Черносотенство и Белое движение

Разумеется, все (или почти все) критики «Белого движения» «справа», почитают себя преемниками дореволюционного черносотенства. А белых, кроме прочего, упрекают за то, что они либо не были монархистами, либо были некими «неполноценными» монархистами. Которые, разумеется, не могли быть наследниками черносотенной борьбы предреволюционного периода.

Однако для того, чтобы составить верное представление о том, на какой стороне были в период революционной Смуты русские черносотенцы, есть довольно простой способ: вспомнить, где и что они делали в это время, и что тогда говорили.

К 1917 г. некогда единая черносотенная организация – Союз Русского Народа – была расколота. Ее наследниками (если говорить о более или менее влиятельных структурах) можно считать: Всероссийский Дубровинский Союз Русского Народа (возглавляемый А.И. Дубровиным), Союз Русского Народа (во главе с Н.Е. Марковым) и Русский Народный Союз им. Михаила Архангела (во главе с В.М. Пуришкевичем).

Биографии названных людей, которых по праву можно считать вождями русского монархического движения до февраля 1917 г., известны. А.И. Дубровин почти сразу после февральской революции был арестован, и до ноября 1917 г. находился в заключении. Выйдя на свободу, он с женой переезжает к сыну в Москву, где тяжело заболевает: почти два года он будет прикован к постели, и лишь в апреле 1919 г. окрепнет настолько, что сможет выходить из дому. Понятно, что в столь плачевном физическом состоянии (не будем забывать также и того, что основателю Союза Русского Народа шел уже седьмой десяток лет) он не мог вести сколько-нибудь активную политическую деятельность. Присоединиться к Белому движению, в тот момент, даже если бы он и был вполне здоров, он едва ли бы смог; а при вышеописанном болезненном состоянии об этом даже не могло быть и речи.

Н.Е. Маркову удалось, в период владычества Временного Правительства, избежать тюремного заключения. Сначала он пытается, и небезуспешно, создать нелегальную православно-монархическую организацию, главной целью которой станет освобождение Царской Семьи. К сожалению, Маркову и его соратникам спасти Государя не удастся. После этого, спасаясь от грозящей ему в России гибели, осенью 1918 г. он эмигрирует в Финляндию. Но уже весной 1919 г. он вернется в Россию, вступив в Северо-Западную (белую) армию, в рядах которой он будет служить (в звании обер-офицера) вплоть до того момента, когда она, потерпев поражение, отступит в Эстонию.

В.М. Пуришкевич, подобно Н.Е. Маркову, почти сразу после февральской революции начал подпольную деятельность, целью которой было свержение установившегося либерального режима. Из всех вождей русского черносотенства В.М. Пуришкевич наиболее тесно взаимодействовал с основателями Белого движения. Более того, в их число может быть зачислен и он сам, поскольку созданное им еще до февральской революции «Общество Русской государственной карты», совместно с людьми генерала Алексеева, стало собирать первые кадры будущей Белой армии. В последующем именно организация Пуришкевича начала переброску петроградских юнкеров-артиллеристов на Дон. А вскоре и сам он отправится на юг, где сражалась Добровольческая Армия, с которой он будет вместе до самой своей смерти, случившейся в феврале 1920 г.

Мы видим, что из трех наиболее влиятельных вождей русского черносотенства два принимали участие в Белом движении. Причем один даже может считаться одним из основателей его, а единственный, не участвовавший в Белой борьбе – доктор А.И. Дубровин, не мог этого сделать из-за тяжелой болезни. Из этого следует ясный и определенный вывод: несмотря на наличие либеральных и даже социалистических элементов в Белом движении (особенно на начальном его этапе), несмотря даже на бывавшие случаи притеснений черносотенцев, находившихся в рядах Белых Войск, все-таки именно в белых русские монархисты-черносотенцы видели своих. И именно в ряды белых они вставали, полагая, что сражаясь в Белой Армии, они сражаются за Веру, Царя и Отечество. И они не ошиблись.

Критики «справа» очень часто приводят, в качестве (как им кажется) убийственного аргумента те или иные негативные высказывания белых вождей о черносотенстве и «старом режиме». Однако и этот вопрос не так уж прост, как кажется.

У нас, православных русских националистов и монархистов, такое понятие, как Черное Сотня, не только вызывает уважение. Более того: для нас оно священно. Но не стоит забывать, что Русское Черносотенство, остановившее масонско-еврейскую революцию 1905-1907 гг., было старательно (и во многом успешно) разлагаемо врагом. Расколы, взаимные (часто просто нелепые) обвинения, и множество провокаторов и провокаций, прикрытых флагом Черной Сотни – все это создавало, как и рассчитывали инженеры революции, удручающе-отталкивающий облик русского монархического движения, в котором далеко не все деятели были на должной нравственной высоте. И если для нас сегодня черносотенство – это свт. Тихон и свщмч. Ефрем Селенгинский, св. Царь Николай II и свщмч. Иоанн Восторгов, Дубровин и Марков, то у многих русских людей, причем порядочных, честных монархистов девяносто лет назад слова «Черная Сотня» вызывали ассоциации с такими личностями, как Сергей Труфанов (Илиодор), с разного рода амбициозными крикунами, с которыми им лично приходилось иметь дело. И нужно понимать, что в тех случаях, когда заходила речь о «крайностях» или «реакционности» черносотенства, белыми могли подразумеваться не преданные Церкви и Трону члены Союза Русского Народа, а разного родам «накипь». «Накипь», которая либо искала карьеры и материального прибытка в рядах черносотенцев, либо даже сознательно входила в эти ряды, чтобы нанести вред.

Что же касается критического отношения к социально-государственному строю Императорской России, то оно у абсолютного большинства белых вождей действительно было. Впрочем, столь же критически оценивались предреволюционные реалии и русскими черносотенцами, что даже нашло отражение в Уставе Союза Русского Народа. В примечании к четвертому пункту Программы Союза об этом говорится предельно ясно: «… Союз отмечает, что современный бюрократический строй, заслонивший светлую личность русского Царя от народа и присвоивший себе часть прав, составляющих исконную принадлежность русской самодержавной власти, привел отечество наше к тяжелым бедствиям, и потому подлежит коренному изменению».

И для такой позиции как до февраля 1917 г., так и после были все основания. К сожалению, многие «махровые» монархисты в правящем слое, еще недавно бывшие на 100 % верноподданными, в Феврале забыли про все свои клятвенные обещания. Кто-то откровенно предал Государя, а кто-то, сохранив (если находился вне досягаемости большевиков) свои убеждения, при этом ничего не делал для спасения России. И не только сам не делал, но еще и нередко пытался воспрепятствовать другим. Г.М. Семенов в своих воспоминаниях дает следующую характеристику этой публики: «Безпристрастно говоря, мне пришлось, ведя борьбу с большевиками, с не меньшим упорством бороться с представителями отжившей российской бюрократии, как в лице старых администраторов, так и в лице большинства наших дипломатических представителей за границей».

Ситуация, в которой оказался русский националист атаман Семенов в 1919-1920 гг., была практически тождественна той ситуации, в которой находился Союз Русского Народа после подавления революции 1905-1907 гг. В то время та же самая гнилая бюрократия начала давить русское черносотенство, видя в нем (надо сказать, вполне обоснованно) угрозу своему положению некого тиранического «опекуна» Русских Самодержцев. Такого рода «монархистам» было дорого не Православное Самодержавие, а свое весьма комфортное положение в сложившемся и отнюдь не идеальном строе Империи петербургского периода. И.А. Ильин дает блестящую и при этом разгромную характеристику такого рода «монархизму» и «монархистам». По мнению Ильина, это те, которые «…тянут направо во имя личных, групповых или классовых интересов; кто хотел бы принести русскому простому народу месть, темноту и покорность; кто думает строить государство на мертвой букве и пустой форме; кто мечтает о политической и социально-имущественной реставрации и готов идти «хоть с ч…м» (т.е. в соглашении с большевиками, если бы они того захотели) против революции».

Это течение, действовавшее преимущественно в среде эмиграции (ибо активная борьба в России, тем более с оружием в руках, эту публику, как правило, не прельщала), не исчезло и поныне. Наиболее яркое выражение свое оно приобрело в движении так называемых кириллистов – последователей самозваного «императора» Кирилла и его потомков. Нет такой силы, с которой эта публика не была бы готова (по сей день) сотрудничать ради достижения власти, ради создания собственной квази-монархии. Этакого фальшивого «самодержавия», с «императором» в Барвихе, жандармерией на Лубянке и боярами на Охотном Ряду; ну и, разумеется, с «купечеством» в лице Абрамовичей и Фридманов. (К этому можно добавить, пожалуй, еще и Императорскую Академию Художеств во главе со Швыдким и Ксюшей Собчак.)

Для такой публики чрезвычайно характерна привязка к «мертвой букве и пустой форме» – начиная с Закона о престолонаследии (весьма избирательно трактуемого) и заканчивая мишурой разного рода новодельных орденских лент, бумажек с гербовыми печатями, а также посиделками в различных Дворянских Собраниях, члены которых годами мучительно размышляют над вопросом: а зачем, собственно говоря, они здесь собрались?

Там, где исчезает христианский дух, начинается тяготение к мертвой форме. Это мы видим у кириллистов. И тоже самое наблюдается в стане «православных» сталинистов, которые тоскуют по «сильной руке», и для которых в конечном итоге неважно, чья это будет рука: православного Царя или диктатора-инородца.

Такое мiровоззрение не может быть признано православно-монархическим, то есть черносотенным. И потому не надо смущаться теми, подчас весьма жесткими характеристиками, которые давали белые вожди или те или иные мыслители – участники Белого движения, дореволюционной российской действительности. Столь же сурово подчас оценивали ее и русские черносотенцы. Как справедливо говорил Н.Е. Марков, «монархисты не должны быть реакционерами в смысле возвращения старых ошибок… Не к возвращению грехов и пороков прошлого, не к старым порядкам, а к старому порядку должны мы стремиться». Этот дух был присущ и знаменитому Рейхенгальскому съезду бело-монархистов в Баварии в 1921 году: «без старых недостатков, но на старом фундаменте».

И в этой общности взглядов мы находим еще одно свидетельство того, что по духу своему Белая борьба явилась продолжением черносотенной борьбы предреволюционного периода. Ибо и черносотенцы 1905-1917 гг., и белые воины 1917-1922 гг. могут быть определены великолепным термином И.А. Ильина: добровольцы русского государственного тягла.

Что же касается «непредрешенчества», то с этим, порочным по сути политическим курсом русские монархисты-черносотенцы мирились, как с временной необходимостью. Даже в 1926 г. такого рода позиция признавалась не раз уже упомянутым Н.Е. Марковым возможной. Вот его слова, сказанные на Зарубежном Съезде в 1926 г.: «Мы пришли сюда для внепартийного и сверхпартийного дела… Мы сознательно свернули наши знамена. Мы им не изменили. Мы остаемся им верны, но бой сейчас идет с другим врагом – с палачом всего русского народа…, вот почему мы сознательно свернули монархические знамена»; «Мы монархисты, готовы работать со всеми, и с республиканцами, если они искренно идут на свержение большевиков». Такова точка зрения Н.Е. Маркова – русского православного христианина, националиста и монархиста, главы Союза Русского Народа и белого офицера. Также думали и многие другие его соратники по Белому делу.

Совершенно очевидно, что черносотенство не было антагонистом Белого движения, но было его прямым предшественником в борьбе за национальную Россию – Россию Христа и Царя.

Знак Ачинского конно-партизанского отряда

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: