К. Чуковский. Оксфордская речь

Произведите риторический анализ речи по следующему плану:

а) Определите коммуникативные обстоятельства, в которых происходит общение. Обратите внимание, что речь была произнесена в 1962 году, во времена хрущевской оттепели. Вероятно, что К. Чуковский был первым советским писателем, выступившим в Оксфорде.

б) Охарактеризуйте автора и аудиторию.

в) Определите тему, цель, задачу и сверхзадачу речи

…У нашей соседки, вдовы моряка, улетел любимый попугай. Думали, что его сцапала кошка. Но я нашел его на чердаке невредимым. Соседка обрадовалась и дала мне в награду серебряный рубль, да какие-то зеленые английские книжки – четырехтомное сочинение какого-то Джемса Бозвелла, эсквайра, под неинтересным названием «Жизнь Сэмюэля Джонсона». Придя домой, я стал перелистывать зеленые книги, с трудом разбирая в них отдельные фразы и поминутно заглядывая в англо-русский словарь Александрова. В начале это было канительно и тяжко, но уже через несколько дней книга поглотила меня с головой. Я и сейчас не могу догадаться, каким чародейным искусством этот Джемс Бозвелл, эсквайр, о котором я никогда ничего не слыхал, приворожил меня к своему неотесанному, грубоватому Джонсону. С каждой страницей я все сильнее влюблялся в этот цельный, упрямый и гордый характер, в этот громадный, хотя и затуманенный предрассудками, ум.

С того времени прошло 60 лет! Я пережил четыре войны. Но до сих пор каким-то чудом на полке у меня уцелели четыре зеленые книги, по которым я, одинокий подросток, учился без учителей и учебников любить литературу англичан. Нельзя было придумать лучшего учебника, чем Бозвелл, так как это ь- в высшей степени английская книга. Литература Англии, как я убедился потом, очень богата большими и маленькими Бозвеллами. Бозвеллировать – ее специальность, вызванная страстным интересом английских читателей к характерам, судьбам, делам и причудам всякой сколько-нибудь выдающейся личности. Эти читатели как бы сказали себе: для человека нет ничего интереснее, чем другой человек во всех мельчайших подробностях его бытия. Оттого-то в английской литературе так много мемуаров о замечательных людях, всяких биографий, автобиографий, дневников и т.д.

Этих книг я прочитал за свою долгую жизнь немало, благодаря этим книгам по-новому оценил и прочувствовал наши русские книги, например. Воспоминания Ивана Панаева, Павла Анненкова Павла Ковалевского и др. И воспоминания Горького, вершиной которых представляется мне очерк «Лев Толстой» – такой проникновенный, артистически тонкий. Я не говорю уже о книге «Былое и думы» А. Герцена. Это – монументальная книга могучей изобразительной силы и безоглядной, бестрепетной искренности. Невозможно понять, почему эта книга до настоящего времени не получила широкого признания в Англии.

Страна, которую знаешь сквозь ее поэзию и прозу, всегда представляется тебе в ореоле. Для меня Англия была и осталась страною великих писателей. Хорошо понимаю, что это наивно, но здесь уж ничего не поделаешь: видеть Англию исключительно в литературном аспекте и значит для меня видеть ее подлинную сущность. Конечно, я слыхал много россказней о лицемерии британцев, об их чопорности, замкнутости и т.д. В газетах мне часто встречалось модное в те времена выражение «коварный Альбион». Очевидно, для этого были все основания и, я верю, достаточно веские, но мне выпала большая удача не сталкиваться с таким Альбионом, не испытывать его коварство.

Сам понимаю, что это чудачество, но, приехав, например, в Оксфорд и увидев там Бэллиол колледж, я только и вспомнил о нем, что это был колледж Суинберна, а увидев Магдален колледж, сказал себе: «Это колледж Оскара Уайльда». А когда я впервые подошел к речке Айзис, я не без волнения вспомнил, что ровно сто лет назад жарким летом по этой самой воде проплывала длинная лодка, в которой сидели три девочки, сестры Лиделл и с ними чинный математик Чарльз Лэтвидж Доджсон, т.е. Льюис Кэрролл. Несмотря на жару, он, я думаю, не снял черного своего сюртука, не расстегнул крахмального своего ворота, но когда стал рассказывать девочкам, слегка заикаясь, сказку «Алиса в стране чудес», стало ясно, сколько веселого сумасбродства, озорства, необузданной детскости может таиться под черным сюртуком иного оксфордского «дона». Где эта лодка? Где маленькие сестры Лиделл? Где вода, струившаяся среди этих лугов ровно сто лет назад? Где он сам, Льюис Кэрролл? А его сказка живет и живет несмотря ни на что, и вот уже второе столетие радует миллионы детей. Как жене верить, что литература прочнее всего и что нет такой силы, которая могла бы ее уничтожить!

Мне, старику-литератору, служившему литературе всю жизнь, очень хотелось бы верить, что литература важнее и ценнее всего и что она обладает магической властью сближать разъединенных людей и примирять непримиримые народы. Иногда мне чудится, что эта вера – безумие, но бывают минуты, когда я всей душой отдаюсь этой вере. «Разве не утешительно, - говорю я себе в такие минуты, - что за всю многовековую историю русско-британских отношений еще не было другого такого периода, когда Англия проявляла столь жгучий интерес к языку и литературе России, а Россия – к языку и литературе Англии». Будем же верить, что это к добру, - и давайте, несмотря ни на что, крепить, насколько это зависит от нас, наши дружеские литературные связи. Хорошо понимаю, что это – банальный призыв, но продиктован он свежим, заново прихлынувшим чувством.

2. Горгий. «Похвала Елене»

Произведите риторический анализ текста по следующему плану:

а) Опишите предполагаемую аудиторию. Какие качества слушателей оратор считает наиболее важными?

б) Определите задачу, сверхзадачу и главный тезис речи.

в) Разделите текст на части, составьте тезисный план. Обратите внимание, что Горгий использует здесь до сих пор успешно применяющееся в юридической практике разделительное доказательство: если ни один из мотивов не подходит, то подсудимый не виновен.

Комментарий к речи

Самый выдающийся оратор в области политического красноречия в V веке до н.э., "отец риторики". Родился в сицилийском городе Леонтины. В 427 году он прибыл в Афины, и его искусные речи привлекли всеобщее внимание. Позднее он объездил всю Грецию, повсюду выступая перед слушателями. На собрании греков в Олимпии он обратился к собравшимся с призывом к единодушию в борьбе против варваров. Олимпийская речь Горгия надолго прославила его имя (ему была поставлена золотая статуя в Олимпии, база которой найдена в прошлом веке во время археологических раскопок).

Традиция сохранила немногое из творческого наследия Горгия. Сохранились, например, следующие советы оратору: "Серьезные доводы противника опровергай шуткой, шутки - серьезностью". Истинный оратор, по мнению Горгия, должен уметь одну и ту же вещь и восхвалять и порицать. Задача софиста - научить "слабое мнение делать сильным". Целиком сохранились лишь две речи, приписываемые Горгию, - "Похвала Елене" и "Оправдание Паламеда", написанные на сюжеты мифов о Троянской войне. Горгий был одним из первых ораторов нового типа - не только практиком, но и теоретиком красноречия. Специально занимался теорией судебного и политического красноречия, за плату обучал юношей из богатых семей говорить и логически мыслить.

Вот как пишет о риторической деятельности Горгия А.Ф.Лосев: "Берясь обучать всякого прекрасно говорить и будучи, между прочим, виртуозом краткости, Горгий обучал всех желающих риторике с тем, чтобы они умели покорять людей, "делать их своими рабами по доброй воле, а не по принуждению". Силою своего убеждения он заставлял больных пить такие горькие лекарства и претерпевать такие операции, принудить к которым их не могли даже врачи" (Лосев А.Ф. История античной эстетики: Софисты. Сократ. Платон. - М., 1969. - С.35). По мнению А.Ф.Лосева, всю историю риторики у греков правильнее начинать именно с Горгия.

"Похвала Елене"

Речь сочинена Горгием как образец школьного риторического упражнения - "похвалы" на парадоксальную тему.

В основу речи положен миф о Елене, дочери земной женщины Леды и бога Зевса. За Елену, прекраснейшую из женщин Эллады, сватались самые знаменитые герои, но ее земной отец Тиндар предоставил ей, по совету Одиссея, самой выбирать себе жениха и заставил остальных претендентов дать клятву, что они сохранят дружбу и будут помогать мужу Елены. Елена выбрала Менелая, который после смерти Тиндара стал царем в Спарте. Когда Парис, сын троянского царя Приама, с помощью Афродиты похитил Елену, Менелай собрал всех бывших женихов Елены и пошел с ними войной на Трою. Так началась Троянская война.

Речь приводится с некоторыми сокращениями.

Славой служит городу смелость, телу - красота, духу - разумность, речи приводимой - правдивость: все обратное этому - лишь бесславие. Должно нам мужчину и женщину, слово и дело, город и поступок, ежели похвальны они - хвалою почитать, ежели непохвальны - насмешкою сразить. И напротив, равно неумно и неверно достохвальное - порицать, осмеяния же достойное - восхвалять. Предстоит мне здесь в одно и тоже время и правду открыть, и порочащих уличить - порочащих ту Елену, о которой единогласно и единодушно до нас сохранилось и верное слово поэтов, и слава имени ее, и память о бедах. Я и вознамерился, в речи своей приведя разумные доводы, снять обвинения с той, которой довольно дурного пришлось услышать, порицателей ее лгущими вам показать, раскрыть правду и конец положить невежеству.

Что по роду и породе первое место меж первейших жен и мужей занимает та, о ком наша речь, - нет никого, кто бы точно об этом не знал. Ведомо, что Леда была ее матерью, а отцом был бог, слыл же смертный, и были то Тиндарей и Зевс: один видом таков казался, другой молвою так назывался, один меж людей сильнейший, другой над мирозданием царь. Рожденная ими, красотою была она равна богам. Многие во многих страсти она возбудила, вкруг единой себя многих мужей соединила, полных гордости гордою мощью: кто богатства огромностью, кто рода древностью, кто врожденною силою, кто приобретенною мудростью; все, однако же, покорены были победной любовью и непобедимым честолюбием.

Но прежние времена в нынешней речи моей миновав, перейду я к началу предпринятого похвального слова и для этого изложу те причины, в силу которых справедливо и пристойно было Елене отправиться в Трою.

Случая ли изволением, богов ли велением, неизбежности ли узаконением совершила она то, что совершила? Была ли она силой похищена, или речами улещена, или любовью охвачена?

Если мы примем первое, то не может быть виновна обвиняемая: божьему промыслу людские помыслы не помеха - от природы не слабое сильному препона, а сильное слабому власть и вождь: сильный ведет, а слабый следом идет. Бог сильнее человека и мощью и мудростью, как и всем остальным: если богу или случаю мы вину должны приписать, то Елену свободной от бесчестья должны признавать.

Если же она силой похищена, беззаконно осилена, неправедно обижена, то ясно, что виновен похитчик и обидчик, а похищенная и обиженная невиновна в своем несчастии. Какой варвар так по-варварски поступил, тот за то пусть и наказан будет словом, правом и делом: слово ему - обвинение, право - бесчестие, дело - отмщение. А Елена, насилию подвергшись, родины лишившись, сирою оставшись, разве не заслуживает более сожаления, нежели осуждения? От совершил, она претерпела недостойное; право же, она достойна жалости, а он ненависти.

Если же это речь ее убедила и душу ее обманом захватила, то и здесь нетрудно ее защитить и от этой вины обелить. Ибо слово - величайший владыка: видом малое и незаметное, а дела творит чудесные - может страх прекратить и печаль отвратить, вызвать радость, усилить жалость. Что же мешает и о Елене сказать, что ушла она, убежденная речью, ушла наподобие той, что не хочет идти, как незаконной если бы силе она подчинилась и была бы похищена силой. Убежденью она допустила собой овладеть; и убежденье, ей овладевшее, хотя не имеет вид насилия, принуждения, но силу имеет такую же. Ведь речь, убедившая душу, ее убедив, заставляет подчиниться сказанному, сочувствовать сделанному. Убедивший так же виновен, как и принудивший; она же убежденная, как принужденная, напрасно в речах слышит поношение.

Одинаковую мощь имеют и сила слова для состояния души, и состав лекарства для ощущения тела. Подобно тому, как из лекарств разные разно уводят соки из тела и одни прекращают болезни, другие же жизнь, - также и речи: одни огорчают, те восхищают, эти пугают, иным же, кто слушает их, они храбрость внушают. Бывает, недобрым своим убеждением душу они очаровывают и заколдовывают. Итак, этим доказано, что если она послушалась речи, она не преступница, а страдалица.

Теперь четвертою речью четвертое я разберу обвинение. Если это совершила любовь, то нетрудно избегнуть ей обвинения в том преступлении, какое она, говорят, совершила. Если Эрос, будучи богом богов, божественной силой владеет - как же может много слабейший от него и отбиться и защититься! А если любовь - болезней людских лишь страданье, чувств душевных затменье, то не как преступленье нужно ее порицать, но как несчастья явление считать. Приходит она, как только придет, судьбы уловлением - не мыслью велением, гневу любви уступить принужденная - не воли сознательной силой рожденная.

Как же можно считать справедливым, если поносят Елену? Совершила ль она, что совершила, силой любви побежденная, ложью ли речей убежденная или явным насилием вдаль увлеченная, иль принуждением богов принужденная, - во всех этих случаях нет на ней никакой вины.

Речью своею я снял поношение с женщины. Закончу: что в речи сначала себе я поставил, тому верным остался; Попытавшись разрушить поношения несправедливость, общего мнения необдуманность, эту я речь захотел написать Елене во славу, себе же в забаву.

3. А.П. Чехов. «Дома»

Произведите риторический анализ отрывка из рассказа по следующему плану:

1) определите коммуникативную ситуацию: условия, в которых происходит общение, участники общения (их статус, коммуникативные намерения, задачи и сверхзадачи);

2) сформулируйте тезис и антитезис, составьте смысловую схему данного отрывка;

3) проанализируйте особенности аргументации: виды топосов, типы аргументов, их последовательность;

4) обоснуйте эффективность последнего аргумента.

- Приходили от Григорьевых за какой- то книгой, но я сказала, что Вас нет дома. Почтальон принёс газету и два письма. Кстати, Евгений Петрович, я просила бы Вас обратить внимание на Серёжу. Сегодня и третьего дня я заметила, что он курит. Когда я стала его усовещевать, то он по обыкновению заткнул уши и громко запел, чтобы заглушить мой голос.

Евгений Петрович Быковский, прокурор окружного суда, только что вернувшийся с заседания и снимавший у себя в кабинете перчатки, поглядел на докладывавшую ему гувернантку и засмеялся.

- Серёжа курит… - пожал он плечами. – Воображаю себе этого карапуза с папиросой! Да ему сколько лет?

- Семь лет. Вам кажется это не серьёзным, но в его годы курение составляет вредную и дурную привычку, а дурные привычки следует искоренять в самом начале.

- Совершенно верно. А где он берёт табак?

- У Вас на столе.

- Да? В таком случае пришлите его ко мне.

… … …

- Па-па приехал! – запел мальчик. – Папа при-е-хал! Па! Па! Па!

- Отец Вас зовёт идите скорее! – крикнула гувернантка, пискнув как испуганная птица. – Вам говорят!

«Что же я ему, однако, скажу?» - подумал Евгений Петрович.

Но прежде чем он успел подумать что-либо, в кабинет уже входил его сын Серёжа, мальчик семи лет. Это был человек, в котором только по одежде и можно было угадать его пол: тщедушный, белолицый, хрупкий… Он был вял телом, как парниковый овощ, и всё у него казалось необыкновенно нежным и мягким: движения, кудрявые волосы, взгляд, бархатная куртка.

- Здравствуй, папа! – сказал он мягким голосом, полезая к отцу на колени и быстро целуя его в шею. – Ты меня звал?

- Позвольте, позвольте, Сергей Евгеньевич, - ответил прокурор, отстраняя его от себя. – Прежде чем целоваться, нам нужно поговорить, и поговорить серьёзно… Я на тебя сердит и больше тебя не люблю. Так и знай, братец: я тебя не люблю, и ты мне не сын… Да.

Серёжа пристально поглядел на отца, потом перевёл взгляд на стол и пожал плечами.

- Что же я тебе сделал? – спросил он, в недоумении моргая глазами. – Я сегодня в кабинете у тебя ни разу не был и ничего не трогал.

- Сейчас Наталья Семёновна жаловалась мне, что ты куришь… это правда? Ты куришь?

- Да, я раз курил… Это верно!..

- Вот видишь, ты ещё и лжёшь вдобавок, - сказал прокурор, хмурясь и тем самым скрывая свою улыбку. – Наталия Семёновна два раза видела, как ты курил. Значит, ты уличён в трёх нехороших поступках: куришь, берёшь со стола чужой табак и лжёшь. Три вины!

- Ах, да-а! – вспомнил Серёжа, и глаза его улыбнулись. – Это верно, верно! Я два раза курил: сегодня и прежде.

- Вот видишь, значит не раз, а два раза… Я очень, очень тобой недоволен! Прежде ты был хорошим мальчиком, но теперь, я вижу, испортился и стал плохим.

Евгений Петрович поправил на Серёже воротничок и подумал: «Что же ещё сказать ему?»

- Да, нехорошо, - продолжил он. - Я от тебя не ожидал этого. Во-первых, ты не имеешь права брать табак, который тебе не принадлежит. Каждый человек имеет право пользоваться только своим собственным добром, ежели он берёт чужое, то… он нехороший человек! («Не то я ему говорю!» - подумал Евгений Петрович.) Например, у Натальи Семёновны есть сундук с платьями. Это её сундук, и мы, то есть ни я, ни ты, не смеем трогать его, так как он не наш. Ведь правда? У тебя есть лошадки и картинки… Ведь я их не беру? Может быть, я и хотел бы взять, но … ведь они не мои, а твои!

- Возьми, если хочешь! – сказал Серёжа, подняв брови. – Ты, пожалуйста, папа не стесняйся, бери! Эта жёлтенькая собачка, что у тебя на столе, моя, но ведь я ничего… Пусть себе стоит!

- Ты меня не понимаешь, - сказал Быковский. – Собачку ты мне подарил, она теперь моя, и я могу делать с ней всё, что захочу; но ведь табаку я не дарил тебе! Табак мой! («Не так я ему объясняю! – подумал прокурор. – Не то! Совсем не то!») Если мне хочется курить чужой табак, то я, прежде всего, должен попросить позволения…

Лениво цепляя фразу к фразе и подделываясь под детский язык, Быковский стал объяснять сыну, что значит собственность. Серёжа глядел ему в грудь и внимательно слушал (он любил по вечерам беседовать с отцом), потом облокотился о край стола и начал щурить свои близорукие глаза на бумаги и чернильницу. Взгляд его поблуждал по столу и остановился на флаконе с гуммиарабиком.

- Папа, из чего делается клей? – вдруг спросил он, поднося флакон к глазам.

Быковский взял из его рук флакон, поставил на место и продолжал:

- Во-вторых, ты куришь… Это очень не хорошо! Если я курю, то их этого ещё не следует, что курить можно. Я курю и знаю, что это неумно, браню и не люблю себя за это… («Хитрый я педагог!» - подумал прокурор.) Табак сильно вредит здоровью, и тот, кто курит, умирает раньше, чем следует. Особенно же вредно курить таким мальчикам, как ты. У тебя грудь слабая, ты ещё не окреп, а у слабых людей табачный дым производит чахотку и другие болезни. Вот дядя Игнатий умер от чахотки. Если бы он не курил, то, быть может, жил бы и сегодня.

«Что я ему скажу? – думал Евгений Петрович. – Он меня не слушает. Очевидно, он не считает важными ни своих поступков, ни моих доводов. Как втолковать ему?»

Прокурор поднялся и заходил по кабинету.

«Прежде, в моё время, эти вопросы решались замечательно просто, - размышлял он. – Всякого мальчугу, уличённого в курени, секли. Малодушные и трусы действительно бросали курить, кто же похрабрее и умнее, тот после порки начинал табак носить в голенище, а курить в сарае. Когда его ловили в сарае и опять пороли, он уходил курить на реку… и так далее, до тех пор пока малый не вырастал. Моя мать, чтобы я не курил, задаривала меня деньгами и конфетами. Теперь же эти средства представляются ничтожными и безнравственными. Становясь на почву логики, современный педагог старается, чтобы ребёнок воспринимал добрые начала не их страха, не из желания отличиться или получить награду, а сознательно».

Пока он ходил и думал, Серёжа взобрался с ногами на стул сбоку стола и начал рисовать. Чтобы он не пачкал деловых бумаг и не трогал чернил, на столе лежала пачка четвертух, нарезанных нарочно для него, и синий карандаш.

- Сегодня кухарка шинковала капусту и обрезала себе палец, - сказал он, рисуя домик и двигая бровями. – Она так крикнула,ч то мы все перепугались побежали в кухню. Такая глупая! Наталья Семёновна велит ей мочить палец в холодную воду, а она его сосёт… И как она может грязный палец брать в рот! Папа, ведь это неприлично!

«У него своё течение мыслей! – думал прокурор. – У него в голове свой мирок, и он по-своему знает, что важно, а что не важно. Чтобы овладеть его вниманием и сознанием, недостаточно подтасовываться под его язык, но нужно также уметь и мыслить на его манер. Он отлично бы понял меня, если бы мне в самом деле было бы жаль табаку, если бы я обиделся, заплакал… Потому-то матери незаменимы при воспитании, что они умеют заодно с ребятами чувствовать, плакать, хохотать… Логикой же и морально ничего не поделаешь. Ну что я ему ещё скажу? Что?»

И ему Евгению Петровичу казалось странным и смешным, что он, опытный правовед, полжизни упражнявшийся во всякого рода пресечениях, предупреждениях и наказаниях, решительно терялся и не знал, что сказать мальчику.

- Послушай, дай мне честное слово, что ты больше не будешь курить, - сказал он.

- Че-естное слово! – запел Серёжа, сильно надавливая карандаш и нагибаясь к рисунку. - Че-естное слово! Во! Во!

«А знает ли он, что значит честное слово? – спросил себя Быковский. – Нет, плохой я наставник! Если бы кто-нибудь из педагогов или из наших судейских заглянул сейчас ко мне в голову, то назвал бы меня тряпкой и, пожалуй, заподозрил бы в излишнем мудровании… Но ведь в школе и в суде все эти канальские вопросы решаются гораздо проще, чем дома; тут имеешь дело с людьми, которых без ума любишь, а любовь требовательно и осложняет вопрос. Если бы этот мальчишка бал не сыном, а моим учеником или подсудимым, я не трусил бы так и мои мысли не разбегались бы!..»

Евгений Петрович сел за стол и потянул к себе один из рисунков Серёжи. На этом рисунке был изображен дом с кривой крышей и с дымом, который, как молния, зигзагами шёл из труб до самого края четвертухи; возле дома стоял солдат с точками вместо глаз и со штыком, похожим на цифру 4.

- Человек не может быть выше дома, сказал прокурор. – Погляди, у тебя крыша приходится по плечо солдату.

Серёжа полез на его колени и долго двигался, чтобы усесться поудобней.

- Нет, папа! – сказал он, посмотрев на свой рисунок. – Если ты нарисуешь солдата маленьким, то у него не будет видно глаз.

Нужно ли было оспаривать его?…

…. … …

Бросив рисунок, Серёжа ещё раз подвигался, принял удобную позу и занялся отцовской бородой. Сначала он старательно разгладил её, потом раздвоил и стал зачёсывать её в виде бакенов.

- Теперь ты похож на Ивана Степановича, - бормотал он, - а вот сейчас будешь похож… на нашего швейцара. Папа, зачем это швейцары стоят около дверей? Чтоб воров не пускать?

Прокурор чувствовал на лице его дыхание, то и дело щекой касался его волос, и на душе у него становилось тепло и мягко, так мягко, как будто не одни руки, а вся душа его лежала на бархате Серёжиной куртки. Он заглядывал в большие тёмные глаза мальчика, и ему казалось, что из широких зрачков глядели на него и мать, и жена, и всё, что он любил когда-нибудь.

«Вот тут и пори его…- думал он. – Вот тут и изволь измышлять наказания. Нет, куда уж нам в воспитатели лезть. Прежде люди просты были, меньше думали, потому и вопросы решали храбро. А мы думаем слишком много, логика нас заела… Чем развитее человек, чем больше он размышляет и вдаётся в тонкости, тем он нерешительнее, мнительнее и тем с большею робостью приступает к делу. В самом деле, если поглубже вдуматься, сколько надо иметь храбрости и веры в себя, чтобы браться учить, судить, сочинять толстую книгу…»

Пробило десять часов.

- Ну, мальчик, спать пора, - сказал прокурор. – Прощай и иди.

- Нет, папа, - поморщился Серёжа, - я ещё посижу. Расскажи мне что-нибудь! Расскажи сказку.

- Изволь, только после сказки – сейчас же спать.

…. … …

- Слушай, - начал он, поднимая глаза к потолку. – В некотором царстве, в некотором государстве жил-был себе старый, престарелый царь с длинной седой бородой и … и с этакими усищами. Ну-с, жил он в стеклянном дворце, который сверкал и сиял на солнце, как большой кусок чистого льда. Дворец же, братец та мой, стоял в громадном саду, где, знаешь, росли апельсины… бергамоты, черешни… цвели тюльпаны, розы, ландыши, пели разноцветные птицы… Да… На деревьях висели стеклянные колокольчики, которые, когда дул ветер, звучали так нежно, что можно было заслушаться. Стекло даёт более мягкий и нежный звук, чем металл…Ну-с, что же ещё? В саду били фонтаны… Помнишь, ты видел на дачи у тёти Сони фонтан? Вот точно такие же фонтаны стояли в царском саду, но только в гораздо больших размерах, и струя воды достигала верхушки самого высокого тополя.

Евгений Петрович подумал и продолжал:

- У старого царя был единственный сын и наследник царства – мальчик, такой же маленький, как ты. Это был хороший мальчик. Он никогда не капризничал, рано ложился спать, ничего не трогал на столе и … и вообще умница. Один только был у него недостаток – он курил…

Серёжа напряжённо слушал и, не мигая, глядел отцу в глаза. Прокурор продолжал и думал: «Что же дальше?» Он долго, как говорится, размазывал да жевал и закончил так:

- От курения царевич заболел чахоткой и умер, когда ему было двадцать лет. Дряхлый и болезненный старик остался без всякой помощи. Некому было управлять государством и защищать дворец. Пришли неприятели, убили старика, разрушили дворец, и уж в саду теперь нет ни черешен, ни птиц, ни колокольчиков… Так-то, братец…

Такой конец самому Евгению Петровичу казался смешным и наивным, но на Серёжу вся сказка произвела сильное впечатление. Опять его глаза подёрнулись печалью и чем-то похожим на испуг; минуту он глядел задумчиво на тёмное окно, вздрогнул и сказал упавшим голосом:

- Не буду я больше курить…

Когда он простился и ушёл спать, его отец тихо заходил из угла в угол и улыбался.

…. … …

4. Е. Пчелов, В. Чумаков. Буква Ё не для печати?