Политическое предложение 3 страница

Как известно каждому женатому мужчине, для того, чтобы начать разговор на важную тему, нужно выбрать подходящий момент. В начале июля, когда отзыв Грея Дэвиса еще оставался под вопросом, я улетел в турне раскручивать третьего «Терминатора». В течение тех трех недель, что меня не было дома, мы с Марией ни словом не обмолвились о перспективе досрочных выборов и о том, что это может означать для меня. Дома, после того как дети ложились спать, мы часто отправлялись расслабляться в джакузи, и именно этот момент я и выбрал.

– У нас состоятся досрочные выборы, – начал я.

– Да. Говорят, что ты собираешься в них участвовать, но я всем отвечаю, что они сошли с ума, – усмехнулась Мария. – Ты ни за что на это не пойдешь.

– Ну, на самом деле я как раз хотел обсудить это с тобой. Что ты думаешь о том, чтобы мне принять участие в выборах? – Мария изумленно посмотрела на меня, но прежде чем она успела что‑либо вымолвить, я сказал: – Ты только посмотри, что происходит со штатом! Мы превратились во всеобщее посмешище. Когда я приехал в Калифорнию, она была маяком для всей страны. Я уверен, что смогу исправить такое положение дел.

– Ты это серьезно?

– Да, абсолютно серьезно.

– Нет, нет, ну же, пожалуйста, скажи, что ты шутишь! – сказала Мария. Помолчав, она добавила: – Не поступай так со мной.

– Послушай, я просто… – начал я. – Я еще ничего не решил. Я просто думаю. Разумеется, если ты так скажешь, я не стану участвовать в выборах. Но я просто подумал, что это идеальная возможность. Выборы досрочные, и избирательная кампания будет продолжаться всего два месяца, это совсем недолго. Надеюсь, мы сможем как‑нибудь преодолеть эти два месяца. А затем я стану губернатором! И, Мария, я это вижу, я это чувствую! Это вполне осуществимо!

Я ощутил прилив энтузиазма, только говоря об этом.

– Я устал сниматься в кино, – продолжал я. – Мне нужна новая большая цель. Я чувствую позыв на какое‑то время заняться чем‑то другим. Это возможность послужить обществу, о чем все время говорит твой отец. И я уверен, что смогу выполнять эту работу во много‑много раз лучше Грея Дэвиса.

Продолжая распространяться в том же духе, я вдруг заметил, что моя жена задрожала и заплакала. Я просто не мог в это поверить. Наверное, я ожидал, что увижу вторую Юнис, которая скажет: «Отлично, раз ты хочешь именно этого, давай прямо сейчас сядем и решим основные вопросы. Обратимся к экспертам и начнем изучать проблему». Я ожидал услышать ответ в духе Кеннеди, хотел услышать, как Мария скажет: «Невероятно! Мы тебя вдохновили, и теперь ты присоединяешься к тому, чем занималась вся наша семья. Ты так вырос с тех пор, как я с тобой познакомилась. Вот ты уже готов потратить миллионы личных денег, чтобы служить людям. Я так тобой горжусь!»

Но это были мечты.

– Почему ты плачешь? – спросил я.

Мария заговорила о том, как это больно – вырасти в семье политиков. Я знал, что она ненавидела, когда ее таскали на различные мероприятия, всегда заставляли участвовать в фотосессиях, а по воскресеньям в дом вторгались советники и помощники, и нужно было ради этого одеваться. Она ненавидела избирательные кампании своего отца, когда ее заставляли в пять часов утра стоять перед проходной завода и говорить идущим на работу: «Голосуйте за моего папочку! Голосуйте за моего папочку!»

Однако у меня в сознании как‑то совершенно не отложилась та травма, которую Мария получила в детстве. Мы жили вместе уже двадцать шесть лет, из них семнадцать были женаты, и все же я не мог понять всей глубины того потрясения, которое пережила Мария ребенком в семье Кеннеди: постоянное вторжение в личную жизнь, унижения, два убийства… Ну да, ее отец проиграл борьбу за посты вице‑президента и президента, однако я относил это в разряд опыта, который только делает человека сильнее. Я не понимал, какой стыд испытывала Мария, постоянно находясь под бдительным оком журналистов. В политике все знают всё, и укрыться негде. Все школьные подруги обсуждают твои семейные дела. Марии пришлось страшно страдать: не только из‑за того, что ее отец дважды проигрывал избирательные кампании, но и из‑за гибели своих дядьев Джека и Бобби. А затем была та злосчастная авария в Чаппакуиддике с участием дяди Тедди, с ужасными статьями в газетах. И язвительные вопросы в школе, на спортивной площадке и везде, где только ни появлялась Мария. Дети донимали ее жестокими словами: «Твой отец проиграл. Каково быть неудачником?» Каждая такая фраза острым лезвием вонзалась в живую плоть.

Учитывая все это, мое заявление о намерении стать губернатором явилось для Марии катастрофой, в которой обрушится вся ее жизнь. Все прежние страхи и огорчения нахлынули с новой силой; вот почему она задрожала и залилась слезами.

Я прижал Марию к себе, стараясь успокоить. У меня в голове носились самые разные мысли. В первую очередь, разумеется, шок от вида того, как Марии больно. Я знал, что в прошлом ей довелось перенести много драматичных событий, однако полагал, что все это осталось позади. Когда я познакомился с Марией, она была полна жизни, возбужденной жажды познать мир. Ей не нужно было теплое местечко на Капитолийском холме, она была бунтарем. Вот почему Мария решила стать ведущим телевизионных новостей, работать в прямом эфире перед телекамерой, и делать это хорошо. Ей не хотелось, чтобы ее считали просто одной из Кеннеди, она хотела быть Марией Шрайвер – женщиной, которая брала интервью у Кастро, Горбачева, Теда Тернера, Ричарда Брэнсона. Тогда я думал: «Я абсолютно такой же, это у нас общее! Мы оба хотим достичь совершенства, стать неповторимыми, выделяться из толпы». Впоследствии, когда мы стали более серьезными, я чувствовал, что какую бы ни поставлю перед собой цель, кем бы ни захочу стать, Мария будет той женщиной, которая поможет мне этого добиться. И я также чувствовал, что и сам помогу ей добиться всего, чего она только пожелает.

Но, если честно, о политике речи никогда не было. Как раз наоборот. Когда мы с Марией познакомились, ей был двадцать один год, и она была крепко убеждена в том, что ей нужен мужчина, не имеющий никакого отношения к политике. И вот ей встретился я, парень из глухой австрийской деревушки, с накачанными мышцами, чемпион по культуризму, мечтающий попасть в Голливуд и стать кинозвездой, а также разбогатеть на торговле недвижимостью. Она подумала: «Замечательно! Это уведет нас бесконечно далеко от Вашингтона и политики». Но сейчас, почти тридцать лет спустя, жизнь описала полный круг, и вот я уже говорил: «Что ты думаешь о том, чтобы мне принять участие в выборах?» Неудивительно, что Мария расстроилась. Только сейчас до меня дошло, что ее и раньше мучили подобные мысли, но я ничего не замечал.

В эту ночь я лежал в постели и думал: «Господи, так ничего не получится. Если Мария не увлечется этой мыслью, нечего и говорить о том, чтобы принимать участие в избирательной кампании». Ни за что на свете я не собирался причинять своей жене такую боль.

Но я так и не сказал Марии о том, что уже договорился появиться в передаче Джея Лино. В тот день, когда было официально объявлено о досрочных выборах, я случайно столкнулся с продюсером «Вечерних новостей» в парикмахерской. «Будете вы участвовать в выборах или нет, мне бы хотелось, чтобы впервые вы заговорили об этом в моей передаче», – сказал он. Я тогда подумал: «Если я действительно приму участие в выборах, вот лучший способ объявить об этом». И я согласился, после чего мы договорились о дате: 6 августа, среда, за три дня до последнего срока регистрации кандидатов.

Та ночь выдалась тяжелой. Слезы, вопросы, немного сна лишь под утро. «Если Мария не хочет, чтобы я это сделал, значит, мы просто это не сделаем», – решил я. Это означало, что мне придется отказаться от сложившегося у меня в голове образа, что будет крайне трудно, поскольку он уже успел закрепиться в сознании. Я должен буду отключить автопилот и вручную возвращать самолет обратно на аэродром.

На следующее утро я сказал Марии:

– Борьба за президентское кресло для меня – не самое важное в жизни. Самое важное – это семья. Самое важное – это ты, и если для тебя мое решение непосильная ноша, значит, мы от него отказываемся. Я просто хочу сказать, что сейчас представилась замечательная возможность, и я считаю, что Калифорния заслуживает лучшей участи…

– Не надо, – остановила меня Мария. – Это будет ужасно. Я не хочу, чтобы ты с этим связывался.

– Ну, хорошо, тогда все кончено. Я не буду участвовать в выборах.

Вечером за ужином Мария объявила детям:

– Все должны поблагодарить папу, потому что он сегодня принял решение, благоприятное для всей нашей семьи: он не будет бороться за губернаторское кресло. Потому что папа хотел участвовать в выборах.

Разумеется, все дети заговорили разом, высказывая свое отношение. «Спасибо, папа», – сказал один. А другой заявил: «А это было бы просто классно – стать губернатором. Ого!»

В течение следующих нескольких дней произошли разные события. Во‑первых, Джей Лино позвонил, напоминая о моем обещании, и я счел своим долгом ответить, что, скорее всего, не буду участвовать в выборах. «Ничего страшного», – сказал он. О моем предполагаемом участии в губернаторской гонке ходило столько слухов, что Джей понимал, что в любом случае ему гарантирована большая аудитория. – Вы будете у меня в программе первым гостем».

Тем временем Мария переговорила со своей матерью, и та очень расстроилась. Юнис и Сардж верили в меня и постоянно призывали заниматься общественной деятельностью. Больше того, после того как в июне я заявил журналистам, что подумываю об участии в выборах, Сардж прислал мне письмо следующего содержания: «Я бесконечно счастлив. В настоящий момент я не вижу никакого другого человека, который лучше подходил бы для этой должности. Знай, что если бы я жил в Калифорнии, то впервые в жизни проголосовал бы за республиканца!» Что касается Юнис, то у нее всегда было стремление заниматься общественной деятельностью, и при этом она обладала силой воли двигаться дальше после поражений и трагедий. Мария всегда шутила: «Я вышла замуж за собственную мать». Поэтому теперь, когда Мария сказала матери, что не хочет, чтобы я участвовал в выборах, та посоветовала ей не лезть не в свое дело. «Что с тобой случилось? – спросила она у дочери. – В нашей семье мы, женщины, всегда поддерживаем мужчин, когда те собираются что‑то сделать!» Разумеется, я не присутствовал при этом разговоре, но позднее Мария мне его пересказала. «И, кстати, – добавила ее мать, – когда у мужчины есть честолюбие, чтобы принять участие в выборах, это нельзя сбрасывать со счетов. Если ты сейчас остановишь Арнольда, он не простит тебе этого до конца дней своих. Так что не жалуйся. Соберись с силами и помоги ему».

Все это время я практически ежедневно подолгу беседовал со своим другом Диком Риорданом, бывшим мэром Лос‑Анджелеса. Он со своей женой Нэнси жил меньше чем в миле от нас. Как и я, Дик был умеренным республиканцем. В прошлом году на губернаторских выборах он выдвигал свою кандидатуру от Республиканской партии, но проиграл первичные выборы. Многие ожидали, что сейчас он примет участие в досрочных выборах, и у него были очень неплохие шансы одержать победу. Его прошлые избирательные кампании проводил Майк Мерфи, великолепный мастер своего дела, и сейчас Дик снова пригласил его. Однако затем пошли слухи о том, что Дик перестал ходить на политические собрания и вместо этого играет в гольф.

Я позвонил ему и спросил, в чем дело. Потом сказал: «Скорее всего, я в выборах участвовать не буду, но если я не выставлю свою кандидатуру, то готов поддержать твою».

Поблагодарив меня, Дик пригласил нас с Марией поужинать к себе домой в Малибу. За ужином все разговоры были о том, участвовать ли Риордану в выборах. Именно тогда я впервые заметил, что позиция Марии несколько смягчилась.

– Арнольд уже практически решился было принять участие в губернаторской гонке, – сказала она, – но затем отказался от этого, потому что мы были против.

– Порой приходится принимать трудные решения, – добавил я. – Но я рад, что решил не участвовать в выборах.

Мария повернулась ко мне:

– Понимаю, что тебе это далось нелегко. Но, в конечном счете, надо принимать те решения, которые хочешь принять, и делать то, что хочешь делать.

Ее слова окончательно сбили меня с толку. Неужели Мария давала мне понять: «Когда ты сообщил мне о своем решении, я опешила от неожиданности, но теперь мне уже лучше»?

За ужином Дик пригласил меня выйти вместе с ним на террасу. Ткнув меня легонько в живот, он сказал:

– Ты должен выставить свою кандидатуру.

– Что ты имеешь в виду?

– Будь откровенен с самим с собой. У меня в груди нет того пламени, что есть у тебя. – Дику было уже семьдесят три года. – Ты должен участвовать в выборах. Это я буду тебя поддерживать.

По дороге домой я сказал Марии:

– Ты не поверишь, что сейчас произошло.

И я пересказал наш разговор с Диком.

– Я так и думала, что он что‑то затевает! – сказала Мария. – Ну, и что ты ему ответил?

– Я объяснил ему, что ты категорически против…

– Послушай, – перебила меня Мария, – я не хочу, чтобы всё валили на меня. Мне не нужна ответственность. Может быть, тебе все‑таки следует принять участие в выборах?

И тогда я сказал:

– Мария, нам нужно определиться до следующей недели.

Так продолжалось с переменным успехом в течение следующих дней. Я видел, что Мария на распутье. Одна ее часть была храброй и сильной и хотела быть мне верным товарищем, но другая говорила: «Это все та же самая безумная карусель, которая уже захватывала тебя. Высока вероятность того, что Арнольд проиграет, и тогда ты тоже проиграешь. В случае неудачи горечь поражения вам придется разделить на двоих поровну». Мария предлагала мне принять решение самому, однако всякий раз, когда я заводил разговор об участии в выборах, она снова расстраивалась.

Я также никак не мог определиться с выбором. До сих пор все решения относительно карьеры давались мне легко. Так, например, было, когда я ушел в кино, заявив, что больше не буду участвовать в состязаниях по культуризму. У меня перед глазами появился четкий образ, я совершил прыжок, и на том все закончилось. Однако принимать такое важное решение сейчас, когда у меня уже были семья и дети, пришлось очень непросто.

В обычной ситуации я позвонил бы своим друзьям и обсудил все с ними. Однако проблема участия в губернаторских выборах была настолько ответственной, что я не мог обратиться с ней ни к кому. Я объяснил Марии: «Все это между нами. Решение должны принять мы».

Посреди всего этого меня пригласил к себе в гости Дэнни Де Вито. У него были идеи в отношении трех фильмов, в том числе «Близнецов‑2» и еще одного фильма, к которому он написал сценарий и который сам собирался ставить. Я сказал:

– Замечательная мысль, Дэнни. Я был бы рад возможности снова поработать с тобой. – Затем я добавил: – Но, Дэнни, знаешь, ситуация в Калифорнии ужасная.

– Ну да, наверное. Но какое это отношение имеет к моим фильмам?

– Понимаешь, если моя жена согласится, наверное, я выдвину свою кандидатуру на должность губернатора.

– Ты что, спятил? Давай лучше снимем вместе фильм!

– Дэнни, это гораздо важнее. Калифорния важнее твоей карьеры, моей карьеры и вообще чьей бы то ни было карьеры. Я должен принять участие в выборах, если только согласится моя жена.

Дэнни только пожал плечами, несомненно, уверенный в том, что этого все равно никогда не случится.

И вот наступило 6 августа, среда, тот день, когда я должен был появиться на телевидении. Я до сих пор еще не решил, какое заявление сделаю. Утром я был в ванной и услышал, как Мария окликает меня за дверью: «Я уже ухожу. Мне нужно быть в телестудии Эн‑би‑си. Я оставила тебе записку, которая поможет выступить в «Сегодня вечером». И она просунула под дверь два листка бумаги. На одном были тезисы моего выступления, и один из них гласил: «Да, Джей, вы абсолютно правы, ситуация в Калифорнии катастрофическая, и нам нужен новый лидер. И тут есть два пути. Именно поэтому я здесь: я хочу объявить о том, что буду поддерживать Дика Риордана в борьбе за губернаторский пост, и я буду работать вместе с ним, но сам я участия в борьбе не приму». Дик до сих пор еще не объявил о своем участии в выборах, но Мария предполагала, что он это обязательно сделает.

На втором листке также были тезисы моего выступления, и в конечном счете все сводилось к: «Да, Джей, вы абсолютно правы, ситуация в Калифорнии катастрофическая, и нам нужен новый лидер. Вот почему сегодня я заявляю о том, что выдвигаю свою кандидатуру на должность губернатора штата Калифорния. Я позабочусь о том, чтобы с этими проблемами было покончено». И дальше в том же духе.

К тому времени как я закончил читать, за Марией уже закрылась входная дверь. «Отлично, – сказал я себе, – она оставляет все мне. Разговоры продолжались целую неделю. Больше я не буду думать об этом до тех пор, пока не окажусь перед телекамерами. Что сорвется у меня с языка, то и будет». Разумеется, я склонялся к тому, чтобы объявить о своем участии в выборах.

Ни один политический советник никогда не предложит впервые объявить о каком‑либо серьезном решении в «Сегодня вечером», однако я уже не один десяток раз бывал гостем этой передачи и чувствовал себя там уютно. Мы с Джеем были друзьями. Я знал, что он всегда меня прикроет, будет задавать интересные вопросы, вовлечет в дискуссию аудиторию. А на пресс‑конференции одобрительного рева толпы не бывает.

Лино уже бесчисленное количество раз говорил о том, что я приму участие в его передаче, чтобы сделать одно очень важное заявление. Все, от моих близких друзей до водителя, который вез меня в телестудию, задавали один и тот же вопрос: «Что вы скажете?» В зеленом зале телестудии Лино подошел ко мне и спросил то же самое. Однако в мире политики утекает любая информация: здесь у каждого есть свой собственный журналист, которому нужна сенсация. У меня был только один способ обеспечить то, чтобы мое заявление прозвучало как неожиданность: отвечать всем «нет». Я никому не сказал ни слова до тех пор, пока не очутился перед телекамерами.

К заходу солнца дело было сделано. Я был в гонке. «Сегодня вечером» выходит в эфир в одиннадцать вечера, однако записывается на пленку в половине шестого вечера по Западному поясному времени. Сделав заявление, я ответил на вопросы сотни журналистов и телекорреспондентов, собравшихся за дверями.

Сумасшедшие калифорнийские досрочные выборы внезапно приобрели лицо! Через несколько дней я появился на обложке журнала «Тайм», с широкой улыбкой на лице и заголовком из одного слова: «Аххнольд?!».

На следующий день мой офис в Санта‑Монике превратился в предвыборный штаб Арнольда Шварценеггера. Начиная избирательную кампанию, кандидат должен уже обладать тысячью необходимых ингредиентов: лозунгами, программой, финансовым фондом, штабом, страничкой в Интернете. Но поскольку я до самого последнего момента держал всех в неведении, у меня не было ничего. Даже избирательный фонд нужно было собирать с нуля. Так что у меня была только та команда, вместе с которой я пробивал Предложение номер 49. Мы организовывались на лету.

Это неизбежно должно было создавать всевозможные проблемы. В пятницу я встал в три часа ночи, чтобы подготовиться к интервью в программах «Сегодня», «Доброе утро, Америка» и «Утро на канале Си‑би‑эс». Я начал с Мэтта Лоэра из «Сегодня». Слушая его вопросы о том, как я намереваюсь вытаскивать экономику Калифорнии из глубокой ямы, какие реформы собираюсь провести, я вдруг поймал себя на том, что совершенно не готов к интервью. Не зная, что отвечать, я в конце концов прибегнул к старому приему Гручо Маркса и притворился, будто связь плохая. «Повторите еще раз! – Я выразительно хлопал по наушнику. – Я вас не слышу».

Лоэр закончил интервью язвительным замечанием: «Судя по всему, мы теряем связь с Лос‑Анджелесом и Арнольдом Шварценеггером». Это было мое самое неуклюжее выступление на телевидении.

До сих пор Мария держалась в стороне, привыкая к новой драме в нашей жизни. Но при виде моего беспомощного лепета по телевидению в ней пробудилась спящая львица Кеннеди. В тот же день она присоединилась к встрече консультантов, бьющихся над тем, чтобы хоть как‑то сдвинуть кампанию с мертвой точки.

– Какой у тебя план? – тихо спросила Мария. – Где твой штаб? Какой твой девиз? Какой был смысл в таких неподготовленных появлениях на телевидении?

Она не повышала голоса, но в ее словах звучали властность и опыт нескольких поколений Кеннеди.

Вскоре Мария приняла решение.

– Нам нужно больше людей, и в самом ближайшем времени. И нам нужен человек, который возглавит все и наведет порядок.

Она позвонила в Сакраменто Бобу Уайту, который в свое время помог запустить движение за принятие программы внеклассных занятий и порекомендовал большинство из тех, с кем я работал. «Вы должны приехать сюда, – сказала ему Мария. – Нам нужна ваша помощь». И вот Боб раскрыл свою записную книжку и вывел нас на руководителя кампании, на главного стратега, на специалиста по выработке политической линии и на главу по взаимодействию. При этом он сам остался в команде, осуществляя неформальное общее руководство. К нам присоединился также бывший губернатор Пит Уилсон. Он не только поддержал меня, но также вызвался устроить благотворительный вечер по сбору средств в клубе «Ридженси» и от моего лица обзванивал крупнейших доноров.

Одним из моих самых первых шагов в качестве кандидата была встреча с Тедди Кеннеди. Не было и речи о том, чтобы рассчитывать на поддержку с его стороны; наоборот, Тедди распространил письменное заявление, в котором говорил: «Я отношусь к Арнольду с любовью и уважением… но я демократ. И я не поддерживаю идею досрочных выборов». Тем не менее по совету Юнис я отправился на встречу с ним. Узнав, что сразу же после заявления о своем участии в выборах я должен лететь в Нью‑Йорк на спортивные игры в Гарлеме в рамках программы внеклассных занятий – это мероприятие было запланировано еще несколько месяцев назад, – Юнис уговорила меня заглянуть в Хайянис‑Порт и встретиться с ее братом. «В политике вы с Тедди по разные стороны баррикад, – сказала она. – Но он в своей жизни проводил много избирательных кампаний и одержал победы во всех, кроме президентской, поэтому я бы прислушалась к его советам».

Мы с Тедди говорили несколько часов, и он дал мне один совет, сыгравший важную роль. «Арнольд, никогда не вдавайся в подробности». Далее Тедди в подтверждение своих слов рассказал мне один случай. «Никто лучше меня не разбирается в проблемах здравоохранения, верно? Так вот, как‑то раз я принимал участие в четырехчасовых публичных слушаниях, в ходе которых проблемы здравоохранения обсуждались в мельчайших деталях. Затем я вышел из зала и направился к себе в кабинет, где меня перехватили те же самые журналисты, которые присутствовали на слушаниях. «Сенатор Кеннеди, сенатор Кеннеди, вы не могли бы поговорить с нами о проблемах здравоохранения?» – «Что вас интересует?» «Когда мы наконец услышим конкретные детали?» – Тедди рассмеялся. – Это просто показывает, что сколько бы подробностей ни сообщить журналистам, они все равно будут требовать еще. Все это потому, что они постоянно ждут от тебя какого‑нибудь ляпа, который можно будет дать в выпуски новостей. Освещать четырехчасовые слушания в Конгрессе – это скучно. Журналисты пытаются преподнести сенсацию. Вот благодаря чему сияет их слава».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: