Интеллект Павла как ответный удар по культуре

Опорой появившейся организации проповедников и верующих, названной церковью, или "телом Христовым", явился Павел — проповедник и апостол. Озарение, которое на него снизошло на дороге в Дамаск, было, без сомнения, подлинным, хотя толкование его очень спорно. Павел размышлял о смысле своего пробуждения в течение нескольких лет, как и Якоб Бёме и другие люди, которым было откровение. В конце концов, он заметно выделился среди всех евангелистов, чтобы испытать на себе вышеизложенное сказание о примирении человека и Бога с помощью ритуального жертвоприношения. Это измышление выдержало все, кроме тончайшего сходства с подлинным исходом Иисуса. Тем не менее, гений Павла, как и Фрейда, нельзя преуменьшать, равно, как и нельзя не принимать в расчет длинную тень, падающую на нас до сих пор.

В любом случае, бесчисленные и получившие признание толкования Павлом отрывков Евангелия почти ничего не оставили от оригинала, но послужили катализатором в процессе объединения в более или менее согласующееся целое зачастую противоречивых фрагментов. Даже наш заступник — Святой Дух или сердечная мудрость, которую явил Иисус и на которой зиждется его Завет, не избежал редакторских поправок апостола Павла. По-видимому, Павел поверхностно знал кое-что о конфликте между законом и любовью. Потому некоторые ученые считают, что он создал свое видение христианства из-за презрения и отрицания правовой системы, которой служил, а также, вместе с тем, еврейской храмовой службе и образу жизни.

И хотя Павел был достаточно осведомлен о юридической системе и её терминологии, он не обладал ключом к пониманию закона как некой культурной силы. Нигде не видно, что он осознавал тот факт, что путь Иисуса противоречил основной идее закона в целом. Первоначально именно Павел способствовал тому, что путь Иисуса был преобразован в средство воздействия культуры, от которой Иисус как раз и стремился освободить людей. Павел явил собой пример кипучего возвращения интеллекта на место духовной мудрости Иисуса, что апостол совершал с потрясающей тщательностью. Он был одним из тех блестящих умов и создателей системы, которым необходимо возиться с каждой проблемой или случаем, и возводить вокруг них огромные вымышленные конструкции, зачастую затеняющие само событие. Так христианство стало длинной тенью учения Павла, а не Иисуса. И хотя его интеллект воспринимается как сбивающая с толку извилистая логика, он создал условия для существования в течение двух тысячелетий теологии, также заводящей в тупик.

Первые примеры абсурдных противоречий в умозаключениях Павла можно найти в рассуждениях о любви; некоторые из них столь же прекрасны и интимны, как сонеты Шекспира. Начало послания Павла к римлянам раскрывает основы его измышлений. В его христологии нет ничего общего с путем Иисуса, хотя она содержит предсказания истории развития самого христианства. Он пишет своим римским новообращенным о "возмездии с неба за всякое нечестие и неправду человека… (которые откроются) в день страшного и праведного суда от Бога, когда он воздаст каждому по делам его…". Бог Павла завершает отношения с людьми возмездием, носящим характер массовый и разрушительный. И хотя это не тот отец Иисуса, от которого всякое даяние благо и всякий дар совершенен и который никого не осуждает, бог Павла стал намного более популярным. Культура, основанная на страхе, преклоняется перед ним. Разум, проникнутый постулатами культуры, и есть сама культура — комок страха в умирающем животном (определение, которое мы даем с извинениями в адрес Йетса).

Павел действительно искажает логику и закон, когда обращается к заповедям Моисея, показавшим истинное лицо мессии, которым он подменил Иисуса: "… те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону и осудятся… В день, когда по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа…" — не пробегайте поспешно эту выделенную фразу, в ней ещё раз говорится о падении человека. Здесь исчез не только Бог любви и всепрощения, сам Иисус Христос стал инструментом для выполнения грязной работы правосудия в руках Божьих. И куда же делось не-осуждение и всепрощение?

Следующая цитата из Посланий к римлянам очень четко подводит итог тому, что случилось с проповедью Иисуса: "Не мстите за себя, возлюбленные, но оставьте место для гнева Божия". Здесь очевидна тонкая хитрость архаичной теологии, играющей в коварную игру: она взывает к скрытой в человеке ярости, обещая ему, по сути, что отмщение придет в образе божественного воздаяния с новым христианским порядком. Христиане играют в эту игру уже больше двух тысячелетий. Джил Бэйли и Рене Жирар доходчиво объясняют, каким образом желание мести удерживает жестокую цивилизацию, вращающуюся по своим циклам. В этой точке исчезает всепрощение, оно заменяется самодовольством, злорадствующим по поводу врагов, которых одолеет невидимая розга, именуемая грядущим Судом Божиим. Павел цитирует: "Ибо написано: мне отмщенье, аз воздам". Ценой расплаты стала проповедь любви, потеря которой не существена в деле победы священного отмщения, во имя свершения которого христиане боролись две тысячи страшных лет.

После возрождения ветхозаветных представлений о справедливости, сюжет уплотняется с момента посвящения Павла в понтифики. Прочтите внимательно этот отрывок из первого Послания к коринфянам, провозглашающего его новым собратьям по вере: "Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не святых?… К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими?" За призывом к изгнанию нечестивых последовало заявление более общего и универсального характера, которое звучит в веках: "Разве вы не знаете, что святые будут судить мир? Разве не знаете, что мы будем судить ангелов?.." (Это вызывающе опасная точка зрения, предварившая логику появления Холокоста и других этнических чисток, особенно когда её выдают за дословную передачу слов Господа.)

Павел пишет и про свое беспокойство относительно новообращенных римлян, которые слишком серьезно восприняли предписание Иисуса ставить любовь выше закона: "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению". Здесь Павел рассуждает о древнеримском правительстве, которое покоилось на римском праве и армии. И хотя это наблюдение было сделано, чтобы укрепить собственные позиции в борьбе за первенство в церкви, позже оно же будет сделано относительно самих церковных властей и её Божьей рукой освященных армий. Апостол рассказывает, что власть культуры дана нам от Бога — концепция, возможно, сопоставимая с представлениями Моисея, но в корне противоречащая мысли Иисуса.

Размышления Павла относительно властей продолжаются в дискуссии о правительстве; он пишет: "ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых… Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро… (итак) отдавайте всякому должное: кому подать — подать, кому оброк — оброк; кому страх — страх; кому честь — честь". Здесь не просто заложены основы для софистики, которая спустя 16 столетий стала божественной привилегией королей и отозвалась ещё через четыре столетия сонмом евангелистов, размахивающих флагами в поддержку тёмной стороны американской политики. Все обстоит намного серьезнее. Между этим утверждением и рассуждениями Иисуса о том, что любовь делает право устаревшим, лежит бездонная пропасть.

Павел не сумел уловить тонкость знаменитого изречения Христа о воздаянии Цезарю цезарева. Мы отдаем Кесарю Кесарево, чтобы свободно воздать Богу Богово — а именно: сердце, душу и саму жизнь. Заметьте, что призыв соглашаться с противником, чтобы тот не привлек к суду и не упек в тюрьму, созвучен суфийскому высказыванию о том, что только глупец может быть честен с бесчестным.

Также примите во внимание подлинный смысл замечания Иисуса о человеке, подбирающем зерна в субботу. То, что подобранное зерно не принадлежало ему, было меньшей частью смысла высказывания. Нарушение правил шаббата заключалось в том, что нарушитель поднял зерно, и это было подлинной сутью замечания. И сказал ему Иисус: "Человек, если ведаешь ты, что творишь, то благословит тебя Бог. Если не ведаешь, что творишь, то ты проклят, как обычный преступник". Запутанные и деликатные тонкости в движениях души, идущие от сердца, просто не могут быть поняты таким умом, как у Павла, втянутым в бесконечные запутанные споры, в которых никому не удается победить, а проигрывают все.

Стоя у ворот

В любом случае, Павел не мог видеть то, что видел Иисус — а именно, что нет различий между римским правом и храмовой службой, за исключением того, что закон храма стоял на страже у ворот и никого не пропускал, и что вызвало гнев Иисуса. Конечно же, Иисус имел в виду законы, стоящие на страже врат, ведущих в Царствие Небесное внутри человека, что переводится как интеллект, блокирующий работу сердечной мудрости.

Что касается двух законодательств, то первое из них — римское право, которое, при поддержке огромной армии, отбирало деньги и вещи; а второе — Закон Моисея: опираясь на храмовые власти, он грабил души. Второе Иисус считал более губительным. Здесь нет большой тонкости. Иисус указывал на лицемерие и порочность обеих позиций, но не высказывался ни за, ни против в обоих случаях[35]. Он поддерживал трещину в скорлупе, узкую лазейку, обнаруженную в законе, исключающем принцип середины в логическом мышлении.

В постулатах Иисуса женщины занимали значительное место. Его отношение к ним было прямо и опасно противоположно современной ему культурной практике. Следует только отметить, что его всепрощение распространилось и на женщин; он заступился за жену, изменившую мужу, которую по закону толпа должна была закидать камнями; он защищал женщин от ужасной несправедливости закона при разводе; и он был готов вкушать пищу и общаться с женщинами дурной репутации. Все эти действия шли вразрез с установками культуры того времени. Некоторые проповеди познавательного характера ставили женщину на очень высокое место в иерархии Иисуса. Так, в Евангелии от Иоанна, называемого "возлюбленным учеником" Христа, тихое, ненавязчивое присутствие Марии Магдалины упоминается практически в каждом эпизоде жизни Христа. Джеймс Кэрс поднял эту тему в странной, сюрреалистической жемчужине своего творчества "Евангелие от Возлюбленного Ученика".

Однако Павел вернул женщину на её прежнее место и быстро восстановил патриархат и власть духовенства новой церкви. В отношении к женщине он был не менее самодоволен, самоуверен и консервативен, чем в вопросах права, справедливости и правительства. В первом Послании к коринфянам он пишет, что"…хорошо мужчине не касаться женщины…", хотя он же смягчает это признанием, что "лучше вступать в брак, нежели разжигаться", даже когда он убеждает своих последователей быть столь же сильными духом, как он, и сопротивляться этой слабости. Чтобы мужчина не допустил торжества потребности в плотской любви, Павел склоняет чашу весов в свою пользу: "всякому мужу глава — Христос, жене глава — муж".

Он не колеблется активно использовать чувство стыда в качестве способа насаждения культуры, как это видно из десятой главы Послания к римлянам: "всякий, верующий в него, не постыдится". Но для нас более важно откровение в Первом послании к коринфянам: "и всякая жена, молящаяся или пророчествующая с непокрытою головою, постыжает свою голову". Его рассуждения, связанные с этим странно исламским заявлением, за которым следует отлучение женщины от церкви, если она не покрывает свою голову, ещё более разоблачительны: "муж не должен покрывать голову, потому, что он есть образ и слава Божия; а жена есть слава мужа". Павел часто повторяет эту литанию в пятом Послании к ефесянам, затем она вновь звучит в третьем Послании колоссянам. Эта литания подчеркивает превосходство мужчины и подчиненное положение женщины. В Послании к ефесянам он убеждает: "Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом" — так же, как он увещевает жен подчиняться воле мужей.

В первом письме Тимофею Павел объясняет: "Жена да учится в безмолвии, со всякой покорностью; а учить жене не позволяю… " (Прошу обратить внимание на повелительное наклонение этого поразительного запрета, который я выделил курсивом, чтобы не упустить его значения.) Далее он продолжает: "…ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии, ибо… жена, прельстившись, впала в преступление…" — и, конечно же, утянула за собой и бедного невинного Адама. Этими словами Павел ставит архетипический образ Евы, а с ней и всех женщин, на место зачинателей первородного греха, в то время как этот образ был вознесен на вершины святости темной рабочей лошадью Августином, и о чем нет ни малейшего упоминания в словах или действиях самого Иисуса. Вслед за Павлом вирус женоненавистничества проник в большинство христианских доктрин и во многие версии последовавших проповедей. В Новом Завете или гностических текстах осталось мало фрагментов, которые бы избежали искажения слова Иисуса в духе толкования Павла. В добавление к этому, с помощью тезиса о возрождении Евы в каждой женщине, Павел возвел фундамент для сооружения препятствий женщинам на пути достижения ими церковных должностей в рамках его собственной юрисдикции. Идея об отторжении женщины от церковных должностей была подхвачена и удерживалась всеми институтами христианства почти две тысячи лет.

"Я не позволяю женщине…" — в этом утверждении Павел даже не беспокоится о привычной личине божественного одобрения, которой он мог бы предварить свои слова: "и сказал Господь, что женщина…", или: "Бог говорит, что женщина…". Вместо этого мы видим его прямое повелительное: "Я не позволяю…". Этими словами он выразил божественное одобрение самому себе, и его личное слово — конкретное, весомое, свободное от метафор и сравнений, законное и тяжелое, и кристально ясное — стало главной сущностью исправленного Евангелия и формирования Нового Завета. Павел вышел на сцену через одно или два десятилетия после смерти Христа, и после этого каждое действие или текст последователей учения Иисуса, за исключением, возможно, нескольких коптских и гностических текстов, отражают доктрину Павла. Учение апостола заслонило, приуменьшило и глубоко изменило первоначальный смысл слов Иисуса.

Христианство в толковании Павла восприняло обличение греха и продажу индульгенции в качестве основного способа распространения слова — учения, основанного на чувстве вины, стыда и страха перед наказанием. Уже в "Деяниях Апостолов" первенство переходит к "цивилизованному" интеллекту, который посягает на главенствующее положение духа. Даже само направление, которое указывает крест, переворачивается до тех пор, пока предлагаемый путь — трещина в скорлупе — не склеивается полностью. Первосвященнические суждения Павла, его извилистый интеллектуальный анализ, берущий начало из многочисленных умозаключений по каждому поводу, представленных в новых общинах верующих, спровоцировал и завершил восстановление образа той культуры, которая властвовала до прихода Иисуса. И слова Павла цитировали до бесконечности, в течение двух тысяч лет, и все цитаты, приводимые в сочинениях христианских авторов и проповедников, значительно перевешивают немногие замечания, сделанные Иисусом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: