Функциинаследия в современном мире. Наследие и глобализаци-онные процессы.

Наследие, как способ отношений прошлого с настоящим и будущим выполняет в нынешнем обществе множестве современных функций, обеспечивая тем самым его устойчивое развитие.

Первую группу можно условно обозначить как психолого-социальную или образовательную. Она включает в себя удовлетворение психологических нужд индивидуума, и, говоря шире, общества в целом: «таким образом, комфорт прошлого может быть якорем в бурлящем будущем». Одно из негативных последствий распространения современной массовой культуры - различные проявления коллективной амнезии общества в смысле отношения к исторической памяти и, как следствие, социальная дезориентация. Наследие в этом смысле может существенно снижать негативные проявления данного фактора.

Происходить это может в форме реализации различных образовательных программ и осуществления музейной деятельности. Изначально достаточно узкое определение и понимание «образования» использовалось музеями как главное оправдание своего появление и существования. Очевидно, что в настоящее время настала пора перейти к новому определению этой очень важной деятельности, которое в ходу у социологов, к «социализации», посредством которой и осуществляется передача норм и стандартов общества новым поколениям.

Ко второй группе функций относятся функции идеолого-политические. Ключевое слово для описание этой группы «легитимизация», которое часто используется политологами, для которых «события прошлого, рассказанные применительно к настоящему, представляют из себя не только способ продолжения норм общества, но и способ апелляции к непрерывности прошлого и настоящего, которым действующие влиятельные политические идеологии и группы могут оправдать свое до­минирование». Две первые функции наследие выполняет уже очень давно, третья группа, которую можно назвать экономической, появилась в последние годы. Выяснилось, что исторические физические ресурсы создают не только хорошую базу для «культурного» туризма или туризма «наследия», но и в более широком смысле создают полезную и благоприятную ресурсную основу для множества видов экономической деятельности более высокого порядка.

Использование подобного ресурса для удовлетворения многообраз­ных и различных по своей природе нужд современного общества может предоставить достаточно выгодные возможности для достижения целого круга достаточно разных целей. Данные ресурсы могут использоваться в различных политических и экономических стратегиях, а сочетание этих стратегий или применение их в комплексе может приводить к их взаимному усилению. В то же время, их разнообразность и разнородность может привести к конфликтам и противоречиям. Поэтому здесь необходим грамотный и правильный их выбор, который и осуществляется в рамках политики, применительно к наследию.

В ходе процесса реализации определенных функций в жизни физические исторические ресурсы путем интерпретации превращаются в продукты наследия. Наследие в свою очередь оказывает влияние на современный исторический процесс и формирование новых исторических ресурсов - процесс, который используется для достижения современных це­лей и не имеющий начала и конца. Он очень сложен и многогранен по своей природе и для его осуществления необходим выбор определенных исторических ресурсов. Имеется глубокая внутренняя связь между этим выбором и понятием «идентичность», поскольку в его ходе реализуются функции второй группы, а именно «...формирование социокультурных идентичностей места в поддержку определенных государственных структур»⁴¹.

Между тем, на взгляд автора, не все исследователи ощущают вполне определенное различие между самими физическими историческими ре­сурсами и процессом их интерпретации, в результате которого они и пре­вращаются в объект, или «продукт» наследия, причем как в социальном, так и в научном контексте. Процесс интерпретации всегда субъективен, конъюнктурен, и зависит от множества различных факторов: местного сообщества, политической ситуации в стране и местном сообществе, включенности данной местности в процессы, связанные с глобализацией или интернационализацией, экономической конъюнктурой и т.д. В его ходе осуществляется выбор тех объектов наследия, которые в наибольшей степени могут вписаться в существующую идеологию и систему ценностей. От степени демократичности общества, наличия, либо, наоборот, отсутствия внутреннего и внешнего плюрализма, предыдущего исторического опыта общества зависит, будет ли этот выбор максимально широк, либо будет использоваться и интерпретироваться лишь как часть комплекса наследия. От этого зависит также и корректность его (наследия) интерпретации. Мировой опыт дает нам различные примеры как негативного, так и позитивного плана.

Как результат определенной существующей политической конъюнктуры отдельные объекты наследия остаются в тени, в то время, как другие начинают интенсивно «ревитализироваться», т.е. становятся частью со­временной жизни, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Они становятся элементом региональной и национальной самоидентификации, вводятся в экономический и социальный оборот, используется их образо­вательный потенциал. Рассмотрев пример нашей страны, можно увидеть, например, как в 70-80-е годы вкладывались определенные средства в города «русского Золотого кольца» или комплексы, связанные с военно-патриотическим наследием Великой Отечественной войны, но при этом практически полностью отсутствовал политический и экономический ин­терес к не менее интересным объектам, связанным со средневековым го­родским наследием Золотой Орды, и многим другим объектам археологического наследия, которые не вписывались в схему существующей поли­тической идеологии, которая относилась к проявлениям прошлого через призму утверждения державных амбиций и подтверждения своей легитимности. При этом многие физические культурные ресурсы по-прежнему осознанно или неосознанно рассматриваются в системе «метрополия» — «колонизируемые окраины», с явным предпочтением для объектов, находящихся в центре метрополии и «работающих» на «великорусские» идеи. Эта традиция в значительной степени продолжается и в настоящее время, достаточно рассмотреть материалы, посвященные на­следию, содержащиеся на сайте Московского бюро ЮНЕСКО (http://www.unesco.ru). Они касаются, в основном, архитектурных памят­ников Древней Руси, которые являются, очевидно, лишь небольшой ча­стью огромного культурного наследия Российской Федерации.

В то же время, пример нашей страны стоит особняком в мировой практике освоения и интерпретации комплекса наследия, потому что в прежние годы ему так и не удалось стать «товаром», продуктом в полном смысле этого слова.

Если предложить мировую шкалу с двумя своеобразными полюсами степени противоположного отношения к наследию, то на одном полюсе можно увидеть сегодняшнее бережное отношение современного общества США, в значительной степени состоящего из потомков колонизаторов, к наследию индейцев как к краеугольному камню комплекса наследия страны и ресурсу развития, важному элементу единой мифологии страны и легитимизации существующей многоуровневой и мультикультурной системы. С другого полюса мы можем увидеть средневековый вандализм талибов, разрушивших статуи Будды, которые не «вписывались» в суще­ствовавшую экстремистскую религиозно-идеологическую систему. При этом данные полюсы условны и зачастую зависят от политической и упо­мянутой выше идеологической конъюнктуры. Так, та же самая, претен­дующая на лидерскую позицию, единственная мировая держава и «про­двинутое» современное демократическое государство демонстрировало абсолютное равнодушие к варварскому разграблению культурного насле­дия Ирака. Думается, что причина была заключена именно в естественной невключенности в чувственную интерпретацию, естественной чуждости иракского национального наследия для США как для государства и общ­ности людей, за исключением узкого круга историков, культурологов и интеллигенции, мыслящей общечеловеческими категориями, выходящи­ми за рамки одной страны.

Связь наследия с чувственным восприятием и ценностной системой общества, подчеркивает и Г.Эшворт, «на поверхностном уровне продукт наследия- это определенный опыт, например, посещения музея, но на бо­лее глубоком - это неосязаемая идея чувства. Будь то фантазия, носталь­гия, удовольствие, гордость или тому подобное. Такие неизбежные по­следствия- это именно то, что одновременно и «продаваемо», и «поку­паемо» в качестве определенного содержания, «месседжей», посланий. Эти «послания» ведут свое начало от сознательного выбора ресурсов, продуктов и их «упаковки», которые, в свою очередь, базируются на ос­нове субъективных групп ценностей. В результате именно ценности, осознанно или нет, играют ключевую роль в выборе». На наш взгляд, совершенно правильный и применимый в любой географической точке тезис, с единственной оговоркой, что, как показывает опыт закрытых или полузакрытых, тоталитарных или полутоталитарных структур и обществ, данный выбор можно осуществлять и вне системы товарно-денежных от­ношений.

Целый ряд других западных исследователей, например, Дж.Дэвис, И.Бредбир и Дж.Мун, развивали на этой основе т.н. «доминирующую идеологическую гипотезу». Она предполагает, что правительства или правящие элиты будут предлагать и опираться в своей деятельности на некий «месседж», послание обществу, основанный на интерпретации на­следия, которое легитимизирует их позицию. Другую интересную точку зрения, перекликающуюся с первой, предлагает нам П. Бурдье. Он пред­полагает существование так называемого «культурного капитала», кото­рый состоит из аккумулированной культурной продуктивности общества и также из критериев вкуса для отбора и оценки подобных продуктов. Каждый правительственный режим в целях удержания власти должен накапливать этот капитал, который включает в себя и наследие, если он хочет легитимизировать исполнение им функций государственной власти.

Вместе с тем, по крайней мере, в обществах западных демократий, как справедливо замечает Г.Эшворт, «не обязательно принимать без критики универсальное наличие простой доминирующей идеологии во всей интерпретации наследия. Производители зачастую используют множест­во достаточно разных идеологий как производное даже от одного источ­ника наследия, нежели чем одну ясную политическую программу, пред­назначенную поддержать четко превалирующую точку зрения в обществе».

Вместе с тем, очевидно, что людей, соприкасающихся с физическими культурными ресурсами, например, в музеях, нельзя рассматривать как пассивных получателей, потребителей некоего продукта наследия и, соот­ветственно, определенной идеологии. Именно в момент этого соприкос­новения происходит таинство интерпретации, а абстрактные культурные ресурсы превращаются в продукт наследия. Таким образом, это взаимо­связанная система: ценностные и идеологические «послания», «месседжи», содержащиеся в наследии не просто некие ненужные придатки на­следия как продукта, или его намеренные искажения, с целью достичь оп­ределенную политическую или иную цель. Это — его ядро, сущностная сердцевина, без которой другие различные компоненты не могут быть трансформированы из физических культурных ресурсов в продукты на­следия. Между тем, они не могут быть получены без интерпретации, «по­требления» их индивидуумом, который может существенно повлиять на его содержание. Так вкратце можно описать сущность процесса, при котором физический культурный ресурс превращается в «объект» или «про­дукт» наследия.

При этом можно поддержать также точку зрения, что такие «послания», заключенные в наследии как в продукте и товаре, имеют обязательный идеологический характер только в смысле того, что несут в себе ин­формацию, определенный набор идей, которые с помощью них передают­ся. Это означает также, что оно несет в себе идеологическую информацию такого рода всегда, даже в случае, если производитель продукта наследия (его «интерпретатор») не задумывается о своей роли некоего «почтальо­на», лица, которое ответственно за доставку «послания», или потребитель получает «послание», которое значительно отличается от того, которое было ему предназначено первоначально, как представителю определен­ной целевой группы.

Процесс интерпретации наследия в некоторых странах, например, Франции получил название «патримонализации». В ходе его анализа очень важно не только рассмотреть объект или в данном случае ход получения «продукта» наследия, но и различные субъекты, его сообща соз­дающие. Как пишет А.Бурден, «этот путь ведет к изучению трех значи­мых типов субъектов и их суждений. Во-первых, это управленцы-организаторы, занимающиеся упорядочением определения наследия; во-вторых, интеллектуальные и художественные авторитеты, по возможно­сти, работающие в определенных научных учреждениях и вырабатываю­щие мнения, которые позволяют квалифицировать наследие. Наконец, в-третьих, индивидуальные эксперты и личности, то есть население, кото­рое само производит наследие, придавая ценность поселениям»⁴⁴.

Так или иначе, наследие, а точнее «продукт» наследия, служит дос­тижению целей, которые устанавливают связь пространства, времени и политики, или, говоря шире, идентичности места в различных простран­ственно-временных измерениях. Они обычно формируются или достига­ются с помощью политики в сфере наследия.

Процессы глобализации вызвали кризис идентичности по всему ми­ру. Как отмечает М. Кастельс, «распад единой самобытности (в оригинале идентичности -авт.), равнозначный распаду общества как разумной социальной системы, вполне может оказаться приметой нашего времени. Ни­что не говорит о возникновении новых форм самобытности, о том, что социальные движения будущего должны воссоздать цельность общества, что появятся новые институты, обращенные в светлое завтра. На первый взгляд, мы являемся свидетелями становления мира, который состоит из одних рынков, сетей, индивидуумов и стратегических организаций. Этот новый мир не испытывает необходимости ни в какой форме самобытно­сти: базовые инстинкты, рычаги власти, нацеленность на свои собствен­ные интересы, а на макросоциальном уровне «отчетливые черты кочевни­ка-варвара, угрожающего разрушить все границы и делающего проблема­тичными международные политико-юридические и цивилизованные нор­мы». Точкой опоры этого мира могли бы стать, как мы уже убеждаемся в ряде стран, национальное самоутверждение на останках государственных структур, отказ от любой претензии на легитимность, забвение истории и взятие на вооружение принципа власти во имя самой власти, иногда за­драпированного в тогу националистической риторики».

Однако мы также отмечаем и становление мощной «самобытности сопротивления», которое находит себе опору в ценностях сообщества и не поддается напору глобальных тенденций и радикального индивидуализ­ма. Такая самобытность строит свое сообщество на традиционных ценно­стях Бога, нации и семьи, возводя укрепления вокруг своего лагеря, соз­данного по этническому и территориальному признакам. Самобытность сопротивления не ограничивается традиционными ценностями. Она также может строиться при помощи (и вокруг) проактивных социальных движе­ний, предпочитающих утверждать свою самостоятельность именно через общинное сопротивление, пока они не наберутся достаточных сил для то­го, чтобы подняться в наступление против институтов угнетения, кото­рым они противостоят, чем вступить в схватку со временем...».

Основой для такой «самобытности» или «идентичности» сопротив­ления» служит культурное наследие. Тем самым, оно обеспечивает устой­чивость или «самоподдерживаемость» общества. Сама этимология поня­тия наследия связана с понятием наследство — это то, что мы получили от предков и должны, приумножив, передать нашим потомкам. Прежде всего, оно включает в себя определенные культурные «коды», информа­цию. Эти коды создают систему пространственно-временных связей, бла­годаря которым в свою очередь и образуется идентичность. Таким обра­зом, мир вокруг нас оказывается пронизанным информацией, в основе ко­торой в качестве её материальных носителей лежат скрытые или плохо видимые остатки прошлого, которые интерпретируются нами как объекты наследия. Кроме этого, как справедливо пишет английский исследователь Дон Хенсон, «мы связаны с прошлыми временами течением собственной жизни, жизни наших родителей и прародителей»⁴⁶.

Во все более усложняющемся, стремительно развивающемся и гло­бализирующемся мире роли и функции, выполняемые культурным насле­дием изменяются и усложняются. Чтобы ответить на вопрос исходящих перемен, надо повнимательнее вглядеться в суть происходящих процес­сов. К сожалению, как справедливо отмечает Т.Г. Богатырева, «среди гло­бальных проблем современности исследование тех из них, которые от­ражают неэкономическое содержание хозяйственных и социальных про­цессов в становлении нового мирового порядка, по-прежнему остается на втором плане. Вопросы культурной глобализации, как правило, не рас­сматриваются среди глобальных проблем современности, хотя очевидно, что процессы в этой сфере носят отнюдь не инертный характер, и не ис­ключено, что формирование глобальной культуры будет в ближайшее время одним из наиболее ярких проявлений глобализма» ⁴⁷. Наследие, занимающее чрезвычайно важное место в культуре и выполняющее в обществе, как уже отмечалось, роль информационно-культурных кодов, зани­мает чрезвычайно важное место в этих процессах. Чтобы осознать, что это за место, нам необходимо разобраться, что такое глобальная культура вообще.

Это понятие оживленно дискутируется в настоящее время. Некото­рым исследователям, которые акцентируют особое внимание на инфор­мационной революции, принесенной процессами глобализации и внеш­ними их образными проявлениями, она видится как «...недифференцированное общее поле, которое структурирует сам поль­зователь в зависимости от собственных целей и потребностей»⁴⁸, нечто лишенное «...всякой ценностной и любой другой иерархии и структуры. Доступное благодаря телекоммуникациям получение новостей в реальном времени соседствует с немыслимым коллажем из разновременных сооб­щений и смешением стилей всех исторических эпох. Время становится неоднородным, оно подвергается сжатию в результате ускорения всех процессов, оно обрабатывается в банковских трансакциях и даже стано­вится производителем, когда компьютер учитывает в сделке будущий прирост капитала. Устранение строгой очередности создает недифферен­цированное время, которое равнозначно вечности. Культура информаци­онного общества характеризуется исследователями как «культура созида­тельного разрушения»⁴⁹. Последователи подобной точки зрения, таким образом, отдают явное предпочтение силе культурной гомогенизации, в результате мощного влияния которой вместо множества локальных само­бытных культур и цивилизаций образуется некое новое однородное, хотя и состоящее из «обломков» прежних локальных культур, подчиняющееся исключительно законам рынка и постоянно изменчивое культурно-информационное пространство, в изменении которого и есть единственная постоянная составляющая. Они утверждают, что вследствие процес­сов культурной унификации именно различные формы национального культурного наследия зачастую подвергаются угрозе уничтожения в пер­вую очередь. Как пишет по этому поводу Майкл Кернеа, «несмотря на то, что тенденции экономической глобализации повышают культурное раз­нообразие, очень часто они ведут к возникновению рисков для культурно­го плюрализма, повышению степени унификации и могут стать причиной потери разнообразия. Для повышения сопротивляемости тенденциям го­могенизации вследствие глобализации торговли и коммуникаций куль­турные идентичность и разнообразие могут быть усилены и охраняемы через сохранение наследия»⁵⁰.

«Иногда картина глобальной культуры рисуется более тонко, она рассматривается как своего рода переключатель кодов между локальными культурами, ее главенствующая роль над такого рода структурами не вы­деляется»⁵¹. В этом случае можно проследить и более тонкий подход к проблеме роли наследия, часть которого, имеющая общечеловеческое значение и выраженная в визуальных либо иных универсально понятных формах, может стать частью этого «переключателя».

Более оптимальной и системной представляется иная точка зрения, согласно которой сегодняшние социокультурные процессы происходят не в форме противопоставления традиционных локальных и новой глобаль­ной культур, а представляются результатом взаимодействия частного и общего. В этом случае глобализация понимается как процесс, который происходит внутри прежних социокультурных образований. «Современная глобальная система начинает строиться, как сложная интерактивная система, гетерогенная и гетерогенизирующая культурный порядок.».

В подобном режиме начинает работать и культурное наследие, которое, безусловно, составляет часть этой системы и участвует на всех уровнях: региональном, национальном, наднациональном и глобальном.

Здесь, несомненно, можно согласиться с немецким исследователем Херманом Любе, который утверждал, что «прошлое стало более важным как источник большей уверенности и идентичности, поскольку наш еже­дневный мир меняется во все возрастающих масштабах, становясь причи­ной отчуждения и поиска компенсационных факторов»⁵³.

С другой стороны, объекты материального культурного наследия включаются в мировую туристическую индустрию и глобализационные потоки в целом, зачастую оказывая существенное влияние на увеличение их скорости. Более того, в силу виртуализации наследия, если использо­вать терминологию современного программирования, в нем в последнее время отчетливо проявляется феномен «харда» и «софта». Обычно под «хардом» понимается компьютерное оборудование, а под «софтом» - не привязанное к конкретному оборудованию различное программное обес­печение. С точки зрения теории «коммодификации» наследия, из одних и тех же физических историко-культурных реликтов путем различной ин­терпретации можно получить совершенно различные продукты наследия. В нашем случае можно получить как «хард-продукт», т.е., например, ма­териальный объект посещения, включенный в определенную частную и локальную среду, так и «софт», некий виртуальный образ физического культурного ресурса, который, будучи помещенным в глобальное инфор­мационное пространство, будет продвигаться и транслироваться с помо­щью различных сетевых сообществ. Он может становиться частью других продуктов, а также становиться настоящей и полноценной самостоятель­ной торговой маркой, брендом. Исследователи отмечают, что культуру в целом «...можно определить как «реальную виртуальность». М. Кастельс опровергает тезис о том, что виртуальная реальность — характерная осо­бенность постиндустриальной культуры, отмечая, что существование в символической среде органически присуще всей человеческой культуре. Новым является появление «реальной виртуальности»: «это система, в ко­торой сама реальность (то есть материальное и символическое существо­вание людей) полностью схвачена, полностью погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, мир, в котором внешние отображения нахо­дятся не просто на экране, через который передается опыт, но сами стано­вятся опытом». Это означает, что реально существующие и выдуманные персонажи существуют наравне в едином культурном поле, и виртуаль­ные персонажи (например, персонаж комикса или мыльной оперы) могут влиять на реальность. Компьютерная коммуникация распространяется в современном обществе так широко, что присутствие или отсутствие в мультимедиа системе равнозначно существованию или небытию «Ком­муникация на электронной основе и есть коммуникация», — утверждает социолог»⁵⁴. Частью этой сложной интерактивной системы и становится «софт-продукт» созданный на основе физических культурных ресурсов. В общий «софт-продукт» наследия, в наше время входят и продукты элек­тронной культуры. «Digital Culture, или E-culture» - это новая область дея­тельности. Она связана с созданием электронных версий объектов куль­турного наследия: в изобразительном искусстве (живопись, графика, скульптура), в перформативных искусствах (музыка, театр, танец и пр.), в недвижимом культурном наследии (архитектура, культурный ландшафт), в кино, телевидении и пр. Кроме того, электронная культура включает в себя произведения, которые сразу создавались в электронной форме, на­пример, сетевое искусство, реконструкции в виртуальной и расширенной реальности, новые интерактивные произведения. В электронную культуру входят электронные версии коллекций культурного наследия (библиотек, музеев, архивов)».

В социокультурной ситуации, создаваемой процессами глобализации перестает «работать» доминирующая идеологическая гипотеза. В силу ес­тественного отсутствия единого мирового правительства и четких идео­логических доминант «активизация» и интерпретация физических куль­турных ресурсов для получения продукта наследия начинает произво­диться с иными целями: главным образом, в силу экономических и обра­зовательных факторов. Кроме этого, он может обслуживать идеологиче­ские интересы партнерств, которые могут состоять из различных между­народных, национальных, местных и региональных организаций.

При этом, однако, объектам материального наследия удалось сохра­нить и многократно усилить ту роль, которую они исполняли всегда: своеобразных «реперов», «ориентиров» времени и символов коллектив­ной идентичности в окружающем нас ландшафте, будь то памятники Древнего Египта, Месопотамии, Греции или древние курганы Юга Рос­сии.

Интересный ответ на универсальный вопрос: размывается идентич­ность отдельно взятых регионов или государств в настоящее время или оно просто приобретает новые черты, и какую роль в этих процессах иг­рают объекты наследия, - предлагают нам процессы, которые происходят в рамках единого европейского пространства и проистекают как в рамках процессов европейской интеграции, так и в рамках глобализационных процессов.

Конечно, нужно оговориться сразу, что использование прошлого в качестве выражения идентичности места, служащего созданию и усиле­нию пространственных политических образований, может происходить в различных пространственных измерениях и, естественно, со своими особенностями на каждом из них. Европейское наследие, на котором зиждет­ся европейская идентичность, интересно тем, что подразумевает особую наднациональную шкалу государственного строительства. А теоретиче­ские изыскания на эту тему начались раньше и продвинулись дальше с точки зрения влияния на реальную политику и систему нового государст­венного (или надгосударственного) администрирования. Такое целена­правленное использование определенных аспектов прошлого не является чем-то новым и не ограничивается рамками одной Европы, но та особен­ная ситуация, в которой находится Европа в конце двадцатого столетия, предлагает уникальный вызов использованию европейской истории в ка­честве инструмента поддержки формирования нового континентального политического образования.

Апогей феномена создания единого общеевропейского политиче­ского пространства не случайно совпал с пробуждением интереса к со­хранению физических и духовных культурных ресурсов, поскольку обще­европейская интеграция, зачастую выросшая из националистических или близких к ним источников, нуждалась теперь в новых исторических «реперах».

Как справедливо отмечает Г. Эшворт, «на самом деле отношения между национализмом и сохранением исторических памятников были особенно близкими. Если идея общеевропейского государства была «ин­спирирована» националистическими интерпретациями прошлого, любой переориентации на вне-национальные идентичности места будет нужно переформулировать такие интерпретации. Новое будущее для Европы может быть построено на новой постнационалистической интерпретации прошлого.

Утверждение, что политика в сфере наследия играет ключевую роль в выработке подобной новой формулировки, получает аргументацию как из культурных, эстетических, так и социополитических источников. Ранее уже подчеркивалось, что «врожденный» интернационализм культурных движений и обращение различных политических сторон к эстетическим идеям, которое было зафиксировано в качестве результата в культурной продуктивности, было изначально интернационально и понимаемо без лингвистической опосредованности в своей сути, по крайней мере, в ар­хитектуре и визуальных искусствах. Неслучайно, что международный ту­ризм и сохранение наследия исторически развиваются вместе. Между тем, социополитические аргументы основываются на том, что политика в све­те наследия может поддержать сохранение и усиление этнического и ре­гионального своеобразия. Новая Европа, которая придет на место Европе национальных государств, будет Европой городов и регионов и, таким образом, роль политики в сфере наследия для формирования локальной идентичности приобретет новое значение».^5б

Похожая переориентация происходит и с глобализацией в целом. «Для всесторонности рассмотрения проблемы необходимо различать вес-тернизацию и процессы глобализации. Культурная глобализация сегодня

— не только результат западного проекта модернизации. Более того, не исключено, что новый глобальный социокультурный импульс в восточно-западном мегацикле в мировой истории пойдет с Востока, открывая аль­тернативные возможности развития. Смена волны модернизации будет иметь сложные последствия, в том числе и для Запада, который вряд ли ее сможет легко воспринять, потому что она будет основана на других циви-лизационных принципах»⁵⁷. Видимо, не последнюю роль в смене этой волны будет играть материальное и духовное культурное наследие, кото­рое, «виртуализируясь», может выполнять, с одной стороны, роль опреде­ленных ориентиров-разграничителей, «пространственно-временных» ре­перов в глобальном информационно-культурном пространстве, а с другой - значительно усложнять и обогащать его структуру. В этом смысле уже сейчас нельзя рассматривать глобализацию исключительно как «западный проект».

Итак, как мы уже выяснили, что среди прочего, мы имеем дело с происходящей в настоящее время новой технологической революции, ко­торая «...проявляется в создании технологий воздействия на информа­цию, технологий производства знаний, которые становятся главным фак­тором развития производства. Информация все более ощущается как цен­ность. С информацией и ее новой ролью в обществе связан переход от преобладающей роли материальных ценностей к господствующей роли духовно познавательных ценностей. Вот почему рассмотрение духовно­сти в единстве с познанием выдвигается в информационном обществе на первый план в качестве приоритетной ценности по сравнению с потреби­тельскими ценностями.»⁵⁸

Поэтому в свете глобализационных тенденций и сопутствующей технологической революции многократно увеличивается и образователь­ная ценность наследия. Невозможно придать соответствующую ценность интерпретации, а она основана на знаниях и образовании. «Внимание к на­следию не есть нечто врожденное, непреходящее, оно нуждается в целевом образовании. Если хороший менеджмент совершенно необходим для того, чтобы взрастить и получить экономическую ценность наследия, внимание, то подобно этому и внимание к наследию встает на повестку дня как со­вершенно необходимый фактор для осознания и реализации образователь­ных возможностей наследия. Сохранение наследия это больше чем про­славление определенных материальных объектов. Оно влечет за собой со­средоточение смыслов относительно истории и идентичности.

Коллективные общности теряют свои «коммунальные» и культур­ные традиции, что опасно для их существования. Культурное наследие -это коллективная память наций. Без неё не может быть ответа на перманентный вопрос, который человеческие группы и общности задают сами себе: Кем были мы? Кто мы сейчас? Кем мы собираемся быть или будем? Современные направления глобализационных процессов делают ответы, лежащие в плоскости культуры лишь еще более важными для каждой на­ции.

Более сильные культурные идентичности могут, наоборот, предос­тавить обществам возможность участвовать с более значимым вкладом, в позитивных эффектах глобализационных тенденций и коммуникационно­го обмена, нейтрализуя влияния культурной стандартизации. «Исходя из этой перспективы, включение менеджмента наследия представляется чрезвычайно значимой как для образовательной, так и экономической ос­нов общества»

Лекция № 8

Тема: Культурологическое районирование ландшафтов Мордовии

1. Понятия «культурный ареал», «национальный ландшафт», «культурный ландшафт».

2. Культурные ландшафты Мордовии:

2.1 Примокшанский культурный ландшафт

2.2 Привадский культурный ландшафт

2.3 Приалатырский культурный ландшафт

2.4 Инсарский культурный ландшафт

2.5 Присурский культурный ландшафт

2.6 Сурско-Алатырский культурный ландшафт

2.7 Исса-Сивинско-Инсарский культурный ландшафт

2.8 Инсаро-Нуйско-Саркинский культурный ландшафт

2.9 Мокша-Вадский культурный ландшафт

2.10 Меня-Пьянский культурный ландшафт

1. Понятия «культурный ареал», «национальный ландшафт», «культурный ландшафт». Для систематизации информации о природном и культурном наследии используются понятия «культурный ареал», «национальный ландшафт», «культурный ландшафт». Наиболее общим понятием является термин «куль­турный ареал», под которым понимается «географический регион, включаю­щий ряд обществ, наделенных одними и теми же либо сходными чертами или разделяющих доминирующую культурную ориентацию» [Кравченко, 2000, с. 301]. Это поня­тие используется при анализе пространственного распространения явлений культуры и определения культурных взаимосвязей, установления центров возникновения, путей распространения и временных рамок отдельных куль­тур. Более широкое распространение получило понятие «национальный ландшафт». Под ним понимается участок территории, образующий природно-антропогенный комплекс, в пределах которого природные, антропогенные, демографические, этнические и социокультурные факторы находятся в тес­ном взаимодействии, образуя однородную по условиям развития, единую не­разрывную, присущую данной стране или ее местности систему (культурную среду) [Кочуров, 1997]. Близким по смыслу к понятию «национальный ландшафт» являет­ся понятие «культурный ландшафт», который рассматривается как своего ро­да отражение, отпечаток преобразующего его социума. Подчеркивая эту мысль В. А. Николаев [2000, с. 81 – 82] отмечает: «установлена зако­номерность: каково общество, его культура, менталитет и исторические судьбы, таков и ландшафт, им созданный… Культурный национальный ландшафт – "эстафета" поколений». Термин «культур­ный ландшафт» охватывает множество проявлений взаимодействия человека и окружающей естественной среды: особенности вмещающего природного ландшафта; характер хозяй­ственного освоения территории; сохранность природного и исторического наследия; состояние современной социокультурной и экологической среды.

2. Культурные ландшафты Мордовии. На территории Мордовии природное и историческое наследие сосредото­чено в долинах крупных и средних рек, включающих интразональные при­родные территориальные комплексы с древнейшими трассами хозяйственно­го освоения региона. Выделяются: Примокшанский, Привадский, Присурский, Приалатырский и Приинсарский культурные ландшафты. Значительно меньшей насыщенностью объектами природного и исторического наследия отличаются ландшафты междуречных пространств. В их структуре выделя­ются: Сурско-Алатырский, Инсаро-Нуйско-Саркинский, Исса-Сивинско-Инсарский, Мокша-Вадский, Меня-Пьянский культурные ландшафты.

2.1 Примокшанский культурный ландшафт – с доминированием лесных ландшафтов краевой части Окско-Донской низменности, соседствующих с лесостепью Приволжской возвышенности. Это экологически бла­гополучный регион, с высокой насыщенностью объектами природного и ис­торического наследия. Область расселения преимущественно мокши и рус­ских. Важнейшим природным наследием Примокшанья является Мордовский государственный природный заповедник имени П. Г. Смидовича, заказники «Залесный» и «Краснослободский», а также десятки памятников природы. Дан­ный район является зоной древнейшего освоения; в силу этого по долине Мокши и прилегающим природным комплексам протягивается зона с повы­шенной плотностью мокшанского, русского и татарского населения. На Мокше стоят города Ковылкино, Краснослободск, Темников и много круп­ных сел. В населенных пунктах и их окрестностях много памятников истори­ческого наследия – Рождество-Богородничий Санаксарский мужской мона­стырь (памятник русской архитектуры второй половины XVIII в.), Теньгушевское городище, Шокшинский могильник. В г. Темников располагаются остатки валов и рвов города-крепости (XVI в), Успенская церковь, построен­ная в 1827 г. в честь народного ополчения 1812 г. в классицистических фор­мах, здание бывшей городской управы (1904 г.) и дом-музей самобытного мордовского композитора Л. И. Воинова (1898 – 1967). В г. Ковылкино со­хранилась бывшая усадьба И. А. Арапова (начало XIX в.) – пример провин­циальной усадебной классицистической архитектуры. В окрестностях города – ансамбль Спасо-Преображенского монастыря (XVIII в.). В с. Кочелаево расположен дом-музей художника Ф. В. Сычкова (1870 – 1958), в с. Камен­ный Брод – Покровская церковь, построенная в 1784 г. в позднебарочных формах, в с. Шокша – Никольская церковь, построенная в 1830 г. в классических формах, в с. Тювеево – мечеть (1913 г.), решенная в стиле сельской эклектичной мусульманской архитектуры начала XX в. Ряд сел является ро­диной знаменитых людей. Так, в с. Алексеевка родился адмирал российского флота Ф. Ф. Ушаков (1744 – 1817), а в с. Паньжа – певец, солист Госу­дарственного Большого театра И. М. Скобцов (1890 – 1983). Как особые эле­менты культурного ландшафта Примокшанья должны рассматриваться оздо­ровительные комплексы, крупнейшим среди которых является АО «Мокша». Это мно­гопрофильный санаторий в котором лечат кардиологические болезни, заболевания желудочно-кишечного тракта, органов дыхания, опорно-двигательной системы. Функ­ционирует Дом отдыха «Солнечный», пять лечеб­но-оздоровительных центров, санаторий-профилакторий и пять детских оз­доровительных лагерей.

2.2 Привадский культурный ландшафт формируется в краевой части лес­ной Мещеры. В этом районе Мордовии сохранились большие массивы хвой­ных и смешанных лесов на плоских песчаных равнинах. Значительное рас­пространение имеют болотные комплексы, регулирующие водный режим рек. Наиболее крупными водными потоками являются Вад, Парца, Выша. Местное население, (в основном мокша и русские) занято преимущественно в лесном хозяйстве. Для сохране­ния природного наследия в Привадье организованы комплексные государст­венные заказники «Лесной» и «Зубово-Полянский», а также около двадцати разнообраз­ных памятников природы: водные, биологические, геологические. В этом ре­гионе расположен санаторий «Ясная Поляна». Культурными ядрами этого района Мордовии являются: с. Анаево в Зубово-Полянском районе, родина основоположника мордовского оперного искусства Л. П. Кирюкова (1895 – 1965); поселок Явас в Зубово-Полянском районе, родина космонавта В. Н. Дежурова.

2.3 Приалатырский культурный ландшафт, с преобладанием лесных ландшафтов по долине Алатыря, соседствующих с лесостепными комплекса­ми краевой части Приволжской возвышенности. Регион относительно эколо­гически благополучный, с высокой насыщенностью объектами природного наследия и низкой степенью концентрации объектов историко-культурного наследия. Здесь расположен Мордовский национальный парк «Смольный». Ардатовский и Большеигнатовский комплексные государственные заказники. Особую ценность пред­ставляют комплексы старичных озер и болот, многие из которых объявлены па­мятниками природы. По долине Алатыря в начале XVII в. проходила алатырская засека. В настоящее время этот ландшафт отличается сравнительно сла­бой плотностью населения. Значительная часть населения занята лесохозяйственной деятельностью. Именно в этом культурном ландшафте родился и вырос великий мордовский скульптор С. Д. Эрьзя. Наиболее значимыми па­мятниками исторического наследия Приалатырья являются: г. Ардатов, где в 1833 г. проездом в с. Болдино останавливался А. С. Пушкин; с.Андреевка в Ардатовском районе с Троицкой церковью, построенной в 1751 г. в стиле поздней вариации столичной архитектуры конца XVIII в.; с.Баево в Арда­товском районе – родина скульптора С. Д. Эрьзи (Нефедова, 1876 – 1959); с. Ведянцы в Ичалковском районе с деревяной Богоявленской церковью, по­строенной в 1896 г. Лесные ландшафты Приалатырья благоприятны для раз­вития рекреации. В хвойных лесах расположен санаторий «Алатырь», где ле­чатся больные с нарушением сердечно-сосудистой системы, функциональ­ными расстройствами нервной системы, заболеваниями опорно-двигательного аппарата, легких. В Ичалковском районе также расположены лечебно-оздоровительный центр «Вастома», два детских оздоровительных лагеря. Восточнее, в Ардатовском районе, располагается детский оздорови­тельный лагерь «Орленок».

2.4 Инсарский культурный ландшафт, характеризующийся преобладанием лесостепных геокомплексов краевой части Приволжской возвышенности со значительно антропогенно измененными геосистемами, относительно эколо­гически благополучный. В лесостепи Приинсарья искони были распростране­ны луговые степи с плодородными черноземами. Вследствие этого вдоль Инсара почти непрерывной полосой протягиваются населенные пункты: с. Болдово, города Рузаевка и Саранск, р. п. Ромоданово, с. Оброчное, р.п. Ичалки и др., которые расположены вдоль древних торговых путей, соединявших степные культуры юга Русской равнины и лесные культуры славян. Интенсивное земледельческое освоение обусловило малую плотность памятников природы и высокую кон­центрацию исторического наследия. Ядрами культурного ландшафта являют­ся многочисленные архитектурные памятники. В Саранске расположены Иоанно-Богословский кафедральный собор – памятник архитектуры XVII в. с сохранившимся барочным иконостасом, мемориально-скульптурный ком­плекс на берегу р. Саранка, Музей мордовской культуры, Мордовский рес­публиканский музей изобразительных искусств им. С. Д. Эрьзи, Мордовский республиканский объединенный краеведческий музей, Музей военного и тру­дового подвига 1941 – 1945 гг. Республики Мордовия. Находящийся в окре­стностях города Макаровский погост – уникальный памятник русского градо­строительства XVIII в. (рис. 36). В пригороде Саранска расположено АО «Водогрязе­лечебница», где используется местная хлоридно-магниево-натриевая мине­ральная вода средней и малой минерализации, а также лечебные пресновод­ные бессульфидные высокозольные торфяные грязи. Эффективно вылечива­ются заболевания органов кровообращения, пищеварения, движения, нервной системы, гинекологические и урологические заболевания. Неподалеку от го­рода размещен и санаторий «Зеленая роща». В 8 км к западу от районного центра г. Рузаевка расположен Параскево-Вознесенский Пайгармский жен­ский монастырь.

2.5 Присурский культурный ландшафт, с доминированием лесных ланд­шафтов в долине Суры и лесостепных на междуречьях Приволжской возвы­шенности с речными долинами – экологически благополучный, с высокой на­сыщенностью объектами природного наследия и относительно низкой насы­щенностью объектами культурного наследия. Ареал расселения преимущественно эрзи и русских, редко встречаются селения с татарским населением. Здесь организован ком­плексный государственный охотничий заказник «Присурье». Сурский ланд­шафт отличается значительной заболоченностью и заозеренностью, поэтому природоохранные мероприятия в первую очередь должны быть направлены на охрану болотных и водных комплексов. Выделено более 10 природных памятни­ков. Из них самым известным являеется озеро Инерка, излюбленное место отдыха жителей юго-восточной Мордовии. Высокая залесенность Присурского культурного ландшафта определила своеобразие сел и деревень. В качестве строительного материала часто используется древесина. Местные умельцы украшают дома искусной резьбой. В Присурье в настоящее время сформировалась крупная рекреационная зона, включающая базы отдыха «Су­ра», «Лесное озеро», пансионат «Орбита», пять лечебно-оздоровительных центров, а также четыре детских оздоровительных лагеря.

2.6 Сурско-Алатырский ландшафт занимает дугообразный водораздел Суры и Алатыря. До середины XIX в. здесь существовал единый лесной массив, ко­торый к настоящему времени сохранился в виде отдельных фрагментов дуб­рав. Отличительной чертой этого района Мордовии является широкое распространение источников (родников) с хо­рошей водой, многие из которых местным населением считаются святыми. Для сохранения природного наследия здесь организованы Атяшевский и Чамзинский комплексные государственные заказники. Живописность, значитель­ные эстетические ресурсы определяют целесообразность организации в этом ландшафте национального парка. На останцовых массивах междуречья ар­хеологами найдено много городищ, среди которых выделяется Ош Пандо – археологический памятник III–II вв. до н. э. у села Сайнино Дубенского района. Среди других исторических памятников этого культурного ландшаф­та выделяются: с. Атемар в Лямбирском районе, с сохранившимися остатками крепостных валов, части Белгородско-Симбирской сторожевой засечной черты XVII в.; с. Починки в Большеберезниковском районе с Петропавлов­ской церковью, построенной в 1831 г. в классицистических формах; с. Пуркаево в Дубенском районе – родина генерала армии М. А. Пуркаева (1894 – 1953); с. Чеберчино в Дубенском районе, где провел детские годы генерал-фельдмаршал русской армии, государственный деятель Л. Н. Румянцев-Задунайский (1725 – 1796). Ансамбль центра села – памятник градострои­тельства (XVII – XIX вв.), включающий Казанскую церковь и церковь Архи­стратига Михаила.

2.7 Инсаро-Нуйско-Саркинский культурный ландшафт занимает восточную часть Мордовии. Небольшие массивы дубрав тяготеют к водораздельным и приводораздельным местностям и небольшим меловым останцам, которые именуются горами – Каменка, Пиксяси, Питерка и другие. Они выглядят весьма живописно на фоне земледельческо освоенных лугово-степных ком­плексов. По крутым склонам до настоящего времени сохранились небольшие фрагменты луговых и кустарниковых степей. Жизнь местного населения связана с земле­делием и обработкой сельскохозяйственной продукции. Крупными насе­ленными пунктами являются г. Ардатов, рабочие поселки Тургенево, Комсо­мольский, Чамзинка. Данный район входит в ареал древнейшего расселения эрзи. Среди множества поселений этого культурного ландшафта примеча­тельны следующие: с. Андреевка в Ардатовском районе с Троицкой церко­вью построенной в 1751 г. в стиле поздней вариации столичной архитектуры конца XVII в.; с. Михайловка в Ромодановском районе – родина выдающихся ученых-медиков педиатра Н.Ф.Филатова (1847 – 1902) и окулиста В. П. Филатова (1875 – 1956); с. Новые Турдаки в Кочкуровском районе – родина мордовской народной сказительницы Ф. И. Беззубовой (1880 – 1966); с. Рус­ские Дубровки в Атяшевском районе с деревянной церковью Косьмы и Дамиана, построенной в 1897 г. и имитирующей каменные формы «русско-византийского» стиля.

2.8 Исса-Сивинско-Инсарский культурный ландшафт протягивается в цен­тральной Мордовии с севера на юг. В прошлом эта территория по кратчай­шему расстоянию соединяла Примокшанские и Присурские леса. В XIXв. лесная полоса была расчленена на отдельные звенья сельскохозяйственными землями, а в районе Саранска – техногенными системами. Фрагменты сохра­нившихся лесных массивов используются как пригородные рекреационные зоны. Неболь­шие лесные массивы в виде цепочек протягиваются по приводораздельным пространствам, ограничивая участки с повышенными техногенными нагруз­ками и образуя единую сеть экологических «коридоров». Они соединяют примокшанские и присурские лесные массивы и обеспечивают условия ми­грации животных и растений. Наиболее крупной особо охраняемой природ­ной территорией является Левжинский ландшафтный памятник природы, в котором сохранились весьма живописные, особенно весной, кустарниковые степи. Здесь в ареале проживания мокши распространены также русские и татарские селения. Наиболее крупными на­селенными пунктами являются город Инсар и село Старое Шайгово. Среди рекреацион­ных комплексов выделяются санаторий «Сивинь» и лечебно-оздоровительный центр «Чайка». Ядрами культурного ландшафта являются также с. Высокое в Кадошкинском районе – родина генерал-полковника И. В. Болдина (1892 – 1965); с. Старое Акшино в Старо-Шайговском районе, ро­довое имение выдающегося русского поэта и общественного деятеля Н. П. Огарева (1813 – 1877) с сохранившейся поса­женной им аллеей из ныне вековых лип и лиственниц; родина русской писа­тельницы-мемуаристки, общественной деятельницы Н. В. Тучковой-Огаревой (1829 – 1914); с. Языкова Пятина в Инсарском районе с Богояв­ленской церковью, построенной в 1770 г. в барочных формах.

2.9 Мокша-Вадский культурный ландшафт отличается господством лесо­степных комплексов. Высокое плодородие черноземных почв и издревле про­ходящие здесь с севера на юг дороги, обусловили очень высокую земледельческую освоенность. В этом древнем ареале расселения мокши в настоящее время встречаются также по­селения русских и татар. Крупнейшими населенными пунктами являются р.п.Торбеево и с. Атюрьево. В наиболее удаленных от р. Мокши районах особый интерес вызывают следующие культурные объекты: с. Виндрей в Торбеевском районе – родина маршала С.Ф.Ахромеева (1923 – 1991); с. Вольно-Никольское в Атюрьевском районе, с Никольской церковью, построенной в конце XIX в. в неорусском стиле; с.Мальцеве в Торбеевском районе с Рож­дественской церковью, построенной в 1796 г. с использованием барочных и классических форм; с. Паньжа в Ковылкинском районе – родина певца И. М. Скобцова (1890 – 1983); с. Салазгорь в Торбеевском районе – родина мордов­ского писателя и просветителя 3.Ф.Дорофеева (1890 – 1952); с. Селищи в Краснослободском районе, где жил и был похоронен декабрист А. В. Веденяпин (1804 – 1872).

2.10 Меня-Пьянский культурный ландшафт располагается к северу от реки Алатырь. Лесостепные комплексы этого района Мордовии значительно рас­паханы. О сложных этнических процессах на эрзянских землях этой террито­рии свидетельствует Андреевский курган – археологический памятник I – IIвв. н. э. у села Андреевка Большеигнатовского района. При раскопках выяв­лены древнейшие признаки формирующейся древнемордовской культу­ры.

Лекция № 9

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: