Структура эстетического сознания

Итак, эстетическое сознание формируется в процессе эстетической деятельности как целостное, эмоционально насыщенное отражение действительности в единстве её существенных определений и чувственного своеобразия. Самой общей особенностью эстетического сознания является его эмоциональный характер, ориентация на переживание и наслаждение. Отражение действительности в нём не покидает сферы чувственных образов и сопровождается возникновением сложной гаммы особых переживаний, самыми общими из которых являются чувства прекрасного, возвышенного, трагического, комического.

Казалось бы, эстетическое сознание отражает лишь внешнее в явлениях действительности. Но это не так. В том-то и состоит удивительное своеобразие эстетического сознания, что, удерживая богатство чувственных впечатлений, оно в то же время обобщает, проникает в скрытые существенные связи и отношения. Человек освобождается от непосредственной рабской зависимости от окружающего мира и всеми своими чувствами приобщается к целостности мира и социума. Эти чувства бескорыстны, не направлены на желание обладания или удовлетворение материальных и физиологических потребностей. Поэтому они, при осмыслении, ведут нас к теоретическому мышлению.

Кроме того, возникает эстетическое отношение человека к миру, отличительными чертами которого являются незаинтересованность и бескорыстие. Подробно мы рассмотрим явление эстетического отношения ниже, в соответствующем разделе.

Эстетическое отношение выступает как форма и результат общественной деятельности. В эстетическом отношении происходит постоянное соотнесение чувственных явлений повседневной жизни с существенными отношениями, с тем общим, непреходящим, что лежит в основе чувственного многообразия бытия. Это соотнесение характеризует эстетическое сознание во всех его компонентах: потребностях, вкусах, оценках, чувствах, идеалах, взглядах и теориях.

Теория – высшая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях определенной области действительности.

Прекрасное

Итак, красоту рождают природные свойства предмета, но только соотнесенные в процессе общественной практики с духовными потребностями личности, которые обусловлены уровнем развития общества. Она объективна, так как зависит не от восприятия того или иного индивида, а от реальной ценности предмета для человечества. Она субъективна, поскольку удовлетворяет эстетические потребности конкретных людей и ставит объект в определенное отношение к субъекту. Кроме того, это эстетическое свойство общественно, так как обусловлено историческими закономерностями.

Таким образом, прекрасное – это самое широкое положительное общественное значение явления, его позитивная ценность для человечества как рода.

Прекрасное – это “одухотворенность” объекта. Но одухотворенность, вызванная не Богом, а личностью и обществом. Общественная практика превратила природу в неорганическое тело и наложило печать духовного облика современного человека на предметы внешнего мира; практика превратила этот мир в реальное воплощение человеческих сущностных сил.

Прекрасное – сфера человека. Прекрасное – познанное, освоенное явление. Оно не содержит в себе ничего пугающего, отталкивающего: человек овладел им и по отношению к нему он свободен. Важно помнить, что речь здесь идет не о личном господстве над явлением, а о господстве человека как представителя человеческого рода, о господстве, обусловленном развитием социума.

Красота в общественной жизни – сфера политической и социальной свободы, в природе – сфера свободного владения предметом (способность его опознать, освоить, создать, изготовить), в искусстве – сфера свободного владения мастерством, как и в спорте.

Красота – исторический продукт. Явления действительности, в которых проявляется максимальное для данного уровня исторического развития общества господство человека над окружающим материальным миром, выступают как прекрасные. Свободное владение силами природы, умение подчинить их закономерности и свойства разумной практической цели вызывают у человека высокое эстетическое наслаждение.

Часто явления природы кажутся прекрасными благодаря томуобстоятельству, что за ними закрепляется общественное содержание. Как знак общественных отношений могут выступать цветы, животные, деревья, горы – в принципе все явления природы. И они выступают в этом качестве только тогда, когда закрепленное за ними общественное содержание становится целью восприятия.

Когда предмет становится прекрасным в силу своих общественных свойств (общественного содержания), его структурные особенности не имеют принципиального значения. Два элементарных примера хорошо иллюстрируют это умозаключение. Для любого нашего школьника цифра “5” красивее цифры “2”, и причиной этого, очевидно, служат отнюдь не структурные особенности этих цифр. Для артиста прекрасен зал, взорвавшийся аплодисментами. Но аплодисменты – это проявление бесструктурности. Аплодисменты доставляют удовольствие артисту лишь потому, что они свидетельствуют о достигнутой им гармонии с аудиторией. Такие факты дают некоторым ученым основание для утверждений, что не все прекрасное гармонично. Но это не так. И пятерка, и аплодисменты, и многое другое – всего лишь знаки целей, потребностей человека, результат договора.

В искусстве бесструктурные знаки, однако, не употребляются. Художественные знаки (аллегория, символ) принимают, как правило, гармоничную форму.

Так характеризуется природа и сущность прекрасного как узловой эстетической категории. Очевидно, что эстетические свойства природных явлений и общественной жизни принципиально не отличаются. И в том, и в другом случае эстетические свойства имеют объективно-материальную, общественную сущность. И в любом случае эта сущность одухотворяется субъектом. В этом суть монистического решения проблемы прекрасного в современной эстетике.

Возвышенное

Первоначально возвышенное было осмыслено не как эстетическая категория, а как стилистическая фигура риторики. В I веке ученик известного греческого ритора Аполлодора Цецилий, родившийся всицилийском городе Калакты, написал сочинение “О возвышенном”, где рассматривались специальные правила возвышенного стиля, вопросы техники ораторской речи, классифицировались стилистический фигуры и тропы. Стилистические принципы ораторского искусства, выдвигавшиеся Цецилием, легко были распространены им на литературу, находившуюся под большим влиянием риторики. Трактат Цецилия не дошел до нас. Судить о нем можно лишь по сохранившимся фрагментам и полемическим замечаниям в сочинениях других авторов. Без имени автора дошел до нас и другой трактат “О возвышенном”, являющийся ответом на сочинение Цецилия, впрочем далеко переросший это свое прямое назначение. Он, очевидно, тоже был написан в I веке. Долгое время его приписывали Лонгину, однако, как теперь доказано, ошибочно. Сейчас по традиции неизвестного автора принято именовать Псевдо-Лонгином.

Псевдо-Лонгин сохраняет цецилианскую трактовку возвышенного как стилистического понятия, но одновременно расширяет его содержание до значения эстетической категории. Все лучшее в литературе он относит к сфере возвышенного.

Перечисляя важнейшие духовные источники возвышенного (необычайные мысли и страсти, красота речи в соединении с великими мыслями), Псевдо-Лонгин обращает внимание на то, сколь далеко возвышенное от мирской суеты, мелочного тщеславия, стремления властвовать над людьми. На рассуждениях Псевдо-Лонгина лежит печать религиозной трактовки возвышенного. В возвышенном от видит могучие, проявляющие величие Бога силы природы, которые имеют глубокое философское значение и служат источником решения проблемы сути в жизни. Возвышенное, по Псевдо-Лонгину, поднимает человека до величия божества, дарит бессмертие, мощно и неизгладимо запечатлевает себя в памяти. Люди никогда не испытывают чувства возвышенного при виде небольших ручьев, как бы чисты, прозрачны и полезны они ни были, но приходят в изумление при виде Нила, Дуная, Рейна и, особенно, океана. Эти явления можно воспринимать как возвышенное. Часто возвышенным называют и извержение вулкана, и вид горных вершин.

В 1757 году английский теоретик Э. Берк опубликовал “Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного”, где положил начало противопоставлению этих категорий. По его мнению, идеи возвышенного и прекрасного настолько принципиально различны, что трудно и даже невозможно соединить их в одном чувстве.

Субъективную точку зрения на возвышенное развивал И. Кант. Он считал, что возвышенное может содержаться только в нашей душе, а не в явлениях природы или вещах. Кант утверждал, что возвышенное то притягивает, то отталкивает, не доставляя положительного удовольствия, а возбуждая удивление и почтение, которые можно назватьотрицательным наслаждением. Возвышенное есть гордость человека, возникающая благодаря преодолению страха и процессе веры. Рационально в суждениях Канта то, что он отмечает масштабность и неосвоенность возвышенного явления, отсутствие по отношению к нему свободы человека. Отсюда необходимость преодоления страха, притяжение-отталкивание, удивление, почтение, отрицательность наслаждения.

Резко противопоставлял прекрасное и возвышенное Ф. Шиллер. Он подчеркивал, что возвышенное, в отличие от прекрасного, вызывает неприятное чувство. Неприятна, например, величественная гроза и вспышки молний.

В истории эстетической мысли существовала и иная точки зрения, сближающая прекрасное и возвышенное. Так, французские эстетики XIX в. полагали, что возвышенное есть высшая степень прекрасного (А. Сурио, Н. Жоффруа) или же прекрасное “в себе”, бесконечная красота, которую нельзя постигнуть (Б. Левек).

Гегель видел в возвышенном тот этап движения абсолютного духа, этап мирового исторического процесса, которому соответствует романтическая стадия исторического процесса, когда дух, содержание превалирует над материей, формой. Романтической стадии присуще развитие поэзии и музыки – по Гегелю, это виды искусства, максимально одухотворенные и почти оторванные от материального начала. Именно поэтому, как он полагал, поэзии и музыке особенно близки возвышенные образы.

В противоположность Гегелю, Н. Г. Чернышевский стремился найти реальные основания возвышенного, привести его к земной основе. Возвышен, например, свирепый ветер во время грозы, который во сто раз сильнее обыкновенного ветра; любовь сильнее мелочных расчетов и побуждений. Возвышенное раскрывается через сравнение с окружающими явлениями. Определение возвышенного носит у Чернышевского количественный, а не качественный, а также чрезмерно широкий характер и потому не раскрывает адекватно природу этого явления. Количество – совокупность свойств, указывающих на размеры явления, его величину. Как отмечал Чернышевский, человек может обладать баснословным аппетитом по сравнению с другими людьми, но такое превосходство отнюдь не характеризует его как возвышенную личность. И все же определение возвышенного, данное Чернышевским, ценно своей материалистической ориентацией на действительность.

Немецкий философ Н. Гартман подошел к возвышенному с точки зрения его восприятия. Для него возвышенное – прекрасное, идущее навстречу потребности человека в великом, превосходном. Всякая грандиозная, могущественная сила действует на человека устрашающе, подавляет его. Воспринимая возвышенное, человек сопротивляется его воздействию, преодолевает в себе чувство собственной незначительности.

Суммируя сказанное, можно сделать вывод, что в истории эстетики сложилось две точки зрения на взаимоотношения прекрасного и возвышенного:

1) возвышенное есть превосходная степень прекрасного, особого рода прекрасное, отличающееся величиной или мощью;

2) возвышенное противоположно прекрасному, и при его восприятии возникает эстетически негативная реакция.

Однако рассмотрение возвышенного в качестве разновидности прекрасного так же заужено, как и противопоставление этих категорий друг другу. Современная эстетика выработала новый диалектический подход к природе возвышенного.

Комическое

Сущность комического – в противоречии. Комизм – результат контраста, разлада, противостояния: безобразного – прекрасному (Аристотель), ничтожного – возвышенному (И. Кант), нелепого –рассудительному (Жан Поль, А. Шопенгауэр), бесконечной предопределенности – бесконечному произволу (Ф. Шеллинг), автоматического – живому (А. Бергсон), ложного, мнимо основательного – значительному, прочному и истинному (Гегель), внутренней пустоты – внешности, притязающей на значительность (Н.Г. Чернышевский), нижесреднего – вышесреднему (Н. Гартман). Каждое из этих определений, выработанных в истории эстетической мысли, выявляет и абсолютизирует один из типов комедийного противоречия. Однако конкретные проявления комического противоречия очень разнообразны, и поэтому определение, абсолютизирующее одну из этих форм, представляется недостаточным.

В комедийном противоречии всегда присутствует два противоположных начала, первое из которых положительно и привлекает к себе внимание, но на деле оборачивается вторым, противоположным этому началу отрицательным явлением.

Психологический механизм комедийного смеха, как ни странно, сродни механизму испуга, изумления. Что роднит эти абсолютно разные проявления духовной деятельности? То, что все это переживания, не подготовленные предшествовавшими событиями. Человек настроился на восприятие значительного, существенного, а перед ним вдруг предстало незначительное, пустышка. Он ожидал увидеть прекрасное, человеческое, а перед ним – безобразное, бездушный манекен, кукла. И. Кант видел сущность комического во внезапном разрешении напряженного ожидания в ничто. Французский философ-просветитель XVIII в. Ш. Монтескье утверждал, что безобразие, если оно для нас неожиданно, вызывает веселье и даже смех.

Для каждого из многообразных объективных противоречий, порождающих комическое, характерно то, что первая по времени восприятия сторона противоречия выглядит более значительной и производит на нас большее впечатление, нежели вторая сторона, которую мы воспринимаем по времени позже.

Смех всегда радостный “испуг”, радостное “разочарование-изумление”, которое прямо противоположно восторгу и восхищению. Оказывается, я обманывался, думая, что городничий правильно оценивает Хлестакова, и заблуждался, предполагая, что человек, которого принимают за ревизора, должен быть если не мало-мальски солидным и положительным, то хотя бы персоной, которую можно почему-то бояться. А оказывается – за ревизора можно принять фитюльку. Существует огромное, кричащее несоответствие между тем, кто есть на самом деле Хлестаков, и тем, за кого его принимают, между тем, каким должен быть государственный чиновник, и тем, каков Хлестаков. И мне приятно, что я это противоречие заметил: за внешним увидел внутреннее, за частным – общее, за явлением – сущность. Мне радостно сознавать, что все страшное и опасное для общества не только грозно, но и внутренне несостоятельно, комично. Страшен мир фитюлек и мертвыхдуш, но он в то же время и комичен. Он ниже совершенства, он не соответствует высоким идеалам автора и читателей. Осознав это, я поднимаюсь над опасностью. Даже самая страшная и грозная опасность не может победить меня. Она может принести мне гибель, я могу пережить трагедию, но мои идеалы выше, а потому сильнее, а значит, я и мои идеалы непобедимы. Я смеюсь над мертвыми душами, над городничими, над породившей их действительностью.

Н. В. Гоголь не видит выхода из тех противоречий, которые он раскрывает в своих произведениях, и потому его смех – это смех сквозь слезы. Но у него есть огромное моральное и эстетическое превосходство над миром фитюлек. Поэтому его произведения вызывают у читателя светлый смех.

Что было бы, если бы в комическом не было неожиданности, молниеносности возникающего противоречия? Все было бы обыденным, размеренным. Не возникло бы столь непривычного и острого противопоставления факта высоким эстетическим идеалам. Не было бы столь высокой активности нашей мысли в процессе восприятия этого противопоставления. Не вспыхнул бы тот свет, в котором явление предстает в своем комическом виде.

Значение неожиданности в комическом раскрывает античный миф о Пармениске. Однажды испугавшись, этот человек потерял способность смеяться и очень страдал от этого. Он обратился за помощью к Дельфийскому оракулу. Тот посоветовал ему поискать изображение Латоны, матери Аполлона. Пармениск ожидал увидеть статую прекрасной женщины, но вместо этого ему был показан чурбан. И Пармениск рассмеялся.

Этот миф наполнен богатым теоретико-эстетическим содержанием. Смех Пармениска был вызван несоответствием между тем, что он ожидал увидеть, и тем, что неожиданно увидел. При этом удивление носит критический характер. Если бы Пармениск увидел еще более красивую женщину, чем ожидал увидеть, само собой разумеется – он не рассмеялся бы. Неожиданность здесь помогает Пармениску активно противопоставить в своем сознании высокий эстетический идеал (представление о красоте матери Аполлона – Латоны) явлению, которое, претендуя на идеальность, далеко не соответствует идеалу.

В музыке комизм как противоречие раскрывается через художественные, специально организованные алгоритмы и несоответствия, которые всегда содержат в себе элемент неожиданности. Например, соединение разнохарактерных мелодий является музыкально-комедийным средством. На этом принципе построена ария Додона в опере “Золотой петушок” Н. А. Римского-Корсакова, где сочетание примитива и изысканности создает гротесковый эффект. Д.Д. Шостакович в опере “Нос” также использует черты гротескового контрапункта: тема стилизуется под баховский речитативно-патетический тип мелодии и сопоставляется с опримитизированным галопом.

В музыкальных жанрах, связанных со сценическим действием или имеющих литературную программу, противоречие комизма схватывается и является наглядным. Однако инструментальная музыка может выражать комическое и не прибегая к “внемузыкальным” средствам. Р. Шуман, впервые сыграв Рондо соль мажор Бетховена, по его собственным словам, начал хохотать, так как это произведение показалось ему самой забавной на свете шуткой. Каково же было его изумление, когда он впоследствии обнаружил в бумагах Бетховена запись, что это рондо озаглавлено “Ярость по поводу потерянного гроша, излитая в форме рондо”. О финале Второй симфонии Бетховена тот же Шуман писал, что это величайший образец юмора в инструментальной музыке. А в музыкальных моментах Ф. Шуберта ему слышались неоплаченные счета портного – такая очевидная житейская досада звучала в них.

Для создания комического эффекта в музыке часто используется внезапность. Так, в одной из Лондонских симфоний Й. Гайдна встречается шутка: внезапный удар литавр встряхивает публику, вырывая ее из мечтательной рассеянности. В Вальсе с сюрпризом И. Штрауса плавное течение мелодии неожиданно нарушается хлопком пистолетного выстрела. Это всегда вызывает веселую реакцию зала. В “Семинаристе” М.П. Мусоргского мирские мысли, передаваемые плавным движением мелодии, внезапно нарушаются скороговоркой, олицетворяющей зазубривание латинских текстов.

В эстетическом фундаменте всех этих музыкально-комедийных средств лежит эффект неожиданности.

Однако для возникновения смеха недостаточно существования комического в действительности, необходим еще субъект, обладающий чувством юмора. У чувства юмора как разновидности эстетического чувства имеются свои особенности. Подлинное чувство юмора всегда опирается на самые высокие эстетические идеалы. В противном случае юмор превращается в скепсис, цинизм, сальность, пошлость, скабрезность. Юмор предполагает способность хотя бы эмоционально, в самой общей эстетической форме схватывать противоречия действительности. Юмор присущ эстетически развитому уму, способному быстро, эмоционально критически оценивать явление в его сути, склонному к богатым, разнообразным, неожиданным сопоставлениям и ассоциациям.

Активная, творческая форма чувства юмора – остроумие. Если юмор – это способность к восприятию комизма, то остроумие – к его творению, созиданию. Остроумие – это талант так концентрировать и эстетически оценивать реальные противоречия действительности, чтобы их комизм стал ощутим, нагляден.

Непременность неожиданности в комическом делает особенно необходимой неповторимость юмористического произведения, которая, как точно подчеркивал Гегель, не должна достигаться путем созданияпричудливого. Гений сатирического гротеска Ф. Гойя отмечал важность единства фантазии и разума в комическом. Примечательна надпись художника на полях офорта: “Сон разума рождает чудовищ”. Гойя подчеркивал, что фантазия, покинутая разумом, порождает небывалых чудовищ. Фантазия же в сочетании с разумом может творить чудеса в области искусства.

Трагическое

Как категория эстетики, трагическое означает форму драматического сознания и переживания человеком конфликта с силами, угрожающими его существованию и приводящими к гибели важные духовные ценности. Трагическое предполагает не пассивное страдание человека под бременем враждебных ему сил, а свободную активную деятельность человека восстающего против судьбы и борющуюся с ней. В трагическом человек выступает в переломный, напряженный момент своего существования.

Субъект трагического действия предполагает героическую личность, стремящуюся к достижению возвышенных целей, поэтому категория трагического тесно связана в категорией возвышенного. От трагического не отделима категория катарсиса, которое не связано только с областью драматического искусства, но имеет более широкое значение, связанное с социально-психологическим воздействием искусства вообще. Представление о трагическом формировалось в связи теорией драмы, а в более узком смысле с теорией трагедии, как вида драматического искусства. Первая систематически развитая концепция трагического в искусстве возникает еще в античности. В «Поэтике» Аристотель дает определение трагедии, которое на многие века становится не только фундаментальным определением жанра, но и основой определения самой категории трагического. «Трагедия есть подражание действию важному и законченному … посредством действия, а не рассказа, совершающее путем сострадания и страха очищение от подобных аффектов». Учение Аристотеля о трагедии и категории трагического стало предметом исследования и комментирования на протяжении многих веков, оно не утратило своего теоретического значения и сейчас.

Средневековье не создало оригинальной концепции трагического сосредоточившись на проблеме греховности человеческих чувств и их очищение понималось только через религиозную аскезу. В эпоху Возрождения вновь была открыта «Поэтика» Аристотеля, было создано множество комментариев на нее и подражаний Аристотелю. Эстетика классицизма, разработала четкое деление жанров драматического искусства и моралистическую концепцию катарсиса, эту традицию продолжила эпоха Просвещения, которая видела в театре школу нравственности. Например, Лессинг основными проявлениями трагического считал страх и сострадание, которые истолковывал как нравственное очищение.

У Шиллера основой трагического является конфликт нравственной и чувственной природы человека. В статье «О трагическом искусстве» он писал, что в основе трагических эмоций лежат следующие условия. Во-первых, предмет нашего сострадания должен быть родственен нам в полном смысле этого слова, а действие, которое должно вызвать сострадает должно быть нравственным, то есть свободным. Во-вторых, страдание его источники и степени должны быть полностью сообщены нам в виде ряда связанных между собой событий. В-третьих, оно должно быть чувственно воспроизведено, не описано в повествовании, но непосредственно представлено нам виде действия».

Немецкая классическая эстетика трактовала понимание трагического исходя из принципа историзма из идеи разумности и закономерности исторического процесса. Для Шеллинга сущность трагического заключается в диалектике свободы и необходимости, эта диалектика получила развитие в развернутом учении Гегеля о трагическом. Гегель связал трагическое с областью общественно необходимого. По его мнению, трагедия имеет дело не со случайным сугубо индивидуальным, а с областью необходимого. Содержанием трагедии является сфера нравственного, понимаемая не как формальная мораль, а как подлинная сущность, для которой человеческое поведение является частными проявлениями. Гегель истолковывал гражданскую жизнь со всеми ее противоречиями как проявление идеального духовного начала.

Позднее в понимании сущности трагического усиливаются моменты субъективизма и пессимизма. У истоков такого понимания трагического стояли Шопенгауэр и Ницше. Шопенгауэр трактовал трагическое как саморазвертывание слепой и неразумной воли. «В трагедии перед нами проносится вся ужасная сторона жизни – горе человечества, господства случая и заблуждения, гибель праведника, торжество злодея – иными словами трагедия являет нашим взорам те черты мира, которые прямо враждебны нашей воле. И это зрелище побуждает нас отречься от воли к жизни, не хотеть этой жизни разлюбить ее». Для Ницше трагедия рождается из борьбы дионисийского и аполонистического начал в культуре, а само трагическое предстает как воплощение иррационалистического, опьяняющего хаотического начала. Иррационалистическая трактовка трагического характерна так же для эстетики экзистенциализма. По мнению одного из предтеч экзистенциализма трагический конфликт неразрешим и связан с выражением отчаянья человека.

Драматическое

Драматизм как наджанровый признак искусства, способ претворения социокультурных и художественных противоречий. Драматическое начало в художественном формообразовании разных эпох. Культурноисторическое своеобразие типов художественного драматизма. Драматизм как художнически выверенное «искусство нагнетания» и драматизм как эклектика разбившейся формы.

Вопрос о способах претворения противоречий реального мира в искусстве очень сложен, что связано прежде всего с семантической многоплановостью художественного содержания и формы. Специфический образный строй, тип конфликта — эти элементы художественного содержания в некоторых случаях свидетельствуют о параллельности противоречий реального мира и их художественного воссоздания. Вместе с тем природа художественного обобщения такова, что в самих по себе образах, типах сюжетов и конфликтов далеко не всегда проявляются противоречия действительности. Для их постижения особое значение имеют тонкие нюансы сопряжения образов, логика (и алогизмы) композиции, принципы взаимодействия целостной структуры произведения с его отдельными элементами, сознательно достигаемое противоречие формы и содержания, т.е. все то, что, как хорошо знает каждый искусствовед, привносит важные смысловые штрихи в имеющиеся образы, обнажает многослойность внешне невидимых противоречий, перемещает основной конфликт в глубокий подтекст произведения.

Не сама по себе тема, не тип конфликта, не строй образов создают полнокровное произведение, способное жить в веках. Особый «пульсирующий» смысл в произведение привносит его способ художественного претворения данной темы и конфликта. Выстраивание отношений между всеми элементами художественного целого в любую эпоху предполагало достижение говорящего напряжения. Способы, с помощью которых художник добивался драматической выразительности художественной формы, несут на себе печать исторической обусловленности.

Феномен художественного драматизма обнаруживает разные лики в произведениях Эль Греко, в творениях Вагнера, в пьесах Чехова. Драматическое начало, проявляющееся в разных видах искусств, позволяет вести речь о драматизме в искусстве как общем наджанровом признаке, не тождественном драме как роду литературы. Очевидна и пограничная характеристика художественного драматизма, являющегося, с одной стороны, воплощением особого мироощущения, с другой — исторически своеобразным способом организации всех элементов произведения в выразительное целое.

Разные способы воплощения драматического мироощущения в музыке, изобразительном искусстве, литературе, театре позволяют проследить, как изменялись формы художественного драматизма в связи с углублением возможностей художественного освоения социокультурных противоречий. Художественный драматизм каждой эпохи в широким смысле отражал то общее, что было присуще всем различным по характеру и способам разрешения конфликтам: он мог достигать в искусстве трагедийной остроты, мог воплощаться в форме «серьезной комедии» (Дидро), мог выявляться через подтекст.произведения, мог даже опровергаться оптимистическим или комическим снятием противоречий. Однако во всех случаях характер драматизма в искусстве позволяет ощутить ту ось, которая выражает особый тип сопряженности художественного и социокультурного, характер преломления противоречий реальной жизни в образной ткани произведения.

Дифференцируя формы проявления драматизма в искусстве, следует различать напряженность как свойство, внутренне присущее художественному образу и произведению в целом, и напряженность, превосходящую эстетически общепринятый уровень, отражающий остроту действия социокультурных противоречий, порой в кризисной для искусства форме. Принцип контраста, противоречивости отличает не только свойства художественной формы. Он присущ, как известно, и объективному миру, а также отличает процессы человеческого мышления, чувственности, восприятия, деятельности. Наиболее адекватное восприятие рождается через сопоставление, столкновение, взаимодействие противоположных начал и их оценку. «Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие», — точно заметил Ф.М. Достоевский.

Художественное творчество как событие реального бытия хорошо знает все богатство выразительных возможностей, связанных с использованием приемов контраста. «...Движения вне сопротивления материала нет», — утверждал Б. Асафьев, обобщая приемы композиции в различных музыкальных формах. С полным основанием этот принцип взаимодействия контрастов можно отнести и к закономерностям оформления содержания в живописи, архитектуре, театре, литературе, а также в новых видах искусства — кино, фотографии и т.д.

Новые уровни понимания драматизма действительности влекли за собой и перестройку самих форм построения искусства трагедии, системы поэтической речи героев. Так, если в древней комедии действие не развивается, «оно не знает нагнетания, не идет поступательно, не достигает апогея и не падает» (О.М. Фрейденберг), то в Новое время — иначе. Одно из принципиально новых качеств сценического действия произведений Шекспира — их непрерывность. Напряженное, насыщенное действие разворачивается в контрастных эпизодах, перемежается патетическими и комедийными сценами, непрерывность развития сюжета сохраняется и в случае перенесения действия из одного места в другое и т.д.

Героическое

(от греч. heros — герой) — категория эстетики, раскрывающая ценностный смысл выдающегося по своему общественному значению деяния, требующего от человека или коллектива людей (социальной группы, класса, народа) высшего напряжения духовных и физических сил, мужества и самоотверженности. Будучи одной из форм проявления возвышенного, Г. тесно связано с трагическим. В природе Г. лежит преодоление острых, непримиримых противоречий, что достигается нередко ценой жизни. В иск-ве Г. раскрывается в утверждении высокого эстетического идеала, прежде всего через образ героев, его выражающих. В этих образах воплощаются прогрессивные тенденции общественного развития, яркие проявления мужества, нравственной стойкости, величия человеческого духа. Персонификация магистральный, но не единственный путь худож. воплощения Г, Оно может выражаться через активно обозначенную авторскую позицию (напр., в сатире). Эстетические формы выражения Г. зависят от жанра и вида искусства, от худож. метода (Метод художественный) — реалистического, романтического, классицистического и т. д., к-рый лежит в основе творчества художника. С позиций марксизма-ленинизма как Г. оценивается только такое свершение, в к-ром личная храбрость и готовность к самопожертвованию определяется гуманистической целью, служением идеалу. Высшим критерием Г. выступает мера его общественной ценности. Марксистская эстетика отвергает индивидуалистическое понимание Г., когда утрачивается его объективный критерий, абсолютизируется личное бесстрашие, возводится в принцип самоценность последнего. В этом случае любое проявление фанатизма, бессмысленной храбрости, даже уголовщина могут быть истолкованы как выдающиеся свершения. В худож. практике такие представления о Г. оборачиваются зачастую апологией «сильной личности», насилия, жестокости, что характерно для буржуазной массовой культуры. Др. полюс в индивидуалистических трактовках Г.— утверждение, что совр. человек вообще неспособен к подвигам, а если они и свершаются, то оказываются в конечном счете бесплодными и бессмысленными, ибо в принципе невозможно радикально изменить мир и самого человека. В иск-ве и эстетике подобные утверждения находят свое выражение в концепции дегероизации. Ленин глубоко обосновал диалектику Г.: массовый героизм, необходимый для победы и утверждения социалистического об-ва, является той социальной почвой, на к-рой вырастает героизм отдельной личности. Подлинный герой, действуя в единстве с народом, всегда находится впереди него, но не над ним. Стремление выразить эту живую диалектику составляет типологическую особенность социалистического реализма, его конструктивную цель. В лучших произв. советского иск-ва воплощаются опыт, разум и воля народа. Раскрываемая в них эстетика Г., так же как и Г., представленное в высокой классике (Классика в искусстве) и фольклоре, оказывая воздействие на умы людей, является важным средством идейного и эстетического воспитания.

Безобразное

Безобразное, как и прекрасное является одной из ключевых эстетических категорий. Эта категория с древнейших времен привлекала философов и теоретиков искусства, но исчерпывающей и адекватной трактовки безобразного дано так и не было. Однако следует различать безобразное и уродливое. Оно как и ужасное и низменное представляет собой одну из эстетических модификаций, уродливое не обязательно обладает эстетическими функциями. Безобразное же представляет собой именно эстетическую категорию. Оно выражает невозможность отсутствие совершенства, оно составляет контраст по отношению к положительному эстетическому идеалу и содержит в себе скрытое требование или желание возрождения этого идеала.

Безобразное тесно связано с другими эстетическими категориями. В форме уродливого безобразное присутствует в комическом (например, в карикатуре). В форме ужасного оно противостоит положительными ценностям в возвышенном или трагическом. Как и трагическое, безобразное воспринимается как воплощение зла, но в отличие от трагического гибель этого зла представляется заслуженной карой.

В истории эстетики безобразное рассматривалось как категория соотносимая с прекрасным. А античности оно выступало чаще всего как простое противопоставление прекрасному, как его отрицание. Интересна в этом отношении трактовка значения искусства у Сократа и Аристотеля, которые считали, что искусство способно преобразовать безобразное таким образом, что оно становится положительной эстетической ценностью, созерцание, которой способно доставлять удовольствие.

В средние века распространена была трактовка безобразного, восходящая к Блаженному Августину. Она представляла соотношение прекрасного и безобразного, по аналогии с трактовкой соотношения добра и зла. Прекрасное существует и оценивается само по себе, безобразное как его противоположность. Универсуму (вселенной) в целом свойственна красота, но отдельные части могут быть безобразны. В эпоху Возрождения безобразное часто использовалось для того чтобы по контрасту подчеркнуть красоту идеала. Эстетика эпохи классицизма отрицала эстетическую ценность безобразного. Реабилитировал безобразное Э. Бёрк, связав его с категорией возвышенного.

В классической немецкой эстетике Шиллер обосновал право искусства на изображение безобразного. При этом он проводит четкое разграничение пошлого и низкого в искусстве. Пошлое в искусстве возникает тогда, когда случайное изображается так же тщательно, как и необходимое», низкое по его мысли выражает не только нечто негативное – простое отсутствие мысли и благородства, но и нечто положительное грубость чувства, низменное – отсутствие необходимого качества, которого мы в праве требовать от всякого».

Ужасное

Ужасное – близкая трагическому, но в корне отличная от него категория. Если трагическое имеет разрешение в грядущем, то ужасное безысходно, безнадежно. Это гибель, не несущая в себе ничего просветляющего, не сулящая людям освобождения от несчастий, это бедствие, не контролируемое людьми, неподвластное им, господствующее над ними. Трагическое величественно, оно возвышает человека – он остается господином обстоятельств и, даже погибая, утверждает свою власть над миром. В ужасном, напротив, человек – раб обстоятельств, он не владеет (= не освоил) ни обстоятельствами, ни предметами его окружающими, он потерян в мире.

Ужасное – эстетическая доминанта средневекового сознания, запуганного адовыми муками и грядущим страшным судом.

В кризисные эпохи рушится мировосприятие человека, новое же на смену ему приходит не сразу. В этот момент реальность часто воспринимается в свете ужасного. Крушение устоявшегося исторического порядка в глазах современников выглядит как глобальная катастрофа. Мироощущение, полное безнадежного ужаса и отчаяния, передает Брейгель в картине "Слепые": историческая судьба человечества предстает в образе слепцов, ведомых слепым поводырем к обрыву.

Герой картины испанского художника Хосе Риберы "Самоубийство Катона Утического" не похож на могучих титанов шекспировских трагедий. Гибель его не трагична, а ужасна: социальные аспекты жизни человека приглушены, во всем сквозит безысходность, и на полотне запечатлен биологический страх смерти жалкого существа, жившего без разумного назначения. Умирая, герой наполняет мир предсмертным криком отчаяния.

Проблема ужасного разрабатывалась Дидро. На этой разработке лежит печать предреволюционной эпохи. Философ как бы предугадывает грядущие социальные столкновения. В "Опыте о живописи" Дидро вменяет художнику в обязанность клеймить всеми почитаемый порок, ужасать тиранов; показывать брошенного на растерзание зверям человека, чтобы зритель увидел его на полотне растерзанным их клыками и услышал крики радости и ужаса вокруг его трупа.

Искусство Кафки утверждает, что состояние мира ужасно, человека окружают слепые, враждебные силы. "Обыкновенный" ужас определил поэтику новелл Кафки. Ныне безумие мира стало фактом и проникло в искусство. Трагическое в такой атмосфере становится иррациональным, преобразуется в ужасное.

Ужасное внушает не страх, а ужас. Различая эти аффекты, Бердяев писал: "Страх, всегда связанный с эмпирической опасностью, нужно отличать от ужаса, который связан не с эмпирической опасностью, а с трансцендентным, с тоской бытия и небытия. Кирхегардт отличает Angst от Furcht. Для него Angst есть первичный религиозный феномен. Тоска и ужас имеют родство. Но ужас гораздо острее, в ужасе есть что-то поражающее человека. Тоска мягче и тягучее. Очень сильное переживание ужаса может даже излечить от тоски. Когда же ужас переходит в тоску, то острая болезнь переходит в хроническую... Печаль душевна и связана с прошлым. Тургенев – художник печали по преимуществу. Достоевский – художник ужаса. Ужас связан с вечностью. Печаль лирична. Ужас драматичен" (Бердяев. 1990. С. 45-46).

Категория ужасного охватывает те обстоятельства, которыми человек свободно не владеет и которые несут ему катастрофические бедствия или гибель, неразрешимые даже на историческом уровне (отсюда пессимистическое мироощущение). Ужасное страдание и (или) гибель человека в обстоятельствах, которые не ведут его к бессмертию и при которых даже ценой жизни человек не может добиться расширения сферы свободы для человечества.

Безобразное, низменное, ужасное – негативные ценности, отрицательные эстетические свойства мира, запечатлеваемые искусством (особенно в ХХ в.) и отражающиеся в эстетике. Эти категории вошли в систему современной эстетической науки. Без них невозможно осмыслить реалии и искусство ХХ в.

Изящное

разновидность прекрасного, характеризующая красоту очертаний предметов, линий, особую их соразмерность, отточенность формы, изысканность, элегантность внешнего вида, грациозность движений (Грация), соответствие взыскательному, тонкому вкусу. Слово «изящный» заимствовано из старославянского языка, где оно первоначально означало «избранный». Затем это слово употреблялось в смысле «отменно хороший», «превосходный», «лучший» и, наконец, как «изысканно-красивый», «художественно-тонкий». В XIX в. «И.», «изящество» были синонимами красоты, художественности («И. словесность», «изящные искусства», изящесловием называли эстетику). В совр. словоупотреблении И., характеризующее особый оттенок красоты, как и прелестно-прекрасное, и грациозное, является диалектической противоположностью величественной красоты, прекрасно-возвышенного. И.— эстетическая характеристика внешней стороны прекрасных явлений, их вида, движения, поведения. В природе подобная эстетическая характеристика применима к явлениям миниатюрным, изысканным, тонким (орхидеи, бабочки, аквариумные рыбки, тонкоствольные деревья и т. п.). Понятие «И.» определяет эстетическое своеобразие внешности человека (И. сложение, И. руки и т. д.), внешнего поведения людей, их манеры, движение, одежду. И. присуще результатам мастерской, искусной деятельности, запечатлевающей в форме изделий виртуозность, тонкость и легкость исполнения. Помимо этого, И. в произв. иск-ва выражается в точно найденной мере, в сочетании изысканности с простотой, лаконичностью, в воплощении требовательного совершенного худож. вкуса: рисунок, скульптура и архитектура малых форм, небольшие стихотворения, рассказы, музыкальные пьесы, движения в танце, актерская игра, а также фрагменты, детали, отдельные образы масштабных худож. произв.

23. Грациозное -разновидность прекрасного, заключающаяся в красоте движения или в движении красоты.

Эстетический идеал

(фр. ideal, от греч. idea — идея, первообраз) — вид эстетического отношения, являющийся образом должной и желаемой эстетической ценности. И. э.— высший критерий эстетической оценки, к-рая предполагает сознательное или неосознанное сопоставление тех или иных явлений с И. э. Сам же И. э.— это такой вид эстетического отношения, к-рый находится как бы между эстетическим вкусом (Вкус эстетический), с одной стороны, и эстетическими взглядами — с др. Уже эстетический вкус представляет собой известное обобщение эстетического опыта, но это обобщение во мн. субъективно. Кант называл «идеал красоты» высшим образцом, прообразом вкуса. И. э.— более глубокое, более объективное обобщение эстетической практики человека, общественных классов и даже, в определенном смысле, целых эпох (напр., И. э. человека Древн. Греции, эпохи Возрождения). В отличие от эстетических взглядов, выражаемых в абстрактных понятиях, И. э. «не порывает» с конкретно-чувственной формой своего выражения, без к-рой нельзя запечатлеть образ должной красоты. В классовом об-ве И. э. не может не носить классовый характер. Поэтому понятия «И. красоты», или «И. э.», и «красота И.» заключают в себе разный смысл. «И. красоты» — специфический вид И., к-рый сам может быть прекрасным, а может быть даже отвратительным, как, напр., фашистский И. общественной жизни, преподносившийся его сторонниками как И. э. (что предполагало эстетизацию явлений, связанных с «новым порядком»: военные парады, эффектные манифестации, факельные шествия и т. п.). Красота самого И. э. в конечном счете определяется истинностью отражения подлинно прекрасного. И. э. обретает достоинство красоты, выражая красоту человеческой души и величие народного духа, творящего этот И. и утверждающего его в труде и борьбе. Эстетическая ценность И. э. выражает его общечеловеческий характер. О том, каким И. э. руководствуется человек, можно судить по его отношению к миру, по его деятельности и поведению. Но выразить И. э. в полной мере, «материализовать» его и тем самым сделать доступным восприятию любого др. человека можно только посредством иск-ва, отражающего действительность сквозь призму И. э. В иск-ве И. э. художника воплощается в образах положительных персонажей (Прометей в трагедии Эсхила, Пьер Безухов в «Войне и мире» Толстого, образы рабочего и колхозницы в скульптуре В. И. Мухиной и т. д.). Кроме того, И. э. выражается самой структурой худож. произв., всем его образным строем, в т. ч. и через отрицательные образы-персонажи, т. к. только пронизанные светом И. э. они обнаруживают свою безобразность, низменность, комизм. И. э. связан с такими видами И., как нравственный и социально-политический, но отнюдь не как их внешняя форма. И. э. вбирает в себя эстетический аспект Представлений о совершенном об-ве, человеке и его поведении. Так, И. коммунизма, предполагающий общественные отношения равенства, сотрудничества и взаимопомощи свободных от эксплуатации людей, гармоническое отношение природы и об-ва, высокую нравственность в общественных и личных отношениях, всесторонне и гармонически развитую личность, является также и И. э.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: