Государство и общество

Литература: Кloрреl, Staat und Gesellsshaft, 1887; Wieser, Recht und Macht, 1910; Dicey, Law und Opinion, 1905; Гольцендорф, Общественное мнение, рус. пер. 1895

Некоторое время государство и общество в научном представлении сливались в одно понятие. Позднее отождествление сменялось противоположением их. В настоящее время задача состоит в сопоставлении этих двух понятий и в раскрытии взаимного отношения между государством и обществом;

Иеринг полагает, что государство - это общество, организованное на началах принуждения. "Чтобы иметь возможность принуждать, общество принимает образ государства, государство есть форма урегулированного и обеспеченного приложения общественной принудительной силы, короче сказать: организация общественного принуждения"*(246). В этом представлении общество играет как бы роль материала, из которого строится государство. Государство - это само общество, преобразованное вследствие организации принуждения: если отнять этот последний момент, то под государством окажется вновь общество, как нечто самостоятельное. Конечно, генетически государственная власть зарождается в обществе, действием внутренних общественных процессов. Но, раз создалось государство, оно само образует новое общество, объединяя совокупность людей, хотя бы принадлежащих к разным общественным группам, в общественное единство, сплоченное одним общим политическим моментом.

По определению Ориу "государство есть нация, подчиненная известному упорядоченному и уравновешенному режиму, который называется государственным режимом"*(247). Ошибка Ориу, как и многих других французских ученых, состоит в смешении государственного общества с нацией*(248). Общество, составившееся из государственного населения, совершенно не тождественно с нацией, как продуктом долгой исторической жизни: общество, составившееся из государственного населения, может включать полностью или частично различные нации.

Дюги предлагает смотреть на государство, как на группу властвующих, противополагая его тем самым остальной части общества*(249). При такой точке зрения подданные оказались бы вне государства, что совершенно не отвечает действительности. Государство представляет собой несомненно форму общения и потому является видом родового понятия об обществе. Совокупность людей, образующих государственное население, создает в то же время и общество. Что же делает эту совокупность, народ, обществом? Как государственное население - это совокупность людей, подчиненных одной и той же власти. Ho объединение под одной и той же властью создает и общий интерес, интерес политического самосохранения, и побуждает к сотрудничеству в виде совместного противодействия угрозам данной политической группе.

Таким образом, эта новая общественная форма создается фактом существования государственной власти. Но государство, как вид общества, не исчерпывает общественной жизни тех людей, которые входят в состав его населения. В пределах одного и того же государства образуются многочисленные и разнообразные общественные формы, национальные, вероисповедные, профессиональные и др. Другие общества только частью укладываются в пределы государственной территории, выходя иными своими частями за эти пределы, как, напр., церковь.

Но и жизнь того общества, которое полностью укладывается в пределах государства, как его произведение, имеет свое самостоятельное содержание, независимое, отдельное от государства и подчас ему враждебное. На почве основного, первоначального общего интереса, который ярко проявляется в редких случаях, в моменты сильной опасности политическому существованию группы, - вырастает масса новых интересов, объединяющих тех же людей уже независимо от государственного интереса.

Именно то обстоятельство, что общество, лежащее в основе государства, сливается в общем инстинкте политического самосохранения, дает основание предполагать ту солидарность между государством и обществом, которая выражается в положении: всякий народ имеет власть, какую он заслуживает. Другими словами, утверждается, что, так как в основе государственной власти лежит общественная поддержка, вытекающая из признания строения и деятельности этой власти, то всякое государственное устройство и всякое государственное управление отвечают убеждениям, направлению и настроению общества. Физиократы, сторонники просвещенного абсолютизма, полагали что, если существует абсолютная монархия, то именно потому, что она наиболее отвечает общественному мнению.

Это положение может быть принято с большими ограничениями. То признание власти со стороны общества, которое считается психической основой государства, нельзя понимать в смысле сознательного согласия на существующий государственный строй. Общество в преобладающей своей части может не сочувствовать старому строю, но оно не оказывает ему противодействия. Наоборот, общество может сочувствовать утвердившемуся новому строю, но оно не оказывает ему поддержки против разрушительных внешних и внутренних сил. Нужно возбудить инстинкт личного самосохранения в чрезвычайно высокой степени, чтобы человек решился поставить на карту жизнь, свободу, имущество для противодействия политическому строю или для защиты его. Но не выступая из рамок допущенного властью поведения, каждый человек выражает свое отношение к строю, и словом и делом. На этой почве может создаться общественное мнение, составляющее общественную силу, и способное разойтись с органами государственной власти во взгляде на значение строя.

Таким образом, общественное мнение может выразиться весьма определенно, и все же государственный строй в состоянии будет довольно долго продержаться, потому что у государственной власти имеются иные источники силы, кроме общественной поддержки. Положение государственной власти еще более облегчается, когда в самом обществе происходит раскол. Опираясь на сочувствие одной его части, влиятельной по богатству или по образованию, или, наоборот, сильной своим невежеством, власть способна держаться без сочувствия большинства населения, даже при его ненависти. Общество, по своему развитию, по своим нравам, может стоять значительно выше того государственного строя, в рамках которого его укладывает или в которых его держит власть. И обратно, можно допустить, что прогрессивная власть введет общество в государственные формы, к которым оно пока не подготовлено. В том и другом случае между государством и обществом нет соответствия. Это возможно только потому, что государство располагает силами, хотя и организованными из общественного материала, но действующими вне общественного контроля.

Отрицание у государственной власти источников силы помимо признания общества приводит к совершенной невозможности объяснить бесспорные факты резкого и продолжительного разлада между властью и обществом. Когда указывают на полицию и армию, как средства воздействия на общество, то против этого выставляется соображение, основанное на том, что та и другая, по своему личному составу, принадлежат к обществу. Почему сила на стороне государства? Потому что власть имеет в своем распоряжении ружья и пушки. Но почему ружья и пушки у власти, спрашивают те, кто ищет большей глубины в объяснении общественных явлений? Потому что, говорят они, эти орудия предоставлены власти и оставлены у нее самим обществом. Но углубление следует производить еще дальше. Почему же общество оставляет у власти эти орудия? Потому, приходится ответить, что власть располагает ружьями и пушками, не позволяющими у нее что-нибудь отнять.

При объяснении устойчивости отжившего строя и действия пушек стараются найти объяснение в поддержке со стороны некоторых классов общества. Конечно, верно, что власть опирается на сочувствие господствующих классов. Но почему же сочувствие этого меньшинства, не пользующегося сочувствием большинства, поддерживает власть, чем держится само это меньшинство? Объяснение и того и другого опять-таки скрывается в физической силе государства, которой располагают органы власти.

Принимая во внимание, что государство и общество обладают различными силами, постараемся выяснить их взаимодействие. Посмотрим сначала, как влияет государство на общество, a потом выясним влияние общества на государство.

Государство способно оказать влияние на язык, который служит средством общения. Присоединение Ниццы к Франции имеет своим последствием то, что речь местного населения все более утрачивает итальянский колорит и все сильнее проникается французскими словами. Покровительствуя литературе, французские короли XVII века сделали северо-французское наречие литературным языком Франции, в ущерб провансальскому языку. Преследуя язык части своего населения, государство часто достигает возрождения и укрепления этого языка, который становится орудием теснейшего общения гонимых, как это случилось в Богемии в половине XIX века.

Едва ли возможно сомнение во влиянии государства на нравы общества. Конечно, неприемлем взгляд Гоббса, по которому только государство определяет, что такое нравственное поведение, так как нравственные понятия и нравственные нормы составляют продукт общества, а не государства. Нельзя принять и точки зрения Гегеля, будто государство есть осуществление нравственной идеи, потому что мы можем мыслить нравственность и вне государства, в общественном, хотя и не государственном, состоянии. Все же остается бесспорным, что государство способно благодетельно или, наоборот, вредно влиять на высоту общественной нравственности.

Государство создает новое основание для общественной сплоченности. Обводя население таможенной границей, государство усиливает экономические связи в своих пределах. Финансы государства, затрагивая каждого гражданина с самой чувствительной стороны, всегда выдвигали общий интерес, имевший в истории нередко важное общественное значение. При помощи своей силы государство может бороться с теми антисоциальными проявлениями, справиться с которыми само общество своими силами не в состоянии. Совместно испытываемая общая государственная опасность заставляла граждан забывать все другие мотивы, разделяющие их в общественной жизни, и создавала чувство глубокой солидарности в защите государства. Любовь к отечеству-государству вызывала нередко в истории высокие подвиги личного самопожертвования, поразительное напряжение нравственного сознания. Соединение под одной политической властью различных национальностей и вероисповеданий приучает к взаимной терпимости, к уважению противоречий, расширяет взгляд на человека вообще, - и в этом некоторое преимущество многонационального государства перед однонациональным. В борьбе за свое внешнее существование государство вызывает на свет общественные факторы, которые без этого возбудителя оставались бы в дремотном состоянии. Так как победа в этой борьбе обуславливается не только техникой военного дела, но и психикой граждан, то государство, по инстинкту самосохранения, вынуждается воздействовать на культуру и нравы общества, чтобы увеличить свои силы.

Ho, с другой стороны, обособление государственной силы дает возможность органам государственной власти оказывать дурное влияние на общество. История нередко была свидетельницей политики, основанной на разделении общественных сил. Органы власти могут сознательно усиливать классовую, национальную и вероисповедную вражду, чтобы в борьбе одной части общества против другой истощались те силы, которые иначе могли бы в полном единстве направиться против них. Органы государственной власти в состоянии ставить препятствия народному образованию, развитию общественности, подавлять личную инициативу, отбрасывать мужественные, стойкие единицы и вызывать самых злых духов на служение себе против общественных сил. Пользуясь эгоизмом человека, органы государства могут разбудить в нем самые дикие инстинкты, заглушенные под влиянием общественности. Небольшое число людей, имея в своих руках государственный механизм, в состоянии глубоко деморализировать общественные силы. Государство способно разрушать работу общества. Многие страницы истории человечества написаны кровавым пером государственной власти. Таково влияние государства. Но общество, в свою очередь, оказывает сильнейшее влияние на государство. И сила, которой оно действует, есть общественное мнение. Уже Юм обратил внимание на политическое значение этого фактора. "Правительство опирается только на общественное мнение, и это правило относится как к правительствам, наиболее проникнутым демократизмом и милитаризмом, так и к самым свободным и народным. Египетский султан или римский император могут распоряжаться своими ни в чем неповинными подданными, как неразумными животными, против их воли и желания; но, по крайней мере, мамелюками или преторианцами он должен управлять как людьми, опираясь на их мнение"*(250). Последние слова Юма показывают, что противодействие общественному мнению возможно при отсутствии его единства и при организации физических сил, дающих материальный перевес меньшинству перед большинством.

Государственное устройство поддерживается именно равновесием общественных сил. Если бы мы гипотетически предположили полную солидарность в общественном мнении, сопротивление государственной власти было бы невозможно при всей организованности ее сил. Чем ближе мы к этому предположению единства, тем очевиднее необходимость для государственной власти подчиниться обществу и, наоборот, чем далее мы от него отходим, тем слабее влияние общественного мнения, тем самостоятельнее власть. Государственная власть должна быть сильнее всякой другой в обществе. Но когда она становится сильнее самого общества - это опасная гипертрофия.

Если государственный строй обуславливается реальным соотношением сил, по выражению Лассаля, то какое же значение может играть писанная конституция. Действительно ли она только "клочок бумаги", который ничего не прибавляет к силам, определяющим государственный строй? Если это так, то чем объяснить, что "абсолютистское правительство может выиграть очень много, если облечется в пустую внешность конституционализма и под ней будет продолжать абсолютизм"*(251). Очевидно, объяснение заключается в том, что, прикрываясь конституционной формой, абсолютизм выигрывает в общественном мнении. Следовательно, власть, самая деспотическая, нуждается в этой поддержке - это облегчает ее задачу властвования. Но если "клочок бумаги" способен служить психическим средством воздействия на общество, смягчая его, он также способен воздействовать и на власть, противодействуя ее произволу. Конечно, глубоко ошибается тот, кто думает, будто писанная конституция в состоянии точно определить образ действия власти. Но ошибочно и отрицать психическое действие ее на власть. Если последняя влияет на общественное мнение ссылкой на лист, то игнорирование этого листа оказывает влияние, подрывающее то общественное мнение, которого она ищет. В действительности, писанная конституция составляет один из элементов в реальном соотношении сил. Это тоже сила, и не из последних. Писанная конституция есть фиксирование общественного взгляда на взаимное отношение элементов государственной власти и насколько последняя ограничена общественным мнением, конституция служит одним из факторов, определяющих ее поведение. Ощи2бка не в том, что писанную конституцию считают силой, а в том, что ее признают правом, и ожидают от нее тех гарантий, какие связаны с правом, тогда как она может дать только гарантии, какие заключаются в общественном мнении.

Если таково влияние общества на государственный строй, то оно не меньше, если еще не больше, в отношении государственного управления. И опять-таки самая деспотическая власть, самое классовое правительство стараются склонить на свою сторону общественное мнение ссылкой на народное благо, на общественный интерес и т. п. Самые горькие политические меры преподносятся в общественных облатках. Отсюда с очевидностью обнаруживается, какую силу таит в себе общество, силу, проявляемую в общественном мнении и способную бороться с силой государства.

В каких же политических формах может проявиться общественное мнение?

Самым естественным образом мнение общества выражается в печати и в собраниях. Чем большая в стране свобода, тем точнее отразятся в них взгляды и настроения массы. Хотя бы власть и воспользовалась своими средствами для того, чтобы подкупить одни органы печати и подавить непримиримые, но такая печать самим обществом не будет признана за выразительницу ее мнения, которое станет искать иных выходов для своего проявления. Общественное мнение, воздействующее на власть, отражается, главным образом, в органах политической печати, но, при подавлении последней, оно пробивает себе русло в общей литературе в формах, не поддающихся правительственному воздействию, но чутко воспринимаемых обществом.

Другим способом выражения общественного мнения в политических вопросах служат парламентские выборы, там, конечно, где подданные стоят на степени граждан. Различные партии, предлагающие ту или иную реформу строя, то или иное изменение в управлении, вызывают общество высказать свое мнение путем бюллетеня. При всеобщем избирательном праве, при полном невмешательстве власти в дело подачи голосов, выборы могут служить, если не вполне, то в достаточной степени отражением общественного мнения. Чем более уклоняется избирательная система от всеобщности и равенства, чем сильнее давление правительства и господствующих классов на свободу выборов, тем труднее признавать выборы выражением общественного мнения. Сама государственная власть, в решительные моменты, считает нужным, путем роспуска парламента, получить новые данные об общественном мнении. При парламентаризме общество, путем выборов, держит постоянно государственную власть на уровне общественного мнения. Здесь достигается наиболее возможная гармония между обществом и государством. Министерство, держащее в своих руках организованные силы государства и само держащееся общественным мнением - такова система уравновешения государственных и общественных сил. Если принять в соображение, что общественное мнение есть санкция нравственных норм, то парламентарная система более всего осуществляет идею примирения государства и морали.

Демократические государства в новейшее время настойчиво выдвигают идею референдума. Опасность отклонения от общественного мнения со стороны депутатов поправляется поголовным голосованием со стороны всех полноправных граждан. Когда референдум приурочивается к основным законам, то получается приближение государственного строя к преобладающему в обществе мнению. Когда референдум применятся и к обыкновенным законам, - на уровне общественного мнения держится законодательная деятельность государственной власти.

Все указанные способы выражения общественного мнения имеют легальный характер. Мнение выступает наружу в формах, предусмотренных и допущенных нормами права. Но эти каналы могут быть закрыты государственными силами, и тогда общественные течения ищут и находят себе иные выходы. Накопившийся поток общественного настроения может прорвать преграды и выразиться в форме сопротивления. Различается пассивное и активное сопротивление. Первое выражается в массовом неисполнении требований государственной власти, потому ли, что они неправомерны, или ввиду их несправедливости. В истории пассивное сопротивление чаще всего проявлялось в форме отказа платить налоги. Активное сопротивление есть массовое противодействие требованиям государственной власти, переходящее, при организованности сил, в физическую борьбу с государственной властью. Активное сопротивление или восстание, подвергало величайшей опасности каждого участника, выражает крайнее напряжение общественного мнения.

Вопрос о допустимости сопротивления возбуждался нередко в истории политической мысли и почти всегда разрешался в положительном смысле, как ultimum remedium. Ho можно ли говорить о праве сопротивления? В истории мы встречаем указания на право венгерских магнатов сопротивляться с оружием в руках, или на право английских баронов захватить и держать короля в качестве заложника. Так, французская декларация 24 июня 1793 года в § 35 объявляла: "Когда правительство нарушает право народа, восстание является для народа и для каждой части народа наиболее священным из прав и наиболее обязательным долгом". Некоторые современные государствоведы также говорят о праве восстания, о праве сопротивления*(252). Откуда восстание может приобрести юридический характер? Права на восстание не может быть. Ни одно законодательство такого права не предусматривает. Да если бы даже и предусмотрело, можно ли сомневаться, что в случае попытки применения такого права, существующая власть проявит всю энергию для его подавления. Активное сопротивление есть факт, а не право. Это исторические явления и государство всегда должно предусматривать их возможность. Но всякое восстание есть фактическое проявление общественной силы, противодействующей силам государственной власти.

Одновременно следует иметь ввиду, что и государственная власть есть сила, а не право. Поэтому восстание есть борьба двух сил, а не силы против права или права против права. Если победа останется на стороне прежней власти, то побежденные в ее глазах будут преступниками против правового порядка; если победит восставшая сила, эти же преступники окажутся органами государственной власти. По мере того, как государственный организм становится все более сложным, прямое, революционное противодействие со стороны неорганизованных общественных сил делается все менее осуществимым.

Задачи государства

Литература: Lasson, System der Rechtsphilosophie, 1882, стр. 310-350; R. Schmidt, Allgemeine Staadslehre, т. I, 1901, cтp. 145-156; Еллинек, Общее учение о государстве, 1908, стр. 167-193; Menger, Neue Staatslehre, 1903 (рус. пер. два); Б. Кистяковский, Государство правовое и социалистическое (В. фил. и псих. N 95).

Вопрос о цели государства издавна занимал внимание как философов, так и политических писателей. Только в новейшее время этот вопрос стал несколько стушевываться.

Самая постановка вопроса может быть двоякая. Можно спрашивать, зачем существует государство, какая цель того общения, которое носит название государства? Иначе становится вопрос, когда отыскивают, какие цели преследует существующее государство? В первом случае речь идет об абсолютной цели, во втором - об относительной.

Существует однако течение мысли, отрицающее самый вопрос о цели государства. С одной стороны такое сомнение в цели вырастает на политической подкладке, потому что вопросы о цели возбуждают политическую критику. В реакционный период начала XIX века, некоторые государствоведы, как, напр., Галлер, отвергали совершенно цели государства. С другой стороны отрицание строилось на чисто научной почве. Если рассматривать государство, как организм, то вопрос о его цели так же мало уместен, как и вопрос о цели человека или иного органического индивида. Но в государстве, его устройстве и деятельности, проявляется несомненно воля отдельных людей, и потому вопрос о цели не может быть устранен. Все дело в постановке вопроса.

Поиски абсолютной цели направлены к установлению единой, вытекающей из самого существа государства, цели, которая всегда и всюду, во всех исторических формах проявления государства, остается неизменной. Такая цель устанавливалась не эмпирически, а чисто рационалистически, она вытекала не из наблюдения над фактами действительной жизни, а из идеала совершенного государства. Практическое побуждение к отысканию абсолютной цели заключалось в определении дедуктивным путем тех задач, которые должна преследовать государственная власть. Так в древности Платон и Аристотель полагали, что целью всякого государства является утверждение нравственности, - взгляд, поддержанный в новейшее время Гегелем. По воззрению Св. Августина христианское государство должно быть отражением царствия Божия, - и в новейшее время Фр. Шталь определяет, что цель государства "не только осуществление нравственного порядка, но служение и покорность пред лицом Бога, а также установление царства во славу Божью"*(253). Если государство есть результат соглашения людей, как учила договорная теория, то цель его может быть только общее благо (Гуго Гроций), общая безопасность (Гоббс), общая свобода (Руссо).

Абсолютная цель дружно отвергается в современной науке. Вместо того выдвигаются относительные цели, которые преследуют то или другое государство или группа государств, применительно к историческим условиям своего положения. Очевидно, что дело идет не о цели государства, a o государственных целях, не о цели существования, a o цели деятельности. Впрочем, некоторые предлагают даже вовсе не упоминать о целях. "Было бы положительно лучше и уместнее совсем не говорить о цели государства, но исследовать, какие функции государства следует признать естественными и соответствующими понятию о нем, и какие по его природе должны быть исключены"*(254). Но предлагаемая Лассоном замена вопроса о целях вопросом о функциях не может быть принята. Можно признать, напр., что право есть функция государства, но это еще не значит, что целью государства признается установление и охрана права. По мнению Рихарда Шмидта, "правильнее ставить вопрос о задачах государства, нежели о его цели"*(255). Действительно, когда говорят о целях государственных, то имеют ввиду те задачи, какие ставит себе государство в данных исторических условиях. Притом, если в известный исторический момент перед государством встает особая задача, то это не значит, что все другие задачи устраняются. Историческую задачу следует понимать в смысле вопроса, вставшего с особенной настойчивостью в данное время, потребовавшего особого напряжения государственных сил, наложившего на строй и управление государства свою печать, и придавшего государству исторический тип.

Однако, если государство в разные времена преследует различные задачи, то объяснение тому заключается в инстинкте политического самосохранения, который действует всегда и всюду, где есть государство, но не как абсолютная цель, а как постоянная причина. В разных исторических условиях государство стремится приспособиться, чтобы иметь возможность выдержать жизненную борьбу с другими политическими единствами. Прогрессивность того или другого государства обнаруживается именно в том, что оно сумело раньше и лучше уловить требования времени и приспособиться к ним, вызывая в других по необходимости подражание. Численность, сплоченность, одухотворенность единиц, составляющих государство, являются условиями его сил. Внешняя жизнь государства зависит от внутреннего его состояния. Внутренняя борьба классовых интересов вынуждена бывает смолкнуть перед опасностью для политического существования. Властвующие вынуждены поступиться частью своих интересов и возбудить интересы широких масс. Общий интерес нередко является интересом властвующих, и чем дальновиднее последние, тем лучше умеют они согласовать свои частные интересы с общим интересом.

Невозможно сомневаться, что инстинкт политического самосохранения являлся в истории главным двигателем культурного развития. На наших глазах успехи техники, пути сообщения, пароходы, железные дороги, телеграфы, телефоны, дирижабли и аэропланы выдвигаются главным образом в целях стратегических, чтобы потом стать общим достоянием. Но и поднятие народного духа служило не раз единственным средством спасения государства от надвинувшейся грозы. Стремление со стороны властвующих подавить народный дух после минования внешней опасности, как опасный для них самих, показывает, что представляло бы собой общественное развитие без этого стимула политической борьбы.

Разрозненность общественных сил на западе Европы в феодальный период, неспособных противодействовать внешней опасности, в лице мавров в Испании, в лице англичан во Франции, поставила задачу образования сильной центральной власти. Чтобы сохранить свое политическое существование, необходимо было подавить все центробежные власти, обладавшие достаточной силой для препятствования сплочению, a также освободить государство от папского авторитета, подрывавшего укрепление королевской власти. Выразителем этой задачи выступил абсолютизм. Интересы широких масс побуждали их поддержать интерес властвующего, и тем освободиться от многочисленных феодальных властей. К монарху неслись материальные средства в казну, интеллигентные силы на службу, литературный фимиам к престолу. Начав свое движение с XV столетия, абсолютистское государство дошло в XVII веке предельной высоты, выполнив, прежде всего во Франции, поставленную ему задачу. Макиавелли, Бодэн и Гоббс являются самыми видными представителями политической мысли, направленной к разрешению этой проблемы.

В ХVIII веке перед абсолютизмом встает новая задача. Огромное напряжение военных сил, вследствие острой борьбы между государствами за политическое равновесие, потребовало соответственного возбуждения экономических сил. Финансы государства требовали поднятия производительности страны. Необходимо было усилить деятельность частного хозяйства даже против воли хозяина, чтобы поднять платежную способность, как условие политического самосохранения*(256). Поэтому государство ставит своей задачей попечение о благосостоянии частных лиц, об обеспечении подданным vitae sufficientiae, оно делается "полицейским государством" (Polizeistaat). "Государство принимает на себя, через своих чиновников, заботу об интенсификации сельскохозяйственной культуры, об основании новых отраслей промышленности, об учреждении и направлении мануфактур и фабрик, - оно распространяет сферу своего управления (Polizei) до того, что берет под свой контроль домашнюю жизнь граждан в отношении одежды, обстановки, семейных празднеств, роскоши"*(257). Эта задача попечения достигалась при помощи административных или полицейских мер, приспособляемых к индивидуальным особенностям положения различных граждан. Отсюда совершенная несвязанность установленными нормами, оправдывающая то название, которое дает Кант такому государству, государство произвола (Willkurstaat). Органы власти считают эту деятельность в высокой степени благодетельной для граждан и вытекающей непосредственно из существа государства, а самих себя рассматривают лишь как слуг этой идеи. "Монарх - первый слуга государства" приходит на смену положению, "государство - это монарх". Проблема полицейского государства нашла себе самого видного идейного защитника в лице Вольфа. На смену полицейского государства пришло в XIX столетии "правовое государство" (Rechtsstaat). Быстрый рост финансов европейских государств должен был возбудить вновь внимание к народному богатству, как единственному источнику материальных средств государства. В противовес тенденциям полицейского государства, в науке выдвинулось учение, что предоставленный личному эгоизму каждый индивид лучше всего найдет способ производства наибольшего количества ценностей, что вполне соответствует и общественному интересу. Политика попечения успела уже истощиться в мерах возбуждения народной производительности, и правительства, сколько-нибудь проницательные, сами поняли необходимость воспользоваться новой экономической доктриной. Сильное увеличение налогов, вызываемое военными целями, должно было вызывать враждебное чувство к власти со стороны самых мирных элементов населения, и потому наиболее удобным средством смягчения недоброжелательства могло быть привлечение самого народа, в лице его выборных, к делу обложения. Когда государства вынуждены были прибегнуть к внешним займам, то единственной гарантией осуществимости займа и низкого процента оказался народный контроль над финансами.

Таков экономический фактор, побудивший к изменению задач государства в интересах его самосохранения. К этому присоединился другой фактор, идейный. С половины XVIII века в Западной Европе, особенно во Франции, благодаря росту буржуазии, создалось общественное мнение, которое резко отделилось от мнения двора, ранее господствовавшего во всей стране. Образовалась новая общественная сила, напор которой нелегко было сдерживать. Но даже там, где государственная власть, по своей организованности, способна была еще долго противостоять, она соглашалась на допущение к власти общественных элементов, потому что иначе ей приходилось непроизводительно растрачивать и подрывать свои силы в борьбе с обществом, - вопреки интересам самосохранения. Следует заметить, что мирный переход к новому порядку происходил только там, где властвующие отличались особенной дальновидностью, или где внешняя опасность требовала напряжения всех сил. Государство, которое до сих пор оплетало гражданина мерами своего попечения, поставило себе задачей предоставить его своему собственному усмотрению. Личная инициатива требовала личных гарантий. Человек, предоставленный себе, мог оправдать возлагаемые на него надежды только в том случае, если ему открывалась свобода деятельности и обеспечивалась неприкосновенность результата.

Отсюда выясняются те пути, по которым должно было пойти государство в осуществлении новой задачи, возложенной на него временем. 1) Прежде всего необходимо было установление объективного права на место полицейских мер, которые из попечения легко переходили в произвол. Идея законности требовала как создания многочисленных норм права, в подробности определяющих пределы свободы каждого и разграничивающих одни интересы от других, так и приспособления государственной организации к тому, чтобы законы в точности соблюдались, - отсюда идея господства права в управлении. 2) Если личный эгоизм есть лучший руководитель и личная инициатива требует простора, то государству достаточно ограничиться охраной субъективных прав, предоставляя полную свободу борьбе интересов и оставаясь в стороне, пока не нарушались права, государство признало принцип невмешательства и поставило себя, по удачному выражению Лассаля, в положение ночного сторожа. Отсюда либерализм, экономический и политический. 3) Чтобы новый порядок не нарушался самими органами власти, необходимо было ослабить усмотрение последних, отделив от исполнительной власти законодательную, утвердив самостоятельность судебной власти и допустив к соучастию в законодательстве выборные общественные элементы. Отсюда конституционализм.

Существует весьма распространенное представление, что правовое государство то же самое, что государство конституционное. "Правовое и конституционное государство - синонимы"*(258). Но это совершенно не так. Правовое государство есть проблема, поставленная государству временем; конституционное государство есть наилучшее, по воззрению времени, средство для осуществления этой задачи. Мы можем себе представить идеального абсолютного монарха, издающего законы и строго наблюдающего за их исполнением. Классические писатели на предположении такого идеального монарха строили свои симпатии к монархической форме. Но историческая действительность не дает нам такого идеала, а там, где лично монарх сочувствует правовому порядку, окружающие его сферы постоянно сталкивают его, часто помимо его воли, с прямого пути твердой законности. Вот почему, поставив требование государства, в котором право соблюдалось бы в точности, XIX век указал на конституционную форму, как на лучшее средство, гарантирующее правовой порядок.

Чем же обеспечивается правовой порядок против произвола государственной власти? В разное время выдвигались различные гарантии: а) неотъемлемые права личности, b) принцип разделения властей, с) правовое самоограничение власти, d) подчиненность государства стоящему над ним праву. В действительности такой гарантией является только сдерживающая сила общественного мнения.

В новейшее время на место правового государства все настойчивее выдвигается "культурное государство" (Kulturstaat)

Напряженное состояние, в котором находятся сейчас все государства, заставляет искать все новых источников политической силы. Опыт франко-прусской войны, в которой, по общему мнению, победу одержал школьный учитель, показал, какая огромная сила заключается в культурном развитии солдата. Русско-японская война еще раз подтвердила, что все преимущества на стороне той армии, солдаты которой проникнуты наибольшей сознательностью. Отсюда выяснилось все значение духовного момента для государственного могущества*(259). Самая техника военная, все более усложняющаяся не только в морском, но и в сухопутном деле, настоятельно требует повышения уровня развития солдат., особых знаний, находчивости, инициативы.

С другой стороны никогда еще состязание за международные рынки не достигало такой остроты, как в последнее время. Можно сказать, что для каждого государства состояние его промышленности и торговли есть вопрос его политического существования. В так называемое мирное время идет постоянная и ожесточенная война между государствами за экономическое преобладание. И здесь опыт показывает, какую роль играет духовный момент, высота развития рабочих и размах коммерческой инициативы их руководителей.

Государство уже не может предлагать гражданам предаваться мирно своим занятиям, оставив всецело власти заботу о внешней безопасности. Сейчас эта последняя требует настоятельно сознательной помощи со стороны патриотически настроенных граждан. Но сочувствие гражданина государству зависит от того, что дает ему государство. Мы можем осуждать принцип "ubi bene, ibi patria", но не должны закрывать глаза на то, что степень готовности гражданина принести жертвы государству зависит от представления, что он теряет с этим государством. Гражданин государства, которое обеспечивает ему личную и имущественную неприкосновенность, законность и свободу, защиту всюду, где бы он ни был, - готов на большие жертвы, чем гражданин того государства, которое относится к нему как к бесправному рабу. Первый будет защищать государство, как свой дом, второй - как дом своего господина.

Это приводит государства, усвоившие себе новые условия жизни в борьбе за самосохранение, к политике подъема народной культуры. Прежде всего, государство ставит себе задачей народное образование. Оно не только считает себя обязанным предоставить каждому подрастающему гражданину возможность элементарного знания, но и признает себя в праве требовать от каждого гражданина приобщения к культуре. Современное государство уже не довольствуется наблюдением, как граждане его, побуждаемые личным интересом, поднимают экономическую производительность страны. Оно само спешит содействовать экономической деятельности частных хозяйств организацией кредита, страхования, улучшением путей сообщения, отыскиванием новых рынков, устройством образцовых хозяйств и т. п. С другой стороны оно стремится развить в гражданах свободную инициативу, которая давала бы возможность наилучшего использования этих условий. Свободная инициатива предполагает чувство свободы, которое развивается только на почве строгой законности и доверия к общественным силам.

Экономический либерализм не оправдал себя и еще с одной стороны. Предоставленные сами себе фабрики и заводы создали такие условия труда, которые быстро привели к физическому истощению рабочих. Первое внимание на это обстоятельство было обращено с военной точки зрения. Государство не могло допустить такого понижения силы граждан. С другой стороны, либерализм не только не привел к всеобщей гармонии, но усилил рост экономического контраста и обострил классовую борьбу до угрожающей государству степени. Для обеспечения мира внутри, необходимого для внешней безопасности, государства вынуждены были отказаться от политики невмешательства и прийти на помощь слабейшему, облегчить несколько его положение и тем смягчить его ненависть к господствующим классам, а вместе и к охраняющему его государству. Отсюда, так называемое, социальное законодательство, вытекающее из новой задачи государства. Отсюда все большая демократизация государств. На горизонте обрисовываются, хотя еще неясно, черты "социального государства".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: