Величайшее в мире шоу мускулов 2 страница

Мы с Франко здорово волновались перед началом соревнований, особенно после разговора с Джорджем Эйферманом, бывшим культуристом, которого мы пригласили занять место за судейским столом. Джордж, ветеран культуризма (Мистер Америка 1948 года и Мистер Олимпия 1962 года) в настоящее время владел несколькими тренажерными залами в Лас‑Вегасе. За неделю до первенства он приехал в Лос‑Анджелес, чтобы поделиться своими советами. Я, Франко, Арти Зеллер и Джордж встретились в кафе Зуки.

– А теперь давайте проверим, что у вас есть все необходимое, – начал Джордж.

– Что вы имеете в виду?

– В прошлом я сам проводил подобные состязания. Порой забываешь самые простые вещи.

– Например? – Я начал ломать голову, что же это может быть. Меня прошиб пот. Полностью сосредоточившись на том, чтобы заполнить зрительный зал, я, возможно, упустил что‑то важное.

– Например, вы приготовили стулья, на которых будут сидеть судьи? Стол для судей должен стоять впереди. Кто принесет им стулья?

Я повернулся к Франко:

– Ты позаботился о стульях?

– Ты полный кретин! – ответил Франко. – Откуда мне знать о стульях для судей?

– Хорошо, записываем, – сказал я.

И я сделал для себя пометку, что когда мы в следующий раз придем в зал, нужно будет придумать, где взять стол, который нужно будет поставить перед сценой, и где достать девять стульев.

– Стол нужно будет застелить красивой скатертью – предпочтительно, зеленой, так будет выглядеть более официально, – продолжал Джордж. – А еще вы подумали о том, кто купит блокноты для судей?

– Нет.

– Проследите за тем, чтобы на карандашах с обратной стороны были ластики.

– О, черт!

Джордж прошелся вместе с нами от начала до самого конца. Нам предстояло подумать, как будет выглядеть сцена, как нужно подготовить место за кулисами, как разложить гири и гантели для разминки, где эти гири и гантели достать и как их пронести за сцену.

– Вы это проработали? – спросил Джордж. – Не сомневаюсь, залом заправляет профсоюз; поэтому что вам разрешат поднимать и носить и чем будут заниматься ребята из профсоюза?

Естественно, нам с Франко пришлась не по душе мысль подчиняться правилам, установленным профсоюзами. Но мы успокоили себя тем, что здесь все – несмотря ни на что – было гораздо проще, чем в Европе. Получать разрешения и платить налоги было легче, и налоги были ниже. К тому же, сотрудники зала отнеслись к предстоящему первенству с большим воодушевлением.

Наконец все было готово. Мы с Франко сами встречали участников в аэропорту, уделяя им столько внимания, сколько на их месте хотели бы мы сами. Приехали все ведущие культуристы. Судьи собрались хорошие, опытные. Накануне мы устроили для участников, спонсоров и судей прием, оплаченный нами. Наши рекламные усилия собрали полный зал зрителей, и еще человек двести остались без билетов. Что самое главное, в зале собралась самая разномастная публика, а не одни только культуристы.

Отголоски моего успеха на «Шоу Мерва Гриффина» чувствовались до самой осени. Шелли устроила мне приглашение в другие передачи. И везде повторялось одно и то же. Поскольку никакого волнения у меня не было, я высказывал то, что приходило на ум, и ведущий восклицал: «Поразительно!» И еще я обнаружил, что в подобных передачах можно сочинять все что угодно! Так, я говорил что‑нибудь вроде: «В 1968 году журнал «Плейбой» провел исследования, показавшие, что восемьдесят процентов женщин терпеть не могут культуристов. К настоящему времени соотношение изменилось на обратное: восемьдесят семь процентов женщин обожают парней с накачанной мускулатурой». Публике это нравилось.

Участие в «Шоу Мерва Гриффина» принесло мне неожиданные дивиденды. На следующий день после выхода передачи в эфир мне, когда я занимался в тренажерном зале, позвонил Гэри Мортон, муж и деловой партнер Люсиль Болл. «Мы видели вас вчера по телевизору, – сказал он. – Вы нам очень понравились. Люсиль хочет предложить вам одну работу». В те дни Люсиль Болл была самой могущественной женщиной на телевидении. Она приобрела всемирную известность благодаря своим передачам «Я люблю Люси», «Шоу Люси» и «Вот она, Люси», после чего первой на телевидении порвала со студиями и основала собственную компанию, сделавшую ее богатой. Мортон объяснил, что в настоящий момент Люсиль работала над новым комедийным телеспектаклем вместе с Артом Карни, больше известному по роли Эда Нортона из сериала «Молодожены», выходившего в эфир в пятидесятых. Она предлагала мне роль массажиста. Не загляну ли я сегодня вечером на студию, чтобы прочитать сценарий? И вдруг трубку взяла сама Люси. «Вы были просто чудесны! Вы были замечательны! Мы с вами увидимся сегодня вечером, правда? Непременно приходите, мы в вас влюбились!»

Я приехал к ним на студию, и мне вручили сценарий. Спектакль назывался «Счастливая годовщина и расставание». Я жадно прочитал сценарий. Люсиль Болл и Арт Карни играли супружескую пару средних лет по имени Норма и Малькольм. Приближается двадцать пятая годовщина их семейной жизни, однако Малькольм внезапно заявляет, что Норма ему надоела, и предлагает разойтись. Норме Малькольм также надоел. Поэтому они договариваются о мирном разводе, и Малькольм уходит из дома. Вскоре он возвращается в квартиру за какими‑то своими вещами и застает Норму, лежащую полуобнаженной на столе, в обществе массажиста. Норма разыгрывает все так, чтобы разбудить в Малькольме ревность, что заканчивается бурной свалкой, в которую оказывается замешан и массажист по имени Рико.

Массажиста предстояло сыграть мне. Это была семиминутная роль в часовом фильме, и я подумал: «Вот она, блестящая возможность проявить себя! Я буду в кадре вместе с Люсиль Болл и Артом Карни!» Поскольку «Геркулес в Нью‑Йорке» так и не вышел в прокат, это станет моим дебютом на экране. Меня увидят миллионы зрителей.

Я сидел, погруженный в сладостные грезы, и тут меня пригласили читать роль. Люси, Гэри Мортон и режиссер отнеслись ко мне очень дружелюбно.

– Вчера вечером вы вправду были очень смешным, – сказала Люси. – Вот, давайте читать.

Все это было для меня темным лесом. Я понятия не имел, что во время читки сценария каждый актер должен сыграть свою роль. Я же просто взял сценарий и прочитал свои реплики, слово за слово, будто демонстрировал учителю, что умею читать.

– Привет, меня зовут Рико, я из Италии, там я работал водителем грузовика, но здесь я стал массажистом.

Люси протянула:

– Аааа ‑тлично.

Я поймал на себе взгляд режиссера. В обычной ситуации он бы просто сказал: «Большое спасибо, мы свяжемся с вашим агентом». Вот только сказать так мне было нельзя, потому что у меня не было агента. Впрочем, это нельзя было назвать обычной пробой, поскольку Люси хотела отдать роль именно мне, и других претендентов не было. Она пригласила меня, только чтобы заручиться поддержкой Гэри и режиссера.

Люси поспешила мне на выручку.

– Замечательно! – сказала она. – А теперь скажите, вы понимаете, что это за сцена?

Я ответил, что понимаю.

– Тогда расскажите мне вкратце.

И я сказал:

– Ну, я так понимаю, что я прихожу к вам домой, так как вы пригласили меня сделать вам массаж, а вы разводитесь или расходитесь с мужем, что там у вас, а у меня такая мускулатура, потому что я работал водителем грузовика, а теперь я приехал в Америку, но уже не вожу грузовик, а зарабатываю деньги массажем.

– Совершенно верно. А теперь вы сможете повторить все то же самое, но только в нужный момент, когда я вас спрошу?

На этот раз мы проиграли сцену начиная с того момента, как я звоню в дверь, затем захожу в квартиру с массажным столиком и устанавливаю его. При виде моих мышц Люси раскрывает рот от изумления и спрашивает:

– Откуда у вас все это?

– О, на самом деле я приехал из Италии, я там работал водителем грузовика, но затем стал массажистом, и я очень рад, что сегодня пришел сюда и сделаю вам массаж, – пока я это говорю, Люси перестает меня слушать, – а потом у меня еще один заказ, в другом месте. Я неплохо зарабатываю массажем, и для мускулов это тоже хорошо.

– А теперь попробуйте сымпровизировать, – предложила Люси.

И я тотчас же выдал фразу:

– Ложитесь, чтобы я вами занялся.

– Отлично, отлично! – воскликнула Люси. – Ребята, а вы что думаете?

– Это было смешно, то, как он все объяснял, и его итальянский акцент, – заметил режиссер.

– Нет, это немецкий акцент, – поправил я, – но для вас все звучит одинаково.

Все рассмеялись.

– Хорошо, роль ваша.

Мы с Люси и Артом Карни репетировали эту сцену ежедневно в течение недели. Карни только что получил премию Американской киноакадемии за главную роль в фильме «Гарри и Тонто». Это был очень смешной актер, и, как оказалось, с заучиванием своих реплик у него было еще больше проблем, чем у меня. Наконец в пятницу мне объявили: «Когда придете в понедельник, будем снимать вживую».

Я чувствовал себя полностью готовым к съемкам.

В понедельник я долго ждал за сценой вместе с другими актерами. Наконец объявили: «Сейчас ваша сцена». Меня провели за сценой к двери, в которую мне предстояло войти. «Стойте здесь, и как только загорится зеленая лампочка, звоните в дверь, а дальше все как на репетициях».

Я остался стоять с массажным столиком в руках. На мне были шорты и кроссовки, а также куртка, которую я должен был снять в ходе сцены, открывая майку и накачанные мышцы, намазанные маслом.

Загорелась зеленая лампочка, я позвонил, Люси открыла дверь, я прошел на сцену и произнес свою первую реплику:

– Меня зовут Рико.

И тотчас же раздались смех и аплодисменты.

Чего на репетициях не было. Я даже не догадывался, что «будем снимать вживую» означает, что мы станем играть в студии перед зрителями, а нас будут снимать на видеокамеру. До того я ни разу не слышал это выражение – какой смысл оно могло иметь для меня, культуриста, никак не связанного с телевидением? Тем временем Люси в роли Нормы изобразила то, как ее поразили мои накаченные ноги, и со смехом сказала: «А, да‑а… заходите… ой, вы уже зашли» – и торопливо закрыла дверь у меня за спиной.

Следующей моей репликой должно было быть: «Где мы займемся этим, прямо здесь или в спальне?» Но я стоял в оцепенении, вцепившись в массажный столик, глядя на прожектора и слушая аплодисменты и смех тысячи зрителей, заполнивших зал до самой галерки.

Люси, настоящий профессионал, сразу же догадалась, в чем дело, и пришла мне на помощь: «Ну что же вы стоите, рассматривая картины? Вы ведь пришли делать мне массаж – так?» Очнувшись, я произнес свою реплику, и дальше все прошло замечательно, под несмолкаемые рукоплескания.

Люси играла так хорошо, что я действительно верил, будто она задает мне вопросы, на которые я должен отвечать. У меня не было ощущения, что я играю роль. Это был для меня хороший урок, и вместо того, чтобы получить деньги за участие в спектакле, я сам должен был бы заплатить Люси. После этого она заботливой мамашей следила за моей карьерой на протяжении многих лет. Несмотря на то, что у нее была репутация человека твердого и даже жесткого, ко мне она относилась нежно и обязательно присылала письма с поздравлениями после выхода очередного фильма. Мы с ней частенько встречались на светских приемах, и Люси неизменно крепко обнимала меня и говорила: «Этот человек – всецело моя заслуга. Я с самого начала сказала, что он станет звездой».

Люси дала мне один ценный совет насчет Голливуда. «Просто запомни, что когда эти люди говорят «нет», нужно слышать «да», и поступать соответствующим образом. Если кто‑нибудь скажет тебе: «Этот фильм мы снять не сможем», обнимай его и говори: «Спасибо за то, что поверили в меня!»

Мне приходилось тщательно следить за тем, чтобы мои приключения на телевидении не отвлекали меня от тренировок. С июля мы с Франко приступили к максимально напряженным занятиям, тренируясь по два раза в день, чтобы подготовиться к намеченным на осень состязаниям. Мне предстояло в четвертый раз подряд отстаивать титул Мистер Олимпия, однако во многих отношениях это была далеко не рутина. Впервые первенство должно было пройти в «Мэдисон‑сквер гарден», на главной нью‑йоркской сцене, где устраивались важнейшие спортивные соревнования и концерты рок‑звезд. Да, нам предоставили зал «Фелт‑форум» на 4500 мест, а не главный зал на 21 000 мест. Но все же именно в «Мэдисон‑сквер гарден» зрители приходили посмотреть на первый поединок Мохаммеда Али и Джо Фрезера, на выступления Уилта Чемберлена и Уиллиса Рида. Именно там выступали Фрэнк Синатра и «Роллинг стоунс». Там проводились основные чемпионаты и первенства студенческого спорта.

Следовательно, это можно было считать важным шагом для культуризма. Меня увидела по телевизору многомиллионная аудитория. Вот‑вот должна была выйти книга «Качая железо». И, благодаря непрестанным усилиям Джорджа Батлера, состязания за титул Мистер Олимпия 1974 года должны были привлечь к себе небывалое внимание. Знакомая Чарльза Гейнса Дельфина Ратацци, наследница империи «Фиат» и в будущем соратница Жаклин Кеннеди‑Онассис в издательстве «Викинг‑пресс», после первенства устраивала у себя дома прием. Она пригласила тех, кто задавал тон в культурной жизни страны, и все эти люди с готовностью изъявили желание прийти, хотя еще совсем недавно они воротили нос от культуризма.

Авторы журналов Джо Уайдера превзошли самих себя, раздувая ажиотаж по поводу предстоящего события. Они именовали первенство не иначе как «Суперкубок по культуризму», арена состязаний была у них «современным Колизеем», участники назывались «гладиаторами, которым предстояло сойтись в смертельной схватке мышц и кровеносных сосудов», а само событие было ничем иным как «великой войной мускулов 1974 года» и «битвой титанов».

Главной сенсацией года был Лу Ферриньо, новый чудо‑мальчик из Бруклина ростом шесть футов пять дюймов и весом 265 фунтов. Ему было всего двадцать два года, и он с каждым годом становился все лучше и лучше. В прошлом году Лу завоевал титулы Мистер Америка и Мистер Вселенная, и вот сейчас он намеревался свергнуть меня с трона Мистера Олимпия. Пресса превозносила его как «нового Арнольда». Лу обладал потрясающим телосложением, широкими плечами, невероятными мышцами живота и потенциалом не от мира сего, и все его мысли были нацелены только на тренировки и на победу. Если точнее, Лу занимался по шесть часов шесть дней в неделю – больше, чем могло вынести даже мое тело. Мне нравилось быть чемпионом. Но что еще можно было доказать, четыре раза подряд завоевав титул Мистер Олимпия? К тому же мой бизнес расширялся, и, возможно, у меня начиналась карьера в кино. Готовясь к Нью‑Йорку, я твердо решил, что эти состязания Мистер Олимпия станут для меня последними.

Лу Ферриньо стал победителем первенства за титул Мистер Интернэшнл, которое мы с Франко провели в Лос‑Анджелесе. Его тело было массивным и пропорциональным, и на месте судей я бы поставил ему очень высокий балл, даже несмотря на то, что его мышцы были еще не очень четко проработаны – как у меня, когда я только приехал в Америку, – и ему еще нужно было поработать над позами. Если бы у меня было его тело, я смог бы за месяц отточить его до совершенства и одержать победу над кем угодно – в том числе над самим собой. Мне нравился Лу, приятный тихий паренек из радушной трудолюбивой семьи. Еще в раннем детстве он частично потерял слух, и ему пришлось преодолевать множество трудностей. Сейчас он зарабатывал на жизнь, работая в сталепрокатном цеху, а тренером был его отец, лейтенант полиции Нью‑Йорка, гонявший сына до седьмого пота. Я видел, что Лу гордится своими успехами в культуризме. Этот спорт помог ему создать свое тело. Мне был по душе парень, преодолевающий любые жизненные преграды. Я понимал, что Лу должен чувствовать в отношении меня. Он рос, считая меня своим кумиром, и вот теперь он смотрел на меня так, как в свое время я смотрел на Серхио Оливу: как на чемпиона, которого он рано или поздно победит.

Но я считал, что Лу еще не готов. Его время еще не пришло. Поэтому я усиленно занимался, а когда мне говорили что‑нибудь вроде: «Арнольд, ты должен быть осторожен; если судьи захотят увидеть новое лицо…» или «Возможно, Уайдер считает тебя чересчур независимым; возможно, ему нужна новая звезда», – я переводил все в шутку.

Лу вернулся в Нью‑Йорк за несколько дней до состязаний, только что отстояв свой титул Мистер Вселенная в итальянской Вероне. Журналистам его отец хвастливо заявил, что если Лу сейчас победит, он сохранит за собой титул на протяжении десяти лет. «В настоящее время на горизонте нет никого, кто мог бы бросить ему вызов». Но сам Лу не явился на пресс‑конференцию утром в день состязаний, на которую был приглашен вместе со мной и Франко. «Он робеет, он просто дрожит от страха», – предположил я. На пресс‑конференции я пошутил: «Вероятно, он сейчас сидит дома, смотрит на мое тело, ходит вокруг телевизора и принимает позы, пытаясь решить для себя, сто́ит ли ему состязаться со мной».

Вечером в «Мэдисон‑сквер гарден» равной борьбы не получилось. К финальному состязанию поз Лу уже был полностью подавлен, словно новичок, допустивший непростительную ошибку. И это действительно было так. Лу так усиленно старался придать больше четкости мышцам, что потерял слишком много массы, поэтому его большое тело стало выглядеть худым и не таким мускулистым, как мое. Стоя на сцене перед многотысячной толпой зрителей, я повторял все его позы, причем выполняя каждую лучше, чем он сам. Затем наступил момент, когда мы оказались лицом к лицу в одинаковых позах, демонстрирующих бицепсы. Я подмигнул Лу, словно показывая: «Ты проиграл». Он понял это, поняли это и судьи, и зрители.

Мы с Франко не стали задерживаться в «Мэдисон‑сквер гарден» после завершения состязаний, а незаметно ускользнули вместе с братьями Уайдерами и моим давним другом Альбертом Бусеком, прилетевшим из Мюнхена, чтобы осветить это событие, и отправились к Дельфине Ратацци на прием по случаю выхода «Качая железо». Переступив порог ее дома, уже я почувствовал себя новичком. У Дельфины была огромная квартира, занимающая три этажа, очень роскошная. Картины висели на потолке, а не на стенах, чтобы можно было лежать на полу, обкурившись, и разглядывать произведения искусства.

Через просторные комнаты струился нескончаемый поток людей. Должно быть, прием был организован на славу, хотя я еще никогда не видел ничего подобного, и мне приходилось догадываться. Все было невероятно хорошо. Мне еще никогда не доводилось видеть такое количество народу, элегантные наряды, туфли на высоких каблуках, драгоценности, потрясающих женщин, актеров, режиссеров, людей из мира искусства, мира моды, и еще множество тех, кого я просто не знал. Я видел, что здесь все по‑европейски, люди искушенные, в изысканных нарядах или отсутствии таковых, гомосексуалисты, люди со странностями, – здесь было все.

Я смог только покачать головой и сказать: «Жизнь будет очень интересная». Ничего подобного я не ожидал. Мне впервые пришлось вкусить то, что давала слава в Нью‑Йорке. Сколько бы я ни приезжал сюда – по делам или как турист, – я оставался посторонним для этого мира избранных. Но теперь я чувствовал, что меня приняли в свой круг – или, по крайней мере, я наблюдал за происходящим с первого ряда.

Глава 10

«Оставайся голодным»

Боб Рейфелсон остановился в квартире режиссера и продюсера Френсиса Форда Копполы в апартотеле «Шерри‑Незерленд», выходящего на Центральный парк, и на следующий день после состязаний Мистер Олимпия он пригласил меня к себе. Я не представлял себе, что квартира может быть такой огромной. Она была размером с целый особняк. Я был поражен. До сих пор мне приходилось останавливаться только в бюджетных гостиницах вроде «Холидей‑Инн» и «Рамада». И я никак не понимал, как можно было иметь такую квартиру и не жить в ней. Коппола же лишь пускал сюда своих друзей, когда те приезжали в Нью‑Йорк. Квартира была обставлена дорогой мебелью, на стенах висели картины; к тому же апартотель предлагал круглосуточный сервис по высшему разряду. На меня произвела впечатление видеотека, занимавшая всю стену, – фильмы были разделены по жанрам: мюзиклы, боевики, мелодрамы, комедии, исторические фильмы, мультфильмы и так далее.

На следующий день на приеме по случаю выхода книги друзья Рейфелсона весь вечер толпились вокруг меня. Боб привел их с собой, так как хотел узнать, что они думают про меня. Как я им понравился? Подойду ли я для фильма?

Гейнс и Батлер давили на Рейфелсона, чтобы тот взял меня на роль культуриста в «Оставайся голодным». Я тоже давил на него. «Ну где еще вы найдете такое тело? – спрашивал я. – Вы хотите пригласить профессионального актера? Вздор! Я сам смогу все сделать. Не сомневаюсь, что сыграю любую сцену, если вы объясните, что нужно делать». Сюжет фильма, каким обрисовал его Чарльз, показался мне очень занятным. Местом действия он выбрал Бирмингем, штат Алабама, город, где вырос сам. Главный герой Крэг Блейк – молодой аристократ‑южанин, который только что унаследовал большое состояние и пытается найти себя. В местном клубе он знакомится с нечистыми на руку подрядчиками, тайком скупающими всю недвижимость в одном районе, и те с готовностью хватаются за возможность совершать свои махинации, прикрываясь его именем. Одним из зданий, на которое зарятся подрядчики, является тренажерный зал.

Как только Крэг переступает порог зала, он понимает, что жизнь его изменилась. Во‑первых, он влюбляется в секретаршу, работающую там, очаровательную провинциалку по имени Мэри Тейт Фармуорт. Кроме того, его приводит в восторг мир культуризма. Лучший спортсмен в зале Джо Санто, индеец, готовится к состязаниям за титул Мистер Вселенная. Это веселый, общительный парень, который иногда занимается в костюме Бэтмена. Знакомство с ним и другими культуристами меняет внутренний мир главного героя, и он проникается философией Джо Санто: «Человек не может расти, если он не горит. Я не люблю, когда мне слишком уютно. Мне нравится оставаться голодным». Познакомившись ближе с теми, кто занимается в зале, Крэг понимает, что не может их продать, и сюжетная линия принимает новый оборот.

Рейфелсон уже пригласил на роль Крэга своего друга Джеффа Бриджеса – что было очень здорово, так как Джефф был восходящей звездой, только что снявшейся в главной роли в «Последней выставке картин» и новом фильме Клинта Иствуда «Громобой и Быстроножка». Чарльз считал, что я как нельзя лучше подхожу на роль Джо Санто, и даже переписал сценарий, сделав Джо не индейцем, а австрийцем.

Скорее всего, Рейфелсон окончательно принял решение после того, как увидел меня в телеспектакле вместе с Артом Карни и Люсиль Болл. Он позвонил мне в конце октября, вскоре после того, как «Счастливая годовщина и расставание» вышел в эфир, и сказал, что роль моя. «Ты единственный, у кого подходящее тело и внутренние качества, – объявил Боб. – Но прежде чем ты начнешь радоваться, мы с тобой встретимся завтра и обстоятельно поговорим».

На следующий день мы сели за столик в кафе Зуки в Санта‑Монике, и Боб говорил исключительно о деле. Я еще никогда не видел его таким: кинорежиссер до мозга костей. Он взял разговор в свои руки, и ему было что мне сказать. «Я хочу, чтобы ты сыграл в фильме главную роль, но я тебе ее не дам, – начал он. – Ты сперва должен ее заслужить. Пока что я считаю, что ты еще не готов стоять перед камерой и доносить до зрителя все то, что мне нужно». Я не знал, что Боб хочет сказать, но по мере того, как он продолжал, я начал понимать.

– В представлении большинства людей культурист – это человек, который, входя в комнату, натыкается на вещи и все ломает. А когда он открывает рот, у него получаются только грубые примитивные фразы. Но я купил права на экранизацию этой книги отчасти потому, что этот парень, помимо силы, обладает еще и чувствами. Зритель увидит, как он поднимает штангу весом в несколько сот фунтов, но в следующей сцене он уже берет вазу и говорит: «Знаете, что это такое? Это хрусталь баккара. Вы только посмотрите, какой он восхитительный и изящный». И это всего один пример. Он любит музыку и играет на скрипке. Он может рассуждать о качестве гитары. У него прямо‑таки женская интуиция. Вот в чем привлекательность этого образа: он умеет переключаться с одного на другое. Вот что будет сложнее всего воплотить на экране.

Я мысленно взял на заметку, что мне нужно будет взять несколько уроков игры на скрипке.

– Например, – продолжал Боб, – ты мне как‑то говорил, что культуризм – это искусство. Но я хочу, чтобы ты на восторженные слова главной героини: «Ого, только посмотрите, какие у него икры!» ответил: «Ну, икры – это очень важная часть тела. Для того чтобы одержать победу в состязаниях, недостаточно просто иметь там бесформенный комок мышц. Мышцы должны быть в виде сердечка, перевернутого сердечка. Видишь? И окружности икр, рук и шеи должны быть одинаковые. Это восходит еще к древним грекам. Взгляни на греческие скульптуры – у них безукоризненные пропорции, не одни только большие бицепсы, но также широкие плечи и мощные икры».

Боб сказал, что я должен буду объяснить это не просто так, как это объяснил бы культурист, но с чувством, скорее, как художник или искусствовед.

– И ты должен будешь сделать все это перед камерой. Мне иногда приходилось слышать, как ты говоришь вот так, но сможешь ли ты это провернуть, когда я скажу: «Мотор!»? Сможешь ли ты это провернуть, когда я буду снимать тебя крупным планом, с разных ракурсов, сверху, и все время будешь в кадре? Сможешь ли ты оставаться в образе, а затем на следующий день, как это требуется по сценарию, устраивать напряженную тренировку, вместе с другими ребятами тягая тяжеленные гири? Вот чем сложна эта роль.

Однако на этом его требования еще далеко не закончились.

– Кроме того, если ты Джо Санто, тебе придется иметь дело с провинциальной аристократией Юга, в основной своей массе недалекими людьми, вечно пьяными. Ты же все, что имеешь, заработал тяжким трудом. И вот твой новый знакомый Крэг Блейк, получивший в наследство кучу денег, щеголяет в красивом костюме и хочет стать твоим другом. Как ты к этому отнесешься? Думаю, ты всему этому научишься. Но я хочу, чтобы ты до того, как мы приступим к съемкам, прослушал курсы актерского мастерства.

Судя по всему, Боб ждал, что я буду сопротивляться, поскольку он очень удивился, когда я согласился. Я был в восторге. Мало того, что мне подробно разъясняли суть кино; при этом мне словно бросали вызов. Меня пригласили не просто потому, что Боб видел, как я завоевал титул Мистер Олимпия и произвел впечатление на его друзей‑киношников. Я должен был еще заслужить право на роль, что было мне по сердцу.

У Боба было ко мне еще одно требование, выполнить которое было гораздо сложнее: мне нужно было похудеть с двухсот сорока фунтов до двухсот десяти.

– Камера увеличивает пропорции тела, – объяснил он, – и я не хочу, чтобы ты своими габаритами затмевал всех остальных актеров в кадре. Ты и при весе двести десять все равно будешь выглядеть достойным кандидатом на титул Мистер Вселенная.

Боб требовал от меня очень много. Я понимал, что смогу сбросить вес до двухсот десяти фунтов только в том случае, если откажусь от притязаний на звание человека с самыми накачанными мышцами в мире. Двигаться одновременно в двух разных направлениях я не мог. Поэтому я вынужден был принять решение, к которому и так уже склонялся: уйти из большого спорта. Я уже занимался культуризмом двенадцать лет, и философия фильма находила во мне отклик. Мне была по душе мысль постоянно оставаться голодным и никогда долго не задерживаться на одном месте. Когда мне было десять лет, я мечтал добиться успеха в каком‑нибудь деле, чтобы получить всемирное признание. И вот теперь я снова хотел добиться успеха, и еще большего, чем прежде.

Эрик Моррис, учитель, которого приставил ко мне Рейфелсон, в свое время занимался с Джеком Николсоном. У него была своя студия в Лос‑Анджелесе, и я до сих пор помню наизусть адрес и номер телефона, потому что в последующие годы направил к нему многих. Вошедший в студию первым делом видел на стене плакат: «НЕ ИГРАЙ РОЛЬ». Вначале я не понимал его смысл, однако трехмесячный курс частных уроков и занятий оплачивала продюсерская компания, и я был готов попробовать.

Моррис оказался тощим мужчиной лет под сорок, с взъерошенными светлыми волосами и проницательным взглядом. Полностью его кредо звучало так: «Не играй роль. Будь настоящим». Он всегда с большим воодушевлением рассказывал про совершенное им открытие и про то, чего недоставало другим теориям актерского искусства. Никаких других теорий актерского искусства я не знал. Но я сразу же понял, что от мира, который открыл передо мной Моррис, у меня закружилась голова.

Впервые я услышал такие понятия, как устрашение, неполноценность, превосходство, смущение, ободрение, уют, стеснение. Я открыл для себя новый языковой пласт. Это было все равно как пойти в водопроводчики и вдруг услышать про необходимые детали и инструменты. «Я даже не знаю, как называются все эти вещи, о которых мы говорим». Я постоянно слышал целый новый набор незнакомых слов, которые повторялись снова и снова, до тех пор пока я, наконец, не говорил: «Что это означает?»

Мои горизонты расширились за счет понятий, о которых я раньше даже не подозревал. Во время соревнований я всегда отгораживался от чувств глухой стеной. Чувства должны находиться под контролем, в противном случае можно легко потерять поступательный импульс. Женщины постоянно говорили о чувствах, но я считал это пустой болтовней, которой нет места в моих устремлениях. Хотя в открытую я им этого обычно не высказывал, поскольку не хотел обидеть, – вместо этого я слушал вполуха и говорил: «Да, да, я все понимаю». Однако в актерском искусстве все обстояло как раз наоборот. Необходимо было сбросить защитные доспехи, полностью отдаться чувствам, потому что только так можно было стать настоящим актером.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: