ВВЕРЯЕМОЕ СЛОВУ КИНО 2 страница

Как грандиозные насекомые, с грохотом ползут строитель­ные краны. Мощные железные ковши захватывают грунт и вы­сыпают в подъезжающие грузовики.

По канатной дороге ползет воздушный трамвай.

Через множество мостов мчатся потоки автомашин.

На перекрестках подмигивающие светофоры огромной пор­цией пропускают то пешеходов, то транспорт.

Люди стараются сесть в переполненные до отказа авто­бусы, подгоняют друг друга и суетятся около входа. Опазды­вающие и торопящиеся люди стараются догнать уже тронув­шийся с места автобус, цепляясь за поручни и чьи-то пиджаки: досадно, но сесть удается не всем. Автобус отходит от оста­новки.

Перекрывает дорогу шлагбаум.

Останавливается транспорт.

От резких тормозов напружинились на месте автомашины, оставляя на асфальте черной полосой отпечатки своих протек­торов.

Прямо в центре города, пересекая улицу, маневрирует па­ровоз.

Люди в ожидании смотрят из окон автобуса.

Водитель легковой машины в ожидании сидит за баран­кой, ест виноград.

Таксист читает газету, полуоткрыв дверцу своей машины.

Мотоциклист в ожидании стоит за автобусом.

На холостых оборотах работает открытый мотор.

Кипит вода в радиаторе.

Стоит агитационная машина «ГАИ» с репродукторами.

Громкоговоритель только шипит и трещит.

В кузове грузовика с громким рычанием трется о решет­ки большой лев.

На фоне стоящих машин, стуча по рельсам, проезжают нескончаемые вагоны.

Стоит мотороллер за грузовиком.

Открывается шлагбаум.

Водитель автобуса готовится отъезжать.

Огромная порция дыма, вырвавшаяся из выхлопной трубы грузовика, превратившись в густое черное облако, обволаки­вает мотороллер и водителя.

Звучит трогательная народная музыка.

По городу скачут лошади.

Мягко улыбаясь, едет незнакомая старушка, плавно пока­чиваясь в такт движению старинного фаэтона.

Проезжает колонна легковых автомобилей иностранных марок.

С дымом и грохотом проносится маленькая старая авто­машина с шаткими колесами.

В фаэтоне едут двое лысых мужчин с неподвижными взгля­дами.

Грохоча и покачиваясь на стыках, несется по рельсам ста­ринный трамвай, наполненный молодыми любителями сенса­ций. Со всех сторон трамвай обвешан старыми афишами, при-пиекая к себе внимание прохожих. Беспрерывная трель назой­ливого колокольчика заставила очередь в магазине ринуться к окну, выбежать на балкон жильцов огромного жилого дома, шоферов высунуться из машин.

По городу мчится старинный трамвай, оставляя за собой перезвон колокольчика.

Почетный эскорт едет по улице, провожая очень важного гостя.

Едут в машине солдаты.

Люди группами спасаются в тени больших деревьев от дневной жары.

Из проезжающей по улице поливальной машины бьет сильная струя воды по прохожим.

Интеллигентный человек, не очень молодой, чинно выша-гивавший по тротуару, забыв о своем достоинстве, стал раз­драженно размахивать руками, выкрикивая какие-то угрозы. Неловко за этого гражданина, непомерно расшумевшегося — но велика важность, если тебя случайно облили водой. Он еще долго отряхивается, шумит, а поливальная машина не спеша продвигается по улице, раздавая деревьям и зелени живитель­ную влагу.

Сиреной разрывая воздух, проносится колонна пожарных автомашин.

Люди толкают разбитую машину.

У места катастрофы образовывается толпа. Подъемные кроны вытаскивают из свалки обломков разбитые автомашины.

Событие немаловажное в городе. И значительность этого со­бытия вполне осознают не только милиционеры, пытающиеся навести порядок и оградить местность от толпы зевак, но и вездесущие любознательные люди, в задачу которых входит как можно ближе протиснуться сквозь все преграды к месту, происшествия.

У разбитых автомашин толпятся люди.

Раздается ритмичная барабанная дробь.

Руки с палочками бьют в барабан.

Люди тащат жертвенного барана, они несут для жертво­приношения голубей, куриц, гусей и козу.

Вдоль стены Эчмиадзинского собора проходит священник.

Вслед за ним идет милиционер.

Идут женщины в черном, мужчины на костылях, старики в папахах из овечьей шкуры, девушки в соломенных шляпах, чем-то похожие друг на друга.

Руки зажигают свечи и ставят их на подсвечник перед об­разом Божьей Матери.

Потрескивая, горят множество свечей. Их блики отража­ются в темных очках людей.

Под далекий звон колоколов, сквозь огромную толпу тор­жественно шествует к Эчмиадзинскому собору духовенство ар­мянской апостольской церкви.

В центре — католикос всех армян Вазген I.

За ним, облаченные в пышные священные одеяния, сле­дуют гости — представители разных христианских церквей.

Замыкают.процессию священнослужители в черных сутанах.

Люди с интересом наблюдают за ними из разных мест, приподнимаясь, тянутся, чтобы лучше разглядеть происходящее.

Некоторые плачут, вытирая сяезы.

Пышная процессия входит в храм. За ней следуют верую­щие.

Поднимаются в гору люди. Они тащат за собой плащ-па­латку, в которой сидят дети.

Многотысячное шествие — люди взбираются в гору, к па­мятнику жертвам геноцида.

Длинной чередой, по извилистым дорогам, поднимаются люди к древней крепости Эребуни.

Медленно хлопая крыльями, тянутся ввысь бесчисленные птицы.

Вспыхивают мощные искры.

Спустив со лба на глаза защитные очки, работают стале­вары v доменной печи.

Люди ловко перебрасывают друг другу строительные камни.

Крупные мускулистые руки работают с перфоратором.

Раздаются зовущие мужские голоса...

Появляются острые вершины больших гор.

Прерывая работу, один за другим оборачиваются люди.

Они молчаливо и задумчиво смотрят перед собой.

Под тревожные звуки оркестровой музыки вновь появля­ется скорбное лицо маленькой девочки с растрепанными воло­сами.

Раздаются взрывы.

В небо взлетают дома, железные дороги, мосты.

Бегут демонстранты в разных странах мира. Людские тол­пы вихрем устремляются на вооруженных до зубов полицей­ских и сталкиваются с ними.

Полицейские разгоняют демонстрантов. Бьют их резино-выми дубинками, пускают в ход мощные водометы, бросают в них слезоточивые гранаты.

Один за другим, закрывая весь горизонт, вздымаются ги­гантские взрывы и растворяются в темноте.

Вновь слышатся прерывистые вздохи — тихие, напряжен­ные.

Из темноты, то появляясь, то исчезая, медленно наплыва­ют развалины старинных памятников и сооружений, хранящих следы погромов и разрушений.

Резко обрушивается мощная звуковая лавина хора.

С рыданием обнимаются женщины. Рыдание, разрывающее душу, и скупая мужская слеза.

Морщинистые руки, скрывающие скорбное лицо от люд­ского взора.

В глубокой печали — лица людей.

Горе свое каждый переносит по-своему.

Плачет девушка, спрятав лицо в платок.

Печально наклонил голову мужчина.

Люди застыли в объятиях.

Волнующая встреча возвратившихся на родину людей.

Плачут люди. Но это слезы радости, слезы счастья.

Погром и избиение целого народа в годы первой мировой войны.

Плачут люди, встречая возвратившихся на родину сооте­чественников.

Официальные встречи в кайзеровской Германии.

На перроне мать обнимает сына.

На улице, жестоко избивая, разгоняют людей. Обнимаются и целуются люди, ищут своих родственников среди приезжих, среди встречающих.

Из рук матерей вырывают младенцев.

В аэропорту народ встречает вновь прибывших. Встреча­ются родные и близкие. Много женщин, детей и стариков.

Всюду слезы, радость, объятия.

Бесчисленные руки тянутся, чтобы обнять родных и близ­ких.

В хоровое пение врываются барабанная дробь и зовущие мужские голоса.

Вновь множество рук тянутся, чтобы обнять родных и близких.

Неистово ревущие морские волны обрушиваются на утесы.

Обнимаются люди. Мелькают лица.

С грохотом вздымаются вверх могучие горы.

Бежит толпа людей.

Мускулистые руки поднимают камни.

Встречают люди своих близких, раскинув руки для объятий.

Один за другим отступают величественные горы.

Постепенно все уходит в темноту.

Наступает тишина...

Еще раз звучат тревожные звуки оркестровой музыки.

В раскрытых настежь окнах, на балконах и в дверях мно­гоэтажного дома стоит народ и смотрит вдаль.

Впереди, медленно надвигаясь, сверкает белоснежный ша­тер Арарата.

«МЫ».

Звучит задумчивая лирическая музыка.

Один за другим, неспешно хлопая крыльями, появляются белые лебеди.

Красиво двигаются длинноногие аисты.

Поднимаются в воздух птицы...

Тянутся ввысь чайки...

Они движутся плавно, и каждое их движение выражает страстный и светлый порыв звучащей мелодии.

Танцуют птицы...

Танцуют звери...

Танцует весь животный мир...

Вдруг раздается громкий пронзительный крик. Шарахаются в сторону встревоженные птицы. Выплюнув целый фонтан воды, с рычанием открывают огромные пасти бегемоты и морские моржи.

Помахивая длинными хоботами, тяжело бегут слоны. С ветки на ветку прыгают ловкие обезьяны. Проносятся тигры... волки... олени... бизоны..,, Мелькают в воздухе тела животных. Все вокруг наполняется шумом и рычанием зверей. И над всем этим хаосом звуков раздаются выстрелы... Один.., Второй... Третий... Падают звери...

Из темноты появляются какие-то странные, белые, вытя­нутые тени.

Они сжимаются, светлеют, и, расплываясь в контурах, по­степенно принимают форму человеческих фигур.

Бегут птицы...

Бегут звери...

Бежит весь животный мир...

Снова звучит знакомая нам задумчивая лирическая музыка.

Безудержно льются слезы из глаз маленькой зверюшки.

Один за другим, нежно хлопая крыльями, вновь появля­ются белые лебеди.

Сквозь решетку печально смотрят заключенные львы... олени... жирафы... мартышки...

Красиво поднимаются в воздух свободные птицы.

Тянутся ввысь чайки...

Они движутся плавно, и каждое их движение выражает страстный и светлый порыв звучащей мелодии.

Танцуют птицы...

Танцуют звери...

Танцует весь животный мир...

«Обитатели», 1970 г.

Волшебное царство белых облаков.

Белоснежные шапки горных вершин скрывают они.

Гонимые ветром, громоздятся друг на друга и тают в бес­конечной дали. Меняются причудливые очертания их и опять рассеиваются вдали, как дым.

Налетел ветер и нагнал черные тучи. Мрачная пелена за­крыла солнце, и ни один луч его не может пробиться сквозь клубящиеся черные облака.

Над землей нависла тьма, мрак сгустился в ущельях.

Черные силуэты гор погрузились в сон.

Ослепительная молния озарила небо.

Раскаты грома последовали за ней.

Поднялся вихрь.

Потоки воды обрушились на землю.

На вершине горы неподвижно стоял чабан.

Стоял он, подобно застывшему каменному великану, воз­несенный утесами до небес.

С диким грохотом устремлялись вниз бурлящие потоки мутных вод.

Три лохматые собаки чабана, настороженно прислушиваясь, всматривались в темноту.

Неистово бурлящие волны продолжали свой разрушитель­ный бег.

Над обрывом стоял козерог.

Сквозь шум и грохот горных потоков различался вой и рев зверей.

В испуге метались животные, и крики их разносило ущелье.

Поднялся оглушительный лай собак.

Заржали кони, испуганно заблеяли овцы.

Ущелье ужасало.

Срываясь с горы, в мутных потоках горной речки тонули бараны.

Вода вздымалась, бурлила, выходя из берегов.

В свои стремнины она увлекала глыбы камней, коряги, вы­вороченные с корнями деревья.

Люди бросались в воду, чтобы спасти животных.

В поединке с бурлящими потоками воды они вылавливали баранов, но опять срывались вниз, соскальзывая с камней.

Грохотала и пенилась в ущельях вода, унося в мутных по­токах беспомощно тонущих животных.

Испуганно блеяли ягнята, и головы их то исчезали, то по­являлись над водой.

По берегу речки с камня на камень перепрыгивали матки стада, жалобно подзывая ягнят.

А. Пелешян

В одних люди равнодушны к своему жилью и живут в чер­ных, мрачных, покосившихся от времени каменных домах, но заботливо и затейливо украшают кладбища, где покоятся их предки.

Другие деревни пестрят разноцветно украшенными жестя­ными крышами заботливо оберегаемого дома, а кладбища их мрачны, и черные, покосившиеся кресты пугают своей забро­шенностью.

Если одни деревни не скрывают своих невест и разрешают им ходить по улице уже в мини-юбках, то другие оберегают их от случайных и злых глаз, веник на крыше — это значит в доме есть невеста.

Так что, если у одних это будет так, то у других — всегда по-другому.

Каждая деревня — вроде бы сама по себе и единственное общее у них — Земля и Горы.

И поэтому, как только приходит весна, все вместе направ­ляются в, эти горы.

Один за другим выходят крестьяне из своих домов. Тащат они за собой свернутые ковры, огромные медные кастрюли,

«Времена года>. 1975 г.

"Времена года". 1975 г.

Визжа и завывая, метались в разные стороны чабанские собаки.

Пастухи в обнимку с баранами погружались в воду, выны­ривали из нее, вертелись и кружились в водовороте, исчезали и вновь появлялись на гребнях волн.

Постепенно хаос звуков стих.

Растворенные в мареве утра, вдали виднелись маленькие деревеньки.

Теснились бесформенные, беспорядочно разбросанные до­мишки, причудливо взгромоздившиеся друг на друга.

На белом фоне неба четко вырисовывались силуэты оди­ноких полуразрушенных монастырей и пережившие века древ­ние стены каменных крепостей.

Каждая деревня со своими обычаями, своими традициями.

Обычаи, отнюдь не похожие, традиции, порой контраст­но противоположные.

Можно только иронически относиться к неожиданным со­четаниям древних обычаев с новыми приметами времени.

Как отличны по облику все деревни.

железные печки, кувшины, сепараторы, прутья, бочки, ведра и плащ-палатки.

Со всех сторон собираются в центре деревни телеги, ма­шины и тракторы.

Люди грузят вещи на телеги и машины, взваливают на спи­ны коней, тщательно перевязывают их веревкой.

Председатель подгоняет, торопит. Он энергично помогает, переходя от одного к другому: то подтягивает ремни, то, за­глядывая в мотор машины, дает советы. Он улыбается, потом вдруг начинает нервничать и, безнадежно махнув рукой, отходит в сторону.

Работы много.

На телеги усаживаются дети, старики, прикрываются одея­лами, брезентом.

Заводятся моторы машин и тракторов, выбрасывая в воз­дух кольца дыма.

Под общий шум и грохот колес караван людей, машин и телег медленно трогается с места.

То там, то здесь появляются всадники в черных бурках. Бараны шарахаются от коней в сторону, а всадники на скаку ловко подхватывают их и ставят на прежнее место.

Путаясь под ногами коней, бегут чабанские собаки.

Смешно подпрыгивая на тоненьких ножках, ищут своих ма­терей жеребцы.

Мычат буйволы, покусывают узду кони, звонко ударяя под­ковами о камни.

Из хурджина высунул голову заплаканный ребенок.

Стадо втягивалось в тоннель.

Навстречу, подмигивая зажженными фарами, двигались ав­томашины.

От необычайной обстановки становясь на дыбы, ржут ко­ни, мычат коровы, блеют овцы, прижимаясь к стенам тоннеля.

Со всех сторон в суматохе орут всадники, вытаскивая овец и ягнят из-под колес медленно движущихся автомашин.

Сигналы и шум двигателей, блеяние животных, толкотня и переполох сотрясали весь тоннель и превратили его в сущий ад.

УСТАЛ...

Постепенно вокруг светлеет. Стадо медленно выходит из тоннеля.

Люди, то группами, то в одиночку, растянулись на тропах, издали сливаясь в одну общую массу.

Тихо звучит мелодия.

Порой теряясь в общем шуме, она снова слышится и раз­ливается над всем этим людским потоком.

Задумчивый мотив этой музыки перекрывает и топот ко­ней, и свист плети.

Мужчины затягиваются чубуками, мягко покачиваясь в сед­лах.

Все поднимаются в гору.

По отвесной вертикали горы скатываются люди.

Они катятся вниз просто и естественно, как оторвавшийся от скалы камень.

Обхватив охапку сена", летит человек по круче вниз.

Катится по инерции, окутанный соломой.

Сильными руками сжаты канаты. Рядом с чьими-то ногами другой канат, и третий, и четвертый.

Веревки эти удерживают гигантские охапки сена.

Неприступными кажутся горы, отвесны их стены.

Но не страшат они человека: ведь так просто можно ска­титься вниз.

И так бесконечным потоком катятся, катятся, катятся люди.

Так начиналась жизнь маленькой долины.

Отзывается пастушьей свирелью первое горное эхо.

Недалеко от пастбищ рядами уселись женщины.

Чабаны пересчитывают овец, пропуская их по одной между рядами женщин-доярок. Вожак стада начал громко блеять, тут же блеяние его подхватывают остальные.

По шершавым пальцам течет первая струя молока.

Наполняется кружка, и по обычаю преподносят ее седому старику, сидящему рядом на деревянном корыте.

Старик, дрожащими руками взяв кружку, снимает первую пробу и, одобрительно кивая головой, отдает чабану.

Чабан поднимает кружку высоко над запрокинутой голо-■Ой и широко раскрытым ртом ловит тоненькую струйку Молока. Потом наполняет тарелку молоком и, чмокая губами, подзывает свою собаку.

Женщины из ведер разливают молоко в бидоны, мужчины ставят их рядами.

Работают сепараторы.

Скрипят подвешенные бочки-пахталки, наполненные моло-

ком.

Ставят на дымящийся костер большую кастрюлю. Рядом высокая сухопарая старуха месит тесто, погружая руки в корыто.

Принимая причудливые формы, вытягивается длинной лен-

той готовый сыр. Быстро мелькают руки в работе, непрерывно вращая, отщипывая и вытягивая жидкую массу.

Струи молока и сметаны бьют из сепаратора.

Кто-то бреется перед зеркалом, а кто-то из высушенной шкуры барана шьет себе папаху.

Обнажив костлявые спины, пашут землю старики.

Мужчины роют отводные канавы. Бросая бревно поперек реки, укладывая камни, делают в реке запруду, щели которой забиваются водорослями и травой.

Застучал топор.

Пошатнулось высокое дерево и, описав в воздухе дугу, с треском повалилось на землю.

На пастбище, схватив животных за рога, валили их на зем­лю. Силой сворачивали им шею и вливали в рот растворы ле­карств.

Занятые своей работой, люди в белых халатах были серь­езны, лица их—озабочены. В глаза людей капали лекарство, проверяли давление и легкие,— все-таки тяжелый климат в горах.

Растянулись на траве косари. Ко сну их клонит. Отдохнуть надо, жару переждать.

Под таким солнцем не заснуть, если не натянуть на глаза мокрое полотенце. Пропотевшую майку надо выжать и высу­шить на солнце. В жару и есть не очень хочется. Ничего нет приятней прохладной воды ручья.

Лежат косари в тени.

А если покой этот нарушит звук реактивного самолета, ни один косарь не пропустит возможности рассмотреть его.

И мокрое полотенце сдвигается с глаз. И долгим взглядом, не подымая головы, провожают они самолет, прикрываясь от солнца рукой.

Потом заснут как ни в чем ни бывало, закинув руки за го­лову.

Но, бывает, не все засыпают: уставится кто-то из них в не­бо широко раскрытыми глазами и долго слышится ему звук пролетевшего самолета.

Точить косу — искусство.

Нравится косарю, когда коса его, как бритва, остра. И нра­вится ему то, что он умеет это делать. И глаз прищурит, и лиш­ний раз проверит пальцем, остра ли?—Нет, подточить надо.

Стоит одному начать, за ним уже остальные пойдут, как будто у всех разом косы притупились.

Красиво это, когда косу точат.

Плавны и задумчивы движения.

Поет металл. Голос его над долиной плывет.

В едином ритме скользят бруски по косам, искры испуская.

Косят они, как будто солнца нет над головой.

А жарко, и спины мокрые, и струйки пота так и катятся по лицу, и майки прилипли к телу.

Легко идет косарь, плавно раскачивая тело. Лопатками играет спина косаря, стройная как у танцора. Взлетают косы, как птицы, сверкнут на солнце металлом да еще загудят, за­поют, засвистят, и лучшей музыки косарь не знает!

Настоящий косарь всегда вперед смотрит, назад оглянет­ся, когда работу кончит.

Идут косари ровным строем.

Легкой волной взметнется подрезанная трава и мягко на землю ляжет.

Куст малины встретится — запрокинет голову косарь, и с широкой ладони душистая ягода в рот скатится.

Свистит коса в воздухе.

Сверкнет на солнце, по земле пройдется, а то и замрет на мгновенье в воздухе, и в нерешительности стоит косарь на месте, а над ним встревоженная птица мечется. Не улетает, значит гнездо в траве. Тянут длинные тощие шейки птенцы, и сумасшедшим писком разрывают тишину их голоса.

Надолго задумается старик, оперевшись на ручку косы.

И другие косари стали. Разные они — молодые, пожилые, но красивые все, мускулистые, стройные.

По булыжным дорогам спускалась с гор вереница подвод.

Медленно двигались тяжелые телеги, груженные полными бидонами молока.

Тарахтел мотор молотилки. Со скрипом вращались на рем­нях ее железные колеса. Прикрывая лицо платком от удуша­ющей пыли, работали на ней люди.

К стенам тондира лепили сырое тесто лаваша.

И готовые лаваши, как белые скатерти, развешивались во дворах.

А в долине поднялась суматоха.

Собаки залаяли, заржали кони, заблеяли овцы.

Перепуганное стадо метнулось к лесной просеке. Пастухи со всех ног бросились за ним. Только на коне можно остано­вить стадо, обогнав его в беге.

Странный и непонятный шум надвигался на долину.

На горизонте появились мощные бульдозеры, тяжелые машины, тракторы, подняв над землей облака пыли.

Буксуя гусеницами, они врезались в огромные камни, под­миная их под себя.

Глыбы сметались с места, очищалось поле.

Появились люди в рабочих спецовках.

Они выгружали большие трубы, доски, рельсы.

Взбирались к самой вершине, измеряли местность, устанав­ливали приборы вразных точках и, оставив свои отметки, ушли.

Через бурлящую горную реку переправлялось стадо овец.

Ниже по течению своими телами люди образовали запру­ду: они стояли, тесно прижавшись друг к другу, стараясь удер­жаться против стремительного течения реки.

Руки подхватывали тонущих овец, передавали их друг дру­гу, выбрасывали на берег, снова ловили их, не давая утонуть.

На руках, на голове, на спине овец уносили от настигшей их беды.

Мокрые и грязные, люди выбирались из потока.

Выкручивались рубашки, разбухшие от воды трехи.

Все развешивалось, просушивалось.

Люди приводили себя в порядок.

По отвесной вертикали горы вновь скатываются люди.

Они катятся вниз просто и естественно, как оторвавшийся от скалы камень.

Обхватив охапку сена, летит человек по круче вниз.

Катится по инерции, окутанный соломой.

Сильными руками зажаты канаты. Рядом с чьими-то нога­ми— другой канат, и третий, и четвертый.

Веревки эти удерживают гигантские охапки сена.

Неприступными кажутся горы, отвесны их склоны.

Но не страшат они человека: ведь так просто можно ска­титься вниз.

И так бесконечным потоком катятся, катятся, катятся люди.

А у подножия горы взваливают охапки сена на телегу, их туго стягивают веревками, толстым железным крюком цепля­ют за колесо.

Дальше по крутому склону телега пойдет сама.

Люди, вцепившись в канаты, тормозят, сдерживая немыс­лимую скорость этой тяжести.

Где-то накренилась груженная сеном телега. Люди изо всех сил толкали ее, увязая по колено в луже. Измученные животные топтались на месте. Ноги разъез­жались по грязи и, быки, толкая друг друга, падали с ног, но,

«Времена года». 1975 г.

подгоняемые плетью, вздрагивали резко, чтобы новым толч­ком попытаться сдвинуть телегу. Телега раскачивалась, но не двигалась с места. От каждого нового толчка колеса все глуб­же засасывались в мутную грязь.

«Что сказать—«Подумаешь, без тебя проживем!»? Но нет, это не поможет!

Хочет человек уехать, и он это сердцем понимает. Но ка­кие слова подобрать для него: «на 200 рублей больше, на 200 меньше — что это решает? А это твоя земля, отца твоего и прадеда».

Да, нелегкий вопрос.

Много забот у председателя в эту пору. Есть о чем заду­маться: каждый человек дорог.

Красный диск солнца постепенно клонится к закату.

Последние его лучи падают на вершины гор, отбрасывая полосатые тени на долину.

Пастух возвращается со стадом.

В тарелки уже разлит суп, и каждый молча приступает к обеду.

Недалеко от дремлющего стада полыхает костер.

Время от времени в костер подбрасывают сухие ветки, и он разгорается все ярче.

Трепещет пламя, потрескивают ветки.

Тени ложатся на лицо чабана, и в вечерних сумерках раст­воряется его фигура.

«Времена года». 1975 г.

ДУМАЕШЬ, В ДРУГОМ МЕСТЕ ЛУЧШЕ... Здесь без трактора не обойтись.

Вдоль стены безмолвно стоят старики. Рядом — женщины, скрестившие на груди руки.

Все молчат.

Волнуется председатель, слов не хватает, прибегает к же­сту.

Его мы знаем,— помните, когда запруду делали и когда по склону катились вниз,— он там был. А потом, в тоннеле пере­бегал от телег к быкам, от колес к людям... И случись, не дай бог, пожар во время жары —он первый бросится в огонь и других за собой поведет.

Да, трудна должность председателя в этих местах. Пора горячая, как можно отпустить односельчанина, хоть на целину, хоть на ударную стройку.

Натянув бурку на глаза, спит один чабан, а другой обстру­гивает ветку от листьев, рассекает ею воздух и отбрасывает в сторону.

Закипел подвешенный над костром чайник. Неподвижен чабан, и струйки кипятка уже давно шипят, попадая в огонь.

Движутся тени бесшумно проходящих людей. Фейерверк искр рассыпается в темноту из трубок.

Тишина и покой. Методично работая челюстями, лениво жуют животные.

Слабый свет может вспыхнуть и исчезнуть вдали.

Тоскливый, заунывный лай собак, непонятно откуда доно­сящийся.

Только энергичный стук копыт нарушит тишину—и то не­надолго.

И где-то за холмами раздается: «У-у-у».

Это завывают волки.

Горы постепенно просыпаются.

Солнечные лучи ласково коснулись их гребней, просвечи­вая сквозь утренний туман.

По ровной зеленой равнине метался необъезженный бе­лый конь.

Издали казалось, что он летит.

Пытаясь заарканить коня, носились за ним всадники.

Но взбешенный конь, фыркая и раздувая ноздри, в сви­репом прыжке вырывался из-под извивающегося змеей аркана.

Развевалась грива на ветру, и мчался он по равнине от пре­следователей.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: