Безразличие к прошлому объясняет и отсутствие юридической и тюремной реформ.

В 1998 году я посетила главную тюрьму в Архангельске. Когда-то одна из главных столиц ГУЛАГа: Архангельск расположен прямо на пути на Соловки, в Котлас, в Каргопольлаг и другие северные лагеря. Тюрьма, сохранившаяся ещё со сталинских времён, кажется, едва ли изменилась с тех пор. Я пришла вместе с Галиной Дундиной, женщиной, представляющей собой удивительный постсоветский раритет – она защитник прав заключённых.

Когда мы шли по коридорам каменного здания в сопровождении молчаливого охранника – казалось, мы возвращаемся обратно в прошлое.

Коридоры были узкие и тёмные, с мокрыми, покрытыми слизью стенами.

Когда охранник открыл дверь в мужскую камеру, я мельком увидела покрытые татуировками обнажённые мужские тела, распро­стёртые на койках... Увидев, что мужчины раздеты, охранник быстро захлопнул дверь и приказал им привести себя в порядок. Открыл дверь снова. Я вошла и увидела около 20 мужчин, выстроившихся в ряд и недовольных тем, что их разглядывают.

Глядя в цементный пол своей камеры, они невнятно и односложно отвечали на вопросы, которые задавала им Галина. Вероятно, когда мы пришли, они играли в карты, и охранник нас быстро увёл.

В женской камере мы провели времени больше. В углу там находилась параша. Камера зримо напомнила страницы воспоминаний о 1930-х годах. Нижнее женское бельё висело на верёвке, протянутой через всю камеру. Воздух был густой, спёртый и очень жаркий, с запахом пота, плохой еды, влажности и человеческих испражнений. Полуодетые женщины сидели на скамейках и ругали охранника, яростно высказывая свои требования и обиды...

Всё выглядело так, как будто я вошла в камеру 1938 года, описанную Ольгой Адамовой-Слиозберг.

В соседней камере сидели дети. Их лица были печальны. Галина утерла носовым платком слёзы рыдающей 15-летней девочке, которую обвиняли в краже 10 долларов. Галина сказала:

«Теперь делай уроки по алгебре, и скоро выйдешь отсюда».

Или надейся на это... Галина знала многих людей, которые месяцами сидели в камере без суда, а девочка провела в тюрьме ещё только неделю. Позже мы говорили с начальником тюрьмы, который пожимал плечами, когда его спрашивали о девочке в детской камере; о заключённом, который просидел много лет в тюрьме, приговорённый к смертной казни, а потом выяснилось, что он невиновен; об отвратительном воздухе в тюрьме и недостатке санитарии.

Начальник отвечал, что всё сводится к недостатку денег. Тюремщикам мало платят. За электричество не заплачено. Поэтому коридоры тёмные. Нет денег на прокуроров, судей, проведение судебных процессов, поэтому заключённые должны ждать своей очереди...

Начальник меня не убедил. Деньги – проблема, но не это главное.

Если российские тюрьмы сегодня выглядят так, как их описала Адамова-Слиозберг в своих воспоминаниях о 1938-м, если русские суды и следствие являются бутафорией, то частично это потому, что советское наследие не давит, подобно нечистой совести, на плечи тех, кто руководит юридической системой России. Прошлое не мучает угрызениями совести русскую секретную полицию, русских судей, русских политиков, русскую бизнес-элиту.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: