Глава 2. ОТНОШЕНИЕ К ФИЛОСОФИИ ПРАВА ГЕГЕЛЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

1. Германия

2. Россия

Германия

Во второй половине XIX в. в Германии наблюдается определенный спад интереса к гегелевской философии в целом и философии права, в частности. В политическом и идеологическом отношениях ослабление интереса к гегелевской философии права обусловливалось тем, что она после революции 1848 г. в Германии потеряла свою непосредственную актуальность, значимую в предреволюционной ситуации.

Немецкие либералы, постоянно видевшие в Гегеле, несмотря на его конституционализм, апологета Пруссии и философа Реставрации, а в его доктрине – образчик антилиберализма, стремились окончательно развенчать и похоронить гегелевскую политико-правовую теорию, да и всю его философию в целом.

Показательна в этом отношении появившаяся в 1857 г. работа либерала Р. Гайма «Гегель и его время»[839][1]. Аргументы и положения гаймовской критики философии права Гегеля получили в дальнейшем широкое распространение среди либеральных интерпретаторов учения Гегеля и использовались его критиками.

Характеризуя Гегеля как «официального философа Реставрации», а его философию как «прусскую философию», Гайм писал: «Как мне

1. Германия 231

кажется, сравнительно с знаменитым словом о разумности всего действительного в смысле гегелевского предисловия, все, чему учили Гоббс и Фильмер, Галлер и Шталь, было более свободным учением в известном смысле»[840][2].

Духовная обстановка в Германии в период появления гаймовской книги была такова, что написанная год спустя работа гегельянца и биографа Гегеля К. Розенкранца «Апология Гегеля против Р. Гайма»[841][3], хотя и содержала исторически и фактически верную критику ряда гаймовских оценок, однако не смогла ослабить, а тем более нейтрализовать их широкое распространение.

Однако либеральным и иным критикам учения Гегеля не удалось предать его забвению, хотя, конечно, К. Фишер явно преувеличивал, утверждая, что «философия Гегеля, несмотря на мнимое забвение, господствовала в XIX в. как посредством точек зрения, происшедших из нее, все равно, согласно ее воле или против ее воли, а также и посредством антитез, восставших против нее, все равно с каким успехом»[842][4]. В целом в духовной жизни Германии во второй половине XIX в., особенно в последней трети века, из идей классиков немецкой философии доминируют воззрения кантовской философии в виде различных направлений неокантианства.

Применительно к проблемам государства, права, политики и морали кантовский либерализм соответствовал политико-правовым установкам либеральных критиков гегелевского политико-правового учения. Не случайно клич «Назад к Канту!» был приурочен к 100-летию со дня рождения Гегеля и для либеральных кантианцев в той духовной ситуации носил явно антигегелевский характер.

Однако в рассматриваемое время, да и в иные времена, далеко не все немецкие юристы, историки, политики, философы, авторы различных политико-правовых концепций мыслили либерально.

Значительное влияние идеи гегелевской философии права, в той или иной интерпретации и модификации, оказывают в это время, в первую очередь, на противников либерализма и демократизма, сторонников монархии, централизованного государства силы и власти, сильного национального государства, способного к внутриполитической твердости и внешнеполитической экспансии, словом – на «национально-государственно» настроенных идеологов немецкой буржуазии и провозвестников империалистической идеологии.

232 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

Исследователи немецкой национальной идеологи государства силы упорно подчеркивают как то обстоятельство, что истоки этих представлений содержатся в учении Гегеля, так и прямое или косвенное влияние идей гегелевской философии на взгляды идеологов государства силы[843][5]. Влияние идей гегелевского политического учения не ограничивалось лишь кругом его непосредственных современников (А. Мюллер, Г. Люден, Л. Ранке), но в той или иной степени сохранялось и в дальнейшем, укрепляя во второй половине XIX в. традиции авторитарно-реакционных интерпретаций философии права Гегеля.

Многие идеи гегелевской философии права (о конституционной монархии, соотношении общества и государства, государстве как нравственности и др.) разделялись и были развиты дальше в рамках политической социологии и наук о государстве.

Заметное распространение получили гегелевские положения о преступлении и наказании среди криминалистов-гегельянцев Абегга, Кестлина, Бернера и др. Весьма существенно сказались воззрения Гегеля на последующих концепциях философии права, всемирной истории, межгосударственных отношений и международного права.

В области философии права очень рьяно развивал и абсолютизировал консервативные аспекты гегелевского учения гегельянец А. Лассон, в частности, в таких работах, как «Культурный идеал и война» (1868), «Система философии права» (1882). В первой из них А. Лассон дает, например, такую характеристику соотношения личности и государства, которая, существенно искажая исходные гегелевские идеи, приспосабливает их к практически-политическим нуждам авторитарного государства: «Все внешнее существование людей стоит под силой и властью государства, которое по отношению к ним есть просто цель, а индивиды для него – лишь средство. Они используются в зубчатой передаче и приводах мощной машины, и свою свободу индивиды могут сохранить, лишь познав это свое назначение, делая то же самое радостно и с соответствующим убеждением и превращая внешне вынужденную необходимость в свободно желаемое, как если бы без этого и нельзя было обойтись»[844][6].

Вслед за Гегелем Лассон говорит о нравственном характере государства, обосновывает суверенитет монарха и бесконечно возвышает государство над обществом. Весьма реакционные взгляды развивает он в

1. Германия 233

вопросах международного права, расценивая целесообразный и безграничный эгоизм в этой сфере как единственно разумный подход.

А. Лассон был одним из тех, кто положил начало традиции реакционных интерпретаций гегелевской философии права. Своим творчеством он поддерживал и развивал антилиберальную сторону философии права, связывающую старое правое гегельянство XIX в. и неогегельянство XX в., чему во многом содействовала развернувшаяся под его непосредственным влиянием литературно-организаторская деятельность его сына, неогегельянца Г. Лассона.

Ориентируясь на гегелевское учение о внешнем государственном праве и войне, реакционные идеи в области международного права развивали гегельянски настроенные юристы-международники К. Пюттер, Г. Оппенгейм, А. Геффтер и др.

Бисмарковская политика объединения Германии под гегемонией Пруссии «железом и кровью» в определенной мере усилила интерес к ряду идей гегелевской философии права, которые в свете новой политической ситуации использовались в различных антидемократических и националистических интерпретациях.

Представители школы так называемых политических историков (И. Дройзен, М. Дункер) и практических политиков (К. Реслер и др.) привлекают гегелевские идеи для обоснования политики Бисмарка. Выразительна при этом роль К. Реслера, который трактовал Гегеля в духе бисмарковской политики, а бисмарковскую политику – гегельянски. Приведем следующее его характерное высказывание. «Для Гегеля, – писал он, – имеется лишь один достойный памятник: возведение немецкой нацией своего государства как живого храма высочайшего идеализма»[845][7].

В вышедшей в год 100-летия со дня рождения Гегеля работе «Гегель как немецкий национальный философ»[846][8] К. Розенкранц, хорошо знавший ситуацию в Германии и ориентированность либеральных критиков Гегеля на Канта, стремился показать несостоятельность использования идей Канта для принижения Гегеля. Эти положения Розенкранца были в начале XX в. использованы при переходе от неокантианства к неогегельянству. «Кант и Гегель, – писал Розенкранц, – принадлежат друг другу, как Платон и Арислотель, как Лклер и Меланхтон, как Вольтер и Руссо, как Гете и Шиллер. В Гегеле сила северного разума объединилась с искренностью южногерманского нрава. Швабский Гегель – последовательный продолжатель дела прусского Канта. Прими-

234 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

рение северной и южной Германии нашло свой первый всемирно-исторический облик в философии и языке Гегеля. От Кенигсберга до Штутгарта можно провести диагональ через Германию, и на этой линии лежит посередине новой Германии как центральный пункт гравитации Берлин, в котором Гегель возвысился до мировой власти»[847][9].

В Германии к гегелевскому юбилею, наряду с книгой Розенкранца, вышли также работы гегельянцев К. Михелета («Гегель, неопровергнутый мировой философ») и К. Кестлина («Гегель в философском, политическом и национальном отношении, изложенный для немецкого народа»)[848][10]. Ряд материалов, в том числе по гегелевской философии права, систематически (с 1860 по 1884 г.) публиковался в органе «Берлинского философского общества», возглавляемого К. Михелетом.

Общая картина распространения и влияния гегелевских идей в это время предстает в следующем виде. Собственно ортодоксальных гегельянцев в этот период было весьма мало, и они не представляли сколько-нибудь заметного самостоятельного течения, но идеи гегелевской философии права продолжали свою жизнь в произведениях отдельных гегельянцев и их временных группировок, выпускавших журналы и специальные исследования, в творчестве и деятельности теоретиков права и практических политиков, в той или иной степени воспринявших идеи гегелевской философии права. Широкое распространение гегелевские идеи, понятия и оценки получили также в теории государства. Это обстоятельство в несколько резкой форме, но в принципе верно отмечал в 1882 г. А. Лассон. «Только невежество или глупость, – писал он, – может забыть, что привычные понятия, которыми мы оперируем в науке о государстве, восходят к Гегелю как их автору»[849][11].

Россия

Значительное внимание учению Гегеля в XIX в. было уделено в России[850][12]. Слушателями гегелевских лекций были Б. Икскюль, П.Г. Редкий, К.А. Неволин, И.В. Киреевский и др. К гегелевской философии обращались такие представители русской мысли, как Станкевич, Бакунин, Герцен, Белинский, Чернышевский, Огарев, Лавров и др. Г.В. Пле-

2. Россия 235

ханов, касаясь проблемы исторических судеб гегелевского учения, распространения и влияния его идей, отмечал: «Вполне естественно, что влияние Гегеля было всего больше на его родине, в Германии. А после Германии не было страны, на которую так сильно повлиял бы он, как Россия»[851][13].

Н.В. Станкевич был, по характеристике А.И. Герцена, «первым последователем Гегеля в кругу московской молодежи»[852][14]. Он сыграл заметную роль в приобщении Бакунина, Белинского, Грановского и других к идеям гегелевской философии и произведениям младогегельянцев.

Молодой М.А. Бакунин, под влиянием Станкевича занявшийся немецкой философией и вскоре ставший одним из лучших (уже в конце 30-х годов) русских знатоков Гегеля, пропагандировал его идеи, по словам Герцена, всем и всюду, – «нам и Белинскому, дамам и Прудону»[853][15].

М.А. Бакунин перевел на русский язык и в 1838 г. опубликовал в редактировавшемся В.Г. Белинским журнале «Московский наблюдатель» «Гимназические речи» Гегеля, снабдив их своим предисловием[854][16]. Как видно из данного предисловия, Бакунин в это время, как и Белинский (в конце 30-х гг.), трактовал известное гегелевское положение о разумности действительности в духе примирения с существующей действительностью – «во всех отношениях и во всех сферах жизни»[855][17].

Подобных взглядов определенное время (с конца 1837 г. до 1840 г.) придерживался и Белинский, в частности, в таких работах, как «Очерки Бородинского сражения», «Менцель, критик Гете»[856][18]. В этот период Белинский, оправдывая примирение с существовавшими самодержавными порядками, расценивал государство в качестве «живого осуществления современной божественной идеи»[857][19].

Однако вскоре и Бакунин, и Белинский отошли от идей примирения с действительностью и, остро критикуя существовавшие порядки, стали интерпретировать гегелевские идеи с революционно-демократических позиций.

Бакунин, оказавшись в начале 40-х гг. в Германии, завязал тесные связи с немецкими младогегельянцами (А. Руге и др.), был признан ими и печатался в их изданиях. Так, в издававшихся А. Руге «Немецких

236 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

ежегодниках» Бакунин (под псевдонимом Жюль Элизар) в 1842 г. опубликовал статью «Реакция в Германии. Отрывок, составленный французом», в которой с революционно-демократических позиций и в русле идей младогегельянского движения освещался вопрос о необходимости связать результаты философской мысли с политической практикой[858][20].

О высокой роли М. А. Бакунина среди тогдашних младогегельянцев свидетельствует и тот факт, что в изданных К. Марксом и А. Руге в 1844 г. в Париже «Немецко-французских ежегодниках» было опубликовано (наряду с письмами других ведущих младогегельянцев) также и письмо Бакунина к Руге (май 1843 г.). Письмо это пронизано идеей необходимости реализации выводов философской мысли (Гегеля и младогегельянцев) в революционно-демократической перспективе. «Философии, – писал Бакунин, имея в виду идеи гегелевской философии в их младогегельянской радикализации, – еще раз предстоит сыграть роль, которую она так славно выполнила во Франции»[859][21].

В процессе дальнейшей эволюции своих взглядов к социализму, а затем и к анархизму Бакунин неоднократно обращался в своих трудах к учению Гегеля, к характеристике различных направлений гегельянства. Так, в работе «Государственность и анархия» Бакунин, выступая против всякого государства и воспевая «славянский бунт» против «немецкого государства», дает оценку двум послегегелевским школам. Консервативная партия, замечает он, ухватилась за гегелевское оправдание существующих порядков (прусская монархия как идеал политического устройства и т.п.), за тезис о разумности действительности[860][22]. Другая же партия (революционные гегельянцы во главе с Фейербахом) сняла с гегелевской философии консервативную маску и представила во всей наготе «беспощадное отрицание, составляющее ее настоящую суть»[861][23]. Недостаток позиции Фейербаха, Бюхнера, а также и Маркса Бакунин видит в «преобладании метафической абстрактной мысли»[862][24].

Для анархизма Бакунина весьма примечательно, что суть революционной стороны гегелевского учения он видит в «беспощадном отрицании»: односторонний акцент лишь на «отрицании» (на «негации») – существенный характерный момент и для многих последующих анархистских и полуанархистских интерпретаций гегелевской диалектики (вплоть до «негативной диалектики» Г. Маркузе и др. в XX в.).

2. Россия 237

А.И. Герцен, несколько позже Станкевича, Бакунина и Белинского обратившийся к философии Гегеля, еще до знакомства с ней основательно изучил французские социалистические теории. Это обстоятельство сказалось не только в том, что Герцен с самого начала отвергал истолкование Бакуниным и Белинским (в конце 30-х гг.) гегелевского тезиса о разумности действительности в духе примирения с существовавшими порядкам, но и в том, что он в своем подходе к учению Гегеля исходил из необходимости союза новой философии (и прежде всего – гегелевской) с социализмом. Эта мысль в дальнейшем была развита как самим Герценом, так и Бакуниным, Белинским (в 40-х гг.), Чернышевским (в 50–60-х гг.). «В Москве, – писал Герцен, – социализм развивался вместе с гегелевской философией»[863][25].

В своей попытке с помощью гегелевских идей дать философское обоснование социализма Герцен сознательно ориентировался на революционный смысл гегелевской диалектики и остро критиковал консервативные черты политико-правовой доктрины Гегеля, его примиренческое отношение к прусской социально-политической действительности и т.д. Отвергая существовавшие порядки и обосновывая необходимость их преобразования в социалистическом духе, Герцен писал: «Социализм нам представляется самым естественным философским силлогизмом, приложением логики к государству»[864][26].

Герцену принадлежит одна из самых блестящих во всей мировой литературе характеристик революционного аспекта гегелевского учения: «Философия Гегеля – алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована»[865][27]. С этих позиций Герцен одновременно критиковал представителей консервативного направления русских гегельянцев (Ю.Ф. Самарина и др.) – тех «московских славян», которые «с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм»[866][28].

Линия революционно-демократического и социалистического подходов к философии Гегеля в 50–60 гг. XIX в. в России была развита Н.Г. Чернышевским, который, по оценке Ленина, был «великим русским гегельянцем и материалистом»[867][29]. Н.Г. Чернышевский критиковал идеализм Гегеля, несоответствие между философскими принципами и политическими выводами Гегеля, консервативные черты гегелевской

238 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

философии государства и права[868][30]. Характеризуя политический смысл философии Гегеля, Чернышевский писал: «Гегель – умеренный либерал, чрезвычайно консервативный в своих выводах, но принимающий для борьбы против крайней реакции революционные принципы – в надежде не допустить до развития революционный дух, служащий ему орудием к ниспровержению слишком ветхой старины»[869][31].

Заметное внимание учению Гегеля уделял один из видных представителей русского народничества П.Л. Лавров. Уже в трех больших статьях, объединенных под общим названием «Гегелизм» (1858– 1859 гг.), Лавров в связи с выходом в свет книги Р. Гайма о Гегеле дал оценку этой работе и свою развернутую критику гегелевских философских и политических воззрений.

Недостатки гегелевской философии, по Лаврову, состоят в ее ненаучности, религиозности и догматичности. «Гегелизм, – писал он, – был учение религиозное, гегельянцы были сектаторы, безусловное был догмат»[870][32]. Лавров соглашается с гаймовской характеристикой гегелевского учения в качестве «философии реставрации»[871][33]. За исключением некоторых ранних работ (например, о Вюртембергской конституции) Гегель, по оценке Лаврова, всегда был верен «идеям всепоглощающей организации государства, преобладания управления над всеми проявлениями человеческого духа»[872][34]. Лавров в названных статьях одинаково критичен и к политическим, и к философским взглядам Гегеля.

В более верной перспективе «гегелизм» был охарактеризован Лавровым позднее, в 1887 г., в его предисловии к работе К. Маркса «К критике гегелевской философии права. Введение» (эта работа в русском переводе с предисловием к ней Лаврова была опубликована в Женеве, в издании кружка народовольцев).

Отмечая влияние философии Гегеля на Д. Штрауса, Л. Фейербаха, М.А. Бакунина, Ф. Лассаля, К. Маркса и Ф. Энгельса и положительно оценивая роль младогегельянской критики на страницах «Рейнской газеты» существовавших порядков, Лавров писал: «Гегелизм, выступавший перед этим как бы охранителем наличного общественного строя и сделавшийся в «Галльских летописях» уже учением революции

2. Россия 239

политической, в статье Маркса развертывал знамя революции политически-социальной»[873][35].

Начало марксистского подхода в России к творческому наследию Гегеля, его философии и политико-правовой теории связано с трудами Г.В. Плеханова. В его многочисленных произведениях на протяжении нескольких десятилетий были затронуты и проанализированы различные аспекты и проблемы гегелевского учения, истории европейского и русского гегельянства, соотношения гегелевской и марксовой диалектики, вклада Гегеля в историю философской и политической мысли, смысла последующей борьбы вокруг гегелевского учения и т.д.

В большой статье «К шестидесятой годовщине смерти Гегеля» (1891), получившей высокую оценку Ф. Энгельса, Плеханов, характеризуя Гегеля как «человека, которому бесспорно и всегда будет принадлежать одно из самых первых мест в истории мысли», отмечал, наряду с другими великими заслугами Гегеля, также и его вклад в исследование права, в «науки нравственные и политические», в диалектический анализ проблем политического устройства[874][36].

Плеханов многое сделал в разработке тем «Гегель в России», в освещении с марксистских позиций различных направлений в истории русского гегельянства, отношения к Гегелю русских революционных демократов[875][37].

Значительный интерес представляют интерпретации гегелевской философии права русскими правоведами XIX в.

Заметное влияние идеи гегелевской философии права оказали на творчество профессора Киевского университета К. Неволина. Правда, вполне последовательным гегельянцем он не был, но в своей «Энциклопедии законоведения» использовал ряд идей и подходов гегелевского учения. Так, гегельянски Неволин трактовал проблему сущности воли в ее связи с правом и вопрос о ступенях развития воли; влияние гегелевских идей обнаруживается и при освещении им проблем соотношения сущности и явления, необходимости и случайности, объективного и субъективного, исторического и логического применительно к тематике энциклопедии законоведения[876][38].

Обстоятельно освещая основные положения гегелевской философии права, Неволин к ее достоинствам относит идеи о неразрывном

240 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

единстве субъективного и объективного в развитии идеи, о преодолении разрыва между правом и нравственностью, правом и политикой, философское разрешение всех важнейших вопросов политики на базе права[877][39]. При определении специфики гегелевской философии права в ее соотношении с концепциями древних и новых авторов Неволин вполне адекватно собственным представлениям Гегеля отмечает, что Гегель стремился «примирить древний – объективный и новый – субъективный образ воззрения на предметы законодательства друг с другом»[878][40]. Весьма высоко, хотя и с некоторым критическим расхождением, звучит его общая оценка гегелевской философии права. «Все части великого здания права у Гегеля, – пишет он, – отделаны с величайшим искусством и даже изяществом; целое отличается внутреннею твердостью. Но эта философия права находится слишком много под влиянием духа своего времени. Она слишком мало приписывает важности духу других времен и веков. В этом заключается ее несовершенство»[879][41].

«Энциклопедия законоведения» К. Неволина – одна из первых обстоятельных работ по философии права, в которой нашли отражение как высокая оценка гегелевского политико-правового учения, так и использование ряда его идей и положений.

В области уголовного права идеи гегелевской философии права в России использовали в 40–50-х гг. XIX в. П. Редкий и И. Максимович.

В первый период своей преподавательской деятельности в Московском университете (после возвращения из Германии) П.Г. Редкин исходил во многом из гегельянских представлений. К этому времени относятся его статьи «Обозрение гегелевой логики» (журнал «Москвитянин», 1841, ч. 4, кн. 8), «Об уголовной кодификации» (опубликована в издаваемых Редкиным «Юридических записках», т. II, 1842), «Какое образование требуется современностью от русского правоведа?» (М., 1846). В 1848 г. Редкий за причастность к «вольнодумству» был отстранен от преподавательской работы, к которой он вновь был допущен лишь в 1863 г. в качестве профессора Петербургского университета. В этот, второй, период творческой деятельности Редкий в своих лекциях по энциклопедии юридических и политических наук, а также в работах по истории философии права стоит по существу на позитивистских позициях и критикует гегряевгкие взгляды. Признавая гегелевскую философию в качестве вершины духовного развития для прошлого времени, Редкий исходит из того, что в условиях современности на

2. Россия 241

смену спекулятивной философии закономерно пришла положительная философия[880][42].

Редкий различает три способа, или метода, систематического научного освещения: органический, диалектический и генетический. Органический способ – наименее научный из всех систематических способов; генетический способ, который развивает сам Редкий, и есть, по его представлениям, подлинно научный (в духе позитивизма).

Не вдаваясь в детали учения Редкина о методе, приведем некоторые его суждения о диалектическом методе. В своих лекциях Редкий подробно останавливается на освещении гегелевской диалектики и обстоятельно говорит о ее преимуществах по сравнению с предшествующими методами. В качестве достоинства гегелевского способа рассуждения Редкий отмечает его определенность, всесторонность и «теоретическую методичность» (т.е. методичность лишь в намерении, но не в действительности) в изложении материала. Недостатки же гегелевского метода состоят, по Редкину, в произвольности его оснований и в «практической неметодичности». В учении Гегеля, и особенно гегельянцев, Редкий с позитивистских позиций отмечает много натяжек, произвольных и недоказанных предположений и допущений. Вместе с тем, расходясь с другими критиками Гегеля, он признает в качестве его важной заслуги содействие постановке вопроса о подлинном научном методе. «Гегель, – пишет он, – оставил по себе тот важный, глубокий след, который состоит в поставлении, хотя и не решении, задачи, выполнение которой и есть идеал истинного, методического в строжайшем смысле этого слова изложения содержания нашей науки»[881][43].

Кроме принципиального расхождения – при всем признании его достоинств – с гегелевским методом, Редкий подвергает критике и ряд иных положений гегелевской философии права, которую, кстати, он весьма обстоятельно освещает в своих лекциях. Он критикует гегелевскую концепцию нравственности за игнорирование права и морали индивида. «Гегель, – отмечает Редкий, – напитанный античным духом, в особенности духом Платона и Аристотеля, предает индивида своим нравственным организмам так, что индивиды поглощаются ими, в особенности же – в самом высшем организме – в государстве»[882][44].

[883][1] См.: Наут R. Hegel und seine Zeit. Berlin, 1857 (русский перевод: Р. Гайм. Гегель и его время. СПб., 1861).

[884][2] Гайм Р. Гегель и его время. СПб., 1861. С. 315.

[885][3] См.: Rosenkranz К. Apologie Hegels gegen Dr. R. Haym. Berlin, 1858.

[886][4] Фишер К. Гегель, его жизнь, сочинение и учение. Т. 8, полутом 2. СПб, 1902. С. 463.

[887][5] Наиболее полный набор аргументов и примеров в подтверждение этого положения приводится в работах: Heller H. Hegel und die nationale Machtstaatsgedanke in Deutschland. Leipzig – Berlin, 1921; Topitsch E. Die Sozialphilosophie Hegels als Heilslehre und Herrschaftsideologie. Neuwied – Berlin, 1967. S. 63-64.

[888][6] Lasson A. Das Kulturideal und der Krieg. Berlin, 1868. S. 13.

[889][7] Цит. по: Heller H. Op. cit. S. 194-195.

[890][8] См.: Rosenkranz К. Hegel als deutscher Nationalphilosoph. Lipzig, 1870.

[891][9] Ibid. S. 333.

[892][10] См.: Michelet С. Hegel, der unwiderlegte Weltphilosoph. Leipzig, 1870; Kostlm K. Hegel in philosophischer, politischer und nationaler Beziehung, tiir das deutsche Volk dargestellt. Tubingen, 1870.

[893][11] Цит. по: Heller H. Op. cit. S. 197-198.

[894][12] См.. Володин А.И. Гегель и русская социалистическая мысль XIX века. М., 1973; Гегель и философия в России. М., 1974; Чижевский Д.И. Гегель в России. Париж, 1939.

[895][13] Плеханов Г.В. От идеализма к материализму // Избранные философские произведения. Т. III. M., 1957. С. 639.

[896][14] Герцен А.И. Избранные философские произведения. Т. II. М., 1948. С. 179.

[897][15] Там же. С. 204.

[898][16] См.: Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. Т. II. М., 1934.

[899][17] Там же. С. 177.

[900][18] См.: Белинский В.Т. Полное собрание сочинений. Т. III. M., 1954.

[901][19] Там же. С. 392.

[902][20] См.: Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. Т. III. С. 148.

[903][21] Цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. I. M., 1938. С. 344.

[904][22] См.: Бакунин М.А. Полное собрание сочинений. Т. II. СПб., 1907. С. 160.

[905][23] Там же.

[906][24] Там же. С. 161.

[907][25] Герцен А.И. Собрание сочинений. Т. 7. М., 1958. С. 252.

[908][26] Там же.

[909][27] Герцен А.И. Избранные философские произведения. Т. II. М, 1949. С. 185.

[910][28] Там же. С. 199.

[911][29] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 381.

[912][30] См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т. III. С. 218–222; Избранные философские сочинения. Т. I. М., 1950. С. 55, 203-208,431, 659-682; Т. II. М., 1950. С. 457; Т. III. М., 1951. С. 162-254, 847.

[913][31] Чернышевский Н.Г. Избранные философские произведения. Т. III. С. 164.

[914][32] Лавров И. Л. Гегелизм // Избранные сочинения. Т. 1. М., 1965. С. 89.

[915][33] Там же. С. 79, 89.

[916][34] Там же. С. 211.

[917][35] Лавров И.Л. Избранные сочинения. Т. 2. М, 1965. С. 606.

[918][36] См.: Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. Т. I. M., 1956. С. 422.

[919][37] См.: Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. Т. IV. М., 1958. С. 417-467.

[920][38] См., например: Неволин К. Энциклопедия законоведения. Т. 1. Киев, 1839.С. 24-30, 152-153, 156, 628, 633.

[921][39] См. там же. С. 627-628.

[922][40] Там же. С. 629.

[923][41] Там же. С. 628.

[924][42] См.: Редкий П.Г. Энциклопедия юридических и политических наук. СПб., 1872– 1873. С. 18.

[925][43] Там же. С. 122.

[926][44] Там же. С. 174.

Во вступительной лекции 1876/1877 учебного года Редкий подвергает критике, наряду с антииндивидуализмом телевской философии права, гегелевскую концепцию войны и всемирно-исторического права

242 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

ведущей в данную эпоху нации. Гегелю и его последователям Редкий приписывает сведение права к силе. «Такая Гегелева теория войны, – резюмирует он свою оценку, – комбинируется теперь с известной теорией Дарвина о борьбе в природе за существование, так что право силы возвысилось теперь на степень всеобщего закона природы, равно как и истории человечества»[927][1].

Хотя ряд гегельянских интерпретаций (особенно в Германии) во второй половине XIX в. давал повод для подобных оценок, однако в целом отождествление Редкиным тех или иных интерпретаций с собственно гегелевскими идеями методологически несостоятельно. Так, по поводу тезиса «сила и есть право» Редкий замечает: «Это совершенно гармонирует с тою общею мыслью Гегеля, что все действительное разумно, как и все разумное действительно. Но таким образом оправдываются всякое неправо, всякая неправда и несправедливость»[928][2]. Столь прямолинейный подход, кстати, весьма типичный для тогдашних и последующих либеральных критиков Гегеля, весьма упрощает существо гегелевской философии права и сводит ее к философии силы. Тем самым – вольно или невольно – игнорируются многие принципиально важные аспекты гегелевского учения, не укладывающиеся в подобные схемы.

Идеи гегелевской философии права оказали определенное влияние и на взгляды известного русского исследователя государственного права А.Д. Градовского[929][3]. Он не был гегельянцем, но его теоретические представления о месте и роли государства в обеспечении исторического прогресса, о государственно-организованной форме выступления различных народов на арене всемирной истории, его стремление дополнить историческое освещение проблем государства, права, политики, нравственности, свободы и т.п. философским постижением лежащих в их основе идей и понятий, критическое отношение к революционным теориям, ко всякого рода абстракциям, социально-политическим и государственно-правовым утопиям, попытки «разумного» примирения преобразовательных и охранительных начал общественной и политической жизни – эти и схожие положения Градовского в известной мере питались из гегелевского источника. Показательно в этом плане, в частности, то обстоятельство, что в докторской диссертации Градовский. обосновывая методологию своего анализа и подчеркивая недостаточ-

2. Россия 243

ность простого исторического освещения государственно-правовых институтов, прямо ссылается на Гегеля и его методологическое положение об идее как единстве понятия и действительности[930][4].

Изложению гегелевской философии права посвящена приуроченная к 100-летию со дня рождения философа большая статья Градовского «Политическая философия Гегеля»[931][5]. Написанная с целью дать русскому читателю возможно полное представление о системе политико-правового учения Гегеля (Градовский намеревался в том же духе осветить взгляды Канта, Фихте, Конта и других мыслителей) и лишенная прямых оценок излагаемых взглядов, статья Градовского вместе с тем выгодно отличается большой научной культурой и компетентностью автора.

Не солидаризируясь прямо с положениями гегелевской философии права и предоставляя самому читателю делать выводы, Градовский, однако, весьма последовательно раскрывает существо расхождения гегелевской философии права и государства как со взглядами Платона, так и с концепциями нового времени – с доктринами рационально-индивидуалистической философии и исторической школы права.

Профессор Московского университета, крупный русский теоретик государства и права, историк и философ, один из основоположников так называемой юридической (государственной) школы в русской историографии, Б.Н. Чичерин – одна из наиболее значительных фигур русского гегельянства. Широкую известность получили его многотомный труд «История политических учений» (1869–1902) и «Философия права» (1900).

Будучи в значительной мере близок гегельянским позициям, Чичерин предпринял попытку совершенствования философии объективного идеализма и свою концепцию называл универсализмом (рационализм и реализм у него соединяются в универсализм).

В отличие от Гегеля Чичерин подчеркивает самостоятельный по отношению к нравственности характер права. Рядом с позитивным правом, по Чичерину, в качестве общих норм разума существует и естественное право.

Основными ступенями человеческого общежития являются, по Чичерину, семья, церковь и гражданское общество, государство. Своего высшего единства элементы человеческого общежития достигают в государстве, однако они самостоятельны и не «снимаются» в гегелевском

244 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

смысле. Цель государства – общее благо. Каждая область человеческой жизни и деятельности (религия, искусство, хозяйство, политика и т.д.) представляет собой самостоятельное начало. Идеалом является их гармония, а не подавление. Основным началом всякого человеческого союза является индивидуализм. История, по мнению Чичерина, развивается в направлении расширения свободы и прав человека. Гегельянски решается им и вопрос о войне.

Во многом с гегельянских позиций Чичерин критиковал позитивизм, эмпиризм, дарвинизм и утилитаризм. Его в принципе не устраивает ни один из послегегелевских теоретических подходов к праву и государству, и он подвергает критике взгляды Иеринга, Конта, Спенсера, Петражицкого, Кареева. Особенно остро он выступает против положения Иеринга о том, что право – акциденция силы, политика силы[932][6].

Критика Чичериным трактовки силы в качестве источника права и нравственности выгодно отличает его от тех гегельянцев и гегельянски настроенных авторов того времени, которые превозносили силу и склонялись к авторитарной интерпретации гегелевской философии права. Кроме того, Чичерин, исходя из принципа индивидуализма, выступает против подавления личности государством, против безусловного подчинения отдельного человека общественному и коллективному началу.

Не лица существуют для учреждений, подчеркивал Чичерин, а учреждения для лиц. «Правительства, которые хотят заставить подданных быть нравственными, – отмечал он, – тем самым подают пример безнравственности, ибо они извращают нравственный закон, делая его принудительным»[933][7].

Высоко оценивая учения Канта и Гегеля о праве и государстве, Чичерин призывает юристов-философов к внимательному изучению наследия этих мыслителей. Одним из первых Чичерин определенно формулирует необходимость возвращения к идеям гегелевской философии права[934][8]. Упадок влияния гегелевской философии права, по Чичерину, роковым образом отразился на умах современников и привел к «полному затмению» высших начал и основ общественной жизни. Свою «Философию права» он расценивает как попытку восстановить забытое учение Гегеля.

Проблематика гегелевской философии права обстоятельно освещалась также известным русским юристом П.И. Новгородцевым[935][9]. Егo

2. Россия 245

политико-правовые взгляды находились под заметным влиянием концепций естественного права и кантианства. Вместе с тем он воспринял ряд отправных общефилософских и методологических принципов и конкретных положений гегелевской философии права, хотя и не в их ортодоксальной версии, а с индивидуалистически-либеральными поправками и оговорками с позиций кантианства и теории естественного права.

В целом весь подход Новгородцева к гегелевской философии права пронизан стремлением примирить личность и нравственное целое, что, впрочем, ему плохо удается. С одной стороны, Новгородцев с одобрением отмечает гегелевское (в отличие от Канта) выделение объективной стороны нравственности и восполнение индивидуализма кантовской морали реальным нравственным организмом. Но, с другой стороны, в гегелевском подходе, по Новгородцеву, упускается из виду безграничность нравственных перспектив, затушевывается или вовсе игнорируется такое ценное достижение Канта, как принцип нормативного рассмотрения, всецело основанный на противоположении идеала действительности. «Гегель, – пишет Новгородцев, – не оценил надлежащим образом ни возвышенной стороны кантовской морали, ни тех гносеологических оснований, на которых она утвердилась»[936][10].

В качестве бесспорной заслуги Гегеля Новгородцев признает переход от субъективной этики к объективной. По смыслу гегелевской концепции этот переход означает снятие предыдущих абстрактных моментов (абстрактного права личности, субъективной морали и т.п.) в нравственной целостности и конкретности государства. Но, одобряя подобный гегелевский переход, Новгородцев не согласен с гегелевским смыслом соотношения личности и нравственного целого и возражает против того, что у Гегеля твердые основы общественной организации ставятся выше личного сознания. Исходя из превосходства личного сознания над нравственным целым, Новгородцев пишет: «Нравственный закон в своей приспособляемости не может служить для личности безусловной нравственной опорой»[937][11].

Для Б. Н. Чичерина и П. И. Новгородцева в целом характерна интерпретация гегелевской философии права в либерально-индивидуалистическом духе. Отсюда – ряд аспектов их критического расхождения с Гегелем при общей высокой оценке его учения. Их подход не свободен от противоречий. В целом, однако, их обращение к гегелевской философии права и их работы по данной проблематике представляли заметное явление в русской дореволюционной философской и юридической литературе.

246 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: