Рыночная ориентация. Рыночная ориентация преимущественно развилась и выкристалли­зовалась в современную эпоху

Рыночная ориентация преимущественно развилась и выкристалли­зовалась в современную эпоху. Чтобы понять ее природу, следует принять во внимание экономическую функцию рынка в современном обществе не толь­ко с точки зрения аналогии с данным типом характера, но и как основу и главное условие развития этого типа характера у современного человека.

Товарообмен — один из наиболее древних экономических механиз­мов. Однако традиционный локальный рынок существенным образом отличался от современного капиталистического рынка. Торговля на мест ном рынке давала людям возможность встречаться с целью обмена пред­метами потребления. Товаропроизводители и покупатели знакомились; они составляли довольно небольшие группы; спрос был более или менее известен, так что товаропроизводители могли производить товара ровно столько, чтобы удовлетворить этот спрос.

Современный рынок, напротив, не только не представляет собой мес­та встречи товаропроизводителей и покупателей, но характеризуется абст­рактным и обезличенным спросом. Товар производится для этого рынка, а не для известного круга покупателей; решения принимаются на основе за­конов спроса и предложения, которые определяют, будет ли товар продан и по какой цене. Потребительная стоимость товара, к примеру пары ту­фель, не имеет значения; если предложение больше, чем спрос, — это озна­чает экономическую смерть товара; он перестает производиться. Каждый день этого рынка — это «судный день», коль скоро речь идет о меновой сто­имости товаров.

Читатель может возразить, что приведенное здесь описание рынка крайне упрощенно. Товаропроизводитель старается выявить спрос заранее и даже установить контроль над ним на монопольных условиях. Тем не менее регулирующая функция рынка была и остается господствующей в деле влияния на формирование социального характера среднего городско­го класса, а через него и на все общество в целом. Рыночная концепция сто­имости, преимущество меновой стоимости над потребительной, вызывает тенденцию с этих же позиций относиться и к людям, особенно к самому себе. Ориентацию характера, для которого свойственно глубинное отноше­ние к себе и к другим людям как к товару, ценность которого определяет­ся меновой стоимостью, я буду называть рыночной ориентацией.

В наше время рыночная ориентация чрезвычайно быстро про­грессирует вместе с развитием нового рынка, «рынка личностей» — фено­мен последних десятилетий. Чиновники и коммерсанты, администраторы и врачи, ученые, юристы и артисты — все выходят на рынок. Разумеется, их правовой статус и экономическое положение различны: одни из них свобод­ны и зарабатывают, оказывая разного рода услуги или выполняя определен­ные виды работ, другие — ходят на службу и получают жалованье. Но все в равной мере в своем материальном благополучии зависят от тех лиц, кто либо нуждается в их услугах, либо у кого (на чьих предприятиях и в чьих учреждениях) они работают.

Принцип оценки одинаков и для рынка товаров, и для рынка лич­ностей: на одном на продажу предлагаются товары, на другом — лично­сти. Ценность в обоих случаях выступает как меновая, для которой по­требительная стоимость хотя и необходимое, но все же недостаточное условие. Разумеется, наша экономическая система не могла бы эффектив но функционировать, если бы люди не обладали высокими профессиональ­ными качествами, а были бы наделены только приятными личными свой­ствами. Даже умение подойти к больному и прекрасно оборудованный офис на Парк-авеню не принесут успеха нью-йоркскому доктору, если у него не будет хотя бы необходимого минимума профессиональных знаний и навыков. Без умения квалифицированно печатать не удержалась бы даже самая привлекательная секретарша. Однако, если задаться вопросом, каков относительный вес квалификации и личностных качеств как усло­вий успеха, мы увидим, что лишь в исключительных случаях успех пре­обладающим образом зависит от квалификации, а также некоторых дру­гих качеств, таких, как честность, благопристойность и прямота. Хотя пропорция между квалификацией и личностными качествами, с одной стороны, и «личностью» — с другой, как предпосылками успеха и варьи­руется, тем не менее «фактор личности» всегда играет решающую роль. Успех в большой мере зависит от того, насколько хорошо человеку удает­ся продать себя на рынке; а это зависит от того, насколько он окажется приветливым, элегантно одетым, будет ли он «бодр», «крепок», «агресси­вен», «надежен», «честолюбив». Далее, важно, из какой он семьи, к какому клубу принадлежит, знает ли нужных людей. Однако требуемый тип лич­ности в определенной степени зависит от сферы деятельности. Так, бир­жевой маклер, продавец, секретарь, железнодорожный служащий, профес­сор колледжа, управляющий отелем — все представляют собой разные типы личностей, однако все они, несмотря на их различия, должны удов­летворять одному условию: они должны иметь спрос.

Тот факт, что для достижения успеха недостаточно иметь высокую квалификацию и соответствующие технические средства, но надо в чем-то «превосходить других», чтобы оказаться конкурентоспособным, форми­рует у человека определенное отношение к самому себе. Если бы для осу­ществления жизненных целей человеку было бы достаточно полагаться только на знания и умения, то самоуважение было бы пропорционально способностям, т.е. потребительной стоимости. Однако, поскольку успех в большой степени зависит от умения продать себя, постольку человек ощу­щает себя товаром или одновременно и продавцом, и товаром. Человек более не заинтересован ни в собственной жизни, ни в собственном счас­тье, он озабочен только тем, чтобы не утратить способность продаваться. Он испытывает чувства сродни тем, которые мог бы испытывать какой-либо товар, например чемодан на прилавке магазина, если бы этот чемо­дан мог чувствовать и думать. Каждый чемодан постарался бы выглядеть как можно «привлекательней» и как можно дороже, чем его соперники, чтобы получить более высокую цену. Чемодан, проданный по самой доро­гой цене, будет ликовать, поскольку для него это будет означать, что он оказался самым «стоящим». А непроданный чемодан будет грустными печальным и страдающим от сознания своей никчемности. Такая же печальная участь может постигнуть и любой чемодан, который хоть и прекрасно выглядит и полезен, но вышел из моды.

Подобно чемодану, человек должен быть в моде на рынке личностей, а чтобы быть в моде, он должен знать, какого рода личности пользуются наибольшим спросом. Это знание складывается (передается по наслед­ству) в процессе всей системы образования, начиная с детского сада и кон­чая колледжем, а также внедряется в сознание в семье. Однако приобре­тенного на этих ранних ступенях знания оказывается недостаточно; оно дает представление только об общих качествах — умении адаптироваться, честолюбии, восприимчивости к изменению ожиданий со стороны других людей. Более конкретные модели поведения для достижения успеха че­ловек получает из других источников. Иллюстрированные журналы, га­зеты, рекламные ролики рисуют картины и рассказывают о жизни преус­певающих людей. Красочные рекламные объявления выполняют ту же функцию. Какой-нибудь преуспевающий бизнесмен или мэр города, изображенный на рекламном объявлении портного, — вот образец того, как нужно выглядеть и каким нужно быть, если желаешь сделать «боль­шие деньги» на современном рынке личностей.

Но самым важным средством в формировании желаемого типа личности для среднего человека является кино. Молодая девушка стара­ется во всем походить и даже превзойти высокооплачиваемую кинозвез­ду: в мимике, в прическе, в жестах, видя в этом многообещающий путь к успеху. Молодой человек также старается походить на героев экрана. Средний человек практически никак не соприкасается в своей жизни с жизнью большинства преуспевающих людей, но совсем другое дело — его отношение к кинозвездам. Разумеется, он и с ними не встречается в своей жизни, но он может вновь и вновь встречаться с ними на экране, может писать им и получать от них их фото с автографами. В отличие от тех времен, когда актер был существом социально презираемым, но, несмотря на это, все-таки нес людям высокий дух великих поэтов, наши кинозвез­ды не несут людям великих идей; их функция — служить связующим звеном для среднего человека с миром «великих». Даже если этот чело­век и не надеется достичь той же высоты успеха или славы, он тем не менее может стараться ориентироваться на них; они — его святые и оли­цетворяют для него нормы жизни.

Поскольку современный человек ощущает себя одновременно и то­варом, и продавцом, его самоуважение зависит от условий, которые он не может контролировать. Если он добивается успеха, то осознает себя дос­тойной личностью, если же нет, то считает себя неудачником или даже ничтожеством. Причем степень неуверенности в себе с трудом поддается корректировке. Если человек чувствует, что его ценность зависит напря­мую не от человеческих качеств, но от успеха на конкурентном рынке с постоянно меняющейся конъюнктурой, его самоуважение будет неизбеж­но колебаться и нуждаться в постоянном подтверждении со стороны дру гих людей. Поэтому человек вынужден непрерывно и неустанно бороться за успех, и любое препятствие на этом пути представляет серьезную уг­розу для его чувства самоуважения, порождая, в случае отрицательного результата, чувства беспомощности, несостоятельности и неполноценности. Бели же ценность человека определяется превратностями рынка, то чувст­ва собственного достоинства и гордости попираются.

Но дело не только в самоуважении и самооценке, но и в само­идентификации, в ощущении своей независимости. Как мы вскоре увидим, у зрелых и продуктивных личностей чувство самоидентификации возника­ет в результате понимания, что человек сам — источник своих сил; это са­мочувствие кратко можно передать словами: «Я есть то, что я делаю». При рыночной ориентации человек рассматривает свои силы и возможнос­ти как товар, отчужденный от него. Человек и его силы не составляют бо­лее единого целого, ибо последние не принадлежат ему, так как для него теперь имеет значение не процесс самореализации с помощью этих сил, но выгодная их продажа. Теперь его силы становятся отчужденными, отторг­нутыми от него, превращаясь в предмет использования и оценки со сторо­ны других; тем самым его чувство самоидентификации так же колеблет­ся, как и чувство самоуважения; оно зависит от той суммы ролей, которые человеку приходится играть, — «Я таков, каким вы хотите меня видеть».

Ибсен в «Пер Гюнте» выразил это состояние так: Пер Гюнт, пыта­ясь найти себя, обнаруживает, что он подобен луковице, в которой много слоев, но нет сердцевины. Поскольку человеку невозможно жить вне са­моидентификации, он должен самоутверждаться, опираясь на мнение о нем других, а не на собственные силы. Его престиж, статус, успех, факт, что его знают как такого-то и такого-то, — все это заменяет его подлин­ное чувство самоидентификации. Такое положение делает его крайне зависимым от того, как смотрят на него другие, и заставляет его играть именно ту роль, в которой он пользуется наибольшим успехом. Если я и мои силы существуем порознь, тогда, безусловно, мое Я утверждается це­ной, которую мне дают.

Отношение к другим ничем не отличается от отношения к себе. Другие так же воспринимаются как товар; да они и сами выступают не такими, каковы они сами по себе, а предъявляют лишь ту свою часть, на которую есть товарный спрос. Различия между людьми сводятся лишь к незначительным количественным оценкам большей или меньшей при­влекательности, успешности и соответственно ценности. Этот процесс ана­логичен анализу товаров на рынке. И пара туфель, и произведение живо­писи могут быть выражены в (или сведены к) меновой стоимости, в цене; так, несколько пар туфель «равны» одной картине. Так же и различия между людьми сводятся к общему критерию — их цене на рынке. Их уникальность не только ничего не стоит, но фактически даже становится балластом. Значение слова «особенный» в этом контексте становится весьма двусмысленным. Вместо того чтобы служить обозначением для громадных достижений человека — в результате максимального развития им своей индивидуальности, — оно становится почти синонимом чудако­ватости, странности, подозрительности. Слово «равный» тоже меняет свое содержание. Идея, что все люди созданы равными, подразумевает, что все имеют одинаковое неотъемлемое право быть целью самой по себе, а не средством. Сегодня же равенство понимается как эквивалент взаимообме­на, что пагубно для развития индивидуальности. Равенство, вместо того чтобы быть условием развития индивидуальности каждого человека, ста­ло означать угасание индивидуальности, стало характеристикой «безлико­сти» человека рыночной ориентации. Равенство прежде сочленялось с различием, но теперь стало синонимом «безразличия» — отсутствия вся­ких различий, полной нивелировки, и поистине безразличие — вот что ха­рактеризует человеческие отношения в современном мире к другим, рав­но как и к себе.

Всеми этими требованиями необходимо окрашиваются человеческие взаимоотношения. Когда пренебрегают человеческой индивидуальностью, отношения между людьми с необходимостью становятся поверхностными, неглубокими, ибо ведь люди взаимодействуют уже не как личности, но как взаимозаменяемые товары. Люди не позволяют себе либо просто не в со­стоянии относиться друг к другу как к имеющим в себе нечто уникаль­ное, «особенное». Однако рынок создает своеобразный вид товарищества. Каждый включен в одну и ту же конкурентную битву, разделяет те же стремления к успеху; все встречаются с одинаковыми или аналогичными условиями рынка (по крайней мере они так думают). Каждый хорошо представляет, что чувствует другой, поскольку все они в одной лодке: каж­дый сам по себе, боится неудачи и жаждет улыбки судьбы; никого не щадят, но ни от кого и не ждут пощады в этой борьбе.

Поверхностный характер отношений внушает многим иллюзорную надежду, что глубину и силу чувств они могут найти в любви. Но любовь к себе и любовь к другому нераздельны; для любой культуры любовные отношения есть лишь более сильное проявление связей и отношений, превалирующих в этой культуре. Так что не стоит питать иллюзию, буд­то от одиночества, к которому человек приговорен этим рыночным типом ориентации, можно вылечиться любовью.

Рыночной ориентацией охвачена не только сфера чувств, но и сфера мышления. Мышление предполагает функцию быстроты реакции, быст­роты овладения ситуациями, чтобы успешно ориентироваться в них. Су­ществующая система образования направлена на развитие смышлености, сообразительности, рассудка, а не разума. Для манипулятивных целей, преследуемых большинством, достаточно иметь поверхностные знания. Истина же, которая раскрывается только углублением в сущность явле­ний, становится устаревшим понятием; причем истина не только в до­научном смысле «абсолютной», понимаемой вне соотнесенности с эмпири­ческими данными истины, но также и в смысле истины, приобретаемой путем разумного познания и наблюдения, открытой возможным измене­ниям. Большинство тестов на оценку умственных способностей созвучны этому роду мышления (то есть отрицающему претензии разума на пости­жение истины); они измеряют не столько способности разума и понима­ния, сколько способность быстрой психической адаптации к заданной ситуации; «тест на психическую коррекцию» — таково было бы адекват­ное для них название. Для этого рода мышления гораздо существеннее применение категорий сравнения и количественного измерения, чем тща­тельный анализ данного явления. Все проблемы одинаково интересны, так что нет особого смысла в относительной оценке их значимости. Само зна­ние становится товаром. И здесь тоже человек отчуждается от своей силы, своей способности; мышление и знание становятся просто инструментом получения результата. Психология, познание человеком самого себя, в традиции западной мысли считавшиеся условиями, необходимыми для добродетельного и здорового образа жизни, счастья, сегодня выродились в инструмент для манипулирования другими и собой на рынке научных идей, в политической пропаганде, рекламе и т.д.

Несомненно, что этот тип мышления имеет огромное влияние на образование в целом. Начиная со школы и вплоть до аспирантуры цель обучения состоит в том, чтобы приобретать как можно больше информа­ции, причем наиболее полезной для ориентации в рыночной ситуации. Студенты вынуждены поглощать такое количество информации, что у них едва хватает времени и сил, чтобы думать. Не интерес к изучаемому пред­мету, не заинтересованность в познании, как таковом, а повышение разме­ра меновой стоимости, обеспеченное знанием, — главное побуждение к получению образования. Сегодня наблюдается огромный подъем, энтузи­азм в получении образования, но одновременно наблюдается и скептичес­кое или пренебрежительное отношение к неправедно утверждаемым не­практичности и бесполезности мышления, которое целиком поглощено «исключительно» познанием истины и которое на рынке не имеет ника­кой меновой стоимости.

Хотя я представил рыночную ориентацию как одну из непро­дуктивных ориентации, она имеет некоторые особенности, позволяющие выделить ее в самостоятельный вид. Рецептивная, накопительская и экс­плуататорская ориентации имеют одну общую черту: каждая из них, бу­дучи доминирующей в качестве формы человеческих отношений, высту­пает специфической характерной чертой человека. (Позже будет показано, что эти четыре типа ориентации не обязательно содержат только негатив­ные качества, которые до сих пор описывались.) Между тем рыночная ориентация не развивает каких-либо качеств, потенциально заложенных в человеке (в противном случае мы придем к абсурдному утверждению, что «ничто» есть также черта человеческого характера); ее сокровенная природа в том, что она не направлена на развитие какого-то специфичес­кого и постоянного вида отношений, но что именно чрезвычайная измен­чивость всяких отношений — единственная постоянная черта этого типа ориентации. При этой ориентации у человека на каждый момент време­ни развиваются именно те качества, которые могут быть проданы на рын­ке с наибольшим успехом. Не какая-то постоянная доминирующая черта в характере человека — но пустота, которая максимально быстро может быть заполнена любым из требуемых на данный момент качеств. Однако это даже не черта в собственном смысле слова; это только роль, претен­дующая быть качеством, чертой, быстро уступающая место другой роли, если последняя более желательна. К примеру, порой в качестве желаемой черты оказывается респектабельность. Продавцы в определенных сферах торгового бизнеса должны производить на публику впечатление своей добросовестностью, спокойствием и рассудительностью, а также респекта­бельностью, что было подлинным качеством многих бизнесменов XIX века. Сегодня существует спрос на людей, которые внушают доверие, поскольку они выглядят так, будто действительно обладают этим каче­ством; то, что человек продает на рынке личностей, — это его способность играть свою роль, а что за человек скрывается за этой ролью, не имеет значения и никого не интересует. Да он и сам не заинтересован в том, чтобы быть действительно правдивым и искренним, а только в том, что эти качества могут дать ему на рынке.

Предпосылкой рыночной ориентации является пустота, отсутствие каких-либо определенных качеств, которые не могли бы подвергаться изме­нениям, поскольку любая постоянная, устойчивая черта характера в один прекрасный день может вступить в конфликт с требованиями рынка. Разу­меется, не все роли можно приспособить к особенностям характера челове­ка; ну тогда с ними надо разделаться — не с ролями, конечно, а с осо­бенностями характера. Личность с рыночной ориентацией должна быть свободна и еще раз свободна от всяких индивидуальных особенностей.

Все описанные до сих пор ориентации характера никоим образом не существуют раздельно одна от другой, как это могло показаться. Ре­цептивная ориентация, к примеру, может быть доминирующей, однако она обычно сочетается с какой-либо другой или со всеми другими ориентаци-ями. Различные сочетания этих ориентации я буду рассматривать ниже, а пока хотел бы подчеркнуть, что все ориентации являются частью че­ловеческого жизнеобеспечения и что доминирующая роль какой-то одной ориентации в значительной степени зависит от характерных особен­ностей той культуры, в которой живет человек. Хотя более детальный анализ взаимоотношений между различными ориентациями и соци­альными моделями следовало бы отложить для специального изучения в числе других проблем социальной психологии, я все же выскажу пред верительную гипотезу о том, каким образом социальные условия опреде­ляют ведущую роль одного из четырех типов непродуктивной ориента­ции. Следует заметить, что значение изучения корреляций между ориентациями характера и социальной структурой заключается не толь­ко в том факте, что оно помогает нам понять некоторые из наиболее важных причин формирования характера, но и в том, что все эти ориен­тации — в той мере, в какой они присущи большинству членов той или иной культуры или социальной группы, — представляют собой мощный эмоциональный фактор, действие которого мы должны знать, чтобы пони­мать характер функционирования общества. Принимая во внимание со­временные представления о воздействии культуры на личность, я позво­лил бы себе утверждать, что отношения между обществом и индивидом не следует понимать так, что социальные институты и культурные моде­ли «влияют» на индивида. Их взаимопроникновение много глубже. Лю­бая «средняя» личность формируется под воздействием стиля взаимоот­ношений между людьми, а он детерминируется социоэкономическими и политическими структурами общества до такой степени, что в принципе из анализа одного человека можно вывести всю целостность социальной структуры, в которой он живет.

Рецептивная ориентация обнаруживается преимущественно в тех обществах, в которых право одной группы на эксплуатацию другой жест­ко узаконено. Поскольку эксплуатируемые не имеют ни сил, ни даже идеи о том, как изменить свое положение, постольку у них постепенно выраба­тывается взгляд на господ как на тех, от кого можно получить все жиз­ненно необходимое. Не имеет значения, сколь мало получает раб от гос­подина, он чувствует, что своими силами он получил бы еще меньше, ибо общество внушило ему, что он не способен устроить свою жизнь самосто­ятельно, полагаясь на свой собственный разум и деятельность.

Что касается современной американской культуры, то на первый взгляд кажется, будто такая рецептивная ориентация в ней совершенно отсутствует. Вся наша культура, идеология и практика разрушают рецеп­тивную ориентацию и утверждают, что каждый должен быть всегда во всеоружии, отвечать за себя, должен проявлять инициативу, если хочет чего-нибудь добиться. Однако, хотя рецептивная ориентация и третирует­ся, она никоим образом не исчезла. Необходимость приспосабливаться и нравиться, о чем уже упоминалось, порождает чувство беспомощности, являющееся источником какой-то едва уловимой рецептивности у совре­менного человека. Это особенно проявляется в отношении к «эксперт­ным» оценкам и общественному мнению. Людям кажется, что, что бы они ни делали, всюду присутствует какой-то эксперт, который может ска­зать им, как обстоит дело и как следует действовать, а именно — слушать его во всем и следовать его идеям. Такие «эксперты», а точнее, советчи­ки существуют повсюду — в науке, в сердечных делах, а писатели — это эксперты в деле умения жить самим уже фактом, что являются автора­ми бестселлеров. Такая скрытая, но довольно распространенная форма ре-цептивности принимает нелепые формы в современном «фольклоре», осо­бенно в рекламном исполнении. В то время как всем известно, что схема ♦получить богатство с неба» не работает, тем не менее мечта о легкой жизни неискоренима. Отчасти она проявляется в связи с использовани­ем разных технических новинок: машины, не требующие замены дета­лей, авторучки, не требующие смены пера, — лишь немногие примеры та­кой мечты. Но более всего она проявляется в разных рецептах, как стать счастливым. Приведу характерную цитату. «Эта книга, — пишет автор, — расскажет вам, как стать лучшим из мужчин или лучшей из женщин — счастливым, здоровым, энергичным, уверенным, ловким и беззаботным. Для этого вам не придется выдумывать никаких психологических или физических тренингов; все гораздо проще. <...> Путь к обещанным бла­гам может показаться чудом, ибо немногие могут вообразить путь к сча­стью без борьбы <...>. И все же это так, и вы это увидите».

Эксплуататорская ориентация, девиз которой: «Что мне нужно, то я отбираю», восходит к пиратам и феодалам, а от них — к магнатам-граби­телям XIX века, безжалостно эксплуатировавшим естественные ресурсы континента. «Отверженные» и «искатели приключений», пользуясь тер­минологией Макса Вебера, бродившие по земле в поисках богатства, — люди этого склада; их цель — купить подешевле, а продать подороже, без­жалостные в погоне за властью и богатством. Этот тип взращивался сво­бодным рынком XVIII и XIX веков с его жесткими условиями конкурен­ции. Наша собственная эпоха не раз видела возрождение самой неприкрытой эксплуатации в форме авторитарных систем, разграбливаю-щих природные и человеческие ресурсы не только в своих собственных, но и в чужих странах, захваченных силой. Ссылкой на закон природы они провозгласили право сильного, согласно которому выживает сильнейший; любовь и приличия стали признаком слабости; мышление — уделом сла­бых и признаком вырождения.

В XVIII и XIX веках бок о бок с эксплуататорской существовала и накопительская ориентация. По сравнению с эксплуататорской этот тип ориентации был консервативным, ориентированным не столько на безжа­лостный грабеж, сколько на регулярные финансовые операции, производя­щиеся на законных основаниях, а также на сохранение ранее приобретен­ного. Собственность человека стала символом его самого, а ее защита — его главной ценностной ориентацией. Эта ориентация давала ему опреде­ленную долю уверенности и безопасности; обладание собственностью и семьей гарантировалось относительно стабильными законами XIX века, обеспечивавшими неприкосновенность жизни и регулируемость жизнен­ных процессов. Пуританская этика с ее главным принципом — трудом добиваться успеха — как основанием добродетельности поддерживала чувство безопасности и придавала жизни определенный смысл, а также поддерживала религиозное чувство исполнения долга. Это сочетание ста­бильности мира, стабильности состояния и твердости этических принци­пов вселяло в представителей среднего класса чувство сопричастности, са­моуверенности и гордости.

Рыночная ориентация вышла не из недр культуры XVIII—XIX ве­ков; она определенно продукт нашего времени. Именно в наше время главными стали упаковка, ярлык, марка — как товаров, так и людей. «Евангелие от труда» утратило свое влияние, главным стало «Евангелие от продажи». В феодальную эпоху социальная мобильность была чрезвы­чайно ограниченна, а следовательно, и возможность реализации своих сил и способностей — не здесь, так там — была ограниченна, что явно не спо­собствовало личностному преуспеянию. В условиях рыночной конкурен­ции социальная мобильность значительно возросла, особенно в Соединен­ных Штатах. Если человек «выполнял взятые на себя обязательства», он вполне мог преуспеть в своей карьере. Сегодня возможности одиночки, самого строящего свою судьбу, по сравнению с предыдущим периодом значительно сократились. Тот, кто хочет теперь преуспеть в каком-ни­будь деле, должен стать членом большой организации, где проявится его главное качество — способность играть требуемую роль.

Деперсонализация, пустота, бессмысленность жизни, автоматизи-рованность приводят к росту неудовлетворенности, к потребности поиска новых, более адекватных способов жизни, а также норм, которые вели бы человека к истинно человеческим целям. Продуктивной ориентацией, о которой я теперь собираюсь говорить, отмечен тот тип характера, для кото­рого рост и развитие всех потенций человека являются той целью, которой подчинены все его усилия.

Продуктивная ориентация Общая характеристика

Со времен классической и средневековой литературы и вплоть до конца XIX века предпринимались значительные усилия для описания представлений о том, какими должны быть хороший человек и хорошее общество. Идеи подобного рода отчасти находили выражение в философ­ских или теологических трактатах, отчасти в форме утопий. Двадцатое столетие блещет отсутствием таких воззрений. Главное внимание уделя­ется критическому анализу человека и общества, в котором только подразумевается позитивное понимание того, каким должен быть чело­век. И хотя нет никакого сомнения в полезности и значимости подобного критицизма, в частности как условия улучшения общества, отсутствие позитивного взгляда на человека и общество привело к парализации че ловеческой веры в себя и в свое будущее (и само, в свою очередь, явилось результатом этой парализации).

Современная психология и отчасти психоанализ не являются в этом отношении исключением. Фрейд и его последователи дали блестящий анализ невротического характера. Данный ими клинический портрет не­продуктивного типа характера (в терминологии Фрейда — прегенитального) является вполне точным и исчерпывающим — и это совершенно безотносительно к тому, что используемые ими теоретические понятия нуждаются в пересмотре. Однако характер нормальной, зрелой, здоровой личности едва-едва обозначен. Этот тип характера, названный Фрейдом генитальным, остался в значительной степени неопределенным и абст­рактным понятием. Он определяет его как структуру характера, свой­ственного человеку, у которого оральное и анальное либидо утратило свое доминирующее значение, и он далее развивается под определяющим вли­янием генитальной сексуальности, целью которой является половое со­единение с лицом противоположного пола. Однако описание генитального характера не идет дальше того утверждения, что это структура характера индивида, способного нормально функционировать в сексуаль­ном и социальном отношении.

Приступая к обсуждению продуктивного характера, я позволю себе не заниматься критическим анализом, а исследовать природу полностью развитого характера, являющегося целью человеческого развития и одновременно идеалом гуманистической этики. Это исследование может служить предварительным подходом к концепции продуктивной ориен­тации, чтобы констатировать ее связь с фрейдовской концепцией генитального характера. В самом деле, если бы мы употребляли термин Фрей­да не буквально в контексте его теории либидо, но символически, то он имел бы совершенно точный смысл продуктивности. Ибо стадия половой зрелости как раз и имеет тот смысл, что человек обретает способность к естественной производительности; путем соединения спермы с яйцеклет­кой производится новая жизнь. Но в то время как данный тип продук­тивности общ человеку и животным, способность материального производ­ства — свойство сугубо человеческое. Человек не только разумное и социальное животное. Он также и производящее животное, способное преобразовывать материал, данный природой, используя разум и во­ображение. Однако человек не только может производить — он должен производить, чтобы жить. Материальное производство — наиболее распро­страненный символ продуктивности как свойства характера. «Продуктив­ная ориентация»¹ личности — ее фундаментальное свойство, а именно это способ ее отношения к миру во всех сферах деятельности. Она охватыва­ет психические, эмоциональные и сенсорные реакции на других людей, на самого себя и на вещи. Продуктивность есть способность человека при­менять свои силы, реализуя заложенные в нем возможности. Если мы говорим, что он должен приложить свои силы, то мы имеем в виду, что он должен быть свободен, а не зависеть от кого-либо, кто контролирует его силы. Мы, далее, подразумеваем, что он руководствуется собственным ра­зумом, так как для того, чтобы реализовать свои силы, надо понимать, ка­ковы они, как и для чего они должны применяться. Продуктивность означает, что человек ощущает себя неким воплощением своих сил и при этом как бы «актером»; т.е. он чувствует себя чем-то единым со своими силами (другими словами, он есть то, что есть его силы) и в то же время, что они не скрывают его, как маски, и не отчуждаются, как маски, от него.

Для того чтобы избежать возможного недопонимания, к которому ведет термин «продуктивность», было бы целесообразно кратко ответить на вопрос, чего не следует понимать под продуктивностью.

Обычно термин «продуктивность» ассоциируется с понятием твор­чества, в первую очередь художественного. Действительно, настоящий ху­дожник — наиболее показательный пример продуктивности. Но не вся­кий художник продуктивен; к примеру, традиционная живопись может не представлять собой ничего, кроме технического навыка воспроизво­дить сходство оригинала с изображением на холсте в стиле фотографии. К тому же личность может воспринимать, чувствовать, видеть и думать продуктивно, не имея дара производить нечто на всеобщее обозрение. Продуктивность — это отношение, к которому способен любой человек, если у него нет эмоциональных и психических отклонений.

Термин «продуктивный» можно легко спутать с понятием «актив­ный», а «продуктивность» — с «активностью». Хотя эти термины могут выступать как синонимы (к примеру, в концепции активности у Аристо­теля), термин «активность» в современном словоупотреблении часто обо­значает прямую противоположность продуктивности. Активность обычно определяется как поведение, которое привносит изменение в существую­щую ситуацию путем затраты энергии. И соответственно, напротив, чело­век признается пассивным, если он либо не в состоянии изменить ситуа­цию или существенно повлиять на нее, либо сам находится под влиянием и воздействием внешних ему сил. Эта общепринятая концепция актив­ности учитывает только актуальную затрату энергии и вызываемые ею изменения. Она не принимает во внимание различия между самой актив­ностью и лежащими в ее основе психическими структурами, которые и есть условия ее возможности.

В качестве крайнего примера непродуктивной активности можно указать на действия человека, совершаемые под гипнозом. У человека, находящегося в глубоком гипнотическом трансе, могут быть открыты глаза, он может ходить, говорить, что-то делать; он «действует». К нему принципиально применимо понятие активности, поскольку он затрачива­ет энергию и производит какие-то изменения. Но если обратим внима ние на особый характер и качество этой активности, то поймем, что ак­тивно действует не загипнотизированный субъект, а гипнотизер, который посредством внушения осуществляет свои действия. Хотя гипнотический транс — искусственное состояние, он тем не менее является характерным примером ситуации, в которой человек может быть активным, но не ис­тинным деятелем, его активность есть вынужденный результат, возника­ющий под воздействием на него сил, им не контролируемых.

Общий случай непродуктивной активности — реакция тревоги, будь то острой или хронической, осознаваемой или бессознательной, которая ча­сто лежит в основе какой-то безумной озабоченности современных людей. Другой вид непродуктивной активности, отличающийся от активности, обусловленной тревогой, но часто ошибочно смешиваемый с ней, — это ак­тивность, основанная на подчинении или зависимости от авторитета. К ав­торитету можно относиться со страхом, восхищением, «любовью» — обыч­но это не различают, — но причина самой активности есть команда со стороны авторитета, как с формальной стороны (наличие команды, как та­ковой), так и со стороны содержания самой команды. Человек проявляет активность именно потому, что этого от него требует авторитет, он делает то, чего хочет авторитет. Такого рода активность присуща авторитарному ха­рактеру. Для него проявлять активность — это действовать во имя чего-то высшего, чем он сам. Он может действовать во имя долга, Бога, во имя про­шлого, но только не во имя себя самого. Авторитарный характер получает побуждение к действию от такой высшей, неуязвимой и неизменной силы, что он уже не способен сконцентрировать внимание на собственных спонтанных импульсах.

Еще один вид непродуктивной активности, похожий на активность подчинения, — это так называемая автоматическая активность. В этом случае мы не обнаруживаем прямой зависимости от непосредственного авторитета, но скорее от анонимного авторитета, выражаемого в виде об­щественного мнения, моделей культуры, здравого смысла или «науки». Человек чувствует или делает то, чего от него ждут; его активности не­достает спонтанности в том смысле, что его поступки обусловлены не собственным умственным или эмоциональным состоянием, а внешним источником.

Среди наиболее сильных источников активности человека — ирра­циональные страсти. Человек уязвленный, охваченный ревностью, зачис-тью или любой из форм алчности, всегда действует вынужденно. Его дей­ствия не свободны и не разумны, но прямо противоположны и его разуму, и его интересам. Человек, обуреваемый страстями, зацикливается на них, становясь негибким, «одномерным». Он активен, но непродуктивен.

Хотя в отмеченных случаях источник активности иррационален, а действия человека несвободны и неразумны, тем не менее практические результаты могут оказаться весьма весомыми, ведущими к вполне опре­деленному материальному успеху. Однако наша концепция продуктивно­сти не затрагивает тот вид активности, который необходимо ведет к прак­тическим результатам; мы рассматриваем активность в том аспекте, который связан со способом отношения человека к миру и самому себе в процессах его жизнедеятельности. Мы изучаем характер человека, а не способ достижения им успеха.

Итак, продуктивность есть реализация человеком его потенциальных возможностей, реализация его сил. Но что такое «сила»? Ирония заключа­ется в том, что это слово имеет два прямо противоположных значения: сила для = способность и сила над = господство, власть. Данное противоречие имеет специфический характер. Сила = господство появляется там, где на­лицо парализация силы = способности. «Сила над» — это извращенный, искаженный вариант «силы для». Способность человека продуктивно ис­пользовать свои силы — это его потенция; неспособность — его импотен­ция. Силой разума человек способен проникать в глубь явлений, понимать их сущность. Силой любви он может преодолевать преграды, отделяющие людей друг от друга. Силой воображения он может представить себе нечто еще не существующее, планировать и осуществлять задуманное. Там же, где сил недостаточно, отношение человека к миру постепенно превращается в желание доминировать, оказывать давление на людей, т.е. относиться к ним так, как если бы они были вещами. Отношение к людям при этом сходно с отношением к вещам. Доминирование связано со смертью, потенция — с жизнью. Доминирование вытекает из импотенции и, в свою очередь, усили­вает ее, ибо если человек принуждает кого-либо служить ему, то его соб­ственная продуктивность неизбежно парализуется.

Что же представляет собой продуктивное отношение человека к миру?

Отношение к миру может быть двояким: репродуктивное — означа­ет восприятие действительности всегда одним и тем же образом, вроде фильма, бесконечно воспроизводящего во всех деталях отснятый материал (хотя даже простое репродуктивное восприятие требует активной работы ума); и генеративное — означает оживляющее и преобразующее постиже­ние мира с помощью спонтанной активности умственных и эмоциональных сил человека. Каждому человеку свойственны, в той или иной мере, оба спо­соба отношения к миру, однако относительный вес того или другого имеет весьма широкий диапазон. По временам либо один, либо другой способ как бы атрофируется, и тогда изучение подобных крайних случаев представля­ет собой лучший из возможных подходов к пониманию сущности каждого из этих явлений.

Нашей культуре весьма свойственна относительная атрофия генера­тивной способности. Человек может осознавать некую реальность так, как она есть (или так, как принято в данной культуре), но он не в состоянии привнести в нее что-либо новое, оживить ее по-своему, изнутри своего вос­приятия. Такой человек — «реалист» в буквальном смысле слова. Он ви­дит все, что можно увидеть на поверхности явлений, но не способен проник­нуть за пределы видимого, в их сущность, и мысленным взором увидеть невидимое. Он видит детали, но не целое, деревья, но не лес. Действитель­ность для него — лишь совокупность того, что выступает в явном матери­альном виде. Нельзя сказать, что такой человек обладает небогатым вооб­ражением, но его воображение функционирует как вычислительная машина, комбинирующая уже известное и существующее, выводя таким образом свои последующие действия.

С другой стороны, человек, утративший способность воспринимать действительность, — это душевнобольной. Психотик строит свой собствен­ный внутренний мир, в существовании которого уверен, как в истинной ре­альности; он живет в своем мире, а существующее реально и воспринимае­мое всеми для него не существует. Человек, который видит предметы, не существующие в действительности, но являющиеся целиком и полностью продуктом его больного воображения, страдает галлюцинациями. Все про­исходящее он интерпретирует на языке собственных ощущений, вне зави­симости от реальной действительности или мало считаясь с ней. Параноик может думать, что он подвергается преследованию, и в случайно обронен­ном замечании видеть намерение унизить или даже погубить его. Он убеж­ден, что отсутствие явных и очевидных доказательств этого намерения ни о чем не говорит, ибо он убежден, что намерение кажется безвредным толь­ко при поверхностном взгляде, а если вникнуть «поглубже», то его истин­ный смысл окажется совсем не безвредным. Из сознания психотической личности реальная действительность как бы стирается, а ее место занимает внутренний мир больного.

«Реалист» видит только внешность вещей, только явленный мир. Он фотографически запечатлевает их в своем мозгу и может действовать с ве­щами и людьми только так, как они представлены на этой его картинке. Душевнобольной не в состоянии видеть мир, как он есть на самом деле; он воспринимает мир только как символ и отражение его внутреннего мира. Оба больны. Болезнь психотика, утратившего реальный контакт с внешним миром, приводит к тому, что его действия становятся социально неадекват­ными. Болезнь «реалиста» обедняет его как человека. Хотя он способен вполне успешно функционировать в обществе, его видение действительнос­ти настолько искажено из-за отсутствия способности проникать в глубь явлений и видеть их в перспективе, что оно заставляет его заблуждаться в тех случаях, когда от него требуется нечто большее, чем просто манипули­рование непосредственно данным или достижение ближайших целей. «Реа­лизм», хотя и кажется прямой противоположностью психотизму, на са­мом деле дополняет его.

Истинной противоположностью «реализму» и психопатизму являет­ся продуктивность. Нормальный человек воспринимает мир одновременно и как он есть, и оживляя и обогащая его своими силами, способностями. Если одна из этих двух способностей атрофирована — человек болен. Од­нако в норме человек обладает обеими способностями, несмотря на то что их относительный вес у каждого различен. Наличие этих двух — репродук­тивной и генеративной — способностей необходимое условие продуктивно­сти; это два полюса, взаимодействие которых и есть живительный источник продуктивности. Я имею в виду, что продуктивность — это не сумма или комбинация обеих способностей, а нечто новое, возникающее из их взаимо­действия.

Мы описали продуктивность как особый способ отношения человека к миру. Возникает вопрос: существует ли нечто, что продуктивная личность создает, и если да, то что? Если верно, что человеческая продуктивность мо­жет создавать материальные ценности, произведения искусства, системы мышления, то гораздо более важным объектом продуктивности является сам человек.

Рождение — это лишь одна из ступеней в пространстве от зачатия до смерти. Все, что заключено между этими двумя полюсами, — это процесс раскрытия возможностей, всего потенциально заложенного в человеке его родителями. Но если физический рост при соответствующих условиях про­исходит естественным образом, на своей собственной основе, как бы автоматически, то процесс становления в интеллектуальном плане, в плане сознания, напротив, лишен такого автоматизма. Для того чтобы подтолк­нуть развитие, раскрытие интеллектуальных и эмоциональных потенций, своей самости, необходима продуктивная деятельность, активность. Траге­дия человека отчасти заключается в том, что его развитие никогда не за­вершается; даже при наиболее благоприятных условиях человек реализует лишь часть своих возможностей, ибо он успевает умереть, прежде чем пол­ностью родится.

Хотя я не намерен излагать здесь историю понятия продуктивности, я хотел бы привести несколько иллюстраций, которые помогут прояснить это понятие. Продуктивность — одно из ключевых понятий этики Аристо­теля. Он утверждает, что добродетель определяется через деятельность че­ловека. Так же как для игрока на флейте, скульптора или любого худо жника благо мыслится как присущее этому специфическому виду деятельно­сти, которая отличает этих людей от других и делает их тем, что они есть, так и благо любого человека заключается в той деятельности, которая от­личает его от других людей и делает его тем, что он есть. Эта деятельность есть «деятельность души, согласованная с суждением или не без участия суждения...»¹ «И может быть, немаловажно следующее различение, — говорит Аристотель, — понимать ли под высшим благом обладания добродетелью или применение ее, склад души или деятельность. Ибо может быть так, что имею­щийся склад [души] не исполняет никакого благого дела — скажем, когда че­ловек спит или как-то иначе бездействует, — а при деятельности это невоз­можно, ибо она с необходимостью предполагает действие, причем успешное». Добродетельный человек, согласно Аристотелю, — это человек, который посредством своей деятельности, руководствуясь разумом, осуще­ствляет заложенные в нем возможности.

Под добродетелью и способностью (potentia), — говорит Спиноза, — я разумею одно и то же». Свобода и счастье заключаются в понимании человеком самого себя и в его стремлении осуществить свои возможнос­ти, с тем чтобы все «более и более приближаться к предначертанному нами образцу человеческой природы». Добродетель, согласно Спинозе, тождественна использованию человеком своих сил, а порок отождествля­ется с неумением использовать свои силы. Сущность зла, согласно Спи­нозе, заключается в бессилии. <...>

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: