Человеческого достоинства (ст. 282 УК РФ).

Правовая норма об ответственности за возбуждение национальной, религиозной розни, как уже отмечалось, имеет длительную традицию в отечественном законодательстве. Впервые она была включена в Уголовный кодекс РСФСР от 1 июня 1922 г.[221] С тех пор она изменялась более 10 раз, последний – в декабре 2003 г.[222] В действующей редакции диспозиция данной нормы сформулирована следующим образом:

«Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации».

Многие годы эта норма была «спящей», она фактически не работала. Так, например, в 1997 г. по ст. 282 УК РФ обвинительные приговоры были вынесены в адрес лишь 3 человек, в 1999 г. – 5 человек, в 2001 г. – тоже 5 человек, в 2003 ­– 8, в 2004 – 11. То же самое ранее происходило и с предшествовавшей ей нормой – ст. 74 УК РСФСР.

Ситуация стала меняться лишь в самые последние годы, в связи с рядом «антиэкстремистских» новаций уголовного законодательства и совершенствованием правоприменительной и судебной практики. Так, по этой статье в 2005 г. было осуждено уже 40 человек, а в 2006 – 54 человека.

Вместе с тем практика применения данной нормы и в настоящее время, мягко говоря, далека от совершенства, о чем говорят как исследователи-правоведы[223], так и представители правозащитного сообщества, осуществляющие мониторинг проявлений ксенофобии в России и действий правоохранительных органов[224]. Это связано со значительными сложностями, возникающими у правоприменителей при предварительном расследовании и судебном разбирательстве по делам данной категории.

В свою очередь, эти сложности во многом обусловлены специфической природой подобных преступлений, имеющей значительную психологическую составляющую. Это обстоятельство послужило одной из важнейших причин выбора указанной нормы для анализа с позиции психологии воздействия.

Представляется целесообразным, как и в предыдущих случаях, первоначально рассмотреть уголовно-правовую трактовку нормы через призму психологии воздействия и на этой основе выделить существенные особенности влияния, оказываемого преступником при совершении указанного вида правонарушений. В частности, следует определить, кто в данном случае оказывает психологическое воздействие (субъект воздействия, правонарушитель), на кого оно направлено (объект воздействия), кто является пострадавшей стороной, каковы существенные характеристики подобного воздействия, с какой целью оно осуществляется, в каких условиях протекает и т.д. В то же время эта задача оказывается несколько более сложной, чем анализ других рассмотренных выше норм, поскольку в данном случае у многих ученых-правоведов наблюдаются значительные расхождения во взглядах при трактовке отдельных конструктивных элементов нормы, в частности, в оценке субъективной стороны деяния.

Первое, что обращает на себя внимание в формулировке рассматриваемой правовой нормы – это неопределенно-многозначное начало диспозиции: «действия, направленные на…». Эта формула, во-первых, указывает на формальный состав данного преступления, то есть на то, что оно считается законченным с момента совершения указанных противоправных действий независимо от наступления общественно опасных последствий. Другими словами, закон не требует реального возникновения ненависти или вражды как негативных по знаку эмоциональных проявлений у субъекта либо тем более каких-либо деструктивных действий, совершенных им под влиянием подобных эмоций по отношению к какой-либо из указанных в норме человеческих общностей (определенная нация, раса, пол и т.д.) или к их отдельным представителям, в качестве преступного результата «действий, направленных на…». Достаточно лишь доказанного факта наличия действий подобной направленности. Сказанное относится и к унижению достоинства субъекта по приведенным в ст. 282 УК РФ основаниям.

Следует отметить, что в данном противоправном деянии крайне сложно, а в большинстве случаев практически невозможно обнаружить и зафиксировать, а тем более – достоверно и надежно доказать наличие причинно-следственной связи между «действиями, направленными на…» и их возможным конечным итогом – реальным формированием у некоего субъекта враждебного отношения, его деструктивными действиями в адрес представителей какой-либо этнической, языковой, расовой или иной группы. Здесь можно привести такой пример. N подготовил и опубликовал в газете материал, направленный против граждан государств Средней Азии, приезжающих в Россию на заработки (скажем, антитаджикского содержания). Газета с этой статьей и собственноручными пометками была при обыске найдена у лица, подозреваемого в систематическом совершении нападений на выходцев из среднеазиатских республик, в том числе Таджикистана. Понятно, что эти факты могут быть каким-то образом связаны. Вместе с тем невозможно достоверно доказать, что именно данная публикация (а не другие материалы такой же направленности, также найденные у него при обыске – журналы, книги, видеозаписи и др.) послужила причиной или хотя бы одной из многих возможных причин совершения серии насильственных преступлений.

Другими словами, в данном случае невозможно точно доказать связь между попыткой оказать психологическое воздействие на субъекта (причем, именно на данного конкретного человека среди неопределенно-широкого круга лиц – постоянных, эпизодических и случайных читателей соответствующего издания) и его последующими действиями. Слишком сложный, опосредованный, а во многом и случайный характер будет иметь подобное воздействие. Действия же агрессора, в свою очередь, как правило, обусловлены многими причинами и факторами, лишь одним из которых (скорее всего, далеко не самым важным) будет ознакомление с конкретной газетной статьей, книгой, прослушивание речи оратора на митинге и т.д.

Учитывая изложенное, представляется, что законодатели поступили очень мудро, проявили себя не только как юристы, но и как психологи, установив, что рассматриваемое преступление имеет формальный состав, не требует наступление общественно опасных последствий.

Распространяя человеконенавистнические взгляды и мировоззрение, стравливая между собой людей различных национальностей, конфессий, цвета кожи, профессий, достатка (последние входят в число критериев принадлежности к определенным социальным группам) и т.д., активно сея «зубы дракона», правонарушители надеются на богатый «урожай», их воздействие направлено на социальные общности и общество в целом, а не на каких-либо конкретных лиц (как это было, например, в рассмотренной выше ст. 130 УК РФ – «Оскорбление»). К сожалению, ядовитые «всходы ненависти» весьма обильны в нашей стране в последние десятилетия. Они не уменьшаются, несмотря на все усилия по формированию толерантности, развернувшуюся в последнее время кампанию по борьбе с экстремизмом, другие государственные и общественные инициативы.

Несмотря на то, что данное преступление, как уже отмечалось, имеет формальный состав, следует кратко рассмотреть потенциальные последствия возбуждения ненависти в обществе. Это необходимо потому, что данное деяние, хотя и относится к группам преступлений небольшой (при квалификации по ч. 1 ст. 282) или средней (при квалификации по ч. 2 ст. 282) тяжести, однако представляет значительную общественную опасность именно своими последствиями, в том числе отсроченными по времени от момента непосредственного возбуждения вражды. Они могут проявиться в различных формах дискриминации и сегрегации граждан, массовых насильственных действиях, таких как массовые беспорядки и погромы на национальной и религиозной почве, в сепаратистских тенденциях, вплоть до гражданской войны (как это было в ряде бывших республик СССР, а также в Чечне). Как говорится, сначала скрипят перья, а потом начинают грохотать пушки.

Необходимо отметить, что отсутствие должного отпора со стороны государства, адекватной реакции правоохранительных органов и суда на преступление небольшой тяжести порождают у экстремистов ощущение безнаказанности. От пропаганды вражды и ненависти они переходят к другим, более тяжким преступлениям, способствуют эскалации насилия в стране на национальной и религиозной почве, формированию негативного имиджа России в мировом сообществе. Поэтому нельзя не согласиться с позицией В.М. Лебедева, считающего, что «…данный состав обоснованно включен в раздел преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства»[225].

Возвращаясь к анализу формулы, приведенной в начале диспозиции ст. 282 УК РФ («действия, направленные на…»), отметим, что, во-вторых, она никак не конкретизирует содержания противоправных действий. То есть, предполагается, что теоретически это могут быть любые по характеру и содержанию человеческие действия, единственным же юридически релевантным признаком здесь выступает их направленность на возбуждение ненависти либо вражды или унижение человеческого достоинства по ряду признаков. Таким образом, как отмечают комментаторы данной нормы, «статья 282 УК не определяет предусмотренные ею действия конкретно, а дает их общее описание, указывая на публичный характер действий, направленных на двоякий результат в рамках перечня признаков, по которым лицо стремится достигнуть этот результат»[226]. Как справедливо отмечает А.Р. Ратинов, такая конструкция не отвечает требованию максимальной деффинитивности[227] правовых норм, то есть конкретному определению и описанию в диспозиции статьи существенных признаков запрещенных деяний, чем обеспечивается единообразное понимание и применение закона[228].

С позиций психологии воздействия совершенно непонятно, означает ли данная крайне неопределенная формулировка, что речь идет об оказании только лишь психологического воздействия на субъекта (субъектов) или же также и о возможности какого-либо физического воздействия, или даже о каких-то гипотетических действиях, не предполагающих никакого воздействия ни на кого, а лишь имеющих определенную направленность.

Естественно, что в комментариях к столь многозначному пассажу мнения ученых-правоведов разделились. Так, многие авторы полагают, что в данном случае речь идет о достаточно широком спектре различных действий, имеющих различную природу и объединенных лишь общей направленностью. В.И. Рарог считает, что к числу таких действий могут относиться «…депортация, применение насилия, разрушение культовых зданий, воспрепятствование проведению национальных или религиозных обрядов; … различные формы третирования людей по признакам их национальности, расы, происхождения или социального положения, издевательство над культурой, обычаями и традициями какой-либо нации и т.п.»[229]. Подобные действия могут также заключаться в «пропаганде превосходства либо, наоборот, неполноценности граждан, а также в оскорблении человека по признакам его пола, расы, национальности, языка, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе»[230].

Авторы другого комментария к Уголовному кодексу РФ указывают на то, что «объективно действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, могут выражаться в следующем: распространение взглядов, идей, оценок враждебного или дискриминационного характера, осуществление массовой дискриминации и вытеснения определенных групп населения с места проживания; совершение провокаций (инсценировок, ложных обвинений и т.п.); надругательство над национальными или религиозными символами, святынями, захоронениями и т.д., а также другие демонстративные действия указанной направленности по какому-либо из перечисленных в ст. 282 УК признаку или признакам»[231]. Подобной широкой трактовки содержания и характера «действий, направленных на…» придерживаются и некоторые другие исследователи[232].

Иная точка зрения заключается в том, что подобные «действия» преимущественно или даже исключительно связываются с процессами создания и распространения информации определенной направленности. Так, А.В. Шведко пишет, что «сущность перечисленных деяний заключается в распространении взглядов и идей, возбуждающих чувство неприязни или ненависти к другим национальности, расе, религиозному вероисповеданию, образу жизни, быту, обычаям, культуре, семейному укладу, унижающих и оскорбляющих людей другой национальности, распространении дискриминационных оценок граждан в зависимости от их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности. … Для квалификации деяния как преступления не имеет значения способ распространения таких идей и взглядов (устный, письменный, наглядно-демонстрационный), а также то, соответствуют ли в действительности приписываемые той или иной нации, расе, религии черты или нет»[233].

Наиболее подробно данный подход обосновывает А.Р. Ратинов. Он считает, что указанное деяние относится к злоупотреблениям свободой слова, а под действиями имеется в виду речевая деятельность или речевое поведение человека, «то есть публичное выступление, обнародование печатных изданий, рисунков и изображений, средств наглядной демонстрации, плакатов и транспарантов, звуко- и аудиозаписей, газет, радио- и телепередач»[234].

Критикуя данный подход, В.А. Бурковская заявляет, что «такое ограничительное толкование исключает широкий спектр целенаправленных действий на возбуждение вражды, связанных с надругательствами над символами и предметами, служащими для исполнения культа…; либо с изготовлением, хранением с целью распространения, распространением соответствующих материалов; организацией различных мероприятий; … использованием насилия»[235]. Она заключает, что под «действиями» следует понимать любой акт внешней деятельности соответствующей направленности. Вместе с тем автор справедливо указывает, что «подобные деяния требуют дополнительной квалификации по соответствующим статьям уголовного закона»[236].

Представляется, что наиболее точной, хотя и требующей некоторых оговорок является позиция А.Р. Ратинова. Данное преступление преимущественно связано с публичным распространением человеконенавистнической информации, направленной на возбуждение вражды либо на унижение человеческого достоинства, в особенности, когда речь идет об односоставных преступлениях, квалифицируемых по ч. 1 ст. 282 УК РФ. Если же квалификация производится по ч. 2 ст. 282 (в особенности, по п. «а»: «с применением насилия или угрозой его применения») либо по совокупности статей Уголовного кодекса, то спектр противоправных «действий, направленных на…» может быть существенно шире.

Резюмируя сказанное, мы полагаем, что пресловутые «действия» преимущественно связаны с оказанием психологического воздействия на субъекта (субъектов). В свою очередь, данное воздействие обычно реализуется в форме распространения некоторой противоправной информации.

Существенные особенности подобного воздействия определяются тем обстоятельством, что состав преступления, предусмотренного ст. 282 УК РФ, образуют не любые «действия, направлены на…», а лишь «совершенные публично или с использованием средств массовой информации».

Понятие публичности действий (как и действий с использованием СМИ – периодической печати, радио, телевидения) предполагает их адресованность неопределенно-широкому кругу лиц. «Публичность означает, что идеи и взгляды, возбуждающие национальную, расовую или религиозную вражду, распространяются в присутствии широкого круга людей (в случаях их устной формы) либо рассчитаны на последующее ознакомление с ними других лиц (например, расклеивание листовок, лозунгов, распространение аудио- и видеоматериалов), носят открытый и доступный для понимания характер»[237]. В первом случае распространение противоправных идей имеет немедленный, а во втором – отсроченный характер.

Распространение непериодической информационной продукции экстремистского содержания, не относящейся к СМИ, (книг, листовок, видеопродукции и т.д.) также относится к критерию публичности, поскольку предполагает ознакомление с этими материалами неопределенно-широкого круга лиц. Если же информация «адресована одному или нескольким конкретным лицам, то такие действия не образуют публичности»[238].

Следовательно, здесь речь идет не о любом психологическом воздействии, а об оказываемом на аудиторию СМИ, читателей книги, участников массового мероприятия – митинга, пикета и т.п. То есть, по сути, речь идет о такой особой разновидности психологического воздействия как коммуникативное воздействие на субъекта (субъектов), оказываемое в массовых коммуникативных процессах или при публичном общении.

Подобное воздействие является противоправным, когда оно направлено на: а) возбуждение ненависти или вражды в адрес конкретного человека или группы лиц по признаку его (их) отношения к определенной группе – национальной, религиозной, социальной и пр.; б) унижение человеческого достоинства по этому же основанию (принадлежности субъекта к указанной в законе группе). Рассмотрим подробнее содержание этих формул.

Важнейшими понятиями в формулировке нормы являются «вражда», «ненависть». Именно формирование данных негативных эмоционально окрашенных отношений к определенным социальным общностям (раса, этнос, религия, социальная группа) и их представителям является результатом воздействия на сознание субъекта (группы лиц или даже общества в целом) противоправных сообщений СМИ, публичных выступлений.

В обыденном сознании эти термины воспринимаются как очень близкие по значению. Так, в толковых словарях русского языка они определяются почти синонимично, истолковываются одно через другое: вражда – «отношения и действия, проникнутые неприязнью, ненавистью»; «неприязнь, взаимная ненависть, недоброжелательные отношения»; ненависть – «чувство сильной вражды и отвращения»; «чувство сильнейшей вражды»[239]. В законодательстве и юридической литературе эти понятия также не дифференцируются.

М.А Осадчий полагает, что хотя данные термины тесно взаимосвязаны, однако между ними есть и существенное различие. Так, ненависть он трактует как психологическое состояние, а вражду – как деятельность или готовность к деятельности. Автор заключает, что ненависть представляет собой начальную стадию вражды, а вражда же есть ненависть, проявленная физически, вовне. Соответственно, признаки возбуждения вражды и возбуждения ненависти в текстах СМИ, публичных выступлениях, по его мнению, будут различаться[240].

С психологической точки зрения подобное жесткое разделение значений «вражды» и «ненависти» не вполне верно. Так, например, «готовность субъекта к некоторой деятельности» следует рассматривать именно как его актуальное психическое (психологическое) состояние. Но дело даже не в таких тонкостях.

Данные понятия описывают очень близкую реальность, в них значительно больше общего, чем различий. Они в основном относятся к эмоциональной сфере субъекта, обозначают формы эмоциональных проявлений различной интенсивности, но одинаковой или сходной направленности и знака.

Так, ненависть психологи определяют как «стойкое активное отрицательное чувство человека, направленное на явления, противоречащие его потребностям, убеждениям, ценностям»[241]. При этом отмечается, что она «способна вызвать не только соответствующую оценку своего предмета, но и активную деятельность, направленную против него»[242].

Необходимо отметить, что в научной психологии активно используется термин «враждебность», а не «вражда», который применяется в праве. При этом «враждебность» понимается скорее как интрапсихическое образование, а «вражда», наряду с внутренним психическим компонентом, включает также и внешние практические (конфликтные, деструктивные) действия по отношению к своему объекту.

И ненависть, и враждебность могут быть источниками агрессивных действий, то есть поведенческих проявлений вражды (как в вербальной форме – оскорбления, угрозы, брань и т.п., так и в форме насильственных действий). В целом же представляется, что ненависть является наиболее ярко выраженной, возможно, крайней формой проявления вражды и враждебности.

От информации, возбуждающей вражду, следует отличать констатацию фактов. Последняя не несет никакого отрицательного «эмоционального заряда» и не направлена на формирование негативной установки. Поэтому нельзя, например, считать возбуждением национальной вражды сообщение о том, что самыми неграмотными среди россиян, по данным социологических исследований, являются цыгане. Психологическое содержание такой информации будет заключаться в том, чтобы привлечь к этой проблеме внимание общественности и специалистов, а не укрепить в массовом сознании стереотипное представление о необучаемости цыган как национальной черте. Тем более, недопустимо усматривать враждебную направленность в материалах научного характера, предназначенных для специалистов и рассчитанных на исследование вопросов межнациональных, межконфессиональных отношений[243].

Сходной точки зрения придерживаются и другие исследователи. Так, М.А. Осадчий также полагает, что «Не является криминальным проявлением экстремизма простое информирование: это лишь объективное изложение фактов без оценочной установки»[244].

Результатом возбуждения вражды являются:

· образование у субъекта стойкого эмоционально окрашенного негативного отношения к другим лицам не в связи с их личными качествами или особенностями поведения, а лишь на основе принадлежности к определенной социальной общности, а также к данным общностям в целом;

· приписывание представителям таких групп опасных намерений и враждебных действий в отношении членов иных национальных, расовых, языковых и прочих групп (в первую очередь тех, членом которых является субъект);

· формирование готовности к собственным деструктивным действиям в отношении данных лиц и групп;

· а в конечном итоге – сами подобные действия (дискриминация, насилие и т.д.).

С психологической точки зрения можно говорить о том, что в результате возбуждения вражды у индивида возникают негативные социальные стереотипы в отношении определенных групп и их представителей (этнические, гендерные и др.), формируются отрицательные атрибуции, социальные установки (аттитюды), предрассудки и предубеждения. Если же у такого человека и ранее существовали подобные психические образования, то под воздействием информации враждебного характера они подкрепляются, усиливаются и активизируются[245].

Учитывая различия в установках, взглядах и мнениях потенциальной аудитории, опытные коммуникаторы по-разному организуют противоправное воздействие на отдельные целевые группы. Так, в случае, когда сообщение предназначено для «своих» – расистов и националистов, полностью разделяющих человеконенавистническое мировоззрение коммуникатора, ему нет необходимости в чем-либо убеждать подобную аудиторию, доказывать ей истинность пропагандируемых идей. Такие слушатели (читатели, зрители) и так уже заранее согласны со всеми выводами. В данном случае распространение враждебной информации выполняет другие психологические функции.

Известно, что многие лица, озабоченные «засильем инородцев и иноверцев», часто обладают конспирологическим мышлением. Различные события, происходящие в мире, стране и их собственной жизни они интерпретируют как результат «происков врагов». Ощущение себя игрушкой в руках «темных сил», защитником «осажденной крепости», находящейся среди моря злокозненных «врагов», обычно вызывает у таких людей потребности в поиске единомышленников, тесном контакте с ними, постоянном взаимном подкреплении сложившихся стереотипов и предубеждений.

Именно эту функцию – актуализацию «образа врага» обычно выполняют сообщения СМИ, ориентированные на данную целевую аудиторию. Коммуникативное воздействие в них построено наиболее примитивным, «лобовым» образом. Поэтому такие материалы, как правило, прямолинейны и очень похожи друг на друга. Одни и те же идеи в них зачастую излагаются одними и теми же словами (как правило, очень грубыми), сопровождаясь бесконечными «примерами», которые обычно полны искажений, подтасовок и откровенной лжи. Такие материалы необходимы соответствующей аудитории так же, как наркоману нужна очередная «доза» зелья, без которой он уже не может существовать.

Поскольку подобные тексты (видеоматериалы и пр.) обычно активно обсуждаются в кругу единомышленников (в том числе заочно, с использованием сети Интернет), то другой их важной психологической функцией выступает повышение групповой сплоченности в сообществах религиозных фанатиков и радикальных националистов.

Второй целевой группой потенциальной аудитории являются лица с еще не сложившимися убеждениями, не устоявшимися взглядами по вопросам межнациональных, межрелигиозных отношений и т.д. В этом случае коммуникативное воздействие обычно строится совершенно иным образом, оно является значительно более тонким, изощренным. Пропагандируя противоправные идеи, стремясь расширить круг своих единомышленников, коммуникаторы активно используют методы убеждения и внушения, они стремятся оказать влияние и на сознание, и на подсознание аудитории. При этом опытные правонарушители обычно применяют массу специальных приемов, направленных на усиление психологического воздействия, повышение его эффективности.

Такие приемы, используемые в массовой и публичной коммуникации, обычно отличаются от применяемых в межличностном общении, например, при оскорблении или принуждении к действиям сексуального характера. Многие подобные психологические приемы подробно описаны в нашей работе, посвященной исследованию психологии разжигания вражды и ненависти[246]. Другие приемы, основанные на использовании языковых средств воздействия на аудиторию, рассмотрены в работах лингвистов[247].

Помимо приемов, данное преступление характеризуется и специфическими методами воздействия коммуникатора на аудиторию. Так, при публичном общении – выступлении на митинге, ином массовом мероприятии ораторы для усиления эффекта воздействия могут использовать метод заражения аудитории – трансляции ей собственных переживаний, эмоционального состояния, психического настроя. Как уже отмечалось, слушатели в толпе активно воспринимают и некритически усваивают пропагандируемые идеи, принимают предлагаемые образцы поведения, при этом не рефлексируя свои действия.

Возвращаясь к анализу понятий, использованных в формулировке ст. 282 УК РФ, отметим, что помимо возбуждения ненависти и вражды противоправными являются действия, направленные на унижение национального, расового и пр. достоинства субъекта.

Выше, в третьей главе мы уже анализировали понятие достоинства. Напомним, что оно связано с самооценкой, самоуважением субъекта, осознанием им своей ценности. Вместе с тем уважать себя можно как за свои сугубо индивидуальные качества (например, острый ум, высокую ответственность, отвагу или хорошее чувство юмора), так и за качества, характеризующие субъекта (меня) как представителя тех или иных социальных общностей (заботливый отец, опытный специалист-профессионал в своей области, ревностный прихожанин и т.д.) Именно в этом социальном смысле достоинство субъекта имеется в виду в формулировке ст. 282 УК РФ. Действия трактуются как противоправные, если они направлены на унижение достоинства субъекта не как уникального индивида (в этих случаях пострадавшему лицу следует обращаться к ст. 130 УК РФ или ст. 152 ГК РФ, если избран гражданско-правовой способ защиты прав), а как члена указанных в норме закона групп. Соответственно, предполагается, что в данном случае будет унижено достоинство и других членов данной группы.

Достоинство является атрибутом субъекта, личности, но не группы. Как было показано А.Р. Ратиновым, во всех отраслях права обладателем достоинства признается только отдельная личность (гражданин, человек, физическое лицо). Аналогичным образом, и с позиции психологической науки предположение о том, что некая социальная общность (группа) может являться носителем достоинства и испытывать отрицательные переживания от его унижения также является нонсенсом[248].

Этот подход представляется наиболее правильным и с точки зрения психологии воздействия. Влияние здесь оказывается не на группу как некоего совокупного субъекта, а на ее отдельных членов. Так, восприятие подобного воздействия всегда будет индивидуальным как индивидуальны органы чувств человека. Лишь в результате суммированных индивидуальных воздействий и под их непосредственным влиянием, в результате обмена мнениями, взглядами, эмоциями в человеческой общности формируются такие надындивидуальные образования как групповое мнение, коллективные эмоции и т.д.

Поэтому в формулировке «унижение достоинства человека или группы лиц» имеется в виду не некоторое гипотетическое «групповое достоинство», а индивидуальные достоинства ряда членов группы (возможно, всех ее участников), униженных по основаниям, связанным с принадлежностью к данной группе.

В психологическом плане и унижение достоинства, и возбуждение ненависти отражают явления одного порядка, и определяют действия, одно из которого служит средством реализации другого. Например, приписывание исламу идеи необходимости «истребления неверных», воспринимаясь как незаслуженное обвинение и унижение достоинства последователей этой религии, одновременно формирует неприязненное отношение к ним. Как правило, унижение человеческого достоинства представляет собой частный случай или разновидность или способ действий, направленных на возбуждение вражды.

Вместе с тем между возбуждением вражды и унижением достоинства есть и существенное различие. Оно заключается в объекте психологического воздействия, а также в том, кому адресована информация, сообщаемая в материале СМИ, публичном выступлении, кто является ее получателем.

В этой связи напомним, что в рассмотренных выше составах преступлений объектом криминального психологического воздействия и пострадавшим лицом, как правило, выступает один и тот же субъект. То есть, воздействие в таких ситуациях является непосредственным по уровню опосредованности контакт между сторонами.

В отдельных случаях воздействие может быть и опосредованным, например, когда оно направлено не на самого потерпевшего, а на его близких (родителей, детей и т.д.), с тем, чтобы заставить субъекта совершить действия, выгодные преступнику. В зависимости от степени опосредованности контакта, как уже отмечалось выше, можно выделять «жертв первого, второго и т.д. порядка».

Особая ситуация складывается при совершении преступления, предусмотренного ст. 282 УК РФ. Формально говоря, и здесь воздействие может быть либо непосредственным (ситуация публичного выступления), либо опосредованным (средствами массовой информации). Однако есть существенное различие между понятиями аудитории (публичного выступления или СМИ) и объекта криминального психологического воздействия. Последнее понятие значительно шире первого, оно включает в себя не только лиц, ознакомившихся с некоторой информацией, послушав оратора на митинге или прочитав заметку в газете.

Объектом криминального коммуникативного воздействия в рассматриваемом случае выступает все общество в целом[249]. Однако это воздействие по разному реализуется в отношении отдельных общественных групп, общностей и индивидов, образующих данное общество.

Здесь следует выделить, во-первых, группу адресатов информации (сообщения СМИ), то есть тех, кому оно направлено, на кого оно ориентировано (потенциальная аудитория), а, во-вторых, тех, о ком говорится в сообщении, его персонажей, «героев» (те или иные указанные в законе группы – национальные, религиозные, языковые и др., а также отдельные лица как представители этих групп). Тогда между возбуждением ненависти и унижением достоинства будет следующее весьма существенное различие.

В случае унижения достоинства адресаты воздействия и «герои» сообщения – это представители одной и той же группы (расовой половой, языковой и пр.) При возбуждении вражды эти общности не совпадают, ненависть возбуждается не к «нам», а к «другим».

В обоих рассмотренных случаях у адресатов различно восприятие получаемой информации, поскольку в одном речь идет «о ком-то другом, чужом, инаком», а в другом – «обо мне и мне подобных», «о нас». Соответственно, включаются разные оценочные механизмы – например, ауто- или гетеростереотипы.

Одна и та же информация, как правило, является одновременно и унижающей достоинство представителей какой-либо группы, и возбуждающей вражду у представителей иных групп. Например, публично выраженное презрение к цыганам как к дикому и опасному племени не только оскорбительно для их национального достоинства, но в то же время поддерживает в общественном мнении негативный образ и опасливо-враждебное отношение к данному этносу.

Вместе с тем из данного правила, как и из любого другого, возможны исключения. Их природа определяется в первую очередь особенностями действий преступника и ситуации совершения преступления. Психолого-правовой анализ данных действий позволяет выявить их направленность, прояснить субъективную сторону преступления (о которой речь пойдет несколько ниже).

Зачастую правоприменители испытывают значительные сложности в анализе преступных деяний данной категории, при квалификации действий правонарушителя, в частности, когда они сопряжены с насилием. Так, 12 января 2006 г. Александр Копцев ворвался в полное прихожан здание Московской синагоги на Большой Бронной улице. Примерно за три минуты он нанес охотничьим ножом ранения различной степени тяжести девяти посетителям синагоги. Свои действия А. Копцев сопровождал выкриками: «Всех жидов зарежу!», «Вас, жидов – евреев всех убью и зарежу!», «Хайль, Гитлер!».

Данное преступление получило очень большой общественный резонанс, оно активно обсуждалось в средствах массовой информации и в сети Интернет. По словам государственного обвинителя на первом судебном процессе по делу А. Копцева, проходившем в Московском городском суде весной 2006 г., только за период с 11 января по 20 марта это преступление «…послужило поводом для более чем 500 публикаций в печатных изданиях России и зарубежья и более 500 000 публикаций в системе Интернет»[250].

Государственное обвинение следующим образом квалифицировало действия А. Копцева. Он обвинялся:

– в совершении действий, направленных на возбуждение ненависти, вражды, а также на унижение достоинства человека и группы лиц по признакам национальности, отношения к религии, совершенных публично, с применением насилия (п. «а» ч. 2 ст. 282 УК РФ);

– в совершении покушения на убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, более двух лиц, по мотиву национальной ненависти, вражды (ч. 3 ст. 30, п.п. «а», «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ).

Прокурор утверждала, что А. Копцев не просто совершил покушение на убийство по мотиву национальной вражды (что представляется совершенно справедливым и обоснованным), но что целью самого этого покушения на убийство являлось возбуждение в обществе национальной и религиозной вражды: «Признак «совершение действий, направленных на возбуждение ненависти вражды» объективно установлен в ходе судебного разбирательства и выразился в том, что Копцев, испытывая чувства «ненависти, вражды, пренебрежения, брезгливости» по отношению к лицам «неарийской» крови, людям еврейской национальности, считая их «проявлением сатаны на земле», а «их религию – сатанинской», осознавая, что избранный им способ – убийство людей еврейской национальности привлечет внимание людей, разделяющих его взгляды (о наличии которых ему известно), желая стать для них «примером, быть первым», побудить их, спровоцировать к совершению аналогичных действий, 11.01.2006 приехал в Синагогу на Б. Бронной, где причинил ножевые ранения 9 потерпевшим»[251]. Таким образом, прокурор полагала, что обвиняемый совершил действия, направленные не только на унижение человеческого достоинства, но и на возбуждение вражды и ненависти.

Эти логические построения не выглядят убедительными. Объективно сами насильственные действия Копцева были направлены именно на нанесение телесных повреждений, возможно, на убийство евреев – прихожан синагоги по мотиву вражды к данному этносу и его представителям, а не на достижение гипотетических последствий его деяния. Такие последствия, возможно, могли случиться, а могли и не произойти; они могли выразиться как в росте антисемитизма в стране, демонстрациях солидарности с действиями Копцева, так и в массовом проявлении поддержки и сочувствия пострадавшим, а также формировании в обществе атмосферы нетерпимости к подобного рода деяниям и порождающей их идеологии.

Кроме того, представляется, что в данном случае имело место типичное приписывание обвиняемому способности прогнозировать отдаленные последствия деяния, а также мотивов и целей, ради достижения которых он якобы, совершил преступление, вместо серьезного всестороннего анализа субъективной стороны преступления[252].

Сказанное отнюдь не означает, что, по нашему мнению, в действиях А. Копцева не содержалось состава преступления, предусмотренного ст. 282 УК РФ. Антисемитские выкрики, которыми он сопровождал нападение на прихожан синагоги, безусловно, являлись оскорбительными для правоверных иудеев, унижали их религиозное и национальное достоинство. Однако эти же высказывания никак нельзя рассматривать одновременно и как возбуждавшие вражду к иудеям в действиях А. не означает, что, по нашему мнению"ой стороны преступленияму мотивов и целей, ради достижения которых он якобы,, поскольку разжигать ненависть к евреям среди евреев – это явный нонсенс.

Вероятно, из-за недостаточно аргументированной позиции государственного обвинителя, не согласившись с приведенными доводами, Московский городской суд 27 марта 2006 г. вынес обвинительный приговор А. Копцеву лишь по ст. 30 УК РФ («Приготовление к преступлению и покушение на преступление») и п.п. «а», «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ («Совершение покушения на убийство двух или более лиц, по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти, вражды»). Данный приговор был обжалован как прокуратурой, так и адвокатами Копцева.

20 июня Верховный суд РФ, рассмотрев кассационную жалобу адвокатов и протест прокуратуры, отменил приговор, а уголовное дело в отношении Копцева отправил на новое рассмотрение в тот же суд, но с другим составом. 15 сентября Мосгорсуд, вновь рассмотрев дело Копцева, признал его виновным также и по ст. 282 УК РФ. Рассмотрев очередные кассационные жалобы адвокатов, 30 ноября Верховный суд РФ оставил в силе этот приговор Мосгорсуда.

Различия между возбуждением вражды и унижением достоинства могут быть также связаны с индивидуальными особенностями восприятия, переработки и оценки информации субъектом (потерпевшим), его личностными особенностями, жизненным опытом и т.д.

Так, например, возможна ситуация, когда вполне невинный текст, доброжелательно и в позитивном ключе описывающий национальные или религиозные обряды какой-либо этнической либо конфессиональной группы, будет восприниматься отдельными лицами – представителями данных групп как унижающий их национальное (религиозное) достоинство лишь на том основании, что в описании обрядов были допущены некоторые незначительные неточности. «Святотатством» будут считаться именно эти отступления от канона, известные лишь достаточно узкому кругу лиц, в подавляющем большинстве – представителям описываемой в тексте конфессии (этноса), а также еще более узкому кругу ученых-этнологов или религиоведов. Естественно, что подобную информацию вряд ли кто-нибудь будет рассматривать как возбуждающую вражду в отношении соответствующей этнической или религиозной группы[253].

Вообще, как мы уже отмечали выше, анализируя ст. 130 («Оскорбление»), с психологической точки зрения важнейшее значение имеет то, каким образом воспринимаются, интерпретируются и оцениваются слова и действия преступника пострадавшей стороной, какие мотивы и цели жертва приписывает правонарушителю. Наибольшее число случаев неадекватной интерпретации информации, как правило, происходит именно в массовых коммуникативных процессах, в которых общение имеет односторонний характер и опосредуется специальными техническими средствами. Именно в такой коммуникативной ситуации максимально увеличиваются различия в понимании смысла сообщения автором (коммуникатором) и разными представителями аудитории (отдельными читателями, слушателями, зрителями). Остановимся на этом вопросе несколько подробнее.

При подготовке любого сообщения его автор (публикатор, оратор) вкладывает в материал некоторые мысли и идеи, которые он стремится максимально точно и полно донести до своей аудитории. С этой целью он использует специальные языковые и невербальные средства для передачи содержания сообщения, применяет особые приемы и способы подачи информации и ее оформления. Однако даже в ситуации межличностного общения двух субъектов зачастую возникают «коммуникативные сбои» из-за неверного или неточного понимания воспринимающим партнером смысла обращенного к нему сообщения.

Еще более значительные сложности возникают в условиях массового коммуникативного процесса, когда сообщение транслируется для обширной и разнородной по своему составу аудитории. Восприятие, оценка и интерпретация информации, содержащейся в сообщении, ее понимание и осмысление (т.е. буквально – придание ей определенного смысла) во многом зависит от индивидуальных и групповых особенностей читателей (зрителей, слушателей), их жизненного опыта, социальных установок, ценностных ориентаций, а также от их мировоззрения в целом. Соответственно, отдельные лица различным образом могут понимать и истолковывать смысл одного и того же сообщения, полученного из средств массовой информации. Кроме того, в массовых коммуникативных процессах имеется очень мало возможностей для установления «обратной связи» между коммуникатором и аудиторией для того, чтобы представители последней имели возможность при необходимости уточнить, что имел в виду автор послания.

Применительно к обсуждаемой проблеме возможны два крайних случая неадекватного понимания содержания и смысла сообщения масс-медиа. В первом случае часть аудитории может считать откровенно экстремистские высказывания совершенно нормальными, правильными и адекватными, поскольку они будут соответствовать установкам, предрассудкам и стереотипам таких людей, их ксенофобскому мировоззрению. В другом – читатели (зрители, слушатели) могут, напротив, усмотреть возбуждение вражды либо унижение достоинства той или иной национальной, религиозной или социальной группы в совершенно нейтральном по своей смысловой направленности сообщении, «вычитать» в нем то, что в реальности в данном материале не содержится, приписать автору намерения и замыслы, которых у него в действительности не было. Именно такая ситуация была описана выше. К сожалению, подобного рода неадекватности в восприятии и оценке сообщений СМИ зачастую встречаются на практике.

Так, например, в прокуратуру было направлено заявление председателя Международного фонда славянской письменности и культуры Т.А. Квитковской в связи с публикацией 5 января 2003 г. в газете «Известия» статьи «Когда родился Иисус». По ее мнению, содержание указанной публикации было направлено на разжигание религиозной вражды.

Как показал анализ этого материала, проведенный одним из авторов настоящей работы, он написан в жанре научной популяризации. В тексте приводятся результаты исследований ряда ученых, поставивших перед собой задачу использовать возможности современной науки для проверки отдельных положений Священного Писания. В заключение автор статьи С. Лесков излагает собственное отношение к приводимым данным: «Ревизия некоторых символов веры не является ни ревизией самой веры, ни тем более богохульством… Главное не рождение Иисуса, а его жизнь и те истины, которые он проповедовал. Эти истины не потеряли значения и поныне. Как показывает жизнь, мудростью Христа руководствуются и верующие, и неверующие».

Текст публикации выдержан в повествовательном стиле. Он не содержит оценочных суждений. Лишь в заключительной части дается эмоционально положительная оценка учения Христа. Отрицательных эмоциональных оценок и унизительных характеристик, а также негативных установок в отношении какой-либо религии в публикации не содержится.

В своем заключении консультант указал на то, что приверженцами той или иной конфессии нетрадиционная интерпретация символов веры, попытки научного объяснения, исследования догматов религии, альтернативные объяснения изложенных в Священном Писании положений могут субъективно восприниматься крайне негативно и расцениваться как кощунственные, оскорбительные. Установлено и научно доказано, что на восприятие текста читателем оказывают существенное влияние его мировоззрение, религиозные убеждения и установки. Эти психологические образования могут искажать восприятие, интерпретацию и оценку текстов, затрагивающих значимую для данных лиц проблематику. В социальной психологии широко известны такого рода механизмы, в частности, ошибки каузальной атрибуции – ложное приписывание другому лицу намерений, мотивов и личностных свойств. Объективное же исследование подобного рода тенденций не выявляет.

Неадекватность восприятия психологического воздействия и его результатов, интерпретации полученной информации определяется оценочным характером человеческого восприятия и понимания, наличием эмоциональных компонентов в этих процессах, а также пристрастностью соответствующей части аудитории, причем эта пристрастность в оценках и суждениях может в полной мере не осознаваться отдельными получателями сообщения.

Завершая обзор психологических аспектов данного вида преступлений, следует кратко остановиться на субъекте криминального воздействия – правонарушителе. Поскольку, как было показано, данное преступление главным образом связано с распространением противоправной информации, то преступник здесь с психологической точки зрения выступает как коммуникатор, создающий некоторое сообщение и передающий, транслирующий его аудитории с тем, чтобы оказать на нее воздействие неким, требуем ему образом, добиться определенного результата.

Субъектом преступления может выступать как отдельный индивид (например, самостоятельно изготовивший и расклеивший листовки противоправного содержания), так и группа лиц – коллективный коммуникатор. В некоторых случаях, например, при создании соответствующих кино-, видеоматериалов и их последующей трансляции по телевидению, в такую группу входит множество лиц, связанных определенной системой отношений, формальных и неформальных статусов, жестким распределением обязанностей: автор (авторы) сюжета, режиссер, оператор, редактор, музыкальный редактор, ведущий и др., а также различные технические работники, ответственные за выход материала в эфир.

Меру ответственности каждого члена такой группы устанавливает суд, оценивая при этом не только содержание и характер действий каждого лица, но и его отношение к ним, мотивы и цели действий. Таким образом, мы переходим к проблеме оценки субъективной стороны данного деяния.

Рассматриваемое преступление совершается с прямым умыслом, который, как известно, состоит в том, что субъект осознает общественную опасность своих действий (бездействия), предвидит возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желает их наступления (ст. 25 УК РФ). В то же время в формальных составах преступления, как уже отмечалось, наступления вредных последствий не предусмотрено. Соответственно, не требуется, чтобы индивид обязательно прогнозировал возможность возбуждения ненависти в качестве результата своих действий, достаточно лишь наличия первого (осознание характера своих действий) и последнего (желание наступления определенных последствий) признаков умысла.

Многие правоведы считают обязательным элементом субъективной стороны данного вида преступлений цель действия преступника, которую прямо выводят из формулировки диспозиции нормы: коли там речь идет о «действиях, направленных на…», то и цель преступника связана с этой направленностью действий, обусловлена ею и заключается в возбуждении вражды и ненависти, унижении человеческого достоинства.

Так, например, В.А. Бурковская утверждает, что «Субъективная сторона преступления, предусмотренного ст. 282 УК РФ, характеризуется целью. Цель в данном случае является конститутивным элементом состава преступления… В диспозиции нормы … цель определена как возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам, обозначенным в законе»[254]. Авторы одного из комментариев к Уголовному кодексу также полагают, что «Исходя из направленности действий, целями преступления являются возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды; унижение национального достоинства; пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности»[255].

С позиций психологического анализа, элемент субъективной картины мира преступника (каковым является цель его активности – идеальный образ результата деятельности) здесь прямо выводится из объективно заданной направленности его внешних, предметных действий. Представляется, что в этом случае происходит скорее догматическое приписывание субъекту некоторой цели, чем действительный анализ побудительной сферы его активности.

Ничуть не лучше с точки зрения психологии выглядит и позиция других исследователей, которая заключается в том, что обязательным признаком данного преступления считается не цель, а мотив правонарушителя[256].

Наконец, некоторые правоведы считают, что и мотивы, и цели здесь могут быть самыми различными и на квалификацию они не влияют[257].

Наиболее психологичной, учитывающей реальные особенности мотивационно-целевой сферы субъекта, является позиция А.Р. Ратинова. Он утверждал, что «…применительно к злоупотреблениям свободой слова понятие направленности определяет смысл распространяемой информации, ее содержание, могущее вызвать вражду или унизить чье-то достоинство. Прямой умысел состоит в том, что субъект осознает или предвидит такой эффект своего поступка. …

В данном случае целью является обнародование в публичном выступлении или в средстве массовой информации сведений, способных вызвать вражду или унизить достоинство. Последствия деяний для субъекта могут быть безразличны. А вот мотивами могут служить самые разнообразные побуждения и интересы: помимо политических и религиозных это могут быть мотивы самореализации, самоутверждения, завоевания авторитета, стремление к материальной выгоде, доминированию в бизнесе, дискредитации противников в избирательной борьбе и пр.»[258].

Соответственно «Прямой умысел по ст. 282 УК РФ состоит в том, что субъект понимал, что распространяемая им информация может возбудить вражду, предвидел, что его действиями такая информация будет обнародована, и желал этого»[259].

При производстве доследственных проверок, предварительном расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел, возбужденных по ст. 282 УК РФ, правоприменители очень части обращаются за помощью к специалистам. Анализ спорного материала, проведенный таким специалистом в форме судебной экспертизы или внепроцессуальной научной консультации, позволяет предоставить юристам-практикам важные сведения, во-первых, о реальном содержании и смысловой направленности сообщения (т.е. об объективной стороне преступления). Во-вторых, такое исследование дает возможность правоприменителю получить дополнительную информацию, позволяющую ему сделать вывод о коммуникативных намерениях автора материала, целях и задачах, которые он ставил, подготавливая и распространяя сообщение, авторском замысле, который он стремился донести до аудитории (т.е. о субъективной стороне преступления), а также о тех приемах и способах, которые он использовал для реализации поставленных целей. Наконец, в-третьих, консультант или эксперт в отдельных случаях может определить, каким образом будет восприниматься данное сообщение той или иной частью аудитории. Однако для этого обычно необходимо проводить специальные исследования представителей потенциальной аудитории сообщения.

К настоящему времени наиболее детально разработано первое направление судебно-экспертных исследований. Так, проблема оценки смысловой направленности спорных материалов СМИ, публичных выступлений изучалась учеными отдела юридической психологии НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ с начала 90-х годов XX века. Еще в 1995 году основы предложенного подхода к экспертной оценке ксенофобских материалов были сформулированы А.Р. Ратиновым, М.М. Коченовым и Л.П. Конышевой в Методических рекомендациях Генеральной прокуратуры РФ[260]. После принятия в 1996 г. Уголовного кодекса РФ была подготовлена новая редакция этих рекомендаций[261]. К настоящему времени с участием авторов данной книги разработана теория, методология и методика анализа подобных материалов в рамках судебной экспертизы, внепроцессуального консультирования правоприменителей.

Мы не будем подробно останавливаться на описании этого подхода[262], а лишь кратко отметим его базовые положения. Так, объектом экспертногоисследования здесь выступает сообщение СМИ, материалы публичного выступления, а предметом – смысловая направленность этого материала.

Следующим шагом при создании методики экспертной оценки ксенофобских материалов послужила разработка системы общих критериев оценки, позволяющих выявить смысловую направленность таких текстов, а также унифицировать результаты анализа, проведенного различными исследователями. Так, еще около пятнадцати лет назад А.Р. Ратиновым была предложена система признаков возбуждения национальной, расовой и религиозной вражды и нетерпимости [263], включающая три группы таких признаков:

· ложная идентификация – формирование и подкрепление негативного этнического стереотипа, отрицательного образа нации, расы, религии;

· ложная атрибуция – приписывание враждебных действий и опасных намерений представителям какой-либо нации, расы, религии по отношению к другим;

· мнимая оборона – побуждение к действиям против какой-либо нации, расы, религии.

При проведении исследования смысловой направленности конкретной публикации СМИ, материала публичного выступления данные признаки используются в качестве критериев оценки.

Эта классификация в последние годы активно применяется на практике при проведении исследований материалов СМИ, направленных на возбуждение национальной, расовой и религиозной вражды, она зарекомендовала себя как валидный и надежный инструмент для выявления смысловой направленности продукции масс-медиа подобного рода. Данные критерии могут быть использованы и для оценки смысловой направленности сообщения СМИ, публичного выступления на унижение национального, расового или религиозного достоинства человека. Кроме того, большая часть признаков применима и для определения смысловой направленности текстов, возбуждающих вражду к различным социальным группам.

Указанный предмет экспертного исследования определяет и профессиональную компетенцию специалистов, привлекаемых для ее производства. Подобные экспертизы должны проводиться специалистами-психолингвистами, лингвистами и социальными психологами, специализирующимися в области изучения средств массовой информации. Экспертизу может проводить как единолично специалист, профессионально владеющий знаниями и методами психолингвистики и социальной психологии, так и комиссия из специалистов в области социальной психологии и лингвистики. В этом случае назначается проведение комплексной экспертизы.

Учитывая малочисленность ученых, обладающих специальными познаниями одновременно и в социальной психологии, и в психолингвистике, и отсутствие у многих из них опыта производства судебных экспертиз по делам указанной категории, более целесообразным представляется проводить именно комплексные психолого-лингвистические экспертизы, привлекать для совместного исследования, с одной стороны, специалистов по социальной психологии, имеющих достаточную подготовку в области изучения массовых коммуникаций, психологии пропаганды, межгрупповых, в частности, межнациональных, отношений, а с другой стороны – лингвистов, владеющих специальными методами исследования продуктов речевой деятельности.

Применяемый при проведении судебных психолингвистических экспертиз или научных консультаций основной метод исследования – качественный критериально ориентированный социально-психологический и психолингвистический анализ сообщения СМИ (его содержания, структуры, языка, невербальных компонентов, и др.) При этом признаки возбуждения вражды и ненависти, как уже отмечалось, выступают в качестве ведущих критериев оценки смысловой направленности материала. При необходимости в качестве дополнительного метода может использоваться качественно-количественный анализ (контент-анализ) материалов СМИ и публичных выступлений.

Учитывая изложенное, представляется целесообразным в общем виде определить данный вид экспертиз как психолингвистическую экспертизу смысловой направленности материалов СМИ и публичных выступлений.

Центральное место в постановлении о назначении судебной психолингвистической экспертизы занимают вопросы, поставленные перед экспертами. Именно они определяют содержательную направленность психолингвистической экспертизы, ракурс анализа экспертами представленного материала. По делам данной категории перед экспертами целесообразно ставить следующие вопросы[264].

1. Выражают ли использованные в данном материале словесные (изобразительные) средства унизительные характеристики, отрицательные эмоциональные оценки и негативные установки в отношении какой-либо этнической, расовой, религиозной, социальной группы (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей?

2. Содержится ли в данном материале информация, побуждающая к действиям против какой-либо нации, расы, религии, социальной группы (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей?

3. Использованы ли в данном материале специальные языковые или иные средства (какие именно) для целенаправленной передачи оскорбительных характеристик, отрицательных эмоциональных оценок, негативных установок и побуждений к действиям против какой-либо нации, расы, религии, социальной группы или отдельных лиц как ее представителей?

Следует отметить, что исследователи предлагали и другие модели судебно-экспертной оценки спорной продукции СМИ, публичных выступлений. Оригинальные подходы были разработаны как психологами[265], так и представителями других специальностей[266].

Большое внимание данной проблеме уделяют лингвисты. Однако до последнего времени в их работах лишь постулировалась необходимость проведения соответствующих судебно-лингвистических экспертиз, описывались процессуальные требования к подобным исследованиям и публиковались отдельные проведенные ранее экспертизы[267]. Лишь в 2007 году вышли в свет две работы, в которых подробно описаны методики лингвистического анализа, используемые для изучения экстремистских материалов в рамках судебной экспертизы[268].

Интерес ученых к данной проблеме во многом обусловлен потребностями практики, запросами правоприменителей, которые, как уже отмечалось, остро нуждаются в помощи специалистов при анализе спорных текстов. Сказанное относится не только к материалам, возбуждающим в обществе национальную, расовую, религиозную вражду, но и к другим видам экстремистской продукции, о которых пойдет речь в следующем параграфе.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: