Помор согласился помочь мне, он действительно ходил по Северной Двине до Белого моря.

Через день–два я уже стояла на берегу моря и не видела его сквозь пелену слёз.

– Ты посиди здесь, подумай, – сказал рыбак, – а я пока хозяйке своей скажу, чтобы накормила тебя рыбой.

– Не надо, – ответила я.

– Ну, у нас так не водится.

Через некоторое время явился мой проводник. А я всё смотрела и смотрела на воду. «Неужели я никогда не увижу Сашу, никогда...» Это не укладывалось в голове.

Помор сел со мной рядом.

– Отчего так сильно кричат чайки, отчего они так мечутся? – спросила я.

– Они напужены, – ответил он. – Стрельбы здесь бывает много, вот они и мечутся, кричат.

– Стрельбы? Какой стрельбы? – напряглась я.

– Стреляют и сбрасывают в море пленных. А то и так сталкивают, кто послабее. Патроны, видно, жалеют.

«Так вот какой конец достался Саше». Я уже не плакала, я окаменела.

– Пойдём, пойдём в хибарку, согреешься, поешь рыбы, чай горячий есть.

– Можно я посижу здесь ещё? — сказала я.

– Ну, как знаешь, – ответил помор.

Я подошла совсем к воде, зачерпнула её в горсть и поднесла к губам: «Дорогой мой, да святится имя твоё...»

Помор вновь подошёл ко мне:

– Пойдём к нам, хозяйка моя ждёт.

– Послушай, – обратилась я к нему, – отвези меня на лодке вон к тому зелёному островку, я хочу поклониться мужу. Это недолго. Я заплачу.

– За деньги не повезу, – ответил рыбак, – а так, чего не отвезти. Только это не остров, а плавун.

– Пусть будет плавун.

Мы поплыли.

– Вот здесь и остановись, – сказала я.

Расстегнув кофту, сняла с себя серебряный крестик на холщовом шнурке. «Дорогой мой, – я поцеловала крест, – прощай». Рука с крестиком погружалась в воду, потом я разжала пальцы, и крестик медленно пошёл ко дну: «Да святится имя твоё...» – шептали губы.

– Вот и всё, – сказала я помору, – теперь греби к берегу.

– Знаешь, ты ночуй у нас, завтра я свезу тебя до узкоколейки, а там до Холмогор рукой подать. Ты уезжай, скорей уезжай – гиблые здесь места.

Помор и его жена мало говорили в тот вечер. Северные люди немногословны и деликатны. Хозяин всё смотрел на огонь в печи и только один раз, вздохнув, произнёс: «Сколько народу хорошего сгубили, а где его взять-то потом...»

О, как я помню эти слова: «Где их взять потом...».2

В том же 1920-ом в Новочеркасске умер от дифтерита и голода 3 х -летний сын Упорниковых.

Вдова есаула умерла в Великих Луках 3.08.1980 г.

В начале XXI века потомки Упорниковых попробовали выцарапать из чекистских архивных подвалов хоть что-нибудь.

«Сделано множество запросов, подняты архивные документы различных учреждений и ведомств, в результате – только отрывочные сведения».

< >

(Гос. Архив Российской Федерации:

Фонд 1005, опись 67, Ревтрибунал при

ВЦИК, 1918–1920 гг.). 3

Список 231 заключённого в ГАРФЕ «утерян». Сохранился лист с двумя начальными фамилиями

Заболоцкий

Сулема

Полковник Фёдор Петрович Заболоцкий расстрелян по постановлению «президиума» тройки Особотдела охраны границ Северной области от 19.03.1921 года. В расстрельном протоколе 65 имён.4

«Ответил» (5.02.2004) и замначальника ЦА ФСБ РФ А. П. Черепков:

«Решением фильтрационной комиссии при Особом отделе Кавказского фронта Упорников был направлен в Москву в распоряжение Особого отдела ВЧК. Какими-либо дополнительными сведениями в отношении Упорникова А. А., в том числе о его дальнейшей судьбе, архив не располагает».5

Помимо «начальника ФСБ России» были запрошены региональные управления ФСБ, главная военная прокуратура РФ…

Ответ был под трафарет:

«Сведений в отношении Упорникова А. А. не имеется».

За словом: Дон…

Задумчивые внуки, правнуки, праправнуки напишут слово «Холмогоры».

§ 17

«Холмогорский расстрел» (август, 1920).

Архангельские «Мхи», 1920 (онежский голова Яков Лапин).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: