Шесть лет спустя... 15 страница

Какого черта он здесь делает?

Я действительно просто ненавижу таких людей. Это так грубо! Я открываю дверь и хмуро смотрю на него, давая ему понять, что не рада этому нежданному визиту.

— Что ты здесь делаешь, Кингсли? — скалюсь я. Его непринужденный, беспечный настрой вызывает желание кричать.

— Ну, тебе тоже доброе утро, милая.

Милая?

— Не называй меня «милая»! Повторюсь, что ты здесь делаешь?

Он одет в спортивные штаны, рубашку, изготовленную по технологии dri Fit и кроссовки. Похоже, он горяч, неважно как одет.

— Я здесь, чтобы забрать тебя, — говорит он уверенно.

— Когда ты решил забрать меня этим утром? Я не помню, чтобы мы это обсуждали, — говорю я ему, совершенно не готовая и застигнутая врасплох таким поворотом событий.

— Я написал тебе.

Его улыбка становится шире, и это все, что я получаю от него. Я решила держать этого парня на безопасном расстоянии, потому что, хоть и чувствую влечение к нему, он все равно пугает меня до чертиков. Я всегда могу предсказать поведение парней. Когда они все хотят одного и того же, это не трудно сделать. И я уже привыкла не общаться с теми парнями, с которыми зависала. Но Кингсли отличается от них. Он забирается под мою кожу, а последний человек, который забирался под мою кожу был...

Я обрываю эту мысль прежде, чем могу завершить ее, и спрашиваю:

— Разве ты не должен быть на работе или где-то еще?

— Нет, сегодня суббота. Я не работаю в магазине по выходным, и у меня нет клиентов в тренажерном зале до конца сегодняшнего дня.

— Ладно, так почему ты здесь? — я не хочу быть грубой, но он просто появился без предупреждения на моем пороге.

— Я здесь, чтобы взять тебя с собой для своей утренней тренировки. Так что иди надень одежду для тренировки и спускайся!

Я ничего не могу с собой поделать и смеюсь. Должно быть, его мозг переделали инопланетяне в течение ночи. Я не хожу в тренажерный зал. Тренажерный зал — это увеличительное стекло для недостатков. Я никогда не была ни в одном, там я чувствую себя, словно на показе по сравнению с другими женщинами.

— Ты шутишь? Я ни за что не пойду в этот ад, я не хожу в тренажерный зал. Почему бы тебе не предположить пойти позаниматься с тобой на улице? А не в тренажерном зале, полном других девушек, Кингсли. Это не для меня.

Он скрещивает руки на широкой груди и улыбается, черт, эта улыбка убивает меня каждый раз. Клянусь, я просто хочу пососать эти полные губы на его щетинистом лице!

— Джессика, у меня создается впечатление, что ты это-все-не-для-меня тип девушки. Мне кажется, что ты редко пробуешь что-то новое, и я думаю, что в твоей жизни много стресса. Тренировки — это единственное, наиболее эффективное средство для снятия напряжения. Просто пойдем со мной. Если тебе не понравится, мы уйдем. Я обещаю.

— Кингсли, я работала до двух часов ночи, и устала. Последнее, что я хочу делать — это тренироваться, — ною я. Он просто стоит и в ожидании смотрит на меня. — Есть ли у тебя привычка появляться у девочек дома и тащить их в спортзал? Почему ты думаешь, что я буду в этом участвовать?

Как бы сильно я не ненавидела признаваться себе в этом, но на самом деле я заинтригована идеей провести с ним утро. Но этот чертов спортзал? Тьфу. Я действительно не хочу. Но он так чертовски убедителен, и сидеть внутри этой квартиры весь день, находясь в депрессии из-за Джейса, звучит не очень привлекательно. Вдруг до меня доходит, что я, наверное, похожа на черта. Я стараюсь, но безуспешно, выпрямить волосы своими руками так, чтобы не заметил Кингсли.

— Ох, кого волнует, как выглядят твои волосы? Пойди надень треники, футболку, кепку и пойдем. Ты отлично выглядишь такой, какая ты есть.

Он серьезно!

Я выгляжу как дерьмо, и мне нужно время, чтобы привести себя в порядок. Я знаю, что у меня темные круги под глазами, и я могу только вообразить, насколько бледно я выгляжу сейчас без макияжа.

— Я похожа на задницу. Я не могу выйти в таком виде. Я должна нанести немного макияжа. — Вот так!

Ну, видимо, не так, ведь он просто входит в мою квартиру, как будто он живет здесь, и начинает командовать мною!

— Что я только что сказал, Джесс? Мы теряем время, — говорит он мне, и тон его голоса звучит так, будто в прошлой жизни он был сержантом. — Иди надень треники, футболку, расчеши волосы и пойдем. Тебе не нужен дурацкий макияж. Я в любом случае ненавижу это дерьмо. Женщины должны просто принять свое естественное состояние. Во всем этом дерьме нет необходимости. Ты прекрасна — ты — а не то, что ты втираешь в лицо. Теперь шевелись. — Говорит он, прогоняя меня в сторону моей комнаты своими руками.

Этот парень, бл*дь, невероятен. Он просто прислоняется к моей стене, скрестив большие, очень загорелые бицепсы на большой груди, и смотрит на меня.

— Ну, чего ты ждешь? Иди!

— Ладно, ладно! Блин, я собираюсь, собираюсь! Не понимаю, что ты так меня подгоняешь, — говорю я нахально, поворачивая свою задницу.

Он смеется на мой комментарий, и я ловлю его улыбку в зеркале, пока иду в свою комнату. Клянусь Иисусом, у этого человека самые здоровые, белоснежные зубы, выглядывающие из самого сексуального, который я когда-либо видела.

Боже, я в беде. Грядут большие неприятности!

***

Он открывает для меня дверь в зал, и я едва могу заставить себя зайти внутрь. Я чувствую себя совершенно беззащитной и уязвимой, когда переступаю через порог в слегка мускусный и влажный воздух.

— Эмм, разве у меня не должно быть членство или что-то в этом роде, чтобы быть здесь? — спрашиваю я, в надежде, что есть хоть какой-то способ выбраться отсюда.

— Нет, сегодня ты — мой гость, — говорит он, пока протискивается к стойке.

За стойкой стоит великолепная миниатюрная блондинка, которая дарит ему свой лучший «трахни меня» взгляд, пока сканирует его пропуск и затем возвращает обратно.

— Хорошей тренировки, мистер Аррингтон, — говорит она с восторгом.

Я закатываю глаза и вздыхаю.

Да, это именно то место, где я не хочу быть, как я сказала, НИКОГДА.

— Вот поэтому тебе нравится сюда ходить? Потому что все женщины замирают перед тобой и смотрят на тебя с обожанием?

— О чем ты говоришь? — спрашивает он, пока я следую за ним по залу через море тренажеров для спины.

— Та цыпочка совершенно точно раздевала тебя глазами. Ты не можешь действительно сказать мне, что не замечешь это все время.

Он распахивает дверь в другую комнату.

— На самом деле, нет, не замечаю. В то время когда я здесь, я не обращаю внимания ни на что, кроме тренировки.

Я смотрю вокруг и погружаюсь в зеркальные стены, которые просто фантастические! Они действительно так далеки от фантастических, что я даже не могу придумать подходящее слово. Есть еще одно слово, которое я хотела бы сказать, но я промолчу. Это место для меня — маленькая комната ужасов.

Я замечаю большие веревки, концы которых свешиваются вниз. Ага, совсем небольшая комната с очень ужасным на вид дерьмом. Я понятия не имею, почему мы здесь, но думаю, что мне здесь ничего не понравится. Сейчас уже, все те тренажеры по другую сторону этой двери, кажутся более привлекательными.

Он роняет свою спортивную сумку, вытаскивает iPod и подключает его к стерео системе. Музыка наполняет воздух. Metallica. Улыбка распространяется по моему лицу.

По крайней мере, здесь есть хоть что-то хорошее.

— Ладно, нам нужно, чтобы ты разогрелась, поэтому побегай на беговой дорожке в течение примерно пятнадцати минут. Затем возвращайся сюда.

Я смотрю на него так, словно он сумасшедший.

— Это не подходит, ты бросаешь меня на растерзание, так что, нет. Я не пойду туда одна, чтобы быть на виду у всех как уродина. Почему? Потому что я не могу заниматься на беговой дорожке, когда не знаю, как она работает, при этом рядом с людьми, которых я не знаю. Не вариант.

Теперь он закатывает глаза. Он хватает меня за руку и выходит в главный зал спортзала, шагая к тому месту, где я полагаю, должна быть кардиозона.

— Слушай, тебе надо немного расслабиться. Этих людей не заботит, что ты тут делаешь. Посмотри вокруг, что ты видишь? Они все слушают музыку в наушниках, смотрят телевизор или читают. Они не обращают на тебя никакого внимания.

Я смотрю по сторонам. Он прав. Никто даже и не смотрит в нашу сторону. Он подводит меня к пустой беговой дорожке, нажимает несколько кнопок и указывает мне, чтобы я начинала.

— Прямо здесь, — он указывает на несколько кнопок, — ты можешь контролировать скорость, если хочешь. И здесь, — он жестом указывает на большую красную кнопку, — ты можешь нажать, чтобы остановиться. Ты не должна бежать очень быстро. Просто пусть твой пульс немного увеличится, и держи его таким около пятнадцати минут. Когда закончишь, возвращайся в комнату для занятий. Ты справишься, я знаю. — Он дарит мне ободряющую улыбку и уходит.

Я смотрю вниз на беговую дорожку, включаю и регулирую эту чертову штуку. Я устанавливаю ее на скорость, с которой могу справиться без разрыва грудной клетки, и начинаю бежать.

***

Эти пятнадцать минут длились больше, чем пятнадцать часов. Я потею, и мое сердце подскакивает, как будто я на скорости. Я действительно только сейчас поняла, насколько я не в форме!

— Кингсли, я всё. Ты надрал мне задницу. Я не в форме и могу поклясться тебе, что у тебя нет ни единого шанса заставить меня сделать что-то еще, — говорю я, когда он начинает демонстрировать, как использовать эти огромные пыточные веревки.

— Уверен, что сможешь. Ты просто должна перебороть себя. Расширить свои пределы. Я знаю, что ты можешь больше, чем пятнадцать минут. Просто позанимайся здесь, и потом ты можешь попить немного воды и сделать перерыв, если хочешь. Не будь такой размазней.

Я бью себя по лбу и смотрю на него.

— Ты идиот, ты знаешь это? Я не в форме. Я не размазня, это долбаное отсутствие формы!

— Все равно. В любом случае, ты жалуешься. Хватит, блин, ныть и притащи свою задницу сюда, я покажу тебе, как это делать. Единственный способ, чтобы не быть не в форме, нужно войти в форму. Так что заткнись и давай приводить тебя в форму. Ты молода, худа, и ты не можешь развалиться от пятнадцати минут на беговой дорожке. В твоем возрасте ты должна быть в состоянии сделать гораздо больше. Так давай изменим это.

Я вздыхаю и закатываю глаза. Он такой властный, это так неприятно. Но странным образом мне это нравится. Я не могу толком объяснить почему, но знаю, что чувствую себя сильнее, даже просто находясь в его присутствии. Он чувствует себя хорошо, даже если он хитрюга большую часть времени.

Я наклоняюсь, чтобы поднять гигантские канаты, когда мой телефон начинает вибрировать в кармане. Я быстро его вытаскиваю, и мой желудок трепещет, когда я вижу, что мне написал Джейс.

Джейс: Джесс, мне жаль, что пришлось сбежать. Мама очень больна, и я собираюсь остаться здесь, пока мы не выясним, что с ней случилось.

Я перечитываю текст сообщения несколько раз, зацикливаясь на одном слове: МЫ.

Я: Делай все, что тебе нужно, Джейс. Ты не должен мне ничего объяснять.

Джейс: Джесс, не будь такой. У нас есть, о чем поговорить. Это просто очень неудачное время. То, что произошло между нами, действительно случилось, и мы не можем делать вид, что ничего не произошло. Моя мама нуждается во мне. Пожалуйста, не отталкивай меня просто потому, что я не могу быть там с тобой.

Я: Ты издеваешься? Это не связано с тем, где ты: со мной или нет. Это о том, с кем ты там! Это про то, что ты сначала трахаешься со мной, а потом уезжаешь вместе с ней!

Джейс: Джесс, пожалуйста, постарайся понять, что мама должна оставаться спокойной. Она любит Викторию, и я не могу просто так сбросить все это на нее, пока она больна. Я знаю, я должен выяснить, что делать с моей помолвкой, но сейчас не время. Мама так настроилась на эту свадьбу, и я не могу сказать ей, пока она лежит на больничной койке, что я нашел тебя или, что все еще люблю тебя, а не ту женщину, которую она видит рядом со мной в будущем.

— Эй, давай шевелись. Оставь свой чертов телефон, женщина, и иди уже сюда, — говорит Кингсли, и я смутно замечаю улыбку в его голосе.

Мне жарко, и мой пульс ускоряется. Джейс всегда заботится о других и делает так, чтобы все остальные были счастливы. Но он не позаботился о моих чувствах. Он просто трахнул меня и ушел с этой сучкой без задней мысли. Он настолько озабочен своей матерью, если бы он только знал, на что эта женщина способна!

Конечно, она любит Викторию. Виктория — ее мини-версия. Джейс нашел женщину и женится на ней, потому что она копия его высокомерной матери. Мать, у которой не было никаких раздумий по поводу оплаты смерти будущего ребенка ее сына, и она никогда не оглядывалась назад.

Не делай этого, Джесс. Не причиняй ему боль, только чтобы досадить ему. Просто отпусти ситуацию и сохрани тайну, которую ты всегда хранила. Храни тайну, потому что это раздавит единственного мужчину, которого ты когда-либо любила.

Но я сделаю это. Я раздавлю Джейс одним сообщением.

Я: Почему бы тебе не спросить у своей дорогой матери, как она чувствовала себя, когда откупалась от матери своего нерожденного внука? Почему бы тебе не спросить у своей мамы, каково это смотреть, как ты скучаешь по мне и ищешь меня? Почему бы тебе не спросить у твоей мамы, была ли у нее когда-нибудь хоть одна гребаная мысль, каково это молодой, растерянной, находящейся в ужасе восемнадцатилетней девушке лежать в клинике абортов, наблюдая, как ее ребенка высасывают машинами? Спроси ее об этом, Джейс! Держу пари, она будет ненавистно, что ты все еще любишь эту девушку, несмотря на все проблемы, через которые она прошла, чтобы разлучить нас! Так что, да, ты прав. Она никогда бы не смогла справиться с этим, зная, что ты нашел меня снова!

Я нажимаю на кнопку отправки. Понимаю, что намеренно причинила ему боль, потому что знала, что смогу ударить его в самое больное место.

Теперь он знает, что его родная мать предала его.

Я запихиваю телефон обратно в карман и сдерживаю слезы. Решительно иду к Кингсли, и он протягивает мне канат.

— Что случилось, Джессика? Ты выглядишь так, будто сейчас заплачешь. Что происходит? — спрашивает он. От беспокойства вокруг его глаз и на лбу появляются морщинки, но я игнорирую его вопросы.

— Просто покажи мне, что делать. Я не хочу говорить об этом.

— Мне нужно надрать кому-нибудь задницу за тебя? Потому что я могу. — Я не смотрю на него, но слышу убежденность в его словах. — Кто бы ни был в твоем телефоне, ты внезапно расстроилась. Ты уверена, что все хорошо? Потому что ты не выглядишь, будто все в порядке.

— Кингсли, я сказала, что не хочу об этом говорить. Я в порядке. Давай просто покончим с этим, ладно?

— Ладно, как скажешь, крутая. Ты знаешь, однажды это все вокруг тебя может рухнуть. Ты не можешь всегда быть такой жесткой. Это нормально разрушить стены.

Он обходит меня и обхватывает каждую мою руку, обвязав мои руки веревками. Он наклоняется, и я могу чувствовать тепло его дыхания на моей шее возле уха.

— Ты не обманешь меня, Джессика. Я знаю эту игру, я играл в нее каждый день в течение долгого времени. Просто знай, что можешь поговорить со мной, когда захочешь выпустить все наружу. Не позволяй беспорядку в голове контролировать тебя. Все страхи только в наших головах, если мы позволяем им там находиться. Монстры не живут под кроватями, где они действительно находятся, так это в наших головах. Помни это.

Я просто киваю, не имея ни малейшего представления, как реагировать. Он не знает, что мои монстры заразили мой разум так давно, что я больше не знаю, где заканчиваются они, и где начинаюсь я.

— Ты должна просто слегка держать их натянутыми и приседай. Затем, поднимай или опускай веревки, от плавных движений происходит своеобразный волновой эффект. Каждый раз, когда ты опускаешь веревки вниз, ты приседаешь. Затем ты поднимаешь спину вверх, и веревки поднимаются вверх. Если ты хочешь, можешь швырнуть веревки вниз к земле так сильно, как сможешь.

Он прижимается сзади к моей спине и руководит моими движениями. Я чувствую его дыхание, когда он объясняет каждую часть упражнения, и хотя меня тянет к нему, все, о чем я могу думать, это Джейс.

Это выводит меня из себя!

У меня есть этот горячий, отличный парень, но я не могу перестать думать об этом ублюдке, мои мысли запутались. Кингсли может не знать, о чем или о ком я думаю, но он точно знает, что мне нужно услышать.

— Просто подумай о чем-то или о ком-то, что ты ненавидишь, и представь это перед собой. Раздави его этими веревками, — говорит он.

Теперь есть замысел, с которым я могу работать!

Он пятится от меня, я поднимаю веревки и опускаю, я их очень сильно бью. Я хлопаю их об пол и чувствую себя чертовски здорово! Я делаю это снова и снова. От каждого шлепка веревок, я представляю Викторию, эту суку, миссис Коллинз, и всех девушек в школе, которые мучили меня годами.

Я бью их за ужас.

Я бью их за грусть.

Я бью их за страх.

Я бью их за боль.

Так. Много. Боли.

Слезы начинают течь вниз по моим щекам, когда я представляю Джейса, и, наконец, себя. Я ненавижу себя больше всего, потому что неважно, насколько сильно стараюсь, я знаю правду. Я слаба. Я, черт возьми, грязная. Я вся выжата. И ни один мужчина не будет любить меня, потому что я ненавижу себя.

Что я только ни делала, чтобы Джейс видел доказательства того, что я страшный, ужасный человек. Я сделала ему больно, потому что чувствовала боль.

Око за око, я действую прежде, чем думаю. Я гребаная импульсивная, иррациональная бомба замедленного действия, которая никогда полностью не учитывает последствия своих действий.

Вдруг я чувствую руки вокруг себя и дрожу. Мои руки падают, а ноги дрожат.

— Эй, эй... это хорошо. Просто отбрось их. Присядь и выпей воды. Все в порядке, Джесс. Все будет хорошо.

Я хотела бы верить ему.

***

Ветер в моих волосах и звук двигателя Харли ревет у меня в ушах. Мои руки обвиты вокруг Кингсли, а голова покоится на его спине. Прошло две недели с того дня, как я сломалась в тренажерном зале перед ним. Он не настаивал, чтобы я рассказала ему, что случилось, и он больше не поднимал эту тему. Как ни странно, за последние две недели мы провели много времени вместе в спортзале, и ни разу еще Кингсли не приставал ко мне. Я жду, когда это случится, но он ничего не предпринимает. В некотором смысле, я чувствую облегчение.

Думаю, Джейс все еще с мамой и Викторией, я не слышала ни одного словечка от него. Последнее общение между нами — тот обидный текст, что я послала ему. Он так и не ответил. Так и не позвонил.

Просто ничего.

Его молчание оглушает. Я знаю, что разрушила любой шанс быть с ним. Я пыталась занять себя, но все еще думаю о нем каждый день. Потерять его снова больно, но мало-помалу собираю себя по крупицам. Я работаю в ночную смену в баре и продолжаю утренние, субботние тренировки с Кингсли. К моему глубочайшему удивлению и изумлению, я действительно с удовольствием занимаюсь с ним. Мы с Мерседес переписываемся и планируем в ближайшее время собраться и выпить. Я избегала поисков другой группы и доктора, но знаю, что все равно вскоре придется их поменять.

Мы доезжаем до моего дома, он заглушает байк и спрашивает:

— Ты работаешь сегодня вечером?

— Да, субботы всегда урожайны на чаевые. — Говорю я ему, свешиваю свои ноги и отхожу от мотоцикла.

— А завтра вечером? — я беру его шлем, по поводу которого я даже больше с ним не спорю, и отдаю ему в руки.

— Умм, нет, обычно я не работаю по воскресеньям. А что?

— Ну, я знаю, ты сказала мне, что никогда не готовила, поэтому ты так и не научилась. Я думал, может, ты придешь ко мне, и мы могли бы вместе приготовить ужин. Я могу показать тебе, как сделать кое-что. Мы можем поесть и поболтать. Может, посмотрим фильм или что-нибудь еще. Если ты за, то давай.

Смех ускользает от меня, когда я смотрю на него снизу вверх.

Он серьезно!

— Ты смешной. Ты хочешь, чтобы я сожгла твой дом дотла? Я клянусь тебе, что не смогу научиться готовить за вечер. Я не могу даже сварить яйца, Кингсли!

Волосы падают на мои глаза, и он тут же протягивает руку, чтобы убрать их в сторону. Я чувствую тепло от его руки, и дрожь пробегает вниз по всему моему телу. Я прогоняю чувства прочь и смотрю на него, улыбаясь, и убираю свои волосы назад.

— Мои волосы — это бардак, — говорю я, внезапно чувствуя себя немного застенчивой.

— Мне нравится. Они выглядят превосходно, даже когда растрепаны.

— Ээм, спасибо. — Мгновение мы вместе смеемся. У нас было много таких моментов в последнее время: легко, беззаботно, комфортно.

— Итак, это свидание! Приходи завтра вечером, около шести часов, и мы сделаем что-нибудь простое. Трудно испортить спагетти. Я обещаю, все будет в порядке. Я скину тебе мой адрес.

Я никогда не была у него дома. Он никогда не приглашал меня. Он был своего рода закрыт, когда речь заходила о его личной жизни вне тренажерного зала или моей квартиры.

— Звучит хорошо. Тогда увидимся. То есть если я смогу ходить, — говорю я иронично. — Это было так уж необходимо делать столько прыжков сегодня утром? Боже, ты такая задница! Ты знаешь, как я ненавижу эти вещи.

Он смеется, пока заводит свой байк, и двигатель делает пару оборотов. Он протягивает руку к уху, как будто пытается услышать меня.

— Извини, не слышу тебя. Надеюсь, ты провела хорошую тренировку. Я знаю, как сильно ты люююбишь прыгать! — затем он улыбается чертовски сексуальной улыбкой и отъезжает.

Он такой плохой! Но я должна признать, думаю, мне это нравится.

Глава

«Они говорят, что монстры живут под кроватями. Но они не правы, потому что на самом деле монстры живут в наших головах».

— Кэтрин Перес

Кингсли

Стоя перед дверью, я смотрю на ручку и пытаюсь восстановить дыхание. Я смотрю на нее и опять ухожу, уже в сотый раз?

Я не был в этой комнате после смерти Лили. Это было слишком больно, поэтому я шел дальше по жизни, как будто ничего не произошло, заталкивая все это глубже и держа все в себе.

Но эта чертова девчонка снова заставляет меня чувствовать, и это чертовски пугает меня!

Я вижу себя в ее глазах: испуганный парень пытается удержать все это вместе, пытается быть сильным, храбрым, пытается одурачить мир вокруг себя. Я смотрю на нее и вижу силу, завернутую в боль. Мне хочется сказать ей, чтобы она отпустила все, выпустить боль наружу, но я не знаю, хочу ли я, чтобы она сделала это, или хочу этого для себя.

Я не знаю, какая у нее история, или откуда происходит ее боль, но одно я знаю точно, что боль — это боль, печаль — печаль, и боль одинакова для каждого человека, какими бы разными мы ни были. Знаю то, что боль может подтолкнуть некоторых людей к краю, но надеюсь, что Джессика не такая. Я надеюсь, что она никогда не доберется до этого места. Я слишком хорошо знаю, что может произойти, когда боль достигает точки невозврата.

Медленно я протягиваю руку, поворачиваю ручку и толкаю дверь. Полуденное солнце потоками освещает потревоженные частицы пыли, которые в испуге прыгают в воздухе. Я сосредотачиваюсь на них в последней отчаянной попытке задержать лавину эмоций, которые готовы похоронить меня. Наконец-то я осматриваюсь и просматриваю глазами каждую деталь комнаты.

Ее мольберт стоит в углу комнаты возле окна, и тот любимый старый розовый свитер, забрызганный краской, который, как она сказала, был таким мягким и теплым — по-прежнему накинут на кресло. Он висит там, ожидая, когда она снова скользнет в него.

Но она больше никогда этого не сделает.

Ее масляные краски выстроились на столе в идеальном порядке. Кисти ждут ее руки, чтобы она взяла их.

Но она больше никогда этого не сделает.

Я подхожу и провожу пальцами по ее большому дубовому столу. Он холодный на ощупь, и, хотя мои пальцы в мозолях, я чувствую тонкие рубцы дерева под ними. Я закрываю глаза и совершенно идеально вижу ее в своей голове, когда она сидела здесь, смешивая краски, счастливая, улыбающаяся, погруженная в свое искусство. Ее улыбка была такой яркой, но она, кажется, никогда не достигала ее глаз. Я знаю это сейчас, но почему я не смог увидеть тогда? Теперь я знаю, как выглядит боль. Но сейчас уже слишком поздно.

Если бы я только знал, что она страдает...

Если бы я только знал, что ее боль была так глубоко...

Я, возможно, сумел бы спасти ее.

Почему я не смог увидеть, что даже когда она была здесь, она уже ушла?

Я беру свитер и подношу его к своему носу. Глубоко вдыхаю, пытаясь захватить все следы ее запаха, но он исчез. Так же как и она. Я падаю вниз в свое кресло, вцепившись руками в свитер, слезы заполняют мои глаза, и я резко опускаю лицо. Слезы, которые не были пролиты, наконец-то вырываются на свободу. Я никогда не плакал из-за нее, но сегодня буду. Пора.

Время столкнуться с потерей.

Время осознать, что моя жена выбрала смерть вместо жизни, потому что она чувствовала, что у нее нет другого выбора.

Время признать, что она не достучалась до меня.

Время признать, что я никогда не узнаю почему.

Время перестать игнорировать ее смерть.

Время столкнуться с реальностью самоубийства.

Я думаю о ней все время, но никогда не думаю о ее смерти. Я не был в состоянии посмотреть правде в глаза. Лили всегда в моей голове, и мои мысли не могут сдвинуться с места, не натыкаясь на что-то связанное с ней.

Я плачу за ту жизнь, которой она жила.

Я плачу за жизнь, что она бросила.

Я плачу за нашего ребенка, который никогда не будет рожден.

Я плачу за женщину, которую любил и потерял.

Я наконец-то оплакиваю мою Лили.

Я врал себе так долго, что ложь становится правдой, а правда ложью.

Я смотрю сквозь слезы на холст перед собой и пробегаю пальцами по уже нарисованной половине. Так же как и ее жизнь, картина полна цвета, но в то же время так темна, жива только наполовину.

Я медленно встаю и кладу ее свитер обратно на кресло. Подхожу к ее столу, просматриваю лежащие там документы. Розовая надпись, выглядывающая из-под маленькой кипы бумаг и конвертов, бросается мне в глаза. Я раздвигаю бумаги в сторону, открываю конверт с моим именем, написанным на нем вьющимся, темно-розовым почерком. Мое сердце замирает, а потом начинается сильно биться.

Все это время я всегда чувствовал себя очень грустным, что у меня нет настоящего объяснения, нет окончательного слова, ничего, кроме пустого дома и сердца. Именно поэтому я начал ходить на групповую терапию. Я просто хотел понять, что такое депрессия, самоубийство, нанесение себе повреждений. Я не мог понять, как Лили могла сделать это сама. Я подумал, что если бы смог выслушать других, кто сталкивался с этим, то, возможно, я мог бы понять и внести некоторую ясность. Но вот я, смотрю на письмо, которое вполне может вместить все ответы на вопросы, которые я никогда не задавал, пока она была жива.

Дрожащими пальцами я беру конверт, а страх перед неизвестным ползает внутри моей головы. Я перебираю мысли и переживания, спрашивая себя, действительно ли я хочу узнать. Действительно ли хочу видеть последние слова, которые она написала мне? Смогу ли я справиться с правдой? Более того, смогу я справиться с ее правдой? Я медленно открываю конверт и достаю письмо.

K,

Слова кажутся недостаточными, любовь моя, но я знаю тебя и знаю, что ты никогда не успокоишься, пока у тебя не будет ответа на этот огромный вопросительный знак, который ты поставил перед собой. Я не могу начать это письмо, без того, чтобы не выразить, как сильно я тебя люблю. Во-первых, ты должен знать, что я никогда не переставала любить тебя, и ты не должен винить себя в моей смерти. Я вела безнадежную борьбу слишком долго. Единственное, в чем я уверена, что ты не сможешь понять. Если ты не живешь в депрессии, ты никогда не сможешь полностью меня понять. Она забирает мои дни и мои ночи, преследуя меня. И я устала, Кингсли. Так устала.

Я знаю, ты спрашиваешь себя, почему я не пришла к тебе, и могу сказать только то, что чувствую вину. Вину за то, что не стала лучше для тебя, для нас, для нашего будущего ребенка. Для меня стало переломным моментом, когда я узнала, что беременна. Я с трудом держала себя в руках, поэтому совсем не могла заботиться о ребенке.

Я стала мастером в маскировке, носила маску перед тобой и перед нашими семьями, пытаясь делать вид, что этот яд не разъедает меня. Я резала себя, чтобы облегчить свою боль, чтобы контролировать свой мир, поэтому я всегда удостоверялась, чтобы свет был выключен, когда мы были в постели. Я сделала все, чтобы скрыть свою боль. Мысль, что я сделаю тебе больно, была мучительнее, чем причинение боли себе. Ты хороший человек, K, и ты проявлял заботу обо мне. Никогда не сомневайтесь в этом. Внутри меня что-то сломалось, и это уже никогда не сможет быть починено. Это глубоко и темно. Небытие, что пожирает меня каждый день, жжет и переполняет меня до точки, где я с трудом могу вынести еще одну минуту. Это темное облако нависает надо мной постоянно. Но я, наконец, готова принять его, потому что оно стало слишком большим бременем на моих плечах.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: