Эстетические категории в романтизме

Поиски идеала

Стихия романтического — это стихия идеального, субъективного, «чувственного» (Шеллинг), что в корне отличает его как от рационализма классицистов, так и от объективизма реалистов. Романтическое миропонимание основано на «апофеозе» и утверждении духовности в качестве источника красоты и подлинной, единственной силы развития человечества. Романтики возвеличивают духовные ценности, защищают их от уничтожения и поругания в условиях феодального и буржуазного общества, в котором все зиждется на материальном расчете и человек оценивается по титулу, богатству, а не по своим моральным, духовным качествам. Специфичность романтизма заключается в убеждении о полной несовместимости человеческого, духовного с материальным. Жизнь предстает как вечная борьба идеального с материальным – и на вселенском, космическом уровне, и в различных исторически сложившихся формах.

Для некоторых романтиков идеалом было патриархальное прошлое, средневековье. Например, в романах В. Скотта мир средневековья романтически красочен и духовно богат, картины народной жизни живописны и поэтичны, а герои, воплощающие идеалы автора, исполнены благородства, чести и мужества.

Романтики высоко ценили античную гармонию искусства и жизни, утраченную в новое время. Некоторые романтики в поисках идеала устремлялись в первобытные времена и в наивных и «естественных» дикарях пытались найти воплощение истинной человечности и чистоты души, не испорченной пороками цивилизации. Своего рода «бегством от реальности» в поисках свободы и утраченной гармонии было путешествие романтического героя в экзотические страны Востока или Кавказа (поэма Д.Байрона «Гяур», 1813; поэма А.С.Пушкина «Кавказский пленник», 1821).

Бегство романтиков осуществлялось не только во времени и пространстве. Оно часто принимало форму замкнутости во внутреннем мире личности, в «жизни сердца», которая казалась романтикам самым удивительным и прекрасным явлением жизни («...созидай в себе Мир внутренний, чтоб внешнего не видеть...», - Д.Байрон). «Жизнь сердца» противостояла для романтиков бессердечию реальной жизни. Само это явление не ново для литературы - о «жизни сердца» писали и сентименталисты. Но в отличие от их умиления семейными добродетелями и чистотой нравов простых людей, романтики с «жизнью сердца» связывали духовно богатую личность, наделенную сильными страстями, богатым и пылким воображением. Это способствовало дальнейшему познанию внутреннего мира человека: в сущности именно романтики сделали предметом исследования тайны душевной и психологической жизни, что раздвинуло возможности поэзии, музыки и других видов искусства.

Духовным убежищем для романтиков нередко было и само искусство, это гармоническое царство духа, дающее утешение и забвение от жизненного зла.

Иногда романтики открывали для себя идеальные сферы в области науки, в царстве человеческого духа и разума. Американского романтика Э.По влекла к себе магия человеческого интеллекта, способная творить чудеса, проникать в запредельные сферы, выходить победителем из, казалось, безнадежных ситуаций. Логика и математический расчет нередко торжествуют в его новеллах над хаосом и стихией. В других случаях такой идеальный сферой для романтиков могла стать философия (немецкий романтик Новалис, русские романтики Д.Веневитинов, В.Одоевский). Философия была для них той высшей мудростью, постижение которой способно сделать человеческий дух свободным. В целом же философское созерцание, размышления пронизывают романтизм как ни одно другое направление.

Областью духовного прибежища становилась и религия, в которой романтики искали опору и находили свой идеал в христианском смирении и сострадании. Таковы позиции У.Вордсворта и С.Кольриджа в Англии, В.Жуковского в России.

Бегство в духовный мир не всегда удовлетворяло романтиков, им хотелось, чтобы их эстетический и нравственный идеал приобрел реальные формы. Таким реальным воплощением идеала для романтиков становилась природа. Романтики одушевляли природу, находили в ней созвучие своим настроениям и чувствам. В их творчестве значительное место занимают картины бурной природы, созвучной мятежному духу романтического героя. Природа воссоздается в романтическом искусстве как вольная стихия, свободный и прекрасный мир, неподвластный человеческому произволу. Именно в таком качестве предстает перед читателем необъятная ширь и величественная мощь моря в поэме Д. Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» (1812-1818), в элегиях А. Пушкина «Погасло дневное светило...» (1820), «К морю» (1824), в стихотворном цикле Г.Гейне «Северное море». Симфония леса, с его таинственностью и непредсказуемостью, возникает в романах Ф. Купера, в музыкальном цикле «Лесные сцены» Р. Шумана.

Вслед за сентименталистами романтики были склонны идеализировать и людей, живущих на лоне природы. В «естественном» человеке они видели вольных, неиспорченных детей лесов и прерий. В творчестве романтиков деревня, сельская идиллия противопоставлены городу, выступающему подчас в виде чудовища, враждебного человеку.

Поиски идеальной человечности привели романтиков к теме, до них в литературе не существовавшей. Романтизм впервые вводит в искусство культ ребенка и культ детства. Романтики были склонны широко толковать понятие детства: для них это не только пора в жизни каждого человека, но и человечества в целом - пора простодушия и чистосердечия, заря будущего человеческого общества, свободного от гнета и неравенства.

Одним романтикам по натуре была свойственна мечтательная созерцательность (В.Жуковский, У.Вордсворт), другие же ставили перед собой цель «возбуждать доблести сограждан подвигами предков» (А.Бестужев о К.Рылееве), третьи, бросая вызов року в борьбе за свободу, поднимали своего героя на бунт против самого Бога («Каин» Д.Байрона, 1821; «Демон» М.Лермонтова, 1839). Но и у тех и у других идеал был неосуществим. Осознание этого вызывало у романтиков горькие сетования: В творчестве поздних романтиков отчетливо проявляются ноты тяжелого разочарования, пессимизма и неверия в возможности человека.

Итак, несовместимость мечты о прекрасном с прозой жизни, осознание крушения иллюзий и вместе с тем устремленность к идеалу, вера в него — все это составляет сущность романтического искусства. Развитие романтизма характеризует движение от упоенности жизнью, стремления понять законы целого — природы, общества, исторического процесса, желания увидеть в земном небесное («отблеск вечной красоты») к мысли о зле, грехе, страдании и искуплении. В.Жирмунский назвал этот духовный комплекс религиозным отречением в истории романтизма, связав его преимущественно с эволюцией немецкого романтизма. Аналогичные явления прослеживаются в романтических литературах других стран, выразившись, например, в эволюции религиозного сознания У.Вордстворта и Н.Гоголя.

Романтики впервые затронули проблему художника-творца. Классицистическому «подражанию природе» они противопоставили творческую активность художника с его правом на преобразование реального мира. Согласно романтической концепции творчества искусство есть апофеоз духа. Художник творит свой особый мир, более прекрасный и более истинный в его глазах, чем сама прозаическая действительность, так как искусство для него есть высшая реальность. Романтики страстно защищали творческую свободу художника, его право на творческий вымысел: гений не подчиняется правилам, но сам их творит. Стихосложение, жанр, форма — все это свободно возникает в творческом воображении поэта, а не предписывается извне, — считал В. Гюго («нет ни правил, ни образцов»).

Эстетические категории в романтизме

Решительное неприятие современной цивилизации, недовольство мировым порядком в целом привело романтиков к дальнейшей разработке эстетической категории безобразного. Безобразное – в романтическом искусстве так или иначе связано со злом, являясь его порождением. Зло рождает не только внешнее безобразие человека (Гуинплен и Квазимодо в романах В.Гюго «Человек, который смеется» и «Собор Парижской Богоматери»), оно может изуродовать его душу, привести к сумасшествию. Злом порождено падение героев в повестях Гоголя «Страшная месть» (1832) и «Вечер накануне Ивана Купала» (1830). Однако немало примеров, когда безобразное у романтиков выступает в диалектическом единстве с прекрасным. Квазимодо у Гюго уродлив телом, но прекрасен душой, и, напротив, герой того же романа красавец-офицер Феб де Шатопер бессердечен и внутренне опустошен. Прием контраста, антитезы буквально пронизывает романтическое произведение от общих структурных основ до конкретных образов, ситуаций и т.д.

Вслед за предромантиками, создателями «готического романа», у романтиков получают развитие категории «ужасного», «таинственного», «чудесного». Непередаваемое чувство мистического ужаса наполняет многие новеллы Э.По («Падение дома Эшеров», «Черный кот», «Маска Красной смерти»). Поэзия Л.Тика, Новалиса, братьев А. И Ф.Шлегелей уводит читателя в царство загробных видений, таинственных предсказаний. Герои баллад Жуковского становятся жертвами неких таинственных, непознаваемых, беспощадных сил, к которым неприложимы человеческие мерки и нравственные нормы. «Таинственное», «ужасное» и «чудесное» не только будит воображение читателя, но и является художественным приемом заострения ситуации, раскрытия характера в необычных, экстремальных положениях.

Противоречие между идеалом и жизнью порождало в романтическом искусстве концепцию двоемирия, наложившую свой отпечаток как на идейно-художественную структуру произведения, так и на облик романтического героя. В балладах Жуковского, в новеллах-сказках Л.Тика и Т.Гофмана, в философских повестях В. Одоевского двойственность бытия представлена в переплетении сказочно-фантастического «мира грез» и реально-бытового мира. Реальная и идеальная сферы взаимопроникают. Двоемирие может отражаться и в раздвоенности души романтического героя, в разорванности его сознания. Отсутствие гармонии в мире и с миром неизбежно вело героя к душевному разладу. Наиболее острой формой выражения этого разлада становятся образы двойников. Раздвоенный герой кажется самому себе одновременно и самим собой и кем-то совершенно другим, чужим. Подобные двойники населяют романы и повести Гофмана, Э. По, В. Одоевского, в творчестве которых двойничество и в целом двоемирие оказываются своеобразным выражением критического начала, неприятия обывательской духовной рутины.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: