другой Мир по‑ирландски назывался «сид», а это слово этимологически означает «Мир». Смерть не была для кельтов освобождением от страданий или наказанием за дурные поступки. Это был переход к счастливой и веселой потусторонней жизни. Вот почему они проявляли в битвах беспримерное мужество и презрение к смерти, чем поражали своих противников.

Кельтское представление о вечности и загробной жизни резко контрастировало с классическим. В основе представлений греков и римлян о потустороннем мире лежали более ранние восточные верования, такие, как ужасный шумерский Дом Смерти, где умерший пресмыкался в пыли и в темноте. Для греков смерть была изгнанием в мрачный подземный мир темных пещер и унылых болот, где тени мертвых влачили унылое, пустое, ничтожное существование. Римляне под влиянием этрусских верований придерживались еще более зловещих представлений о загробном мире. Поэтому кельтская жизнерадостная уверенность в бессмертии, в перенесении счастливой и веселой земной жизни в загробный мир была настолько необычной в глазах классического античного мира, что требовалось согласовать ее с их собственными философскими системами. Пифагорейский миф, казалось, представлял единственно возможное, хотя и неясное, приближение. Отождествление кельтской веры в бессмертие с пифагорейством увеличило тот мистический оттенок, который отличал в глазах античных авторов философию друидов.

В ирландских сагах есть еще один сюжет, связанный с Другим Миром. Туда могут попасть и живые. Для этого нужно, чтобы смертного полюбила женщина из Другого Мира. Одной из самых привлекательных и таинственных тем ирландской мифологической литературы — любовь богинь или женщин из сида к смертным мужчинам, которых они уводят за собой. В то же время этот сюжет имеет трагический оттенок, так как жительница сида — настоящий ангел смерти, уводящая человека туда, откуда почти невозможно вернуться.

Может быть, ярче всего драматический аспект отношений людей с Другим Миром проявляется в архаической саге «Исчезновение Кондлы Прекрасного». К сыну короля Конна Ста Битв Кондле является таинственная юная женщина из сида и, стараясь завлечь его, поет:

 

 

Я полюбила Кондлу Красного

И зову его на Равнину Блаженства,

Где царит король победоносный —

В стране, где нет ни жалоб, ни страданья...

Пойдем со мной, о Кондла с украшенной шеей,

О Кондла Красный, алый, как пламя!

Золотой венец покроет твой пурпурный лик,

Чтоб почтить твой царственный образ.

Пожелай лишь — и никогда не увянут

Ни юность, ни красота твоих черт,

Пленительных до скончания века.

 

 

Пораженный ужасом король, чувствуя грозную силу нездешних чар, обращается за помощью к своему друиду:

 

 

Прошу тебя, о Коран, помоги мне!

Ты владеешь могучими песнями,

Владеешь могучей тайной мудростью.

На меня напала сила некая.

Большая, чем разум мой и власть моя.

Никогда еще не являлся мне враг такой,

С той поры, как принял я власть царскую.

Ныне борюсь я с образом невидимым,

Он одолевает меня чарами,

Хочет похитить сына моего,

Песнями женскими волшебными

Вырвать его из царственных рук моих.

 

 

Однако могущество друида оказалось бессильным против красоты женщины из Сида и очарования Другого Мира. Молодой и прекрасный сын короля навсегда покидает мир людей.

Чаще всего женщины Другого Мира являются вестницами богов. Однако счастливцы, которых они уводят на Острова Блаженных, должны быть достойны божественных милостей и не поддаваться тоске по родине. В противном случае их ждет смерть. Об этом говорится в саге о плавании Врана. За Браном тоже пришла женщина из Сида, о появлении которой возвестили дивная музыка, погрузившая Врана в сон, и чудесная серебряная ветвь с белыми цветами, которую он увидел возле себя, когда проснулся. По зову вестницы из Сида Бран и его товарищи отправились в Другой Мир. Там они жили счастливо, но все равно через некоторое время их одолела тоска по родине. Когда Бран и его спутники собрались в обратный путь, гостеприимные хозяева предупредили их, чтобы они не касались ногой родной земли. Подплыв к ирландскому берегу, мореплаватели спросили прибежавших ирландцев, помнят ли они Брана, сына Фебала. Ирландцы ответили: «Мы не знаем такого человека, но в наших старинных повестях рассказывается о плавании Брана».

Один из спутников Брана выпрыгнул на берег, но рассыпался в прах, едва коснувшись ногой земли. Ведь в Сиде время идет по‑другому, над обитателями Другого Мира и их гостями человеческое время не властно. Поэтому Брану и его спутникам, которые прожили в Другом Мире века, казалось, что минул всего один год. В то мгновение, когда один из них покинул мир, находящийся вне времени, прошедшие века сразу же обрушились на него, и он погиб.

Таким образом, хотя в Другой Мир иногда уходили не только мертвые, но и живые, тем не менее непреодолимый барьер отделяет Другой Мир и протекающее в нем мифическое время (вечность) от нашего мира и его времени. Однако в жизни древних кельтов был момент, когда, по их представлениям, невидимая магическая перегородка, разделявшая оба мира, исчезала. Это происходило в ночь с 31 октября на 1 ноября, когда кельты справляли великий праздник Самайн, который называют «Пасхой язычников»[32].






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных