Гвардия громит врага

Мощное наступление наших фронтов потрясло всю оборону фашистских армий на востоке. Советские войска разгромили самую сильную группировку немецко-фашистских войск – группу армий «Центр», ликвидировали северный выступ над Украинскими фронтами. В результате операции «Багратион» линия соприкосновения с противником выпрямилась от Прибалтики до Карпат. Была освобождена от оккупации огромная территория.

Стремясь остановить дальнейшее наступление наших фронтов, фашистское командование срочно перебросило до двадцати дивизий из Западной Европы.

К середине июля создались благоприятные условия для разгрома фашистской группировки на львовском и сандомирском направлениях. 1-й Украинский фронт усиленно готовился к наступлению. Активная роль в нем отводилась авиации, в том числе и нашему корпусу под командованием генерала Александра Васильевича Утина.

После перебазирования дивизии меня вызвали на оперативное совещание руководящего состава 2-й воздушной армии. Там я встретился с командующим этой армией генералом Степаном Акимовичем Красовским и маститыми командирами авиационных корпусов генералами И. С. Полбиным и В. Г. Рязановым, а также с опытными командирами дивизий. Среди них я был самым молодым и фактически еще не имел опыта в руководстве соединением. Правда, бои на Пруте многому научили, но я понимал, что мое становление еще впереди. Поэтому был особо внимателен к указаниям С. А. Красовского и к выступлениям командиров. Мне еще предстояло постигать науку руководства действиями авиации в предстоящей крупной наступательной операции.

Ставя конкретные задачи авиакорпусу А. В. Утина на прикрытие подвижных войск фронта на правом участке прорыва и сопровождение бомбардировщиков, С. А. Красовский непосредственно обратился ко мне:

– Покрышкин, ваша дивизия должна надежно прикрыть 13-ю армию при прорыве обороны севернее Броды и вводимую в прорыв подвижную группу в составе 1-й танковой армии Катукова и конно-механизированного корпуса Баранова. Причем прикрыть на всем пути их наступления. Аэродром базирования дивизии оборудовать у села Михалувка, в двенадцати километрах от переднего края. Перелететь вам туда надо за день до наступления, скрытно от противника, иначе попадете под артиллерийский обстрел. Справитесь с задачами?

– Справимся, товарищ командующий!

– Хорошо! Вы отличный воздушный боец, теперь покажите себя зрелым командиром…

Обещание командующему дать было легко. Но для его выполнения предстояло сделать немало. Успех в выполнении сложных задач зависел от руководящего состава соединения, командиров частей. В своей работе я опирался на опытных офицеров штаба, руководил которым Б. А. Абрамович, на моих заместителей, командиров частей, политработников.

Вся многогранная подготовительная работа была проведена в установленные сроки. Она была тщательно спланирована, велась организованно. Штаб четко контролировал выполнение всех намеченных мероприятий.

Умело организовал партийно-политическую работу политотдел. Его офицеры дни и ночи проводили в частях. Они взяли на себя дополнительно очень важную задачу – помощь и контроль за обеспечением частей дивизии всем необходимым. Но главное, конечно, позаботились о разъяснении задач, доведении их до всего личного состава. В частях прошли партийные и комсомольские собрания. Политработники многое сделали, чтобы опыт лучших воздушных бойцов, их приемы и методы борьбы были взяты на вооружение всем летным составом.

На заключительном этапе стали готовиться к перелету на основной аэродром базирования севернее Броды. С руководящим составом скрытно провели его рекогносцировку. Это было небольшое поле, окруженное лесом. Вблизи проходил передний край обороны противника. А значит, оттуда хорошо просматривалась и наша полевая площадка. На аэродром уже до нас как-то села эскадрилья подскока. Ее тут же накрыл артиллерийский огонь противника. Пришлось улететь. Теперь же требовалось перед наступлением посадить в Михалувку два полка. Это более восьмидесяти самолетов. Избежать артиллерийского удара противника можно было, лишь соблюдая скрытность перелета.

На совещании руководящего состава управления дивизии обсудили меры по перебазированию частей. Для перегонки самолетов были назначены самые опытные летчики, брали их со всей дивизии. Наложили строгий запрет на радиообмен. Заранее, в течение двух ночей, перебазировался наземный эшелон. Технический состав полков и воины батальонов аэродромного обслуживания строго выполняли светомаскировку. Все работы по подготовке аэродрома проводили в полной темноте.

Тщательно продумали и организацию перелета полков. Провели расчет времени. Оказалось, что вечерних часов нам не хватит. Тогда решили первую группу посадить утром, во время восхода солнца. Расчет этот оправдал себя. Противник не мог вести наблюдение, солнце слепило его. А наши подразделения подходили над самыми верхушками деревьев. Пара за парой шли к аэродрому и с ходу садились. Вторая часть летного эшелона перелетала вечером, в сумерки. Радиостанция, контролирующая радиодисциплину, не засекла ни одного разговора летчиков.

Для руководящего состава дивизии и полков ночь эта была очень беспокойной. Настораживали даже дальние выстрелы из пушек, разрывы снарядов. А в стороне от аэродрома, западнее его, все время сотрясалась земля. Казалось, что взрывы перемещаются к нашим самолетам. Такие беззащитные стояли они на земле. Всю ночь я не смыкал глаз, с нетерпением ждал рассвета и начала нашей боевой работы. Лица офицеров штаба, политработников, командиров полков как-то посерели от напряжения. Все осунулись за эту тревожную ночь.

Утром от мощных залпов орудий и «катюш» задрожал воздух. И сразу все на аэродроме ожили. Казалось, самое тяжелое теперь было позади. Даже румянцем у многих зажглись щеки.

Все мы невольно перевели взгляд на запад. Над передним краем обороны противника сплошная стена огня, дыма и пыли. Так началась для нашей дивизии Львовско-Сандомирская операция.

А вскоре в воздухе появились армады наших бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2. Прикрываемые истребителями нашего корпуса, они шли на запад. Началось авиационное наступление. На аэродроме все не отрывали глаз от идущих в небе самолетов.

– Вот это мощь, душа радуется! – слышу я восторженный голос своего ведомого.

Гляжу на часы. Пора и нашей дивизии выполнять свою задачу. Мы прикрываем 13-ю армию, прорывающую вражескую оборону. В воздух точно по графику уходит первая восьмерка истребителей.

Противник не ожидал наступления 1-го Украинского фронта. К этому времени фашистское командование перебросило основные силы бомбардировочной авиации Для действий против стремительно продвигающихся к Висле Белорусских фронтов. Враг был уверен, что на нашем участке не удастся так быстро и так скрытно сосредоточить силы советских войск.

Первый день был характерен ожесточенными боями с группами «фоккеров» и «мессершмиттов». В первом и последующих вылетах было сбито несколько вражеских самолетов. Потом ведущий группы доложил, что подбит Руденко. К счастью, он сел в расположение наших войск. Успехи в боях у некоторых летчиков ослабили чувство самоконтроля. Это привело к тяжелым последствиям на второй день наступления.

Утром на прикрытие вводимых в прорыв подвижных войск вылетела группа, руководил которой командир полка Борис Глинка. Как потом стало известно, ведомым в свою пару он взял молодого летчика-стажера. И это несмотря на мои строгие указания: руководящему составу идти в бой только с постоянными ведомыми, опытными летчиками.

Встретив группу «мессершмиттов», восьмерка Б. Глинки атаковала в лоб. Проскочив самолеты противника, Глинка развернул восьмерку для удара в хвост группе врага. Сам он лично разворот сделал на пределе и оторвался от своих, а от него отстал ведомый. Сказалась неопытность, Борис первым ворвался в группу противника. Преследуя «мессершмитта», он сам был атакован. Ведомый не смог его прикрыть. Очередь фашиста прошила истребитель Глинки. Из горящего самолета Борис выбросился, но ударился о стабилизатор. С переломанной ногой и сломанной ключицей он приземлился на парашюте в расположение наступающих советских войск. Забегая вперед, скажу, что лечился Б. Глинка до окончания войны. Мы не раз навещали его в госпитале, приехав в Москву для участия в Параде Победы.

Получив сообщение о том, что сбит Борис Глинка, я срочно прибыл в полк с передового пункта наведения. Решил разобраться в причинах, навести порядок и помочь организовать дальнейшие действия в связи с потерей в бою командира полка.

Опросив всех, кто участвовал в этом вылете, восстановил всю картину. Указал на конкретные ошибки летчиков. Потом мы составили группу для патрулирования. Ударная восьмерка шла под моим командованием, а обеспечивающую четверку возглавил Андрей Труд.

После взлета у меня неожиданно отказал радиоприемник, как оказалось, из-за нарушения контакта при тряске самолета на взлете. Понял, что мое возвращение внесет дезорганизацию в боевой вылет. Я решил лететь, благо что передатчик работал.

В районе патрулирования, севернее уже окруженной бродской группировки противника, висела многоярусная облачность. Ее нижний край был на высоте около двух тысяч метров. Это значительно затруднило нам скоростной маневр при поиске противника.

Уже в конце патрулирования на фоне облаков обнаружили большую группу самолетов. До сорока бомбардировщиков Ю-87 и штурмовиков «Хеншель-129» в сопровождении «фоккеров» шли в район, который мы прикрывали. Я приказал Труду четверкой атаковать «фоккеров», а свою восьмерку повел в лоб. Бомбардировщики, в панике сбросив бомбы в поле, стали в круг для взаимной защиты. Наша четверка проскочила внутрь круга и я сверху произвел первую атаку по ближайшему Ю-87. Бомбардировщик, прошитый очередью, взорвался. Уклоняясь от взрыва, резко развернул самолет в левый боевой.

Во второй атаке изнутри и сверху поджигаю еще одного бомбардировщика. Тут же захожу с левым доворотом в атаку, вдруг увидел выше правого крыла мощную трассу снарядов. Резко ухожу полупереворотом под «фоккера». Тот взмывает вверх, где попадает под огонь пары Жердева и Сухова.

Не ожидая, пока займет место рядом со мной Голубев, который во время резких эволюции отстал от меня, снова иду в атаку и сбиваю «хеншеля». В последующем наношу удар по уходящей группе бомбардировщиков и поджигаю Ю-87.

Вдруг вижу, на меня в лобовую идет «Хеншель-129». Доворачиваю на него, беру в прицел. Навстречу потянулись трассы снарядов и пуль. Чуть не врезавшись в «хеншеля», резко выхватываю самолет на крутую горку и тут же слышу взрывы в своем самолете. «Попал, гад», – подумал я. Вывожу истребитель из горки. Вижу, «хеншель» разворачивается вслед за уходящими бомбардировщиками и «фоккерами». Считая, что мой самолет получил серьезные пробоины, решил не преследовать их. Осматриваю воздушное пространство. Рядом нет ни своих, ни чужих. Лишь ниже приземлялся на поле горящий Ю-87, сбитый мною в четвертой атаке. Беру курс домой, и восточнее обнаруживаю нашу группу. Вскоре от нее отделился самолет и подошел ко мне. Это ведомый Голубев занял свое место в боевом строю.

После посадки собрал летчиков, с возмущением говорю:

– Вы что ж это, оставили командира дивизии одного, на съедение «фоккерам»?

– Горючего оставалось мало. Я дал команду уходить, – оправдывался Речкалов.

– А кто дал вам это право?! Вы были только ведущий звена. Командиром группы был я. Вы же хорошо знали, что у меня приемник неисправен, я об этом доложил всей группе, и вашу команду не услышу.

У Речкалова это был не первый случай, когда он выходил из боя, хотя летчики группы еще продолжали схватку. Я отчитал его, подчеркнул, что в бою необходимо полное доверие, а без этого нельзя быть уверенным в правильных действиях товарища по группе, нельзя победить.

После разбора боевого вылета еще раз проанализировал свои действия, вспомнил, что слышал удары по своему самолету. Но ведь не обнаружено ни единой пробоины? Пришел к выводу, что услышал свою стрельбу. В момент рывка ручки на себя для предотвращения столкновения с «хеншелем» я на какие-то доли секунды задержал нажатие спуска и услышал свои выстрелы из пушки.

Выходит, что при стрельбе по вражескому самолету у меня отключался слух. А как только самолет противника выходил из прицела, слух сразу же восстанавливался и я слышал свои выстрелы.

Несмотря на определенные нарушения в прошедшем бою, все же группой было сбито восемь бомбардировщиков и три «Фокке-Вульф-190». 06 этом пришло на другой день подтверждение от наземных войск и с пункта наведения. Участие сильных групп в патрулировании всегда приносило успех. Это показали последующие боевые события.

Главная ударная группировка в составе 3-й гвардейской и 4-й танковых армий подходила с востока к Львову. Прикрываемые нашей дивизией подвижные войска на правом крыле фронта, разгромив окруженную в районе Броды группировку противника, стремительно продвигались к Западному Бугу и Сану, пытаясь упредить отходящего противника, не дать ему занять заранее подготовленную оборону на этих реках. Основные силы нашей дивизии были сосредоточены на предотвращении ударов вражеской авиации по передовым отрядам танков и кавалерии. Воздушные бои носили ожесточенный характер.

В одном из боевых вылетов группу из двенадцати истребителей 104-го гвардейского авиаполка возглавлял мой заместитель подполковник Горегляд. Уже в конце патрулирования с передового КП корпуса подали команду:

– Горегляд, с севера-запада на подходе большая группа бомбардировщиков! Атакуйте! Не допускайте к конникам!

– Задачу понял! Выполняю!

Группа пошла на сближение и вскоре обнаружила четыре девятки бомбардировщиков Ю-87 в сопровождении шестнадцати «Фокке-Вульф-190». Вражеские истребители сопровождения прозевали подход наших групп. Неожиданно свалившись сверху, Горегляд последовательно сбил двух Ю-87. Бобров своей шестеркой нанес удар по второй девятке бомбардировщиков и, сбив одного, сразу же устремился на «фоккеров», связал их боем. Этим воспользовались летчики группы Горегляда. В короткий период они сбили из других девяток еще трех Ю-87. Бомбардировщики, сбросив свой груз неприцельно, стали поспешно уходить на запад. Потеряв двух «фоккеров», вражеские истребители также вышли из боя.

Применение в прикрытии наземных войск крупных групп истребителей оправдывало себя, хотя и создавало дополнительную нагрузку на летный состав. Однако иногда командиры полков, недооценивая противника и стремясь дать отдохнуть летчикам, уменьшали количество вылетов, посылали на патрулирование небольшие группы. В боях с превосходящими силами противника такие вылеты не давали высоких результатов, а наши группы несли неоправданные потери.

В одном из таких боев погиб смелый и талантливый летчик, заместитель командира эскадрильи Александр Ивашко. Его группа вылетела рано утром на прикрытие танков, форсирующих реку Западный Буг. Четверка Ивашко встретилась с восемью «Фокке-Вульф-190». Во время лобовой атаки вражеский снаряд разорвался в кабине самолета Ивашко и он, раненный, пытался уйти на свой аэродром. Его прикрывал ведомый Вячеслав Березкин. Но четверка «фоккеров» решила не упускать подбитый советский самолет и ринулась на преследование. Березкин смело отразил первую атаку, сбил «фоккера». Он мастерски вел бой с тремя истребителями противника, прикрывая командира. В один из моментов, уйдя из-под огня бочкой, он сумел зажечь второго «фоккера». Вражеская пара прекратила атаки и ушла на запад. К большой горечи, Ивашко не дотянул до своего аэродрома. Вероятно, он потерял сознание от ранения. Летчик разбился у городка Берестечко. За этот бой, за смелые действия при прикрытии командира я представил Березкина к ордену Славы и вручил его на построении личного состава полка.

С Речкаловым, исполняющим обязанности командира полка после ранения Бориса Глинки, состоялся еще один резкий разговор, потребовал не выпускать небольшие группы. Было ясно – будь в подчинении Ивашко более сильная группа, он выбрал бы другой вариант боя, нанес бы противнику больший урон.

Наши летчики в воздухе действовали смело, решительно, дерзко. Победы кой-кому даже вскружили головы, приводили к нарушению установленного перед вылетом плана ведения боя. Так, в частности, произошло в группе, патрулирующей северо-западнее Львова. Восьмерка Боброва была наведена с КП корпуса на большую группу бомбардировщиков противника. Они летели без сопровождения истребителей. Первая же атака звена Боброва была успешной. Вниз упало несколько горящих «юнкерсов». Остальные, сбрасывая бомбы, разворачивались для ухода. Азарт боя захватил и звено прикрытия. Вся восьмерка набросилась на бомбардировщиков. Наши летчики просмотрели появившихся из-за облаков «мессершмиттов». Те нанесли внезапный удар. Самолет увлеченного атакой Михаила Девятаева загорелся. Летчик развернулся на восток и со снижением пошел к линии фронта, оставляя за собой полосу дыма.

– Девятаев, прыгай! Миша, прыгай! – кричал ему Бобров.

Михаил слышал команду ведущего, но не прыгал, тянул к своим, Он знал, что внизу, на земле – территория, занятая фашистами.

А огонь уже добрался до кабины. Он обжигал лицо и руки. Дальше лететь было невозможно. И Девятаев выбросился из самолета.

С воздуха видели, что у самой земли открылся парашют. Летчик спускался прямо в расположение гитлеровской части. О дальнейшей судьбе этого отважного человека мы узнали позднее. Оказывается, он при прыжке ударился о стабилизатор и открыл парашют в полубессознательном состоянии.

Для Михаила Девятаева начались страшные дни фашистского плена, побои и голод. Но и там, во власти изуверов, он нашел настоящих друзей, патриотов, стал готовиться к побегу. Но кто-то, не выдержав истязаний и голода, предал их. За попытку к побегу из лагеря – расстрел или растерзание натасканными на это собаками. В лагере нашлись настоящие советские люди. Они сумели с риском для себя дать Девятаеву документы убитого военнослужащего. Это спасло летчика от гибели, но не уберегло от дальнейших ужасов фашистского плена. Здесь за каждое малейшее неисполнение изуверских порядков, даже за ненавистный взгляд можно было получить пулю. Непокорных забивали до смерти.

Только солидарность между пленными, твердо отстаивавшими чувство достоинства советского человека, помощь друзей помогли Девятаеву выжить.

Спасенный от расстрела, он перебрасывался из одного лагеря в другой. И все время думал о побеге, хотя благоприятных условий для этого не было. Вскоре Девятаев оказался в группе пленных на авиабазе. Это был испытательный полигон ракетного оружия на Балтийском море, на острове Узедом. Там сколотилась активная и сплоченная группа, которая разработала план захвата самолета и побега. Девятаев был центральной фигурой в группе. Он должен был вести боевую машину. Это был дерзкий план, рискованный. Но советские люди знали, на что они идут. Гибель для них была лучше, чем дальнейшее пребывание в плену. Несколько попыток захвата бомбардировщика сорвались. Все чуть не кончилось провалом. Но выдержка и терпение наших воинов были поистине безграничны. Михаил Девятаев прекрасно понимал, что взял на себя трудную задачу. Он сделал все, чтобы подготовиться к побегу, использовал каждую возможность для восстановления летных навыков, изучения новой для него техники. Убирая поврежденные бомбардировщики, отважный летчик изучил расположение многочисленных приборов и тумблеров в кабине. И вот подошло время, когда надо было пойти на крайний риск. Ждать дальше было нельзя.

Боевая десятка, строго соблюдая конспирацию, собралась в условном месте. Девятаев тщательно проинструктировал каждого. Во время обеденного перерыва, убив охранника, пленные скрытно захватили бомбардировщик «Хейнкель-111 «с электронным оборудованием для наведения ракет. Девятаев с трудом запустил моторы на незнакомом ему самолете, вырулил на полосу. Но взлет произвести не удалось: триммер руля глубины был дан на посадку. У сильно истощенного Девятаева не хватило сил отдать штурвал от себя для подъема хвоста самолета…

Казалось, все кончено. Самолет остановился у самого края берега. Но Девятаев проявляет недюжинную волю, смелость и мужество. Он снова порулил на взлет. А на аэродроме уже заметили беглецов. Гитлеровцы пытались окружить самолет и захватить отважную группу. Пленным терять было нечего – или прорваться и взлететь, или погибнуть…

В кабине самолета не растерялись: летчику помогли отдать штурвал вперед. «Хейнкель» приподнял хвост на разбеге и, набрав скорость, взлетел. Над Балтийским морем самолет взял курс на север. Девятаев действовал хладнокровно. Он сумел найти рычаг изменений положения триммера руля глубины и снял нагрузку со штурвала управления самолета.

Отважный экипаж не потерял уверенности и тогда, когда их пытался атаковать поднятый по тревоге «фоккер». Они ушли от погони, скрывшись в облаках. Затем беглецы направили машину на восток, к нашим войскам. Выработав горючее, Девятаев приземлил «хейнкеля» на поле, уже по нашу сторону фронта.

Радостной была встреча с советскими солдатами и офицерами! Легендарный побег удался. Выдающуюся роль в нем сыграл Михаил Девятаев. Родина высоко оценила его подвиг. Летчику было присвоено звание Героя Советского Союза.

Конечно, подробности побега стали известны значительно позже, а многое – после войны. Но, видя, что Девятаев приземлился в расположении врага, мы все верили в этого летчика, верили, что настоящий боец, верный сын Родины перенесет стойко все самые тяжелые испытания и не уронит своей чести.

Вернусь к событиям того периода. Однажды штаб получил сообщение, что на аэродроме под Яссами закончен ремонт пяти самолетов 100-го гвардейского полка. Мы уже давно ушли с этого аэродрома, а самолеты остались: меняли моторы. Я поставил задачу Лукьянову перебросить туда пять летчиков на самолете Ли-2. Транспортник шел в Москву, но мы договорились, что он залетит в Стефанешти. В составе этой перегоночной группы старшим был заместитель командира полка Дмитрий Глинка.

Рано утром летчики прибыли к самолету. Все бортовые скамейки уже были заняты пассажирами, улетающими в Москву. Дмитрий Глинка и его группа легли на самолетные чехлы в хвосте Ли-2. Летчики транспортника, к сожалению, халатно отнеслись к расчетам полета. Самолет на маршруте зацепил за вершину Кремецкой горы, закрытой облаками. Погибли все члены экипажа с пассажирами. Остались в живых лишь наши летчики. Все получили тяжелые ушибы и ранения. Особенно пострадал Дмитрий Глинка. Он несколько дней находился без сознания и лечился два месяца. Летчиков спасло то, что они расположились в хвостовой части самолета.

Обойдя Львов с северо-запада, 1-я гвардейская танковая армия и конно-механизированная группа Баранова вступили в пределы Польши. Разгромив крупные узлы вражеской обороны, части форсировали на широком фронте реку Сан и устремились к Висле, в направлении Тарнобжега и Баранува.

Следуя за ними, наша дивизия перебазировалась на подготовленные полевые аэродромы в районе Равы-Русской и Немирова. Первый из них оказался наиболее сложным для летного состава. Вогнутая короткая полоса требовала точного и четкого пилотирования. Но летный состав на это не роптал. Мы знали, что здесь взлетал в небо русский летчик Петр Николаевич Нестеров, здесь он пошел в последний боевой вылет, храбро таранил немецкого разведчика. Петр Нестеров знал, что шел на смертельный риск ради своего Отечества. Имя славного сына Отчизны хорошо знакомо всем нашим авиаторам. Он вписал яркую, незабываемую страницу в историю не только русской, но и мировой авиации, явился основоположником высшего пилотажа. Талантливым, высокообразованным и технически грамотным специалистом был этот летчик. Он рассчитал и первым в мире совершил «мертвую петлю», первым пошел на таран вражеского самолета. Петр Нестеров был для нас, летчиков, олицетворением храбрости и безграничного патриотизма. Летчики соединения, вылетая на перехват фашистской авиации с аэродромов Рава-Русская и Немиров, продолжали славные боевые традиции первых русских авиаторов.

Отличный воздушный бой провела в те дни группа из трех звеньев под командованием командира полка П. П. Крюкова. Прикрывая наземные войска, она была наведена с передового КП на группу из девяти бомбардировщиков «Хейнкель-111 «, переброшенных на Восточный фронт с запада. Позже, из опроса пленных пилотов, стало известно, что, наслушавшись пропаганды Геббельса о несравненных качествах фашистских асов, бомбардировщики уверенно вышли на бомбежку наших позиций без прикрытия истребителями сопровождения. Успешно бомбившие Англию и корабли на морских коммуникациях, спесивые гитлеровские асы были полны пренебрежения к нашим летчикам.

Восьмерка Крюкова и четверка Боброва смело пошли на плотно летящую группу «хейнкелей». С первых же атак было сбито несколько бомбардировщиков, в том числе ведущий. Сбросив в панике бомбы в лесной массив, «хейнкели» разворачивались на запад. Наша группа не ослабляла натиск. На земле горели уже несколько упавших бомбардировщиков. Три подбитых «хейнкеля» с трудом приземлились на поляны в расположении наших наступающих войск. В этом бою Крюков сбил три бомбардировщика, Бобров – два, а остальные сбили или подбили летчики их группы. Гитлеровские асы закончили свою карьеру тем, что пополнили ряды пленных.

Идя на задание или возвращаясь с него, приятно было видеть на земле, над районом этого боя, сгоревшие «хейнкели» и три подбитых, лежащих как туши китов, бомбардировщика.

Командование дивизии очень беспокоилось о дальнейшем базировании полков и эскадрилий. Мы боялись отстать от войск, просили выделить для наших полков новые аэродромы западнее. Но ответа не было. Однако вскоре на наш аэродром под Равой-Русской прилетел проходящий стажировку на командующего воздушной армией и курирующий боевые действия Северной группировки авиации фронта заместитель начальника Военно-воздушной академии генерал Самохин. Выслушав мой доклад о боевой деятельности дивизии и ее состоянии, а также просьбу о предоставлении аэродромов, Самохин распорядился:

– Вашей дивизии намечены аэродромы в районе Сталева-Воля. Немедленно вышлите туда на У-2 вашего заместителя на рекогносцировку и в ближайшие дни перебазируйтесь.

– Да, но из этого района противник еще не выбит.

– Не может этого быть. Выполняйте указание!

Генерал Самохин, не прощаясь, улетел. На следующий день он вернулся с Красовским. Я их встретил на летном поле у самолета, кратко доложил о состоянии дел.

– Покрышкин, нет у тебя порядка, – с белорусским акцентом начал разговор Красовский. – То в дивизии срывается выполнение боевых задач из-за плохого авиамасла, то не выполняют указания моего стажера-заместителя.

– Товарищ командующий! Присланное масло с песком, и уже два самолета сели вынужденно в поле, заклинило моторы. Летчики не уверены в безотказности матчасти. А это сказывается на их состоянии в боевых вылетах. Если мне не верите, то давайте послушаем инженера.

– Хорошо! Вызывай! – уже спокойнее сказал Красовский.

– А посылать У-2 в район Сталева-Воля нельзя, товарищ командующий. Подвижная группа фронта форсировала Сан значительно южнее и движется на Тарнобжег. Севернее, в междуречье Вислы и Сана, – оборона немцев. Сегодня пара наших истребителей вела там разведку и один самолет был подбит зениткой. Он сумел дотянуть до своих и сел вынужденно, – пояснил я свое мнение об аэродромах.

Разговариваем, а сами наблюдаем за взлетающей шестеркой, идущей на боевое задание. Вдруг в последней паре в конце разбега у ведомого ненормально застучал мотор, затем обрезал. Самолет по инерции продолжал катиться. Он отскочил от вала в конце взлетной полосы, взмыл как с трамплина, метров на двадцать. Летчик Руденко энергично хватил ручку на себя, самолет сделал полную штопорную бочку и шлепнулся колесами на землю, подломав шасси.

– Это что же такое, товарищ командующий! – сокрушался генерал Самохин.

– Думаю, что причина остановки мотора из-за дефектного масла. Летчик живой… Вон он вылез из кабины, – успокоил я Самохина.

Красовский выяснил, сколько произошло таких случаев, спросил, какие меры мы принимаем для фильтрации масла, хотя и понимал, что в полевых условиях не добьешься его качественной очистки. А боевые задачи выполнять надо.

– Все ясно! Масло ждите завтра к утру. А аэродромы для перебазирования вашей дивизии назначаю в районе южнее Любани, – указал на карте Красовский и, простившись, направился к своему транспортному самолету.

Перед вечером на УТ-2 вылетел на осмотр новых полевых аэродромов. Вскоре увидел возвращающиеся с задания две девятки бомбардировщиков Пе-2. Группу пыталась атаковать четверка «Фокке-Вульф-190». «Яки», сопровождавшие бомбардировщиков, умело отбивали наскоки врага.

Стремясь не быть обнаруженным «фоккерами», прижался к верхушкам деревьев, но проскочить незамеченным не удалось. «Фоккеры» обнаружили мой самолет. Убедившись, что бомбардировщиков им не достать, они закружили надо мной. Понял, что гитлеровцы решили поживиться хотя бы учебным самолетом УТ-2.

Обстановка сложилась неприятная. Сесть некуда – кругом лесной массив с просеками и маленькими полянками. Посадка наверняка закончится полным капотом, тяжелыми травмами. Оставалось только крутиться, уходить под огнем врага, используя просеки в лесу. Так я и поступил: делал горку и бросал самолет из одной просеки в другую, затрудняя прицельное ведение огня. «Фоккеры», не добившись успеха, развернулись и ушли на запад. Мысленно ругая себя за полет на безоружном самолете, я вышел к Лисьим Ямам и приземлился на предназначенную для базирования полков площадку. Аэродром представлял собой узкую полосу луга между двумя речушками. Взлет и посадка истребителей могли выполняться лишь в одну сторону. Но искать другие, более удобные площадки не было времени, мы могли отстать от наступающих войск. Требовалось выдвигать дивизию вперед, на запад. Зная летчиков полков, я был уверен, что они освоят и этот импровизированный аэродром. Вторая точка для базирования требовала много времени для выравнивания взлетно-посадочной полосы.

На совещании с заместителями мы решили пока перебазировать штаб дивизии и два истребительных полка. Вечером в Лисьи Ямы выехали аэродромно-строительный взвод, передовые команды аэродромного батальона, штабов дивизии и полков. После их отъезда ко мне зашел начальник особого отдела дивизии майор Леонид Андреевич Волобуев.

– Товарищ командир, вы знаете, у кого на квартире живете?

– У директора местной школы. А что такое?

– Это верно, что у директора. Но он еще и руководитель бандеровского подполья всего района, – сообщил Волобуев. В его голосе чувствовалась уверенность. Но я не удержался:

– Не может быть! Такой интеллигентный и вежливый человек. Он среди ночи встречает и провожает в отведенную мне комнату.

– Честных интеллигентов, не поддерживающих украинских буржуазных националистов, фашисты и оуновцы почти всех уничтожили за годы оккупации. Сейчас на интеллигентских должностях в основном сидят члены ОУН, агентура и прихвостни немецких фашистов. Они замаскировались. При встречах вежливо говорят: «Пан капитан», «Пан майор», а за пазухой носят пистолет или удавку. Надо с ними быть предельно осторожным и бдительным.

Беседа у нас была долгой. Волобуев рассказал мне о сути украинского буржуазного национализма и униатской церкви. Вся деятельность этих отщепенцев украинского народа была направлена на борьбу против Советского государства, против своего народа. Они отравляли народ Западной Украины ядом национализма и антикоммунизма. Уползая за удирающей фашистской армией, оуновцы оставляли на освобожденной земле реакционное подполье, чтобы вредить и убивать наших воинов и граждан, восторженно встречающих наши победоносные войска, Советскую власть. Примером их подлости было смертельное ранение талантливого полководца Н. Ф. Ватутина.

– Вам, товарищ командир, нельзя больше жить на прежней квартире. Следует ночевать в штабе, – посоветовал Леонид Андреевич в конце нашего разговора.

На следующий день я решил лично поговорить с арестованным директором школы. Он подтвердил все то, о чем мне доложил майор Волобуев, и попросил:

– Я признал свою вину и в свое оправдание назвал около семидесяти активных националистов, тайно оставленных в нашем районе. 06 этом прошу никому не говорить, иначе всю мою семью вырежут бандеровцы.

– А почему вы не организовали нападение в период, когда ночевал в вашем доме?

– Я надеялся, что проживание у меня военного начальника отведет подозрение чекистов.

Этот неприятный разговор заставил принять дополнительные меры по обеспечению безопасности личного состава дивизии. Вопрос был немаловажный, и мне как командиру, ответственному за судьбу подчиненных офицеров и солдат, требовалось уделять ему повышенное внимание.

Вскоре наземная обстановка осложнилась. Перед авиационной дивизией встали новые боевые задачи. Вызвано это было тем, что 1-я гвардейская танковая армия, которую мы прикрывали с воздуха, после форсирования Сана начала скрытное выдвижение к Висле. Перед ней ставилась задача стремительным броском передовых отрядов с ходу форсировать мощную реку в районе Тарнобжега и Баранува, захватить плацдармы и обеспечить успех будущего наступления фронта.

Прикрытие танковых бригад осложнялось тем, что мы отстали более чем на сто километров. Почти полчаса приходилось тратить на полет к Висле и обратно. Это создавало дополнительные трудности летному составу, ведь в воздухе надо быть с раннего утра до позднего вечера. Сил дивизии для действий крупными группами не хватало. Приходилось высылать патрули в составе шести, редко – восьми самолетов. Результаты боев таких небольших групп с превосходящими силами противника не удовлетворяли. Для создания превосходства в воздухе требовалось немедленно перебазировать полки западнее Сана.

Как-то начальник штаба Абрамович вошел ко мне с картой. По лицу вижу – новость приятная.

– Сообщили о готовности полевых аэродромов к приему самолетов, – доложил он.

К вечеру все полки перелетели на новые точки. С последней группой ушел в воздух и я. Через некоторое время приземлился. Трудная была посадка. Между стоянками самолетов – всего двадцать – тридцать метров.

«Вот тебе и Лисьи Ямы», подумал я. Осмотрел аэродром. Речушки не позволяли отнести в сторону стоянки самолетов. Ширина взлетно-посадочной полосы предельно мала. Взлетать и садиться сложно. Но и плюсов немало: мы приблизились к Висле и теперь можно выпускать на патрулирование сильные группы истребителей, завоевать господство в воздухе на этом участке. А это важно. Предстояло форсирование Вислы танковой армией. Я дал летчикам указание – в случае повреждения самолетов в бою садиться только с убранными шасси на заболоченный луг, расположенный за речушкой.

В последующие дни боевая работа дивизии пошла веселее. Вылетали группами до двенадцати и более самолетов. Летчики, чувствуя за собой силу, смелее и результативнее атаковали бомбардировщиков и истребителей противника, пытавшихся задержать выход к Висле советских танковых соединений. Особенно азартно действовала в воздухе молодежь.

В одном из боев наша восьмерка была наведена передовым командным пунктом на десятку «фоккеров». Они шли штурмовать колонну автомашин танковой армии. В первой же решительной атаке были сбиты три «фоккера». Остальные, сбросив неприцельно бомбы, пытались удрать. Виктор Никитин, преследуя уходящего вверх «фоккера», настиг его и расстрелял в упор. Атака была настолько стремительной, что он ударил винтом вражеский самолет. Противник пошел к земле с отрубленным хвостом. Никитин от столкновения с «фоккером» пробил фонарь и оказался на фюзеляже. А истребитель падал вниз. Большим усилием воли отважный летчик все же сумел броситься вниз и раскрыть парашют. В этот день отличился и молодой летчик Руденко. В бою со смешанной группой противника он действовал как настоящий мастер воздушного боя, сбил бомбардировщик Ю-87 и «Фокке-Вульф-190».

Усиленные группы истребителей действовали, как правило, тактически грамотно, смело нападали на воздушного противника, срывали бомбовые и штурмовые удары, уничтожали вражеские самолеты, резко сократились и наши потери.

В первый же день, вылетев с Лисьих Ям на патрулирование, восьмерка под общей командой Андрея Труда встретила большую группу бомбардировщиков. Их прикрывали истребители. Четверка Андрея Труда атаковала бомбардировщиков, а четверка Виктора Жердева связала боем «фоккеров». Бомбардировщики, сбросив в поле груз, пытались уйти на запад. А «фоккеры», не выдержав напора, вышли из боя, бросили своих подопечных. Наша группа сбила в тот день пять Ю-87.

Чуть позже на командном пункте я получил еще несколько приятных сообщений. Вылетавшая утром с аэродрома Смолинцы группа в составе девяти самолетов под командованием Ивана Бабака встретила восьмерку «фоккеров». По-видимому, они шли на штурмовку. Их прикрывали четыре «мессершмитта». Последовала стремительная атака группы Бабака, и три «фоккера» горящими врезались в землю.

Четверка Бондаренко, которая в этот же период была в воздухе, нанесла удар по другой группе «мессершмиттов». С первой же атаки загорелись два Ме-109, со второй – еще один. Остальные самолеты противника, форсируя моторы, ушли на запад. В этом бою было сбито шесть вражеских истребителей и сорвана штурмовка нашей танковой колонны.

Стало очевидным, что перебазирование в Лисьи Ямы улучшило условия для прикрытия наступающих войск. Но обстановка на земле, в районе базирования, нас не радовала. Во вторую ночь аэродром обстреляли бандеровцы. Огонь вели из-за речушки. Технический состав был поднят по тревоге, прочесали лес. С раннего утра без отдыха техники и механики должны были обслуживать боевые вылеты. В дальнейшем этого допускать было нельзя. Чтобы обезопасить матчасть и людей, дать возможность техническому составу спокойно ремонтировать поврежденные самолеты и обеспечить хотя бы короткий сон, на ночь стали устанавливать несколько самолетов носами в сторону леса. Приподнимали им хвосты, чтобы обеспечить стрельбу со стоянки. В кабинах истребителей дежурили техники или оружейники. Стоило из леса раздаться хотя бы одному выстрелу, они быстро запускали моторы и давали мощные очереди. Это подействовало. Вскоре стало спокойнее, обстрелы прекратились.

Помню, как-то в час ночи, закончив в штабе планирование предстоящего боевого дня, подписав наградные материалы и представления на звания личному составу, я отправился в отведенную нам с Гореглядом квартиру. Она располагалась в соседнем доме. Только заснул, как телефонный звонок сорвал с постели.

– Слушаю! В чем дело?

– Товарищ командир, соседнее село горит! – услышал встревоженный голос дежурного.

Откинул в сторону одеяло, маскирующее окно. Вижу горящие дома на окраине села. Оно было в пятистах метрах от нас. Там уже начали раздаваться автоматные очереди. Сразу же направили туда взвод связи штаба дивизии. Вскоре стрельба прекратилась.

Утром с Абрамовичем и Волобуевым подъехали к селу. Среди обугленных и еще дымившихся бревен лежали убитые и обгоревшие старики, женщины и дети. У сараев валялись трупы коров и лошадей. Тяжело было смотреть на это зверство, совершенное подлыми выродками. Подошли к группе жителей.

– Кто это сделал?..

– Не знаем! Мы спали, а тут началась стрельба и загорелись хаты. Мы ничего не знаем, – неохотно отвечали крестьяне, а сами отводили испуганные глаза.

Так ничего и не выяснили. Подошли к небольшому кирпичному дому – школе. У дверей стоял мужчина среднего возраста, одет в брюки «гольф», рядом женщина лет тридцати.

– Кто вы такие? – спросил я. – Кто стрелял с крыши вашей школы?

– Мы учителя, направлены сюда обучать детей, а тут такой случай. Решили уходить в Любачув.

Волобуев проверил документы. Все в порядке. Но как только эта пара отошла от села на полкилометра, из кустов выскочил юноша лет пятнадцати. Указывая на «учителей», возбужденно заговорил с польским акцентом:

– Пан полковник! Пан полковник, арестуйте их. Это бандеровский эмиссар! Я его знаю! Он прибыл из Равы-Русской проводить операцию по уничтожению поляков. Арестуйте его!..

Вдогонку сорвался один из работников особого отдела и мой адъютант. Задержали подозрительных людей. Начальник особого отдела Волобуев и его работник начали расследование, а я уехал на командный пункт.

Вернулся в штаб дивизии поздно вечером. Волобуев доложил мне о результатах расследования этой зверской трагедии в селе. Польский мальчишка оказался прав. Местные кулаки, захватив при фашистской оккупации землю у польских крестьян, боялись, что ее придется вернуть настоящим хозяевам. Они и провели под руководством «учителя»-бандеровца, прибывшего из Равы-Русской, акцию зверского уничтожения поляков. Жажда обогащения, националистическая ненависть толкнули их на чудовищное преступление. Выслушав доклад Волобуева, спросил его:

– Что-то я не вижу наших хозяев дома. Что с ними?

– Мы отселили их в другой дом. Случайно от соседей стало известно, что бандеровцы принуждали их убить вас и Горегляда. Грозили им расправой.

– Что?.. Такие простые люди и могли пойти на преступление?

– Оуновцы заставляют крестьян идти на любой шаг. Страх – главное оружие националистов сейчас.

И он рассказал, что недавно арестовали в соседнем селе члена организации украинских националистов дьякона церкви. Тот не стал отпираться, назвал нескольких активных бандеровцев и указал базу в лесу. В этом подземном хранилище были обнаружены полный комплект телефонного коммутатора города Любачува, бочки с засоленным салом, много других продуктов, а также оружие и боеприпасы. При допросах дьячок просил никому не говорить о том, что он указал бандеровцев и их склад, иначе вырежут всю семью, не пощадят и маленьких детей.

– Надо политотделу и вашему особому отделу усилить воспитание у личного состава бдительности и осторожности, а также активизировать работу с местным населением, – посоветовал я.

В последние дни июля и в первые дни августа напряженность боевой работы еще более возросла. Пробившись в глубину обороны противника, передовые соединения 1-й гвардейской танковой армии с ходу форсировали Вислу и вели тяжелые бои за расширение плацдарма на западном берегу. Фашистское командование, понимая значение для будущих операций захваченного плацдарма, лихорадочно перебрасывало резервы в этот район. Сюда и прибыло около десяти дивизий с западного фронта, где англо-американские армии еще топтались на севере Франции. Нависшие севернее танковой армии группировки врага сразу же начали мощные контратаки вдоль восточного берега Вислы от Тарнобжега и с юга от Мелеца. Противник стремился отрезать войска на плацдарме. Гитлеровское командование сосредоточило здесь свой 4-й воздушный флот.

Главные силы фронта, закончив уничтожение окруженной львовской группировки противника и освободив 27 июля Львов, находились от Вислы на удалении более ста километров. Основные соединения авиации левого крыла фронта еще оставались на прежних аэродромах, освоенных в период начала Львовско-Сандомирской операции. Они были километрах в двухстах от передовых позиций.

Вся нагрузка по прикрытию переправ и плацдарма войск, отражающих контратаки, легла на 6-й гвардейский истребительный корпус. Но и нашим полкам было непросто. Боевая работа осложнялась удалением аэродромов от передовых танковых соединений, прорвавшихся к Висле.

Мы тоже отставали от них на сто с лишним километров. Вот почему вынуждены были направлять на прикрытие войск небольшие группы в составе шести или восьми самолетов.

В этой сложной обстановке передовой КП дивизии развернули около Вислы, чуть восточнее реки, чтобы лучше обеспечить управление истребителями над переправой и плацдармом. Однако оказались на острие контратак противника. Мне пришлось все эти дни находиться на командном пункте и управлять действиями истребителей.

В одну из ночей около КП рассредоточились танки, замаскировались. Утром к нам подъехал командир бригады. Высунувшись из люка, прокричал:

– Авиаторы! Вам отсюда лучше убраться! На подходе танковая группа противника, здесь будет жаркий бой.

Я вышел к нему.

– Уезжать нам нельзя. Надо управлять истребителями. А вы что, не сможете сдержать противника?

– Дадим ему прикурить! Но вы можете попасть под огонь.

– Ничего! Мы вам поможем. К сожалению, наши пушки броню танков не пробивают. Будем штурмовать машины.

– Это неплохо! Бейте пехоту, а с танками мы сами расправимся.

Взошло солнце, с юга послышался нарастающий шум. Вскоре показались плотные боевые порядки противника. Танки подходили все ближе. Расчет КП заволновался:

– Что же наши танкисты, почему не стреляют?

– Правильно делают. Надо подпустить как можно ближе и бить наверняка, – старался успокоить расчет своего КП. Не скрою, у самого на душе было неспокойно. Все заняли оборону, приготовили гранаты.

А вражеские танки, не ожидая засады, двигались уверенно. Они не обнаружили замаскированных позиций наших танкистов. Вот где сказалась выдержка. Внезапный огонь с близкой дистанции был точен. Вспыхнули передние бронированные машины врага. Шедшие за ними, открыв огонь, начали разворачиваться в боевой порядок. Однако наши танкисты сманеврировали, ушли на запасные позиции. Вражеские снаряды накрыли пустые места. Несколько бронебойных болванок со свистом врезались в землю около КП. Последовала новая атака врага. Наши Т-34 в упор подожгли еще несколько танков и, преследуя отходящего противника, нанесли ему чувствительные потери. На дороге и на поле горели и стояли подбитыми около тридцати вражеских танков.

Наш расчет КП, наблюдая за боем, не ослаблял внимания к воздушной обстановке. Вот произошла смена патрулирующих истребителей. Я тут же связался с командой уходящей группы:

– Трофимов, я «Тигр». Южнее города бронетранспортеры с пехотой противника. Штурмуйте их!

– Вижу горящие танки, а на дорогах и в поле машины. Идем в атаку! – тут же откликнулся Николай.

Группа Трофимова действовала смело и точно. Она подожгла несколько бронетранспортеров и автомашин, нанесла поражение вражеской пехоте.

В этот день противник не предпринимал больше атак. Но вскоре, подтянув дополнительные силы, он снова начал контратаки с юга. В это время к Висле была переброшена 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко. Она нанесла мощный удар по вражеской группировке. Понеся большие потери, гитлеровские части поспешно отступили на Мелец и Вислу.

К 10 августа главные силы фронта вышли на Вислу и начали бои за расширение плацдарма. Основные соединения воздушной армии также подтянулись к району и включились в боевые действия. Для нашей дивизии обстановка резко улучшилась. Полки Ил-2 корпуса Рязанова приступили к штурмовым действиям. И наша дивизия полностью перешла на прикрытие переправ и плацдарма от налетов фашистской авиации.

Оставив за себя на КП начальника воздушно-стрелковой подготовки дивизии Героя Советского Союза Вишневецкого, я вылетел на По-2 в Лисьи Ямы. И неожиданно попал на похороны штурмана дивизии Героя Советского Союза Василия Шаренко. Обстоятельства его гибели были обидны. Прибывший в штаб дивизии стажер командующего воздушной армией генерал Самохин приказал Шаренко вылететь на По-2 с офицером аэродромно-строительной службы в район Сталева-Воля и определить там состояние бетонного аэродрома для базирования истребителей.

На подходе к Сталева-Воля По-2 оказался над передним краем немецкой обороны. Самолет был обстрелян зениткой и загорелся. Развернув горящую машину на юг, Шаренко потянул к позициям наших войск. Но не выдержал пламени, выпрыгнул из кабины на высоте тридцати метров и от удара о землю разбился.

По-2 с убитым еще в воздухе офицером аэродромной службы упал на нейтральной полосе. Наши пехотинцы выскочили из передних окопов и под пулеметным огнем втащили Шаренко в траншею.

Этот случай потряс весь летный состав дивизии. Летчики всегда с большим уважением относились к Шаренко, смелому воздушному бойцу, доброму товарищу. Как способного командира я взял его помощником по штурманской подготовке еще в боях на Пруте. Гибель его была тяжелой потерей.

Вскоре аэродромно-строительная служба нашла подходящие полевые площадки ближе к Висле и подготовила их к базированию самолетов. Два полка сели в Ежове, а 26-й гвардейский авиаполк, в котором находился и мой боевой самолет, сел в пригороде Тарнобжега, Мокшишуве. Там же разместился штаб дивизии. Благоприятные условия базирования позволяли более успешно решать задачи по прикрытию войск, ведущих напряженные бои по расширению плацдарма за Вислой.

Жаркие дни середины августа 1944 года. Фронт, уничтожив окруженную на плацдарме группировку противника, успешно завершил Львовско-Сандомирскую операцию. Началась подготовка к новым сражениям, разрабатывались планы предстоящей операции, шли укомплектование и подготовка войск, создавались запасы горючего, боеприпасов, продовольствия.

Эти дни были замечательными в моей жизни. Ночью 19-го августа раздался звонок телефона. Я подхватился с кровати, схватил трубку: раз звонят так поздно, значит, сообщение о каком-либо неприятном случае. Говорил дежурный офицер штаба:

– Товарищ командир Дивизии, поздравляю с присвоением вам звания трижды героя Советского Союза! – И он зачитал поздравительную телеграмму от генерала Красовского. В ней сообщалось о присвоении мне этого высокого звания в третий раз, первому в Советской Армии… Некоторое время я молчал. Даже не верилось в то, что так высоко оценили мои боевые дела наши партия и правительство. Первый трижды Герой… Все это как-то не укладывалось в сознании. В памяти пронеслись три года боев, побед и неудач, успехов и огорчений. Конечно, я понимал, что эта награда – результат ратного труда всех моих подчиненных, боевых друзей. В этой награде мужество и тех, кто сгорел в небе, пал смертью храбрых за свободу и честь Отчизны. В этой высшей оценке Родины – доблесть и подвиг всех моих однополчан.

Утром были поздравления друзей и товарищей, звонки из штабов воздушной армии и фронта, телеграмма от командующего ВВС А. А. Новикова. До сего дня остались в памяти теплые и душевные слова летчиков и техников – моих боевых однополчан. С ними бок о бок пришлось пройти годы войны, вместе вести бои. Мою радость делили наставники и воспитанники в тяжелых схватках с врагом, у которых я учился и сам учил воевать, спасал в трудные моменты, а они прикрывали меня от вражеских атак, готовили самолет для боя.

За успехи в Львовско-Сандомирской операции многие летчики и техники дивизии были награждены орденами и медалями. Плеяду Героев пополнили Аркадий Федоров и Андрей Труд.

К сожалению, радостные дни в дивизии были омрачены трагической гибелью штурмана эскадрильи Героя Советского Союза Михаила Лиховида, авиатехника Краснянского и механика Фонкевича. В одном из боев с «фоккерами» от группы оторвался молодой летчик. Взяв курс на свой аэродром, он проскочил его и на остатках горючего приземлился на заболоченный луг у села Майдан, недалеко от Равы-Русской. Добравшись до ближайшего городка, летчик сообщил о месте вынужденной посадки и характере поломки. Туда для ремонта и перегонки самолета была направлена группа Лиховида.

Прошло несколько дней, а от Лиховида не было известий. Зная, что в нашем тылу действуют оуновцы, я приказал отправить на место вынужденной посадки группу автоматчиков.

Они вернулись через два дня и сообщили страшные обстоятельства гибели наших воинов. Самолет отремонтировали быстро, но взлетная полоса не обеспечивала подъема. Крестьяне из местного села уже заканчивали работу, когда на группу Лиховида напала банда бандеровцев. Техник и механик приняли бой, а Лиховид запустил мотор. Однако взлет не удался, недостроенная полоса оказалась короткой. Самолет, попав на пробеге в заболоченный луг, застрял. Бандеровцы окружили истребитель, открыли огонь. Лиховид отстреливался от бандитов, но был тяжело ранен. Бандеровцы вытащили его из кабины самолета, бросили рядом с израненным техником, облили бензином. Изуверы заживо сожгли воинов. Неизвестной осталась лишь судьба механика. Украинец Лиховид и русский Краснянский воевали за освобождение Украины от фашистских захватчиков и погибли на ее земле от рук предателей, буржуазных националистов. Выкормыши униатской церкви и фашизма действовали по гитлеровским образцам. Мы убедились в этом, когда побывали в лагере смерти – Майданеке. Используя затишье в боях, летчики и техники последовательно группами выезжали в это страшное место, где зверствовали фашисты, истязая попавших сюда людей из СССР и оккупированных стран Европы.

Лагерь смерти располагался рядом с польским городом Люблином. Бараки-казармы, низкие строения «бани», опоясанные проволочными заграждениями с вышками Для охраны, были последним пристанищем нескольких миллионов людей. Здесь фашисты размещали сотни тысяч военнопленных, обрекая их на голод и истязания, на мученическую смерть. В лагерь привозили стариков, женщин и детей, вплоть до грудных. Их вели в «баню», предварительно забрав одежду, отрезав волосы у женщин и детей. Перегоняли под видом «дезобработки» в газовый блок, где герметически закрывали двери, пускали газ. В тяжелой агонии умирали обманутые люди. Команды военнопленных грузили трупы отравленных на автомашины, а потом их сжигали. Трубы крематория дымили беспрерывно, днем и ночью. Пепел сожженных отвозился в фашистскую Германию на удобрение полей.

В Майданеке нам показали большие бараки-склады. В них были миллионы пар обуви, от маленьких детских туфелек до ботинок сорок пятого размера. В другом бараке хранились сотни мешков с волосами. Охрана не успела отправить их на изготовление париков, спальных матрацев и мягкой мебели.

Никогда не изгладятся из памяти эти страшные минуты пребывания в бывшей фашистской фабрике смерти. Каждый из нас чувствовал, что побывал в преисподней. Всего без остатка охватывала ненависть, ярость к тем, кто придумал и творил эти изуверства.

Многие дни после посещения фашистского лагеря смерти нас преследовали тяжелые воспоминания. Ненависть звала в бой, заставляла смелее бить врага. Даже радостное сообщение о таких событиях, как присвоение дивизии наименования «Сандомирская», награждение ее орденом Богдана Хмельницкого, а также присвоение наименования «Львовский» нашему 6-му гвардейскому авиакорпусу было омрачено всеми теми ужасами, что нам довелось увидеть в Майданеке.

В начале октября меня, Речкалова, Федорова и Труда вызвали в Москву. Золотые Звезды Героев Советского Союза вручил Николай Михайлович Шверник в Кремле. Затем нас пригласили в штаб ВВС. Группу принял командующий ВВС А. А. Новиков. Он тепло поздравил нас с наградами. Обращаясь ко мне, сказал:

– Александр Иванович! Звонили твои земляки и просили отпустить тебя на несколько дней в Новосибирск. Желаешь слетать в родную Сибирь?

– Конечно, товарищ главный маршал авиации! Я там не был более восьми лет. Хочется повидать мать и жену.

– Хорошо! Завтра рано утром вылетай. – И пошутил: – Только будь осторожнее с земляками, чтобы не затаскали. Я знаю, что такое сибирское хлебосольство…

Еще до рассвета самолет взял курс на восток. В Ли-2 со мною летели журналисты и работники кино. Накануне полета и в воздухе шли расспросы о моем детстве, о работе кровельщиком в Сибирстройтресте и слесарем-лекальщиком на заводе Сибсельмаш, о боях. Отвлеклись, лишь когда под нами появились горы Урала, а потом Свердловск, затянутый дымом заводских труб.

Сразу же после посадки нас повели на встречу с рабочими Уралмаша. Митинг и посещение огромного цеха, где делались тяжелые танки для фронта; короткий сон – и снова полет.

Под нами тянулись бескрайние сибирские просторы. Впереди показалась Обь. Сколько раз в детстве на спор с ребятами я переплывал ее…

Вот и родной Новосибирск. Здесь двенадцатилетним мальчишкой я впервые увидел прилетевший агитсамолет. Среди всех жителей города, сбежавшихся на поле военного городка и окруживших самолет, стоял и я, разинув рот от удивления, глядя на чудо техники. Потрогал его крылья и мысленно сказал себе: «Буду делать все, но стану только летчиком». Помню, на митинге летчики агитировали народ создавать советский воздушный флот. Тогда у меня, школьника, не было и копейки на строительство самолетов. Но судьбой было предназначено внести свой личный вклад в развитие советской военной авиации.

Через бортовой иллюминатор самолета я старался рассмотреть город моего детства и юности. Вспомнилось тяжелое время молодости. Ведь пришлось побыть и безработным, стоять на учете на бирже труда. В те годы я и мои сверстники мечтали стать рабочими железнодорожного депо небольшого заводика «Труд», имевшего две вагранки, или трудиться на мылзаводе. Это были единственные предприятия города.

В первой пятилетке начали строиться заводы. Биржа труда закрылась. Мы сами возводили эти заводы и сами же стали на них работать. Для нас, молодых парней, было раздолье в выборе профессии. Сейчас, более десяти лет спустя, я не узнавал город. Жилые кварталы, крупные заводы раскинулись по обеим сторонам Оби и протянулись к тайге и в степь. Радостное чувство охватило меня. Вот она, одна из кузниц нашей победы над немецким фашизмом!

При посадке увидел большое скопление народа. Люди заполнили почти половину аэродрома. При подруливании сразу узнал мать, Марию и родственников. Выходит, это земляки-новосибирцы так торжественно меня встречают.

Объятия и поцелуи, короткий митинг. Затем сквозь коридор стоящих людей на Красном проспекте мы приехали в дом матери…

Но в кругу семьи и близких я бывал лишь перед сном. Все дни, отпущенные мне на побывку в Новосибирске, были заполнены встречами с рабочими на заводах. Выступал в огромных цехах. И везде в основной массе рабочих – женщины и подростки. Заменив мужей и отцов, ушедших на фронт, встали они у огнедышащих печей, обтачивали на станках снаряды и мины, строили самолеты. Наглядно подтверждалось всенародное участие в разгроме фашистских захватчиков. Готовя нападение на нашу Родину, Гитлер и его фашистская свора не учли неиссякаемый патриотизм советских людей. И за это жестоко поплатились.

Быстро пробежали дни короткого отпуска. Вот и последняя встреча с жителями Новосибирска на городской площади. Прошла она поздно вечером, при прожекторах. Едем на аэродром. Грустное прощание с родными и близкими. Самолет, взлетев в темноту осенней ночи, взял курс на Москву. Но мысли о матери и жене не покидали меня до самой посадки.

В Москве на Центральном аэродроме нам торжественно вручили эскадрилью самолетов Ла-7, подаренных комсомольцами Новосибирска за счет отчислений от зарплаты и пожертвований. Не задерживаясь в столице, небольшой группой вылетели на фронт. Радостно встретили нас летчики полка во главе с Крюковым. Он был назначен моим заместителем вместо Горегляда, ушедшего командовать одной из дивизий нашего корпуса.

Коротко рассказал друзьям о пережитых событиях и путешествии в Сибирь. Сразу же властно позвали дела. Надо было начинать переучивание летчиков 16-го гвардейского Сандомирского авиационного полка на Ла-7, готовиться к наступательной операции фронта.

Аэродром в районе Сталева-Воля, где проводилось переучивание летчиков на самолет Ла-7, был для нас несчастливым. Ранее, при разведке его, погиб Василий Шаренко. И вот теперь, в учебном полете разбился замечательный боевой летчик Герой Советского Союза Александр Клубов. Виной тому был не только отказ матчасти, но и безответственность командира полка при организации учебных полетов в тот день.

Плохо отремонтированная бетонная полоса, подорванная гитлеровцами при отступлении, очень сильный боковой ветер не гарантировали безопасность посадок и взлета даже на исправных самолетах. Проводить полеты в таких условиях было неразумно. Но командир полка не учел этого, проявил беспечность. Отказ посадочных щитков на самолете Клубова, сильный боковой снос привели к удлинению пробега. В конце полосы колеса шасси попали в мягкий грунт. Произошел полный капот самолета – и катастрофа. Александра Клубова спасти не удалось. Он умер в польской больнице через полтора часа.

Гибель в учебных полетах Ивана Олиференко еще перед боями на Пруте, а сейчас – Клубова.

Тяжело было выступать на траурном митинге перед гробом Клубова. Горло перехватывали спазмы. Саша Клубов был для меня настоящим боевым другом. С ним провели не один бой, начиная с Кубани. После Вадима Фадеева это был самый дорогой для меня человек.

Оркестра у нас не было, провожали Сашу в последний путь под салют из пушек и пулеметов, под грохот проносящейся над нами эскадрильи истребителей. Похоронили Александра Клубова во Львове, на Холме Славы. Он не дожил всего несколько дней до присвоения ему звания дважды Героя Советского Союза. Но во Львове проводить друга не удалось. Начались оперативно-тактические сборы командного состава корпуса.

Теоретические занятия на сборах дали многое, позволили нам получить более глубокое представление об оперативном искусстве. Сложнее для меня, не имеющего академической подготовки, было проигрывание на карте предстоящих действий в наступлении. В этом большую помощь оказывал хорошо подготовленный и опытный офицер начальник штаба нашей дивизии Б. А. Абрамович. Совместными усилиями освоили и этот раздел программы сборов. Хорошие оценки за принятое решение венчали большой труд.

В эти дни пришла телеграмма из Новосибирска. Особенно обрадовало сообщение Марии о рождении дочери. Правда, нашелся повод и для шуток. Летчики моей боевой группы как-то при встрече упрекнули:

– Товарищ командир, как же так получилось? Во время вашего пребывания в Новосибирске в газете был снимок с женой, говорилось о скором рождении сына. А родилась дочь? – подначивал Виктор Жердев. Но я видел, что он по-настоящему рад за меня.

– Все правильно. Надо, чтобы была нянька для последующих сыновей, – отшучивался я.

После корпусных начались сборы в воздушной армии. Ими руководил Степан Акимович Красовский. На сборах присутствовал командующий фронтом Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Такое внимание к подготовке будущей операции, к обучению командного состава было не случайно. Командующий хорошо понимал значение авиации в успешном решении задач, любил авиаторов, поддерживал инициативных и волевых командиров.

В конце сборов была проверена личная готовность командного состава. Командиры бомбардировочных соединений бомбили мишени на полигоне, а штурмовых – расстреливали малоразмерные цели.

Особенно отличился на полигоне талантливый командир бомбардировочного корпуса генерал И. С. Полбин. Он с первого захода на Пе-2 с глубокого пикирования точно поразил мишень. Командирам истребительных дивизий требовалось зажечь две бочки с паклей, облитой бензином. Они были замаскированы в невысоком лесу. Поразить малоразмерную цель было не просто. Моя очередь была в конце стрелявших. Перед вылетом я знал, что бочки-мишени еще не расстреляны.

Действия командиров на полигоне наблюдало все руководство фронта и воздушной армии. Опростоволоситься было неудобно. Я вложил в этот вылет все мастерство, весь опыт уничтожения малоразмерных целей, накопленный в прошлых боевых вылетах, при штурмовках противника. Понимал, что защищаю не только свою честь. Дело касалось престижа летчика-истребителя.

И вот проношусь в бреющем полете над верхушками деревьев рощи на полигоне, где должны находиться мишени. С трудом обнаруживаю их на небольшой полянке. Замаскированные ветками под шалаши, они не бросались в глаза. Мишени засечены. С бреющего делаю вертикальную горку, кладу самолет на спину. Круто пикирую в перевернутом положении в упрежденную точку и переворачиваю самолет в нормальное положение. На небольшой высоте изменяю профиль пикирования с большого угла на малый. Точно прицеливаюсь по мишени и открываю огонь. Бочка взорвалась, и маскировочный шалаш из веток вспыхнул. Ухожу над верхушками деревьев и повторяю маневр для захода на второй шалаш. Очередь – и он объят пламенем. На бреющем полете ухожу на аэродром.

Вечером в общежитии от участников сборов посыпались восторженные отзывы о методе штурмовки.

– Удивляться тут нечему, – отвечаю. – Это навыки, приобретенные в боевых вылетах.

Особенно обрадовала меня похвала генерала И. С. Полбина. Командир бомбардировочного авиакорпуса зачастую лично водит группы на бомбежку противника. Он считался непревзойденным мастером нанесения бомбовых ударов с пикирования на самолете Пе-2. Его оценкой можно было гордиться…

К Новому году подготовка дивизии к выполнению боевых задач была завершена. Наступление ожидали во второй половине января. Вдруг сразу после новогоднего праздника получили команду на скрытное перебазирование на плацдарм, на полевой аэродром Скотники. Сюда и передислоцировался штаб дивизии.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: