Часть 2 ТРИ ВРЕМЕНИ

Традиционное линейное, или горизонтальное, представление о времени заключается в том, что начало, продолжение и конец любого процесса разделены, в общем-то, условно: как это формулирует Козьма Прутков: «Где начало того конца, которым оканчивается начало?» Найти, действительно, нелегко, а еще труднее четко обосновать результат поиска. Когда кончается юность и начинается зрелость? Есть ли качественные различия между ними? Когда заканчивается зрелость и начинается старость, увядание и распад? Минувшая эпоха Рыб не была склонна ставить точки над «и» даже в тех случаях, когда они горели ярким светом и их игнорирование порой дорого обходилось отдельным людям и большим коллективам.

Если считать, что юность, зрелость и старость суть явления одного порядка, то психологически и юность, и старость становятся не более чем октавами зрелости, то есть юность приравнивается к недозрелости, а старость — к перезрелости. Если посмотреть глазами современной цивилизации, что хорошего в старости? Ухудшаются здоровье, память, зрение, слух, падает работоспособность, теряются физическая сила и обаяние для противоположного пола. Образец, идеал старости для общественного сознания — это несколько сниженная, без сильных изъянов и провалов, зрелость — и ничего сверх того.

За что мы хвалим старика, когда считаем его достойным подражания? Ясно: если он в свои восемьдесят, а то и девяносто лет сохраняет ясность мысли и чувство юмора, не болеет, не нудит, интересуется окружающей жизнью, даже делает что-то свое, сухопар, жилист, подвижен... но в этом нет ничего качественно нового, положительного и свойственного лишь старости. Автор слышит здесь вялое возражение читателя: а мудрость, обретаемая с годами? Однако, честно говоря, читатель и сам себе не верит: мудрость если и появляется, то чаще в тридцать-сорок лет и уж никак не после восьмидесяти, когда как явления господствуют скорее слабоумие и маразм или, во всяком случае, идет существенное угасание умственной деятельности.

Аналогично детство и юность глазами зрелости есть неполноценная, недостаточная зрелость, которой предстоит еще много трудиться и работать, пока она не станет полноценным бытием. Эпитет «детский» нередко употребляется в переносном смысле: незрелый, неполноценный, и такое употребление ясно указывает на отношение к фазе детства в общественном подсознании; тот же оттенок легкого пренебрежения и снисходительности слышится в выражении «мир детства». Кто всерьез относится к детским писателям? Их любят (со времен детства) — но не уважают, по крайней мере, не так уважают, как «взрослых» писателей и поэтов.

Таким образом, мы видим (слышим, чуем, даже осязаем), что жизнь бессмысленна — ибо зрелость, ее кульминация, неизбежно превращается в старость, то есть завершается упадком, разрушением и гибелью. Отсюда, в порядке психологической защиты, возникает характерный для нашего времени культ юности как первой фазы зрелости, когда конец жизни еще далеко за горами. Но... «кольчуге не спрятать рубищ» — ярко выраженное пессимистичное настроение эпохи пробивается и через фетишизированные юношеские свежесть, красоту и несгибаемый оптимизм, питающийся глубоким равнодушием ко всему на свете, кроме своего несравненного «я».

Существует, однако, и другой диалектический архетип, не горизонтальный, а вертикальный, в котором течение времени делится на три качественно различных участка с четкими переходами от одного к другому. Этот архетип, по мнению автора, не только более глубок и оптимистичен, но и более соответствует наступающей эпохе, и мы переходим к его рассмотрению.

Как и раньше, при рассмотрении четырех стихий, мы опираемся на великий космогонический архетип (ночь Брамы — утро Брамы — день Брамы — вечер Брамы...). Само понятие времени имеет смысл, лишь если есть проявленная Вселенная, поэтому из четырех фаз цикла у нас остается только три: утро, день и вечер Брамы, то есть творение Вселенной, ее осуществление и растворение. В соответствии с этими фазами можно построить и диалектический архетип, то есть разделить время жизни любого объекта на три фазы: его творение (созидание), затем осуществление (исполнение миссии) и наконец растворение (развоплощение), то есть прекращение его существования как такового.

Говоря на психологическом языке, есть три фундаментальных архетипа, согласованно ведущих любой объект в течение всей его жизни и влияющих как на его внутреннее развитие, так и на взаимодействие с окружающей средой; ниже мы рассмотрим характерные приметы действия этих архетипов: Творения, Осуществления и Растворения.

Глава 5 Творение

«Отличная мысль, дружище! — воскликнул Портос. — Откуда только они у вас берутся?»

А. Дюма

Характерным для фазы творения является то, что новый объект появляется как бы ниоткуда; иногда кажется, что его порождает само окружающее пространство, но это не так. Более внимательное рассмотрение показывает, что зарождающийся объект несет в себе нечто качественно новое, не вытекающее из свойств той реальности, в которой он появляется, и, более того, по ходу его созидания в нем самом и вокруг появляются информационно-энергетические кванты, чье происхождение невозможно приписать окружающей реальности; в сказках в таких случаях употребляется выражение «неведомо откуда». Это, вероятно, основное переживание свежесотворенной Абсолютом Вселенной: она чувствует, что откуда-то взялась, но откуда именно, понять не может: источник ее творения ей недоступен.

Однако, хотя процесс творения нового объекта и сопровождается притоком энергии и информации извне, для самой реальности, в которой идет творение, это процесс болезненный и требующий определенных затрат. Она вынуждена освободить ему место, снабдить всеми необходимыми материалами, организовать уборку строительного мусора и т. д. При этом экономические последствия появления нового объекта могут быть достаточно тяжелыми для реальности; типичный пример — токсикоз беременных женщин.

По окончании фазы творения объект полностью готов к исполнению своей миссии в той реальности, где он появился; поэтому уже в ходе творения не только закладывается, но и в какой-то мере проигрывается, репетируется как его «взрослое» поведение, то есть исполнение основных обязанностей, так и «старческое» бытие, то есть умирание, распад и уход из реальности. Условия, необходимые для такого рода обучения, также организует внешняя реальность, которая на фазе творения обращена к объекту гораздо более мягким лицом, чем на фазе осуществления: игровая площадка с песочницей существенно отличается от знойной пустыни, а игрушечный пистолет — от настоящего автомата.

Итак, для фазы творения характерны как бы облегченные условия существования — но и совершенно другой характер проблем. Творящийся объект еще всерьез не работает — но он строится, а это вовсе не более легкий вид деятельности.

После этого краткого введения мы переходим к описанию специфики жизни и мироощущения человека, в судьбе которого максимальную роль играет архетип Творения, а другие два (архетип Осуществления и Растворения) проявляются существенно слабее.

Итак, перед нами человек творения; каковы же его характерные черты? Чем он дышит, как живет? Что его огорчает, что радует, с чем ему трудно справиться, а каких препятствий он как будто и вовсе не замечает, о чем ему нужно заботиться и каковы его главные враги?

Читатель, которому уже ясны ответы на все эти вопросы, вероятно, сам является человеком творения, — но это не значит, что он до конца сам себя понимает. Для человека творения вообще типично плохое понимание самого себя, и временами его охватывает потребность понять: что же такое я есть и что я делаю на самом деле? К сожалению, продвинуться дальше смутно-интуитивных догадок ему удается редко (человек осуществления в этом отношении счастливее; впрочем, подобные проблемы для него стоят гораздо менее остро).

Человек творения по сути своей новатор; ему скучно то, что уже есть, освоено, понятно и утилизировано, не говоря уже об отживающих свой век предметах и понятиях. Это, однако, не значит, что он непременно легок на подъем, поверхностен и легко сменяет свои увлечения: его вдохновляет качественная новизна, но это ощущение в первую очередь внутреннее, и в этом состоянии он может находиться, с точки зрения окружающих, довольно долго. Зато как только процесс создания чего-то нового заканчивается, человек творения теряет к нему интерес быстро и навсегда. Архитектора гостиницы, возможно, и порадует, что в ней живут интересные люди, но все-таки основной интерес они составят для администрации этой гостиницы, а его основное внимание будет привлечено очередным строительным объектом.

С точки зрения окружающих, человек творения — баловень судьбы, которая постоянно его развлекает, бесплатно или по сниженным ценам предоставляя то, что другим идет втридорога, — а он этого нисколько не ценит, бесконечно играя в ответственных ситуациях и не задумываясь о последствиях своих крайне рискованных действий — но почему-то ему все сходит с рук, а если каша и заваривается, то расхлебывают ее другие. Действительно, на первый взгляд, жизнь для него — безопасная игровая площадка, где бесплатно разбросаны разнообразные игрушки, которыми можно забавляться, пока не надоест, а потом почти о них забыть... но трудности в жизни человека творения есть, и немалые. Он постоянно участвует в творении нового, но оно параллельно (или даже с некоторым опережением) прорастает внутри него самого, оттесняя и трансформируя всю его природу, в том числе устойчивые и наработанные программы: как сознательные, так и подсознательные. Бесплатные игрушки и постоянная внешняя помощь нужны ребенку для решения очень серьезных задач развития и трансформации, но серьезность его усилий и достижений не очень видна — о них можно судить лишь косвенно, по результатам работы на фазе осуществления.

Таким образом, сходство человека творения с избалованным ребенком оказывается лишь внешним. Действительно, окружающая реальность дает ему авансы, как бы не требуя возврата, но он прекрасно чувствует, что его «игрушки» даны ему не для забавы, а для освоения и сопутствующей внутренней трансформации и роста, причем время, отпущенное на это, ограничено. А дальше включится следующий архетип — Осуществления, пойдет качественно другое время, которое подвергнет результаты «игры» далеко не шуточной проверке.

Вероятно, самое яркое проявление архетипа Творения — это ситуация обучения. Человек творения учится всю жизнь, и для него это более чем естественно; другое дело, как он учится — всерьез или халтурно и насколько глубоки изменения, происходящие в нем в процессе обучения. Надо сказать, что современный утилитарный взгляд полностью подчиняет процесс обучения его цели, то есть обретению тех или иных конкретных навыков, что с философской точки зрения совершенно неправильно. Например, имеет ли смысл учиться чему-то несколько лет, с тем чтобы использовать полученные знания и навыки в течение месяца или вовсе один раз? Здравый смысл говорит: нет. Однако в жизни человека творения такие ситуации скорее правило, чем исключение. При этом со временем он понимает, что добросовестное обучение в течение отведенного судьбой времени не только определит результат прямого «экзамена» по теме обучения, но и будет иметь многочисленные и не менее важные побочные последствия, например, в виде существенного развития человека во многих отношениях и направлениях, не связанных напрямую с целью обучения.

Учеба под архетипом Творения — это наиболее трудный вид обучения, когда человек приобретает качественно новые умения, такие, что вначале ему кажется совершенно невероятным их освоить: хождение по канату, интегрирование дифференциальных уравнений, живопись масляными красками, плавание в глубокой воде, чтение астрологических карт. Соблазн человека творения заключается в подмене такого качественного обучения обучением количественным, когда осваивается, совершенствуется и шлифуется техника, с которой он уже знаком. Иногда это легче, иногда труднее, но это уже другое занятие, ведомое другим архетипом.

Вообще такие вещи, как глубокая проработка, тщательная отделка и т. п. не типичны для человека творения. Он — первопроходец, и его методы, приемы и достижения нередко производят впечатление грубости, примитива, недоработанности. Так, по крайней мере, они могут смотреться глазами архетипа Осуществления — но зато от них идет качественно новая энергия, они свежи и могучи.

Человек творения, как правило, самобытен, не особенно культурен (до дикости), глубинно оригинален и обладает магической силой, подчиняющей окружающих (особенно человека осуществления). Ему может быть трудно оформить и донести свои идеи и энергии до окружающего пространства, но, когда ему это удается, оно трещит и уступает под его напором — меньше, чем ему бы хотелось, но больше, чем можно было ожидать.

В своей эмоциональной жизни человек творения всегда ждет чего-то качественно нового, но получает это, лишь если прилагает должные внутренние усилия, а иногда новизна эмоций оказывается сугубо поверхностной. Его захватывают сильные, глубокие, яркие чувства, и он терпеть не может повторений; если его сильно «завести», он начинает ругаться на удивление оригинально, хотя и не обязательно цензурно. Когда ему по-настоящему хорошо, он переживает это состояние как первый раз в жизни; слова графа Толстого «все счастливые семьи похожи друг на друга» к нему и его семье не относятся — по крайней мере, так он считает. Не нужно докучать ему одинаковыми по форме, сути и эмоциональному наполнению вопросами типа: «Ты меня любишь?» В первый раз он кивнет, во второй скажет: «Да», в третий разозлится и промолчит, в четвертый яростно сверкнет глазами, в пятый заскрежещет зубами, в шестой повесит в комнате большой плакат: «Я тебя люблю несмотря ни на что!», в седьмой — уйдет из дома.

В любви человеку творения близка психология Дон-Жуана: любая эмоция, а особенно любовная, интересует его лишь пока она нова, свежа и неизведанна. Переспав с женщиной, он не вполне понимает, зачем это делать еще раз: ведь все уже понятно и известно. Поэтому устойчивые связи в его жизни возникают, лишь если партнер сумеет полностью подавить его «исследовательский» инстинкт — или станет сам неисчерпаемым и вечно новым объектом изучения и исследования.

Вообще человек творения, глазами окружающих, чрезмерно пылок в своих чувствах; иногда это даже утомляет и хочется спросить: зачем столько? Его нужно воспринимать со скидкой, то есть истинный уровень его впечатлительности несколько ниже, чем он демонстрирует; тоска, когда она им овладевает, переживается им страстно, всесторонне и всепоглощающе — но, как правило, недолго. Максимальный набор эмоций вызывает у него свежая идея, которой он увлекся, и, если вы начнете ему возражать, он может (часто этого не заметив) повергнуть ваше астральное тело наземь, так что будьте бдительны. Если он неосторожен (а он обычно таков), он может вдруг резко устать, погрустнеть, впасть в депрессию — но, как правило, настроение быстро восстанавливается. Астральные (эмоциональные) вампиры — его естественные враги, особенно паразиты архетипа Растворения, профессионально играющие в психологическую игру «Ну и что из этого?» Ему нужно научиться их вовремя распознавать и мягко обходить стороной, а если это не получается, всерьез задуматься, той ли идеей он увлекся.

В событийном потоке человек творения не скучает и чувствует себя комфортно, лишь когда заваривается некоторая каша; впрочем, у него есть талант появляться именно в таких ситуациях, и именно в них он максимально обращает на себя внимание — вольно или невольно. Ему во многих отношениях везет; в глазах окружающих он может выглядеть как баловень судьбы, легкомысленный ребенок и безответственный болтун, но его способность видеть будущее, по крайней мере в общих контурах, выше, чем у человека осуществления и растворения. Иногда кажется, что ему все само идет в руки, — но он не умеет этим распорядиться, бездумно растрачивает щедрые дары судьбы и наследство отцов и дедов. Отчасти это так, то есть на низком уровне у него есть к этому склонность, но и развитые типы не желают сберегать, вкладывать под проценты и вообще воспринимать чересчур всерьез что бы то ни было — они легко получают и инстинктивно чувствуют, что удержать надолго не смогут; это — типичное отношение ребенка к игрушке: влюбиться, поиграть, освоить, разломать, забросить и забыть, увлекшись следующей. В фирме человек творения хорош, когда нужно придумать новый сюжет, привлечь свежих клиентов или подбодрить старых; однако лучше не доверять ему рутинную ответственную работу — здесь его беспокойная творческая натура может разрушить конвейер или, наоборот, он уснет на рабочем месте глубоким сном. Он вовсе не обязательно будет творческой личностью в лучшем смысле этих слов, — но, по крайней мере, он будет стремиться к новизне и разнообразию и утомляться повторением раньше других.

Человеку творения очень важно понять: то, что идет к нему легко и бесплатно и годится (с его точки зрения) главным образом для игры, должно быть передано другим, которые отнесутся к передаче куда серьезнее; и он должен сам найти этих людей (и ситуации) или, по крайней мере, выделить их среди своего окружения.

Первый соблазн человека творения — целиком погружаться в свои ситуации как игровые и безответственные, полностью забывая о грядущих последствиях. Второй его соблазн противоположен: чувствуя, что фаза творения есть лишь начало цикла существования, он склонен постоянно как бы откладывать свою жизнь на будущее; это позиция: «Я еще не живу, я только жду, когда настоящая жизнь придет и даст мне развернуться».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: