Принципы духовно-ориентированного психотерапевтического диалога

Человек – тайна, непостижимая, глубокая тайна, и следует относиться к нему благоговейно, очень осторожно.

Подведем итог сказанному ранее, сформулировав исходные принципы духовно ориентированного диалога. Выделяя эти принципы, следует помнить, что они внутренне взаимосвязаны, переходят один в другой. Но забвение хотя бы одного из них разрушает психотерапевтический диалог.

Первый исходный принцип диалога – признание в собеседнике духовного «Я». Это может быть на уровне веры в то, что в человеке есть духовное «Я». Его можно не воспринимать, не чувствовать ни в себе, ни в другом, но верить, что оно есть. Даже на уровне знания, на уровне веры принятие духовного уже многое меняет в процессе психотерапии и общения. По мере развития нашей способности к диалогу эта вера переходит в уверенность и перерастает, наконец, в опытное знание того, что духовное «Я» существует. Появляется способность его воспринимать, узнавать, различать. И только тогда мы общаемся на духовном уровне. Не надо думать, что такая способность возникнет с самого начала, но к этому можно и нужно двигаться. В какие-то периоды нашей жизни мы можем чувствовать в другом его духовное «Я».

Сегодня Родительская суббота – день поминовения усопших, и поэтому хочется сказать, что мы начинаем чувствовать духовную суть человека особенно ясно тогда, когда он уходит из жизни. Человек ушел, и мы начинаем видеть в нем самое существенное. Мы начинаем понимать, что его человеческие слабости, недостатки, особенности характера – это нечто второстепенное, неважное. Мы начинаем чувствовать его неповторимость, что именно этого человека никем другим заменить нельзя. Вот если бы мы при жизни могли так же относиться к людям и смотреть на них с этой духовной высоты, то могли бы многое изменить в наших отношениях к ним, могли бы терпеть, что-то пропускать, не замечать как несущественное, а относиться к человеку по его духовному значению, по его духовным особенностям. И только по существу так мы можем и любить. Христианская любовь в отличие от душевной, эмоциональной любви, привязанности, уж я не говорю о пристрастии и страсти, в том и состоит, что мы вступаем в контакт с духовной индивидуальностью человека. Это реальный опыт, он есть у многих людей – хотя бы фрагментарный, частичный. И такие отношения, когда два духовных «Я» вступают в контакт, становятся вечными, неизменными. Если это осознано, то никакие житейские трудности уже не могут ничего изменить – это будет и в вечности. Эмоциональные переживания преходящи, изменчивы, зыбки, капризны: это еще не любовь. «Бог есть любовь». Когда люди в любви – они в Боге (вспомним точку в центре окружности).

Таков первый и центральный принцип диалога, из которого мы должны исходить, взращивая в себе эту установку, эту веру, этот внутренний опыт.

Может ли кто-то привести жизненные случаи в пример или рассказать что-то из своего опыта?

Н.: Недавно у моего мужа умерли родители с перерывом в полгода. Они были хорошие люди, но конфликтные, сложные. За двенадцать лет брака я их хорошо узнала. Не могу сказать, что я их любила, но хорошо относилась к ним. И сейчас после их ухода вспоминаются те их свойства, которые вроде бы и замечала, и знала, но считала их как бы само собой разумеющимися. Сейчас эти свойства вспоминаются как существенные, имеющие важное значение. Все остальное – капризы, мелочи – кажутся незначимыми, как бы не существующими. И сейчас странно, почему им придавалось значение при их жизни.

А.: Насколько важно это понять, чтобы именно так строить отношения с живыми людьми! Надо учиться выделять существенное, лучшее, высшее. Это то, что существует вечно, что человечно. Надо учиться в повседневной жизни так видеть людей. В своей работе с пациентами также будем стараться видеть существенное и важное в человеке, чтобы на это опираться. В каждом человеке есть то, что Ухтомский называл «лицо», – индивидуальное, неповторимое; это лицо можно увидеть, оно выявляется как при реставрации иконы. Когда слой за слоем снимаются наслоения, начинает выявляться лик.

Л.: Мы с мужем прожили восемь лет. Когда поженились, нам было по девятнадцать, потом через семь лет мы венчались, а через четыре месяца после венчания он ушел из семьи. У нас очень многое по жизни и до того не получалось, но венчание, вероятно, все это вскрыло. Он ушел, женился, сейчас они ждут ребенка. Пока он уходил, я целый год исповедовала то, что сделала против любви за все наши прожитые восемь лет. И сейчас мое внутреннее отношение к нему изменилось, чувство собственничества прошло и, наверное, есть только два человека в моей жизни, которых я люблю совершенно безраздельно – это мой муж и ребенок. Я абсолютно искренне его люблю и совершенно не ревную. Меня только волнует, здоров он или не здоров, все ли у него в порядке. Когда все преодолевалось – это была работа, не манна небесная. Но, считаю, только сейчас, я его по-настоящему люблю.

А.: Это драгоценный опыт. Духовная любовь отличается бескорыстием, заботой о другом. Если это есть, то это, действительно, вечно. Дай Бог нам именно так любить. Потому что если так умеешь любить одного, то можно и всех так любить.

Конечно, когда есть чувство, легко переносить трудности, срывы другого. У меня нередко бывало: вдруг человек, к которому ты прекрасно относился, начинает вести себя непотребно. Но понимаешь, что это – его болезнь, слабость, его усталость, но не он сам. И тогда хотя, может быть, и больно и трудно, но многое можно перенести. Когда без этой веры и понимания относишься к человеку, то перенести такое бывает невозможно. Любовь истинна только в контакте двух духовных «Я». Если мы это в жизни обретем, то сможем данным даром помогать и приносить пользу людям.

Второй принцип. Из того факта, что мы признаем духовное «Я» в человеке, следует,

что мы не можем воздействовать на собеседника и управлять им, не нарушая принцип Гиппократа: «не навреди!», потому что глубина личности является тайной для нас. Духовное «Я» – это тайна человека. Мы никогда не можем исчерпать духовное «Я». Можно привыкнуть к человеку и думать, что знаешь его до конца, что он скучен и неинтересен, но это ошибка, потому что мы видим только его наличное «Я». Мы можем знать все привычки, особенности, но духовное «Я» не можем знать до конца, мы не в состоянии постичь глубину образа Божия в человеке. Мы можем с ним встретиться, соприкасаться, вступить в общение, но познать, изучить рационально мы. не способны и не должны на это претендовать. Духовно ориентированный психотерапевт не может пользоваться методами воздействия, управления, манипулирования, не говоря уже о гипнозе и тому подобных методах. Если мы стремимся к духовному контакту с человеком, то не должны на него воздействовать и пытаться управлять им даже в благих целях. Иначе мы можем повредить его духовному становлению. То, что «видит» экстрасенс, – это все равно не духовный уровень, потому что духовный уровень экстрасенсу недоступен. Это надо четко знать.

Экстрасенсы, астрологи и прочие деятели от оккультизма не властны над духовным «Я» человека. Но они могут помешать человеку как таковому, помешать его душе быть в согласии со своим духовным «Я», идти по линии своего духовного призвания. Они могут сильно повредить душе человека.

В.: Я всегда интуитивно обходила стороной гадалок, всегда боялась гипноза.

А.: Не случайно же церковь предупреждает об опасности обращения к знахаркам, экстрасенсам. Даже если они тело вылечат, то душу загубят. Помогая в физических недугах, они могут нанести серьезный вред человеку в целом, и ему это обернется еще худшими болезнями.

Человек – тайна, непостижимая, глубокая тайна, и следует относиться к нему благоговейно, очень осторожно. Я говорила, что психотерапия подобна акушерству: как акушерка во время родов должна постоянно чувствовать движение плода, так нам надо следить за душевным продвижением человека. Лучше, чтобы он сам понимал, что ему надо, чем мы будем на него влиять, воздействовать, давать свои рецепты и указания.

Третий принцип. Психотерапевт подтверждает голос духовного «Я». Первое дело терапевта – слушать, а пациента – высказываться как можно полнее. В этом долгом высказывании он может сам осознать свою проблему, сам понять, что ему нужно. И я могу это понять, потому что сама линия жизни, сама логика событий, о которых говорит человек, о многом свидетельствуют. Надо прислушиваться и не торопиться высказывать свои мнения, решения, суждения. Важно понять внутреннюю логику развития этого человека. И когда происходит решение внутри человека, то можно в вопросительной форме сказать: «А может быть, это так? Может быть, в этом дело?» Тогда видно по его лицу, по его реакции, что именно в этом дело, и в глубине души он сам это осознает. И тогда он говорит: «Да, действительно, как будто Вы читаете мои мысли! Ведь я и сам так думал, именно так». Когда такое совпадение есть, это значит, что мы уже не от себя говорим, это то, что нужно данному человеку. А если мы говорим даже правильную, знаемую нами вещь, но она не находит целостного внутреннего отклика, значит, мы прошли мимо его проблем, мы монологичны, а не диалогичны, потому что не с его позиции говорим, а даем какие-то абстрактные наставления, до которых он или не дорос, или другое нужно было сказать, или не в этом его проблема. Наша же сентенция хоть и правильная вообще, но не созвучна состоянию человека. Надо войти в его состояние, при этом важно говорить и реагировать, исходя из самого человека, а не из своего собственного опыта. Тут необходим профессионализм.

Не каждый человек, даже если он хорошо общается и способен быть эмпатийным, сочувствующим, может быть таким консультантом без профессиональной подготовки. Мне пришлось три года работать с О. – очень способным консультантом телефона доверия, прежде чем она усвоила эти принципы на практике и научилась преодолевать трудности и ошибки «стихийного» общения. Одна из таких ошибок – стремление поскорее продвинуть собеседника в «нужном» направлении, говорить со своей точки зрения. Консультанты и психотерапевты очень часто здесь грешат, говорят от себя, от своего опыта и понимания. Например, звонит девушка и говорит, что ей грустно, потому что у нее нет молодого человека, а консультант твердит ей о духовности. Девушка вежливо слушает, соглашается и, в конце концов, грустно вздыхает: «Да, но все-таки у меня нет друга, любимого...». Ей это нужно, надо с ней об этом и разговаривать. Говорить ей сразу о высоком бесполезно, у нее нет такого запроса. Надо сочувствовать состоянию человека, который к тебе обращается. Не воздействовать на него, не управлять им, а относиться к нему благоговейно, понимая, что тайна души непостижима, и мы не должны становиться в позицию управителя и властелина.

В.: На гомеопатической консультации пациентка, рассказывая об интимных притязаниях своего отца, пришла, неожиданно для себя, к выводу, что она сама провоцировала его. Это выяснилось в процессе простого выслушивания.

А.: Да, вот так, на ощупь и надо идти за человеком, не теряя с ним связи ни на миг, как бы сливаясь с ним, с его внутренним движением.

В.: Это возможно, если только на прием отводится не менее двух часов.

А. В нашем коллективе обсуждается необходимость и возможность кратковременного интенсивного приема. Надо просто уметь вычленять главное. Опыт нужен, его надо нарабатывать. Вот только что была консультация, она прошла за пятьдесят минут. Вначале я просто слушала, давая возможность высказаться. У меня между тем выстраивалось понимание ситуации. Потом собеседница говорит: «Вот я помолилась и оказалась в такой-то ситуации». И эта ситуация, в которой она оказалась, прямо совпадает с тем, что я хотела ей сказать. Когда я ей это сказала и мы с ней просмотрели все, то оказалось, что верное решение подсказано не мной. Когда Господь так вразумляет, то человек просветляется, а психотерапевт только подтверждает голос духовного «Я».

Четвертый принцип. Диалогический контакт возникает по мере принятия личности собеседника, а принятие личности каждого основывается на убеждении в духовном достоинстве человека, независимо от его наличного состояния. Диалогический контакт возникает потому, что мы с любовью относимся к человеку, принимаем его как своего близкого. Но если он несимпатичен, неприятен и говорит о неприемлемом и даже возмутительном, то принять и полюбить его без признания духовного «Я» невозможно. Состояние человека может быть очень тяжелым, но, относясь к нему на уровне признания его духовного «Я», мы постепенно способствуем изменению этого состояния. Изменение происходит уже на стадии выслушивания.

Н.: А что если в личных отношениях человек к тебе обращается за помощью, но помощь не принимает и ведет себя так, что я уже с ним не могу общаться?

А.: Ясно, что это не терапевтические отношения. Мы будем об этом говорить, так как нельзя терапевтические отношения низводить до личных отношений. Личные отношения труднее для изменения, чем отношения психотерапевта и клиента:

«не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф. 13.57), «и враги человеку – домашние его» (Мф. 10.36). Там, где вненаходимость утрачена, очень трудно установить терапевтические отношения и помочь пациенту. К терапевту приходит человек с верой и надеждой на помощь. И вы не сталкиваетесь с ним своими наличными трудностями. Психотерапевтическая ситуация в этом смысле благоприятнее и благотворнее, чем ситуация личных отношений. Так что вы помогли ответу на вопрос, почему не надо терапевту вступать в личные отношения со своими пациентами, хотя они стремятся к этому. Надо всячески удерживать позицию вненаходимости.

По мере необходимости приходится консультировать и друзей, и ближних, но это труднее, потому что там есть предубеждение («сам такой» и т.п.; и действительно, сам такой). Дистанция полезна для того, чтобы мы умели относиться к человеку по его сущности, а не по периферии. Близкие отношения часто сходят на отношения по периферии. «Лицом к лицу, лица не увидать», – это известно.

Л.: Я по жизни поняла, что чем страшнее бывает «чудовище», которое перед тобой стоит, тем замечательнее найти в нем «аленький цветок» и полюбить его.

А.: Да, чудовище, которое перед нами, таит в себе любовь и красоту его духовного «Я». И если мы знаем, верим и даже чувствуем эту скрытую красоту в человеке, то тогда не страшно. Тогда можно даже этот страшный образ полюбить и не впасть в ужас. Надо постараться видеть сердцевину. Верить в нее, по крайней мере.

Пятый принцип. Следующим принципом диалогического консультирования является сопереживание человеку в его наличных жизненных ситуациях, горестях и радостях. Это контакт с наличным «Я» собеседника. При том, что мы говорили с вами о необходимости доминанты на духовном «Я», надо не отрываться от его наличного состояния, от его самых, с нашей точки зрения, «низких» запросов. Он может спрашивать, как познакомиться с такой-то знаменитостью, как лучше с девушкой общаться и т.д. Надо к его запросу отнестись с максимальным сочувствием, понимая, что для человека это очень важно. Для меня всегда примером является святой мученик Власий: когда его вели на казнь, к нему обратилась женщина с просьбой о своем пропавшем поросенке, и по молитве святого поросенок нашелся. Если мы умеем действительно искренне посочувствовать человеку в его запросах, можем посочувствовать человеку, который находится в тяжелом душевном состоянии вражды, мстительности, ревности, например (не самому этому плохому чувству посочувствовать, не идентифицироваться с отрицательными чувствами, а посочувствовать тому, как он мучается), то это – начало диалогического контакта.

Шестой принцип. Если принятие личности на основе его духовного «Я» безусловно, то принятие наличного «Я» человека опосредовано оценкой его проявлений. Консультант может не принимать такие проявления, как жестокость, лживость и т.п. Эта оценка определяется универсальными духовно-нравственными ценностями, а для верующего человека – христианскими заповедями. Это существенный принцип, отличающий данный подход от западных направлений психотерапии, потому что там господствует принцип неоценивания собеседника, и психотерапевт должен принимать клиента таким, каков он есть. В психоанализе же вообще отрицается объективность нравственных ценностей.

В диалогическом подходе дается духовно-нравственная оценка состояния человека. Это принципиально потому, что нравственное нарушение есть источник психических аномалий человека,. Совершая нравственное преступление, человек совершает преступление против себя, он внутренне разрушается как личность.

Т.: Иногда люди приходят к психотерапевту для того, чтобы услышать именно то, что они хотят, и чтобы дали «таблетку»: «как сделать, чтобы дочь меня слушалась?» и т.п. При этом совершенно не понимают, что нужно самому над собой поработать и что-то в себе изменить, что-то в себе стремиться узнать, а не на какую кнопку нажать, чтобы близкий человек изменился. Тогда очень трудно вывести человека на уровень осознания того, что конфликт находится в нем самом.

В.: У меня был случай: после того как я пыталась указать женщине, что причина неурядиц в ней самой, она отвернулась от меня и стала относиться как совершенно чужой человек. Не осознала, почему у нее это так происходит, и не простила.

А.: Да, это сопряжено с риском. Тут еще вот в чем дело: само обличение правомерно тогда, когда уже есть глубокий диалогический контакт с человеком, когда ты чувствуешь это. Чем глубже диалогический контакт, тем правдивее и сильнее может быть обличение. Иногда бывает нужно в очень резкой форме указать человеку на то, что он делает. Но условием, повторяю, должен быть глубокий контакт, когда мы чувствуем духовное «Я», когда мы верим в него. Однако устанавливаем контакт постепенно, начиная от наличного «Я», от насущных проблем человека как такового, не принимая его поведение. Он доверяет нашему слову, в нем уже пробуждается духовное «Я». Вненаходимость должна безусловно сохраняться. Психотерапевт оценивает, но не обязательно говорит о своей оценке. Он может держать эту оценку в себе, никак ее не выражая и не высказывая, вплоть до самого конца беседы. Оценивание происходит, и ценностная ориентировка должна быть ведущей в психотерапевтическом процессе. Это очень непривычное для психотерапии утверждение. Массовая

психотерапия у нас в стране ориентирована на западную психологию. Поэтому когда сотрудница нашей лаборатории на конференции сказала, что надо нравственно оценивать поведение, то это вызвало недоумение и возмущение. Из всех присутствующих ее слова принял только один человек. В большой психологической аудитории мысль о нравственной оценке не вызвала никакого сочувствия. Представляете, в каком состоянии находится наша психотерапия и каков нравственный уровень наших психотерапевтов?

В.: Когда оценивает один человек другого, то он все равно оценивает субъективно.

А.: Критерием оценки являются универсальные духовно-нравственные ценности. Тут первое возражение: «вы навязываете свое, вы свободу нарушаете». Я свободы не нарушаю, потому что нравственные заповеди универсальны: это столь же его ценности, сколь и мои. Человек заболел, потому что он преступил эти ценности. И я могу помочь его исцелению – восстановлению цельности. Но человеку нужно помочь восстановить ее, осознать причину своего нездоровья, коренящуюся в нравственных духовных нарушениях. И люди это принимают. На этом надо стоять твердо.

Седьмой принцип. Эмпатическое внимание способствует проникновению во внутренний диалог собеседника – диалог наличного «Я» и духовного «Я» – их противоречие, борьбу, конфликт или стремление к согласию. Когда есть сопереживание, вслушивание в то, что человек говорит, то постепенно выясняется, находится ли он в конфликте со своим духовным «Я» или он совершенно не чувствует в себе духовного (голоса совести, нравственности), находится ли он в сознательном противоречии со своим духовным «Я», или же способен прислушаться к нему, установить контакт духовного «Я» и наличного «Я». Мы выясняем степень духовной готовности нашего собеседника выслушать правду о том, в каком состоянии он находится, или понять самому эту правду. Речь идет о том, чтобы вступить в диалог с духовным «Я» собеседника, вслушиваясь в его внутренний диалог. Почувствовать, в ситуации какого выбора человек находится, вслушаться в эту борьбу, в то, как это противоречие, эта борьба происходят, значит понять, каковы возможности духовного пробуждения человека.

Восьмой принцип. Достижение внутреннего мира, исцеления, т.е. цельности личности собеседника, возможно лишь путем примирения со своим духовным «Я». В этом состоит суть исцеления физического, душевного и духовного. Чтобы стать цельным, необходимо быть в мире со своим духовным «Я» (поэтому консультант в своих суждениях и оценках подтверждает этот голос, его правоту).

Тут квинтэссенция всего процесса. Почему психотерапия должна быть духовно ориентированной? Потому что, как мы говорили, цельный человек состоит из духовного, душевного и телесного. Если мы смотрим только на душевное и телесное, не видя духовного, то мы цельности этой не достигаем, и если лечим, то палиативно. Медицина пока лечит лишь телесное, душевное. Чем-то можно помочь, но следует давать себе отчет, что речь идет не о цельном человеке, если мы не учитываем духовного. С точки зрения духовно ориентированной терапии цельный человек должен непременно включать в себя духовный уровень, и он иерархически главенствует над всей жизнью, определяя состояние личности. Следовательно, исцеление возможно благодаря примирению человека с его духовным «Я». Если человек не в мире, он в конфликте со своей совестью, со своим жизненным призванием, то консультант должен выявить этот конфликт и подтвердить голос духовного «Я». Без этого он не поможет человеку исцелиться.

В.: Конечно, медицина – это прекрасно... Но чем дольше я живу, тем больше

спрашиваю себя: мы уже знаем, что к Богу можно прийти только через страдания, лишения, препятствия. Оказывая медицинскую помощь, мы лишаем людей определенной доли страданий. Не мешаем ли мы этим пройти им быстрее, лучше к Богу? Не делаем ли мы неблагое дело?

А.: Человеку сначала необходимо помочь, снять с него гнев, раздражение, возмущение, сострадать ему. Сострадать мы должны: «Тяготы друг друга носите» (Гал. 6.2.) – это заповедь любви и помощи людям. А страдания, которые Господь считает необходимым попускать человеку, все равно у него будут, мы не можем тут ничего изменить. Всякое лечение и врачевание благословляются, а когда оно благословлено – вылечивает. Некоторых людей никак невозможно вылечить: их лечат, но они не вылечиваются. Значит, нет благословения на это. Значит, они должны быть при этих страданиях. Помогать и сострадать надо настолько, насколько мы способны это сделать, благословившись на такое дело. Встреча с врачом – тоже Промысел. Так Господь устроил. Но отказывать в помощи – это нарушение нравственных принципов и духовной заповеди о любви.

Н.: Если человек пришел за помощью, но он не хочет, чтобы Вы ему помогали на духовном уровне? У него нет такого запроса, ему надо свою боль снять – и все.

А.: Если человеку не надо, то с ним не нужно об этом говорить. Надо исходить все время из его запроса. Скажем, женщина хочет покончить жизнь самоубийством: «все кругом плохие!». Но реальный вопрос я чувствую в том, что у нее конфликт с совестью. Она хочет смерти соседки, но не признается себе в этом и не чувствует, что мучает ее совесть. Я ее подвожу к тому, что на самом деле есть, и ставлю перед выбором. Выбор она делает сама. Я ей говорю: «Вы страдаете, потому что...». Она соглашается с тем, что ее мучает совесть: «А что делать?» Я излагаю возможный вариант. Она отвечает, что не может этого делать. А потом все-таки смогла. Началось не с этого запроса, с констатации состояния – она хочет покончить жизнь самоубийством, но объективно ее реальный запрос был духовно-нравственный. Я чувствовала, что в ней этот диалог идет. А если нет его в человеке и я не чувствую, что в нем идет борьба нравственная, то я и не буду говорить о совести и о душе. Я буду работать на уровне его запроса и того состояния, в котором человек находится. Можно лечить боль, дать снотворное, вырвать зуб... Есть в психологии понятие «зона ближайшего разбития». Это то, что человек может понять при помощи другого. Сам он этого не понимает, но с помощью подсказки понять может. И если я подсказываю человеку то, что его мучает совесть, и он это принимает, тогда это находится в зоне его ближайшего развития, и я продолжаю с ним беседовать на том же уровне. Если я подсказываю, а он глух к этому, значит, он еще не готов к продвижению, и я форсировать не могу. Иначе будет профанация и «метание бисера», на что люди реагируют агрессивно.

Т.: Пациенты бывают разные: среди них есть такие, которые сами созрели до того, что их нужно полечить, тогда у нас устанавливается контакт, и я стараюсь помочь чем-то. Но иногда приходит пациент и говорит, что его направили лечиться, тогда я ему делаю механически то, что надо, и отпускаю. Интуитивно я чувствую, что мне копаться не имеет смысла, а нужно сделать только то, что мне положено. Я этому человеку ничем больше помочь не смогу.

А.: То есть консультируемый – это человек, который сам пришел со своей проблемой. Если человека привели мама или папа, то ты для него не консультант, а он для тебя не пациент. В диалоге раскроется только тот, кто пришел с вопросом, с запросом, и у кого есть нужда.

Л.: Я не согласна с такой позицией. Иногда просто мелочь может заставить человека раскрыться, надо всегда прощупать зону ближайшего развития.

А.: Сначала надо говорить на уровне его запроса, на уровне «больного зуба», чего-то еще, а потом уже можно говорить о серьезных проблемах. Так, с подростками мы начинали с обыденных тем, потом восемьдесят–девяносто процентов участников сами поднимали личностные темы. Они чувствовали, что к ним относятся внимательно, сочувственно, и им хотелось раскрыться. У всех эта потребность очень сильна и у многих не удовлетворена.

Итак, согласно данному принципу, консультант подтверждает голос духовного «Я», помогает сделать правильный духовный выбор. В этом его активная помощь.

Девятый принцип. Занимая позицию духовного «Я» собеседника, психолог помогает ему осознать причину отрицательных переживаний, связанных с угрызениями совести: не успокаивает, а способствует более полному раскаянию.

Обычно психотерапевты считают, что должны успокоить человека. Но надо не успокаивать, а способствовать полному раскаянию человека и порой уметь сформулировать более остро ситуацию, чтобы он почувствовал, что сделал. Эта тактика определяется конкретной ситуацией. Но совесть не надо успокаивать. По-настоящему психолог не успокоит, он только приглушит боль, а она зайдет вглубь, проявится в психосоматике. Надо выявить голос совести, чтобы человек осознал источник этой боли. Когда он понимает ошибку так, что готов ее исправить, изменить свою жизнь, понимая ложность своего прошлого пути – это больно, но другого способа духовного изменения человека, кроме пути покаяния, нет. И убедительным признаком истинного покаяния являются слезы. Слезы омывают душевную рану. Однако слезы слезам рознь. Есть сентиментальные,

есть слезы жалости к себе... По опыту мы знаем эту разницу, и она видна в людях. От жалости к себе лицо человека становится очень непривлекательным, а слезы раскаяния – проявляют лик в человеке. Совершенно иначе они и переживаются – как омовение, очищение.

Майевтика – метод повивальной бабки – идет от Сократа. Задача психотерапевта – способствовать тому, чтобы состоялись духовные роды, духовное пробуждение человека. Слезы – признак того, что роды происходят, и принимать эти роды – дело психотерапевта.

Десятый принцип. Эмпатический контакт помогает говорить на языке собеседника, на уровне его культурного и личностного развития, убеждений, мировоззрения. В процессе эмпатического слушания нужное слово обретается, не выдумывается и не придумывается. Так, святитель Феофан Затворник в письмах к своей духовной дочери иногда использовал язык науки того времени, потому что собеседнице это было понятней, хотя ему, как святителю, был ближе язык духовный. Так и с современным человеком можно говорить о духовном на языке научном, психологическом, или, наоборот, на языке очень простом, житейском. Этот другой язык возникает только при духовном контакте с человеком. Подросткам надо уметь сказать их языком, и тогда это действует, а если мы говорим посторонним для них языком, то все проходит мимо, воспринимается как нравоучение, и возникает чувство протеста: «не учите меня жить».

Одиннадцатый принцип. Консультант должен исходить из конкретного запроса собеседника, выявляя скрытые в нем мотивы, глубинные истоки обращения. Духовные ценности не могут быть усвоены извне, но, будучи общечеловеческими, могут пробудиться, актуализироваться в значимой для человека ситуации. Таким образом, психотерапевт следует логике развития данного человека.

Человек обращается за помощью в какой-то значимой для него критической ситуации. И чем серьезнее, чем острее кризисная ситуация, тем больше она актуализирует все его силы, духовные и душевные возможности. Психотерапевт должен это учитывать и использовать. Критическая ситуация психотерапевтически важнее, чем ситуация обыденного взаимоотношения. При обостренности кризисной ситуации страдающий человек становится более восприимчивым к призыву своего духовного «Я». Так бывает, когда за помощью обращаются юноши и девушки с суицидальными намерениями. В этом состоянии человеку можно прямо сказать, что если он покончит жизнь самоубийством, то будет мучиться, продолжая свое существование в другой форме и сознавая зло, причиненное окружающим, но не имея возможности его исправить.

Были случаи, когда люди приходили в церковь, преодолев желание покончить с собой, потому что они нашли там помощь и разрешение своих трудностей. С ними можно говорить о духовном. Духовные ценности извне не усваиваются человеком, они пробуждаются изнутри. В человеке есть память вечного. В душе каждого из нас есть память о Боге. На этом основана майевтика: в любом человеке живет истина, он может ее вспомнить, она может в нем родиться. Это не извне усвоенная истина, а рожденная изнутри его духовного «Я».

Двенадцатый принцип. В проблемах духовно-нравственного характера психотерапевт стремится помочь осознанию противоречия между духовным «Я» и наличным «Я». Он помогает осознать противоречие, но оставляет за консультируемым свободу выбора. Свобода выбора остается за человеком, она не нарушается. Важно тут показать, что вот вы стоите перед таким-то и таким-то выбором. Даже если человек пришел и уходит без желания нравственного изменения, ему необходимо сказать, что если он будет вести себя по-прежнему, то будет то-то и то-то; ему нужно сделать такие-то усилия, чтобы измениться. Он может сделать неправильный выбор, например, пойти по линии своих удовольствий, но потом увидит, что все идет так, как ему говорили. И, увидев причинно-следственную логику своих поступков, потом может переориентироваться. Но сказать ему необходимо наперед, что будет при его отрицательном выборе. И это может сработать впоследствии. Каждый свободен в своем выборе, но помочь нужно максимально, обрисовав ситуации того и другого пути, их жизненные и психологические последствия.

Тринадцатый принцип. О вненаходимости. Сохраняя свою ролевую позицию психотерапевта, не следует вступать с пациентом в отношения личного контакта и равноправия. Это разрушает творческий конструктивный диалог, создает и углубляет проблемы «переноса». Поэтому необходимо вырабатывать позицию вненаходимости, отстраненности от пристрастного личного отношения, ради объективности и полноты восприятия собеседника и его ситуации.

Важно с пациентом не вступать в личные отношения потому, что ситуации переноса очень опасны. И в диалоге возможны осложнения переноса, но они принципиально устранимы благодаря переводу отношений на духовный уровень и объективную позицию психотерапевта, если он не решает свои личные проблемы в процессе психотерапии.

Врачу особенно часто приходится сталкиваться с опасностью переноса, потому что он для больного – сверхзначимая личность. И ожидания пациента переносятся на врача. Образ его идеализируется – на врача переносятся и скрытые, нереализованные влечения больного. Наверное, у всех вас есть опыт такого рода?

В.: Большой подарок судьбы, что мы обсуждаем эту тему, потому что врач может нанести ощутимый вред, если не знает, что нужно держать состояние вненаходимости. У меня был случай в первый год моей практики, когда я работала участковым врачом. Прихожу по вызову к молодому человеку, который был на год меня старше. Он учился в медицинском институте, потом сломал себе шейный отдел позвоночника, лежал... Это был очень красивый человек, с сохранным интеллектом. К рукам были привязаны дощечки: если он поднимал руку, у него ломались кости. Я после работы шла к нему. Я его любила совершенно четко. Если бы он сделал мне предложение, я бы вышла за него замуж, мне не нужно было от него ничего... Это было какое-то сумасшествие. Но наступил такой момент, когда меня встретила его мама. Она сообщила в больницу, чтобы ни в коем случае меня не присылали на консультацию, но я все равно пошла, и мы с ним два-три часа разговаривали. Когда его мать меня встретила, она сказала, что я испортила ему жизнь, раньше он жил своей судьбой, связывался с инвалидами, еще с кем-то, а сейчас он хочет покончить жизнь самоубийством, ломает себе руки, ломает ноги. Она меня даже не допустила к нему. Это была трагедия. Я сейчас говорю, а мне хочется плакать. До сих пор осталась привязанность, я не знаю, что с этим человеком, но я нанесла травму его душе, не понимая, что существует необходимость вненаходимости. Уже от того, что ты находишься в состоянии вненаходимости, человек это чувствует и не привязывается.

А.: Привязанность часто бывает встречной. Если с другой стороны нет ответа, она просто проходит.

Л.: Есть очень известный психотерапевт М.Е.Бурно, с которым мне довелось общаться. Он меня совершенно поразил умением держать эту позицию вненаходимости. Во-первых, он ко всем больным – к шизофреникам, невротикам, алкоголикам – обращался на «Вы». Во-вторых, он проявлял большое уважение к человеку, но никогда этим своим уважением, любовью не позволял нарушать границу. Он в больном всегда видит нечто большее, чем болезнь, и, уважая его, никогда не скажет ему «ты», не даст перейти на панибратские отношения.

А.: Вненаходимость нужна для того, чтобы не увязнуть в наличном «Я». Если мы видим в человеке его духовное «Я», образ Божий, то у него есть стимул стремиться к этому уровню и в общении, и в поведении.

Четырнадцатый принцип. Оптимальной психотерапевтической установкой является равновесие доминанты на собеседнике и вненаходимости. Противоположность доминанты на собеседнике и вненаходимости подобна двум координатам: вертикальной и горизонтальной. Надо стремиться к точке перекреста, потому что если вненаходимость чрезмерна, то мы впадаем в отчуждение, становимся посторонними, а если мы целиком сливаемся с собеседником, то теряем диалогическую установку, – мы уже не в диалоге: собеседника удваиваем, а себя теряем. Поэтому надо между этими двумя координатами – доминантой на собеседнике и вненаходимостью – находиться в центре, в равновесии того и другого состояния. Это постигается только опытом, но пока надо хотя бы рационально усвоить, что следует держаться такого состояния, чтобы и не впадать в отстраненное отчуждение, и, сохраняя себя, не раствориться целиком в собеседнике. Но это возможно только тогда, когда есть установка на духовное общение. Состоится или не состоится психотерапевтический процесс, зависит и от собеседника, и от психотерапевта: сумеет ли он войти в диалогический контакт. Поскольку у каждого человека есть потребность в таком контакте, то он весьма вероятен. Человек раскрывается, причем иногда так, что он этого и не предполагал.

Итак, мы обсудили четырнадцать принципов духовно ориентированной психотерапии. Отказ от любого из этих принципов нарушает заповедь «не навреди!». Выполнение каждого из них необходимо, чтобы психотерапевтический диалог состоялся.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: