Избрание Нумы Помпилия

17. (1) А отцы меж­ду тем с вожде­ле­ни­ем дума­ли о цар­стве и тер­за­лись скры­той враж­дою. Не то чтобы кто-либо желал вла­сти для себя — в моло­дом наро­де ни один еще не успел воз­вы­сить­ся, — борь­ба велась меж­ду раз­ря­да­ми сена­то­ров. (2) Выход­цы из саби­нян, чтобы не поте­рять совсем свою долю уча­стия в прав­ле­нии (ведь после смер­ти Тация с их сто­ро­ны царя не было), хоте­ли поста­вить царя из сво­их; ста­рые рим­ляне и слы­шать не жела­ли о царе-чуже­зем­це. (3) Но, рас­хо­дясь в жела­ни­ях, все хоте­ли иметь над собою царя, ибо еще не была изве­да­на сла­дость сво­бо­ды. (4) Вдо­ба­вок отца­ми вла­дел страх, что могут ожи­вить­ся мно­го­чис­лен­ные окру­жа­ю­щие госу­дар­ства и какой-нибудь силь­ный враг застанет Рим лишен­ным вла­сти, а вой­ско лишен­ным вождя. Всем было ясно, что какой-то гла­ва нужен, но никто не мог решить­ся усту­пить дру­го­му. (5) А пото­му сто отцов раз­де­ли­лись на десят­ки, и в каж­дом десят­ке выбра­ли глав­но­го, поде­лив таким обра­зом управ­ле­ние госу­дар­ством. Пра­ви­ли десять чело­век, но зна­ки вла­сти и лик­то­ры были у одно­го; (6) по исте­че­нии пяти дней их пол­но­мо­чия исте­ка­ли и власть пере­хо­ди­ла к сле­ду­ю­щей десят­ке, нико­го не минуя; так на год пре­рва­лось прав­ле­нье царей. Пере­рыв этот полу­чил назва­ние меж­ду­цар­ствия, чем он на деле и был; сло­во это в ходу и поныне.

(7) Потом про­сто­на­ро­дье ста­ло роп­тать, что раб­ство умно­жи­лось — сто гос­под заме­сти­ли одно­го. Каза­лось, народ боль­ше не станет тер­петь нико­го, кро­ме царя, кото­ро­го сам поста­вит. (8) Когда отцы почув­ство­ва­ли, какой обо­рот при­ни­ма­ет дело, то, доб­ро­воль­но жерт­вуя тем, чего сохра­нить не мог­ли, они снис­ка­ли рас­по­ло­же­нье наро­да, вве­рив ему выс­шую власть, но так, чтобы усту­пить не боль­ше прав, неже­ли удер­жать: (9) они поста­но­ви­ли, что, когда народ назна­чит царя, реше­ние будет счи­тать­ся при­ня­тым лишь после того, как его утвер­дят отцы. И до сего дня, если реша­ет­ся вопрос о зако­нах или долж­ност­ных лицах, сена­то­ры поль­зу­ют­ся тем же пра­вом, хотя уже лишен­ным дей­ствен­но­сти: преж­де чем народ при­сту­па­ет к голо­со­ва­нию, при еще неяс­ном его исхо­де, отцы зара­нее дают свое утвер­жде­ние. (10) А в тот раз интер­рекс, созвав собра­ние, объ­явил: «Да послу­жит это ко бла­гу, поль­зе и сча­стью! Кви­ри­ты, ставь­те царя: так рас­су­ди­ли отцы. А потом, если достой­но­го поста­ви­те пре­ем­ни­ка Рому­лу, отцы дадут свое утвер­жде­нье». (11) Это так польсти­ло наро­ду, что он, не желая оста­вать­ся в дол­гу, поста­но­вил толь­ко, чтобы сенат вынес реше­нье, кому быть в Риме царем.

18. (1) В те вре­ме­на сла­вил­ся спра­вед­ли­во­стью и бла­го­че­сти­ем Нума Пом­пи­лий. Он жил в сабин­ском горо­де Курах и был вели­чай­шим, насколь­ко тогда это было воз­мож­но, зна­то­ком все­го с. 26 боже­ствен­но­го и чело­ве­че­ско­го пра­ва. (2) Настав­ни­ком Нумы, за неиме­ни­ем нико­го ино­го, лож­но назы­ва­ют самос­ца Пифа­го­ра⁶⁵, о кото­ром извест­но, что он боль­ше ста лет спу­стя на даль­нем бере­гу Ита­лии, под­ле Мета­пон­та, Герак­леи, Кро­то­на, соби­рал вокруг себя юно­шей, искав­ших зна­ний. (3) Из этих отда­лен­ней­ших мест как дошел бы слух о нем до саби­нян, живи он даже в одно с Нумою вре­мя? И на каком язы­ке снес­ся бы он с саби­ня­ни­ном, чтобы тому захо­те­лось у него учить­ся? Или под чьею защи­той про­шел бы один сквозь столь­ко пле­мен, не схо­жих ни речью, ни нра­ва­ми? (4) Ста­ло быть, соб­ствен­ной при­ро­де обя­зан Нума тем, что укра­сил доб­ро­де­те­ля­ми свою душу, и — ско­рее готов я пред­по­ло­жить — взра­щен был не столь­ко ино­зем­ной нау­кой, сколь­ко древним сабин­ским вос­пи­та­ни­ем, суро­вым и стро­гим: неда­ром в чисто­те нра­вов этот народ не знал себе рав­ных.

(5) Когда назва­но было имя Нумы, сена­то­ры-рим­ляне, хотя и счи­та­ли, что пре­иму­ще­ство будет за саби­ня­на­ми, если царя при­зо­вут из их зем­ли, все же не осме­ли­лись пред­по­честь это­му мужу ни себя, ни кого-либо из сво­их, ни вооб­ще кого бы то ни было из отцов или граж­дан, но еди­но­душ­но реши­ли пере­дать цар­ство Нуме Пом­пи­лию. (6) При­гла­шен­ный в Рим, он, сле­дуя при­ме­ру Рому­ла, кото­рый при­нял цар­скую власть, испы­тав пти­це­га­да­ни­ем волю богов каса­тель­но осно­ва­ния горо­да, пове­лел и о себе вос­про­сить богов. Тогда пти­це­га­да­тель-авгур, чье заня­тие отныне сде­ла­лось почет­ной и пожиз­нен­ной государ­ствен­ной долж­но­стью⁶⁶, при­вел Нуму в кре­пость и уса­дил на камень лицом к югу. (7) Авгур, с покры­тою голо­вой, сел по левую его руку, дер­жа в пра­вой руке кри­вую пал­ку без еди­но­го суч­ка, кото­рую назы­ва­ют жез­лом. Помо­лив­шись богам и взяв для наблю­де­ния город с окрест­но­стью, он раз­гра­ни­чил участ­ки от восто­ка к запа­ду; южная сто­ро­на, ска­зал он, пусть будет пра­вой, север­ная — левой; (8) напро­тив себя, дале­ко, насколь­ко хва­тал глаз, он мыс­лен­но наме­тил знак. Затем, пере­ло­жив жезл в левую руку, а пра­вую воз­ло­жив на голо­ву Нумы, он помо­лил­ся так: (9) «Отец Юпи­тер, если боги велят, чтобы этот Нума Пом­пи­лий, чью голо­ву я дер­жу, был царем в Риме, яви надеж­ные зна­ме­нья в пре­де­лах, что я очер­тил». Тут он опи­сал сло­вес­но те пред­зна­ме­но­ва­нья, какие хотел полу­чить. (10) И они были нис­по­сла­ны, и Нума сошел с места уже царем⁶⁷.

19. (1) Полу­чив таким обра­зом цар­скую власть, Нума решил город, осно­ван­ный силой ору­жия, осно­вать зано­во на пра­ве, зако­нах, обы­ча­ях. (2) Видя, что ко все­му это­му невоз­мож­но при­вык­нуть сре­ди войн, ибо рат­ная служ­ба оже­сто­ча­ет серд­ца, он счел необ­хо­ди­мым смяг­чить нра­вы наро­да, отучая его от ору­жия, и пото­му в самом низу Арги­ле­та воз­двиг храм Яну­са⁶⁸ — пока­за­тель вой­ны и мира: откры­тые воро­та озна­ча­ли, что госу­дар­ство вою­ет, закры­тые — что все окрест­ные наро­ды зами­ре­ны. (3) С той поры, после цар­ство­ва­ния Нумы, закры­ва­ли его два­жды: пер­вый с. 27 раз в кон­суль­ство Тита Ман­лия по завер­ше­нии Пер­вой Пуни­че­ской вой­ны, вто­рой (это боги дали уви­деть наше­му поко­ле­нию) — после бит­вы при Акции, когда импе­ра­тор Цезарь Август уста­но­вил мир на суше и на море. (4) Свя­зав союз­ны­ми дого­во­ра­ми всех сосе­дей, Нума запер храм, а чтобы с избав­ле­ньем от внеш­ней опас­но­сти не раз­вра­ти­лись празд­но­стью те, кого преж­де обуз­ды­вал страх перед непри­я­те­лем и воин­ская стро­гость, он решил все­лить в них страх пред бога­ми — дей­ствен­ней­шее сред­ство для непро­све­щен­ной и, сооб­раз­но тем вре­ме­нам, гру­бой тол­пы. (5) А посколь­ку сде­лать, чтобы страх этот вошел в их души, нель­зя было ина­че, как при­ду­мав какое-нибудь чудо, Нума при­тво­рил­ся, буд­то по ночам схо­дит­ся с боги­ней Эге­ри­ей; по ее-де нау­ще­нию и учре­жда­ет он свя­щен­но­дей­ствия, кото­рые богам все­го угод­нее, назна­ча­ет для каж­до­го бога осо­бых жре­цов.

(6) Но преж­де все­го Нума раз­де­лил год — сооб­раз­но с ходом луны — на две­на­дцать меся­цев, а так как трид­ца­ти дней в лун­ном меся­це нет и лун­но­му году недо­ста­ет один­на­дца­ти дней до пол­но­го, обра­зу­е­мо­го кру­го­обо­ро­том солн­ца, то, встав­ляя доба­воч­ные меся­цы, он рас­счи­тал вре­мя так, чтобы на каж­дый два­дца­тый год любой день при­хо­дил­ся на то же самое поло­же­ние солн­ца, что и в исход­ном году, а сово­куп­ная про­дол­жи­тель­ность всех два­дца­ти лет по чис­лу дней была пол­ной⁶⁹. (7) Нума же учре­дил дни при­сут­ствен­ные и непри­сут­ствен­ные⁷⁰, так как небес­по­лез­но было для буду­ще­го, чтобы дела, веду­щи­е­ся перед наро­дом, на какое-то вре­мя при­оста­нав­ли­ва­лись.

20. (1) Затем Нума занял­ся назна­че­ни­ем жре­цов, хотя мно­гие свя­щен­но­дей­ствия совер­шал сам — осо­бен­но те, что ныне в веде­нии Юпи­те­ро­ва фла­ми­на. (2) Но так как в воин­ствен­ном госу­дар­стве, дума­лось ему, боль­ше будет царей, подоб­ных Рому­лу, неже­ли Нуме, и они будут сами ходить на вой­ну, то, чтобы не оста­ва­лись в пре­не­бре­же­нии свя­зан­ные с цар­ским саном свя­щен­но­дей­ствия, он поста­вил без­от­луч­но­го жре­ца — фла­ми­на Юпи­те­ра, отли­чив его осо­бым убо­ром и цар­ским куруль­ным креслом. К нему он при­со­еди­нил еще двух фла­ми­нов: одно­го для слу­же­ния Мар­су, дру­го­го — Кви­ри­ну⁷¹. (3) Выбрал он и дев для слу­же­ния Весте⁷²; слу­же­ние это про­ис­хо­дит из Аль­бы и не чуж­до роду осно­ва­те­ля Рима. Чтобы они веда­ли хра­мо­вы­ми дела­ми без­от­луч­но, Нума назна­чил им жало­ва­нье от каз­ны, а отли­чив их дев­ством и про­чи­ми зна­ка­ми свя­то­сти, дал им общее ува­же­ние и непри­кос­но­вен­ность. (4) Точ­но так же избрал он две­на­дцать сали­ев для слу­же­ния Мар­су Гра­ди­ву⁷³; им в знак отли­чия он дал разу­кра­шен­ную туни­ку, а поверх туни­ки брон­зо­вый нагруд­ник и пове­лел носить небес­ные щиты, име­ну­е­мые «анци­ли­я­ми»⁷⁴, и с пес­но­пе­ни­я­ми про­хо­дить по горо­ду в тор­же­ствен­ной пляс­ке на три сче­та. (5) Затем он избрал пон­ти­фи­ка⁷⁵ — Нуму Мар­ция, сына Мар­ка⁷⁶, одно­го из отцов-сена­то­ров, — и пору­чил ему наблю­дать за все­ми жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми, кото­рые сам рас­пи­сал и с. 28 назна­чил, ука­зав, с каки­ми имен­но жерт­ва­ми, по каким дням и в каких хра­мах долж­ны они совер­шать­ся и отку­да долж­ны выда­вать­ся потреб­ные для это­го день­ги. (6) Да и все про­чие жерт­во­при­но­ше­ния, обще­ствен­ные и част­ные, под­чи­нил он реше­ни­ям пон­ти­фи­ка, чтобы народ имел, к кому обра­тить­ся за сове­том, и в боже­ствен­ном пра­ве ничто не поко­ле­ба­лось от небре­же­нья оте­че­ски­ми обря­да­ми и усво­е­ния чуже­зем­ных; (7) чтобы тот же пон­ти­фик мог разъ­яс­нить не толь­ко чин слу­же­ния небо­жи­те­лям, но и пра­ви­ла погре­бе­нья, и спо­со­бы уми­ло­сти­вить под­зем­ных богов, а так­же какие зна­ме­ния, нис­по­сы­ла­е­мые в виде мол­ний или в каком-либо ином обра­зе, сле­ду­ет при­ни­мать в рас­чет и отвра­щать. А чтобы их полу­чать от богов, Нума посвя­тил Юпи­те­ру Эли­цию⁷⁷ алтарь на Авен­тине и чрез пти­це­га­да­ние вопро­сил богов, какие зна­ме­ния долж­ны брать­ся в рас­чет.

21. (1) К обсуж­де­нию этих дел, к попе­че­нью о них обра­тил­ся, забыв о наси­ли­ях и ору­жии, весь народ; умы были заня­ты, а посто­ян­ное усер­дье к богам, кото­рые, каза­лось, и сами участ­во­ва­ли в люд­ских забо­тах, испол­ни­ло все серд­ца таким бла­го­че­сти­ем, что госу­дар­ством пра­ви­ли вер­ность и клят­ва, а не покор­ность зако­нам и страх перед карой. (2) А посколь­ку рим­ляне сами усва­и­ва­ли нра­вы сво­е­го царя, видя в нем един­ствен­ный обра­зец, то даже сосед­ние наро­ды, кото­рые преж­де счи­та­ли, что не город, но воен­ный лагерь воз­двиг­нут сре­ди них на пагу­бу все­об­ще­му миру, были при­сты­же­ны и теперь почли бы нече­сти­ем оби­жать госу­дар­ство, все­це­ло заня­тое слу­же­ньем богам.

(3) Была роща, круг­лый год оро­ша­е­мая клю­чом, кото­рый бил из тем­ной пеще­ры, укры­той в гуще дере­вьев. Туда очень часто при­хо­дил без сви­де­те­лей Нума, буд­то бы для сви­да­нья с боги­ней; эту рощу он посвя­тил Каме­нам, уве­ряя, что они сове­ща­лись там с его супру­гою Эге­ри­ей⁷⁸. (4) Уста­но­вил он и празд­не­ство Вер­но­сти. Он пове­лел, чтобы к свя­ти­ли­щу Вер­но­сти⁷⁹ жре­цы при­ез­жа­ли на кры­той колес­ни­це, запря­жен­ной парой, и чтобы жерт­во­при­но­ше­ние совер­ша­ли рукою, спе­ле­ну­тою до самых паль­цев, в знак того, что вер­ность долж­но блю­сти и что она свя­та и оста­ет­ся свя­ты­ней даже в пожа­тии рук. (5) Он учре­дил мно­гие дру­гие свя­щен­но­дей­ствия и посвя­тил богам места для жерт­во­при­но­ше­ний — те, что пон­ти­фи­ки зовут «Арге­я­ми»⁸⁰. Но все же вели­чай­шая из его заслуг в том, что на про­тя­же­нии все­го цар­ство­ва­ния он берег мир не мень­ше, чем цар­ство.

(6) Так два царя сря­ду, каж­дый по-сво­е­му — один вой­ною, дру­гой миром, воз­ве­ли­чи­ли Рим. Ромул цар­ство­вал трид­цать семь лет, Нума — сорок три года⁸¹. Госу­дар­ство было не толь­ко силь­ным, но оди­на­ко­во хоро­шо при­спо­соб­лен­ным и к войне и к мир­ной жиз­ни.

Горации и Куриации

22. (1) Нума умер, и вновь насту­пи­ло меж­ду­цар­ствие. Затем народ избрал царем Тул­ла Гости­лия⁸², вну­ка того Гости­лия, кото­рый про­сла­вил­ся бит­вой с саби­ня­на­ми у под­но­жия кре­по­сти; с. 29 отцы утвер­ди­ли это реше­ние. (2) Новый царь не толь­ко не был похож на пред­ше­ствен­ни­ка, но воин­ствен­но­стью пре­вос­хо­дил даже Рому­ла. Моло­дые силы и дедов­ская сла­ва вол­но­ва­ли его. И вот, решив, что в покое госу­дар­ство дрях­ле­ет, стал он повсю­ду искать пово­да к войне. (3) Слу­чи­лось, что рим­ские посе­ляне угна­ли скот с аль­бан­ской зем­ли, аль­бан­ские, в свой черед, — с рим­ской. Власт­во­вал в Аль­бе тогда Гай Клу­и­лий. (4) С обе­их сто­рон были отправ­ле­ны послы тре­бо­вать воз­ме­ще­ния убыт­ков. Сво­им послам Тулл нака­зал идти пря­мо к цели, не отвле­ка­ясь ничем: он твер­до знал, что аль­бан­цы отве­тят отка­зом и тогда мож­но будет с чистой сове­стью объ­явить вой­ну. (5) Аль­бан­цы дей­ство­ва­ли намно­го бес­печ­нее; встре­чен­ные Тул­лом госте­при­им­но и радуш­но, они весе­ло пиро­ва­ли с царем. Меж­ду тем рим­ские послы и пер­вы­ми потре­бо­ва­ли удо­вле­тво­ре­ния, и отказ полу­чи­ли пер­вы­ми; они объ­яви­ли аль­бан­цам вой­ну, кото­рая долж­на была начать­ся через трид­цать дней. О том они и доло­жи­ли Тул­лу. (6) Тут он при­гла­ша­ет аль­бан­ских послов выска­зать, ради чего они яви­лись. Те, ни о чем не дога­ды­ва­ясь, сна­ча­ла зря тра­тят вре­мя на оправ­да­ния: они-де и не хоте­ли бы гово­рить ниче­го, что мог­ло б не понра­вить­ся Тул­лу, но пови­ну­ют­ся при­ка­зу: они при­шли за воз­ме­ще­ньем убыт­ков, а если полу­чат отказ, им веле­но объ­явить вой­ну. (7) А Тулл в ответ: «Пере­дай­те ваше­му царю, что рим­ский царь берет в сви­де­те­ли богов: чья сто­ро­на пер­вой ото­сла­ла послов, не ува­жив их прось­бы, на нее пусть и падут все бед­ствия вой­ны».

23. (1) Эту весть аль­бан­цы уно­сят домой. И вот обе сто­ро­ны ста­ли все­ми сила­ми гото­вить вой­ну, все­го более схо­жую с граж­дан­ской, почти что вой­ну меж отца­ми и сыно­вья­ми, ведь оба про­тив­ни­ка были потом­ки тро­ян­цев: Лави­ний вел нача­ло от Трои, от Лави­ния — Аль­ба, от аль­бан­ско­го цар­ско­го рода — рим­ляне. (2) Исход вой­ны, прав­да, несколь­ко уме­ря­ет горечь раз­мыш­ле­ний об этой рас­пре, пото­му что до сра­же­ния не дошло, погиб­ли лишь зда­ния одно­го из горо­дов, а оба наро­да сли­лись в один. (3) Аль­бан­цы пер­вые с огром­ным вой­ском вторг­лись в рим­ские зем­ли. Лагерь они раз­би­ва­ют едва ли даль­ше, чем в пяти милях от горо­да; обво­дят лагерь рвом; Клу­и­ли­ев ров — так, по име­ни их вождя, звал­ся он несколь­ко сто­ле­тий, поку­да, обвет­шав, не исчез­ли и самый ров, и это имя. (4) В лаге­ре Клу­и­лий, аль­бан­ский царь, уми­ра­ет; аль­бан­цы изби­ра­ют дик­та­то­ра, Мет­тия Фуфе­тия⁸³.

Меж тем Тулл, осо­бен­но оже­сто­чив­ший­ся после смер­ти царя, объ­яв­ля­ет, что кара все­силь­ных богов за без­за­кон­ную вой­ну постигнет, начав с голо­вы, весь аль­бан­ский народ, и, мино­вав ночью непри­я­тель­ский лагерь, ведет вой­ско в зем­ли аль­бан­цев. Это заста­ви­ло Мет­тия снять­ся с места. (5) Он под­хо­дит к про­тив­ни­ку как мож­но бли­же и, отпра­вив впе­ред посла, пору­ча­ет ему пере­дать Тул­лу, что, преж­де чем сра­жать­ся, нуж­ны пере­го­во­ры —с. 30 он, Мет­тий, уве­рен: если пол­ко­вод­цы встре­тят­ся, то у него най­дет­ся сооб­ще­ние, не менее важ­ное для рим­лян, неже­ли для аль­бан­цев. (6) Хотя это выгля­де­ло пустым хва­стов­ством, Тулл не пре­не­брег пред­ло­же­ни­ем и выстро­ил вой­ско. Напро­тив выстро­и­лись аль­бан­цы.

Когда два строя ста­ли друг про­тив дру­га, вожди с немно­ги­ми при­бли­жен­ны­ми вышли на сере­ди­ну. (7) Тут аль­ба­нец заго­во­рил. «Нане­сен­ная оби­да и отказ удо­вле­тво­рить обос­но­ван­ное дого­во­ром тре­бо­ва­ние о воз­ме­ще­нии ущер­ба — тако­ва при­чи­на нынеш­ней вой­ны, я и сам, кажет­ся, слы­шал о том из уст наше­го царя Клу­и­лия, да и ты, Тулл, не сомне­ва­юсь, выдви­га­ешь те же дово­ды. (8) Но, если нуж­но гово­рить прав­ду, а не кра­си­вые сло­ва, это жаж­да вла­сти тол­ка­ет к войне два род­ствен­ных и сосед­них наро­да. Хоро­шо это или дур­но, я сей­час объ­яс­нять не буду: пусть раз­мыс­лит об этом тот, кто зате­ял вой­ну, меня же аль­бан­цы избра­ли, чтобы ее вести. А тебе, Тулл, хотел бы напом­нить я вот о чем. Сколь вели­ка дер­жа­ва этрус­ков, окру­жа­ю­щая и наши вла­де­ния, и осо­бен­но ваши, ты как их бли­жай­ший сосед зна­ешь еще луч­ше, чем мы: вели­ка их мощь на суше, еще силь­ней они на море. (9) Помни же: как толь­ко подашь ты знак к бит­ве, оба строя ока­жут­ся у них на виду, чтобы сра­зу обо­им, и побе­ди­те­лю и побеж­ден­но­му, уста­лым и обес­си­лен­ным, сде­лать­ся жерт­вою напа­де­ния. Видят боги, раз уж мы не доволь­ству­ем­ся вер­ной сво­бо­дой и в сомни­тель­ной игре ста­вим на кон гос­под­ство и раб­ство, так най­дем по край­ней мере какую-нибудь воз­мож­ность решить без кро­во­про­ли­тия, без гибель­но­го для обе­их сто­рон уро­на, како­му наро­ду власт­во­вать, како­му под­чи­нять­ся».

(10) Тулл согла­сил­ся, хотя и от при­ро­ды, и в твер­дой надеж­де на успех был скло­нен к более воин­ствен­но­му реше­нию. Обе­им сто­ро­нам при­хо­дит в мысль вос­поль­зо­вать­ся слу­ча­ем, кото­рый посы­ла­ла им сама Судь­ба.

24. (1) Было тогда в каж­дой из ратей по трое бра­тьев-близ­не­цов, рав­ных и воз­рас­том, и силой. Это были, как зна­ет каж­дый, Гора­ции и Кури­а­ции⁸⁴, и едва ли есть пре­да­ние древ­но­сти, извест­ное более широ­ко; но и в таком ясном деле не обо­шлось без пута­ни­цы насчет того, к како­му наро­ду при­над­ле­жа­ли Гора­ции, к како­му Кури­а­ции. Писа­те­ли рас­хо­дят­ся во мне­ни­ях, но боль­шая часть, насколь­ко я могу судить, зовет рим­лян Гора­ци­я­ми, к ним хоте­лось бы при­со­еди­нить­ся и мне. (2) Цари обра­ща­ют­ся к близ­не­цам, пред­ла­гая им обна­жить мечи, — каж­до­му за свое оте­че­ство: той сто­роне доста­нет­ся власть, за какою будет побе­да. Воз­ра­же­ний нет, сго­ва­ри­ва­ют­ся о вре­ме­ни и месте. (3) Преж­де чем начал­ся бой, меж­ду рим­ля­на­ми и аль­бан­ца­ми был заклю­чен дого­вор на таких усло­ви­ях: чьи граж­дане побе­дят в схват­ке, тот народ будет мир­но власт­во­вать над дру­гим.

(4) Раз­ные дого­во­ры заклю­ча­ют­ся на раз­ных усло­ви­ях, но с. 31 все­гда оди­на­ко­вым спо­со­бом. В тот раз, как я мог узнать, сде­ла­но было так (и нет о дого­во­рах све­де­ний более древ­них). Феци­ал⁸⁵ воз­звал к царю Тул­лу: «Велишь ли мне, царь, заклю­чить дого­вор с отцом-отря­жен­ным наро­да аль­бан­ско­го?» Царь пове­лел, тогда феци­ал ска­зал: «Про­шу у тебя, царь, потреб­ное для освя­ще­ния». Тот в ответ: «Возь­ми чистой тра­вы». (5) Феци­ал при­нес из кре­по­сти вырван­ной с кор­нем чистой тра­вы. После это­го он воз­звал к царю так:«Царь, назна­ча­ешь ли ты меня с моею утва­рью и сото­ва­ри­ща­ми цар­ским вест­ни­ком рим­ско­го наро­да кви­ри­тов?» Царь отве­тил: «Когда то не во вред мне и рим­ско­му наро­ду кви­ри­тов, назна­чаю». (6) Феци­а­лом был Марк Вале­рий, отцом-отря­жен­ным он назна­чил Спу­рия Фузия, кос­нув­шись вет­вью его голо­вы и волос. Отец-отря­жен­ный назна­ча­ет­ся для при­не­се­ния при­ся­ги, то есть для освя­ще­ния дого­во­ра: он про­из­но­сит мно­го­чис­лен­ные сло­ва длин­но­го закля­тия, кото­рое не сто­ит здесь при­во­дить. (7) Потом, по огла­ше­нии усло­вий, он гово­рит: «Внем­ли, Юпи­тер, внем­ли, отец-отря­жен­ный наро­да аль­бан­ско­го, внем­ли, народ аль­бан­ский. От этих усло­вий, в том виде, как они все­на­род­но от нача­ла и до кон­ца огла­ше­ны по этим наво­щен­ным таб­лич­кам без зло­го умыс­ла и как они здесь в сей день поня­ты вполне пра­виль­но, от них рим­ский народ не отсту­пит­ся пер­вым. (8) А если отсту­пит­ся пер­вым по обще­му реше­нию и со злым умыс­лом, тогда ты, Юпи­тер, пора­зи народ рим­ский так, как в сей день здесь я пора­жаю это­го кабан­чи­ка, и настоль­ко силь­ней пора­зи, насколь­ко боль­ше твоя мощь и могу­ще­ство». (9) Ска­зав это, он убил кабан­чи­ка кре­мен­ным ножом. Точ­но так же и аль­бан­цы через сво­е­го дик­та­то­ра и сво­их жре­цов про­из­нес­ли свои закля­тья и клят­ву.

25. (1) Когда заклю­чи­ли дого­вор, близ­не­цы, как было услов­ле­но, берут­ся за ору­жие. С обе­их сто­рон обод­ря­ют сво­их: на их ору­жие, на их руки смот­рят сей­час оте­че­ские боги, оте­че­ство и роди­те­ли, все сограж­дане — и дома и в вой­ске. Бой­цы, и от при­ро­ды воин­ствен­ные, и обод­ря­е­мые кри­ка­ми, высту­па­ют на сере­ди­ну меж дву­мя ратя­ми. (2) Оба вой­ска сели перед сво­и­ми лаге­ря­ми, сво­бод­ные от пря­мой опас­но­сти, но не от тре­во­ги — спор ведь шел о пер­вен­стве и реше­ние зави­се­ло от доб­ле­сти и уда­чи столь немно­гих. В напря­жен­ном ожи­да­нии все чув­ства обра­ща­ют­ся к зре­ли­щу, отнюдь не теша­ще­му глаз.

(3) Пода­ют знак, и шесть юно­шей с ору­жи­ем наиз­го­то­ве, по трое, как два строя, схо­дят­ся, вобрав в себя весь пыл двух боль­ших ратей. И те и дру­гие дума­ют не об опас­но­сти, гро­зя­щей им самим, но о гос­под­стве или раб­стве, ожи­да­ю­щем весь народ, о гря­ду­щей судь­бе сво­е­го оте­че­ства, нахо­дя­щей­ся теперь в соб­ствен­ных их руках. (4) Едва толь­ко в пер­вой сшиб­ке стук­ну­ли щиты, сверк­ну­ли бли­ста­ю­щие мечи, глу­бо­кий тре­пет охва­ты­ва­ет всех, и, поку­да ничто не обна­де­жи­ва­ет ни одну из сто­рон, голос и дыха­ние засты­ва­ют в гор­ле. (5) Когда бой­цы сошлись с. 32 грудь на грудь и уже мож­но было видеть не толь­ко дви­же­ние тел и мел­ка­нье клин­ков и щитов, но и раны и кровь, трое аль­бан­цев были ране­ны, а двое рим­лян пали. (6) Их гибель исторг­ла крик радо­сти у аль­бан­ско­го вой­ска, а рим­ские леги­о­ны оста­ви­ла уже вся­кая надеж­да, но еще не тре­во­га: они сокру­ша­лись об уча­сти послед­не­го, кото­ро­го обсту­пи­ли трое Кури­а­ци­ев. (7) Волею слу­чая он был невре­дим, и если про­тив всех вме­сте бес­си­лен, то каж­до­му порознь гро­зен. Чтобы разъ­еди­нить про­тив­ни­ков, он обра­ща­ет­ся в бег­ство, рас­счи­тав, что пре­сле­до­ва­те­ли бежать будут так, как поз­во­лит каж­до­му рана. (8) Уже отбе­жал он на какое-то рас­сто­я­нье от места боя, как, огля­нув­шись, уви­дел, что дого­ня­ю­щие раз­де­ле­ны нема­лы­ми про­ме­жут­ка­ми и один совсем близ­ко. (9) Про­тив это­го и обра­ща­ет­ся он в ярост­ном натис­ке, и, поку­да аль­бан­ское вой­ско кри­чит Кури­а­ци­ям, чтобы пото­ро­пи­лись на помощь бра­ту, побе­ди­тель Гора­ций, убив вра­га, уже устрем­ля­ет­ся в новую схват­ку. Теперь рим­ляне под­дер­жи­ва­ют сво­е­го бой­ца кри­ком, какой все­гда под­ни­ма­ют при неожи­дан­ном обо­ро­те поедин­ка сочув­ству­ю­щие зри­те­ли, и Гора­ций спе­шит закон­чить сра­же­ние. (10) Итак, он, преж­де чем смог подо­спеть послед­ний, кото­рый был неда­ле­ко, при­кан­чи­ва­ет еще одно­го Кури­а­ция: (11) и вот уже воен­ное сча­стье срав­ня­лось — про­тив­ни­ки оста­лись один на один, но не рав­ны у них были ни надеж­ды, ни силы. Рим­ля­нин, целый и невре­ди­мый, одер­жав­ший двой­ную побе­ду, был гро­зен, идя в тре­тий бой; аль­ба­нец, изне­мог­ший от раны, изне­мог­ший от бега, слом­лен­ный зре­ли­щем гибе­ли бра­тьев, покор­но ста­но­вит­ся под удар. (12) И то не было боем. Рим­ля­нин вос­кли­ца­ет, ликуя: «Дво­их я при­нес в жерт­ву теням моих бра­тьев, тре­тье­го отдам на жерт­вен­ник того дела, ради кото­ро­го идет эта вой­на, чтобы рим­ля­нин власт­во­вал над аль­бан­цем». Уда­ром свер­ху вон­за­ет он меч в гор­ло про­тив­ни­ку, едва дер­жа­ще­му щит; с пав­ше­го сни­ма­ет доспе­хи.

(13) Рим­ляне встре­ти­ли Гора­ция лико­ва­ни­ем и поздрав­ле­ни­я­ми, и тем боль­шею была их радость, чем бли­же были они преж­де к отча­я­нию. Обе сто­ро­ны заня­лись погре­бе­ни­ем сво­их мерт­вых, но с дале­ко не оди­на­ко­вы­ми чув­ства­ми — ведь одни выиг­ра­ли власть, а дру­гие под­па­ли чужо­му гос­под­ству. (14) Гроб­ни­цы мож­но видеть и до сих пор на тех самых местах, где пал каж­дый: две рим­ские вме­сте, бли­же к Аль­бе, три аль­бан­ские поодаль, в сто­ро­ну Рима, и врозь — имен­но так, как бой­цы сра­жа­лись.

26. (1) Преж­де чем поки­нуть место бит­вы, Мет­тий, пови­ну­ясь заклю­чен­но­му дого­во­ру, спро­сил, какие будут рас­по­ря­же­ния, и Тулл рас­по­ря­дил­ся, чтобы аль­бан­ская моло­дежь оста­ва­лась под ору­жи­ем: она пона­до­бит­ся, если будет вой­на с вей­я­на­ми. С тем оба вой­ска и уда­ли­лись в свои горо­да.

(2) Пер­вым шел Гора­ций, неся трой­ной доспех, перед Капен­ски­ми воро­та­ми его встре­ти­ла сест­ра-деви­ца, кото­рая была с. 33 про­сва­та­на за одно­го из Кури­а­ци­ев; узнав на пле­чах бра­та жени­хов плащ, выткан­ный ею самою, она рас­пус­ка­ет воло­сы и, пла­ча, окли­ка­ет жени­ха по име­ни⁸⁶. (3) Сви­ре­пую душу юно­ши воз­му­ти­ли сест­ри­ны вопли, омра­чав­шие его побе­ду и вели­кую радость все­го наро­да. Выхва­тив меч, он зако­лол девуш­ку, вос­клик­нув при этом: (4) «Отправ­ляй­ся к жени­ху с тво­ею не в пору при­шед­шей любо­вью! Ты забы­ла о бра­тьях — о мерт­вых и о живом, — забы­ла об оте­че­стве. (5) Так да погибнет вся­кая рим­лян­ка, что станет опла­ки­вать непри­я­те­ля!»

Чер­ным делом сочли это и отцы, и народ, но про­ти­во­сто­я­ла пре­ступ­ле­нию недав­няя заслу­га. Все же Гора­ций был схва­чен и при­ве­ден в суд к царю. А тот, чтобы не брать на себя такой при­скорб­ный и неугод­ный тол­пе при­го­вор и после­ду­ю­щую казнь, созвал народ­ный сход и объ­явил: «В согла­сии с зако­ном, назна­чаю дуум­ви­ров, чтобы они вынес­ли Гора­цию при­го­вор за тяж­кое пре­ступ­ле­ние»⁸⁷. (6) А закон зву­чал устра­ша­ю­ще: «Совер­шив­ше­го тяж­кое пре­ступ­ле­ние да судят дуум­ви­ры; если он от дуум­ви­ров обра­тит­ся к наро­ду, отста­и­вать ему свое дело перед наро­дом; если дуум­ви­ры выиг­ра­ют дело, обмо­тать ему голо­ву, под­ве­сить верев­кой к зло­ве­ще­му дере­ву⁸⁸, засечь его внут­ри город­ской чер­ты или вне город­ской чер­ты»⁸⁹. (7) Таков был закон, в согла­сии с кото­рым были назна­че­ны дуум­ви­ры. Дуум­ви­ры счи­та­ли, что закон не остав­ля­ет им воз­мож­но­сти оправ­дать даже неви­нов­но­го. Когда они вынес­ли при­го­вор, то один из них объ­явил: «Пуб­лий Гора­ций, осуж­даю тебя за тяж­кое пре­ступ­ле­ние. Сту­пай, лик­тор, свя­жи ему руки». (8) Лик­тор подо­шел и стал ладить пет­лю. Тут Гора­ций, по сове­ту Тул­ла, снис­хо­ди­тель­но­го истол­ко­ва­те­ля зако­на, ска­зал:«Обра­ща­юсь к наро­ду». (9) Этим обра­ще­ни­ем дело было пере­да­но на рас­смот­ре­нье наро­да. На суде осо­бен­но силь­но тро­нул собрав­ших­ся Пуб­лий Гора­ций-отец, объ­явив­ший, что дочь свою он счи­та­ет уби­той по пра­ву: слу­чись по-ино­му, он сам нака­зал бы сына отцов­скою вла­стью⁹⁰. Потом он про­сил всех, чтоб его, кото­рый так недав­но был оби­лен потом­ством, не остав­ля­ли вовсе без­дет­ным. (10) Обняв юно­шу и ука­зы­вая на доспе­хи Кури­а­ци­ев, при­би­тые на месте, что ныне зовет­ся «Гора­ци­е­вы копья», ста­рик гово­рил: «Неуже­ли, кви­ри­ты, того же, кого толь­ко что виде­ли всту­па­ю­щим в город в почет­ном убран­стве, тор­же­ству­ю­щим побе­ду, вы смо­же­те видеть с колод­кой на шее, свя­зан­ным, меж плетьми и рас­пя­ти­ем? Даже взо­ры аль­бан­цев едва ли мог­ли бы выне­сти столь без­об­раз­ное зре­ли­ще! (11) Сту­пай, лик­тор, свя­жи руки, кото­рые совсем недав­но, воору­жен­ные, при­нес­ли рим­ско­му наро­ду гос­под­ство. Обмо­тай голо­ву осво­бо­ди­те­лю наше­го горо­да; под­весь его к зло­ве­ще­му дере­ву; секи его, хоть внут­ри город­ской чер­ты — но непре­мен­но меж эти­ми копья­ми и вра­же­ски­ми доспе­ха­ми, хоть вне город­ской чер­ты — но непре­мен­но меж могил Кури­а­ци­ев. Куда ни уве­де­те вы это­го юно­шу, повсю­ду почет­ные с. 34 отли­чия будут защи­щать его от позо­ра каз­ни!» (12) Народ не вынес ни слез отца, ни рав­но­го перед любою опас­но­стью спо­кой­ствия духа само­го Гора­ция — его оправ­да­ли ско­рее из вос­хи­ще­ния доб­ле­стью, неже­ли по спра­вед­ли­во­сти. А чтобы явное убий­ство было все же искуп­ле­но очи­сти­тель­ной жерт­вой, отцу пове­ле­ли, чтобы он совер­шил очи­ще­ние сына на обще­ствен­ный счет.

(13) Совер­шив осо­бые очи­сти­тель­ные жерт­во­при­но­ше­ния, кото­рые с той поры заве­ща­ны роду Гора­ци­ев, отец пере­ки­нул через ули­цу брус и, при­крыв юно­ше голо­ву, велел ему прой­ти слов­но бы под ярмом. Брус суще­ству­ет и по сей день, и все­гда его чинят на обще­ствен­ный счет; назы­ва­ют его «сест­рин брус»⁹¹. Гроб­ни­ца Гора­ции — на месте, где та пала мерт­вой, — сло­же­на из теса­но­го кам­ня.

Плутарх. Ромул

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: