Теория слова «слово» в богословии и языкознании

«Тварные существа поставлены на творческом слове Божьем, как на алмазном мосту, под бездной божественной бесконечности, над бездной собственного своего небытия», - так писал Филарет Московский, утверждая тайну слова столь же бесконечной, как и тайну Божественного бытия. [1]

На протяжении всего древнерусского периода нашей истории слово изучалась в русле православного богословия. И поскольку в учении христианства природа слова была Божественной, она была связана с человеческим постижением Бога Слова. В наше время эти два измерения – слово и Слово Божие - существуют независимо друг от друга, а в средневековье они были неделимы. В бытийном значении слово не изучалось, а вот слово молитвы, его сила, энергия становились ступенью познания Божественной природы и рождали духовный опыт человека через опыт глубокого личного переживания момента общения с Богом, который познается в откровении. Так природа слова человеческого стала пониматься в тесной связи с самым сокровенным учением Церкви о Святой Троице. Главное положение этого учения называет порядок домостроительного проявления Святой Троицы: Отец открывается через Сына в Духе Святом. И это отражено в «Символе веры».

Значение слова «слово» в древнерусском языке можно представить тремя группами: 1) слово как звуковая форма, 2) слово как изречение, высказывание и 3) слово как учение, то есть слово с внутренней стороны, его смыслы и содержание. [2] Почему в древнерусском языке разные явления называются одним словом? Эти значения были поняты как нечто целостное, единое, неделимое, и одновременно каждое из них представляет собой самостоятельное словесное произведение со своим комплексом смыслов, со своей внутренней структурой и предназначением.

В современном языкознании сохраняется триада значений. А.А.Потебня разработал концепцию триады слова на основе этимологии: внешняя форма, содержание, внутренняя форма. В своей работе 1862г. «Мысль и язык» А.А.Потебня писал: «В слове мы различаем: внешнюю форму, т.е. членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание. При некотором внимании нет возможности смешать содержание с внутреннею формою. Например, различное содержание, мыслимое при словах жалованье, лат. annuum, pensio, франц. gage, может быть подведено под общее понятие платы; но нет сходства в том, как изображается это содержание в упомянутых словах: annuum – то, что отпускается на год, pensio – то, что отвешивается, gage первоначально – залог, ручательство, вознаграждение и проч., вообще результат взаимных обязательств, тогда как жалованье – действие любви, подарок, но никак не законное вознаграждение, не следствие договора двух лиц». [3]

А.А.Потебня неслучайно опирается на примеры из других языков. Теория слова в богословии и языкознании разрабатывалась на основе византийских традиций, которые наследовали традиции Эллады. Первоначально это носило идеологический характер, позже стало сущностным моментом языковых исследований. Поэтически это выразил Осип Мандельштам в статье «О природе слова»: «Русский язык — язык эллинистический. По целому ряду исторических условий живые силы эллинской культуры, уступив Запад латинским влияниям и ненадолго загощиваясь в бездетной Византии, устремились в лоно русской речи, сообщив ей самобытную тайну эллинистического мировоззрения, тайну свободного воплощения, и поэтому русский язык стал именно звучащей и говорящей плотью».[4] Красиво! И это очень соответствует реальности научного постижения природы слова русского языка. Но соответствует ли это утверждение реальности жизни? Это очень непростой вопрос, ответ на который не приемлет однозначности, поскольку в нашей культуре христианство неотделимо от Православия.

Византийская традиция понимания слова и Слова, их отношений была плодом глубинной духовной работы и Божественных озарений. Ее сущностные моменты проявлены в учении преподобного Анастасия Синаита об образе Божием в человеке. В своем труде «Об устроении человека по образу и подобию Божию»[5] автор утверждает, что человек сам по себе предызображает вочеловечение Бога Слова. Душа предызображает божество. А сочетание души и тела есть сотворенное подобно воплощению Слова. По существу начало человеческой истории предызображает христианское троичное Божество.

Единое Божество в Троице – Душа, ее мыслящий разум и ум, который Апостол назвал духом. Так раскрывается по отношению к внутреннему человеку. «Ибо душа является нерожденной и беспричинной во отпечатление нерожденного и беспричинного Бога и Отца, но не является нерожденным ее мыслящий разум, неизреченно, незримо, необъяснимо и бесстрастно рожденный из нее. Ум же не является ни беспричинным, ни рожден­ным, но есть исходящий, проникая во все и все рассмат­ривая по образу и по подобию Всесвятого и исходящего [от Отца] Духа, о Котором говорится: «Дух все проница­ет, и глубины Божии» (1 Кор. 2, 10)»

Мыслящий разум отпечатляет Бога Слова. Ум единичен. Разум двойственен. Он обладает двойным рождением, но обладает единством и неделим. Рождается в сердце неким непостижимым и телесным рождением и пребывает там неведомо. Второй раз рождается телесно, посредством речи – слова и тогда познается. Разум или Слово рождается из Души, но не отделяется от нее. Это образ и подобие двух рождений Бога Слова. Бог Слова незримо, необъяснимо, непостижимо родился прежде всех век от Бога Отца и был неведом, находясь в недрах Бога Отца, словно в некоей душе до тех пор, пока во втором рождении Бога Слова во плоти был рожден Пресвятой Девой. Но не отделился Сын человеческий от сокровенной сути. Так же как мыслящий разум.

Для Древней Руси эти философские размышления не были свойственны. Однако постижение их очень быстро проникает в письменность и вдохновляет ее. Простое слово человеческое озаряется запредельным светом как образ и подобие Бога Слова. Это невозможно осмыслить как скачок от «язычества» к христианству. Слово не может мгновенно стать сакральной величиной и вызвать столь трепетное отношение. Каким было слово, можно понять из того, каким был идеал.

В «Слове о полку Игореве», единственном шедевре светской литературы, который сохранился до наших дней, есть своеобразное претворение образов:

«Един же изрони жемчюжну душу из храбра тела» (о князе Изяславе Васильковиче)

«Тогда великый Святъславъ изрони злато слово с слезами смешено» (О Святославе)

Эти образы считаются христианскими, поскольку именно в христианстве существует философское осмысление Слова, рожденного Душой, как образа и подобия Бога Слова. Поэтому «изронить злато слово», т.е. из сердца пророчествовать истину, может быть уподоблено исхождению души в Свет, возвращению к Богу. Но в литературе об этом памятнике весьма условно различение христианских и «языческих» (назовем вернее – ведических) влияний. В научном представлении исконно русскими в «Слове о полку Игореве» являются элементы образного, эмоционально-чувственного восприятия, а христианскими называют элементы, которые в более поздних памятниках имеют проявление в традиции вероучения. Возможно, сам факт влияний является вымышленным, поскольку автор предстает личностью цельной и гармоничной, что невозможно, если человек мечется между верой и безверием. Недаром научная мысль так стремится узнать его имя!

Существовало ли на Руси свое постижение тайн слова как Божественного воплощения, неизвестно, поскольку сравнивать не с чем. Письменных памятников не существует, и невозможно определить: их никогда не существовало, или они были тщательно уничтожены, или мы их не видим в современной реальности. Дает ли это нам право утверждать, что осознание триады слова, проявления Божественного замысла в слове в русском языке произошло только с принятием христианства на Руси и связано с византийскими источниками?

Это влияние, конечно, было могущественным и привело к двуязычию на Руси: языком письменности стал язык церковнославянский, первый искусственный язык в истории нашей цивилизации. По своему происхождению он является южнославянским и вобрал в себя особенности многих славянских диалектов, в том числе и русского языка. Это язык богослужения, на него переводились богослужебные книги с греческого и болгарского языка. Будучи единственным литературным языком на протяжении долгого исторического периода церковнославянский язык по праву носит имя священного языка.

Однако вопреки тому, что русский язык долгое время сохранялся лишь на бытовой основе, существовал и обратный процесс: русский язык и русская культура в целом оказали очень сильное влияние на культуру южнославянских стран. Открыто это происходило в эпоху Предвозрождения, которая резко изменила культурное лицо средневековья. Д.С.Лихачев в книге «Земля Родная» так описывает этот процесс: «В XIV в. между Византией, подвластными ее культурному влиянию южнославянскими странами и Русью устанавливается интенсивное общение. На Русь приезжают болгарские, сербские книжники (Григорий Цамблак, Киприан, Пахомий Серб), а сами русские, и в особенности новгородцы, образовывают целые колонии на Афоне и в Константинополе, занятые перепиской рукописей. Русские, в свою очередь, оказывают влияние на культуру южнославянских стран.

Насколько основательным было влияние русских книжников, живших на Афоне и в Константинополе, можно заключить хотя бы из того, что серб Константин Костенческий в своем сочинении о правописании называет русский язык "красивейшим и тончайшим" и сообразует с ним свои правила орфографии. Русский язык оказывает существенное влияние на болгарский литературный язык XIV в.».[6] Константин Костенческий известен как один из оригинальных ученых средневековья, которые создали основание для процесса, получившего название второго южнославянского влияния. Он был учеником патриарха Евфимия Тырновского, который примыкал к исихастам. Исихасты видели в слове сущность обозначаемого им явления, в имени Божьем – самого Бога. Поэтому слово, обозначающее священное явление, с точки зрения исихастов, так же священно, как и само явление. Это учение о языке и слове было распространено Евфимием и его учениками на всю письменность. Слово, по этому учению, было сущностью явлений. Назвать вещи значило понять их. С этой точки зрения, языку отводилась первенствующая роль в познании мира. Познать явление - значит выразить его словом, назвать. Константин Костенческий в своих трудах исходил из убеждения, что каждая буква, каждая особенность графики, особенность написания и произношения слова имеет свой смысл, малейшая неточность в письме, орфографическая неустойчивость способны породить ересь. Слово и сущность для него нераздельны. В этом учении вопреки всем идеологическим влияниям проявилась древнейшая сущность языка, исправленная и давно забытая на Руси.[7]

В России самостоятельная теория слова стала развиваться только в начале XX века. Отец Павел Флоренский создал свою теорию слова на почве имяславчества и основал ее на энергетическом знании. [8] Имя Божие есть сам Бог. Но Бог не есть ни имя Его, ни Самое Имя Его. А.Ф.Лосев распространил эту формулу на имя и слово вообще. По А.Ф.Лосеву, слово – это вещная энергия, таким образом, слово есть сама вещь, но вещь не есть о ней слово.

У отца Павла Флоренского с теорией слова сплетена теория познания. В акте познания преодолевается коренное раздвоение бытия на объект и субъект, на Я и не Я. В акте познание это есть то и другое, хотя объект и субъект не сливаются. Могут быть сущности неслиянные, но и нераздельные. У бытия две стороны: внешняя и внутренняя. Внутренняя направлена к инобытию. Только в этом она может получить определенность. Но есть и внешняя сторона – проявление самого себя. Первое – сущность, существо, усия, второе – энергия. Не имеет энергии только инобытие. И именно энергия может общаться. Это слияние – плод взаимодействия энергий, синергия. Отец Павел Флоренский подвел к мысли, что в основу будущей лингвистической теории нужно положить и сущность слова, и энергию, и их отношения.

В статье «Строение слова» Павел Флоренский пишет, что слово, с одной стороны, незыблемое, основательное, неподвижное, полагаемое целиком вне-меня, а с другой стороны, в слове присутствует нечто гибкое, текучее, изменчивое, сугубо мое. Слово существует «до-меня» и как факт «моей» жизни, поэтому нужно выделить две формы: внешнюю и внутреннюю. «Внешняя форма есть тот неизменный, общеобязательный, твердый состав, которым держится все слово; ее можно уподобить телу организма. Не будь этого тела – не было бы и слова как явления надындивидуального; это тело мы получаем, как духовные существа, от родного народа и без внешней формы не участвовали бы в его речи. Это тело безусловно необходимо; но жизненная сила его, самого по себе, только тлеет, ограниченная узкими пределами, и неспособна согревать и освещать окружающее пространство.

Напротив, внутреннюю форму слова естественно сравнить с душою этого тела, бессильно замкнутой в самое себя, покуда у нее нет органа проявления, и разливающую вдаль свет сознания, как только такой орган ей дарован. Эта душа слова – его внутренняя форма – происходит от акта духовной жизни. Если о внешней форме можно, хотя бы и приблизительно точно, говорить как о навеки неизменной, то внутреннюю форму правильно понимать как постоянно рождающуюся, как явление самой жизни духа».[9] Таким образом, слово – встреча индивидуальной энергии и энергии, связанной с общенародной жизнью. Далее Павел Флоренский рассматривает трихотомичный состав слова: фонема как звуковая оболочка, психофизические усилия человека, морфема – превращение психических данностей в логические, семема – внутренняя форма слова, то, что связано со смыслом. Терминологически он связывает эти части слова так:

фонема – символ морфемы,

морфема – символ семемы,

семема – цель и смысл морфемы,

морфема – цель и смысл фонемы,

фонема – впечатление впечатления или ощущение,

морфема – ощущение ощущения или представление,

семема – понятие понятия или идея.

«Тут в лингвистическом анализе слова подтверждается каббалистическое и александрийское, преимущественно Филона-Иудея, учение, а чрез него и многих святых отцов о троякости смысла Священного писания. А именно, согласно этой герменевтике, каждое место и слово Писания имеет значение, во-первых, чувственно-буквальное, во-вторых, отвлеченно-нравоучительное и, в-третьих, идеально-мистическое, или таинственное». [10] Всякое удачное слово имеет эти три слоя, соответственно усвоение слова проходит три этапа:

1. звук с образом (чувственность),

2. понятие (рассудок),

3. трепетно меняющаяся идея (разум).

Это соответствует трем сторонам человека: Тело, Душа, Дух. Именно такое строение должно быть у гармонически развитого слова.

Современная лингвистическая наука в своих исследованиях опирается на опыт ученых советского атеистического периода, то есть, в каком-то смысле, изучает свойства тела, почти не касаясь вопросов Души и Духа. В этом свете представляются очень интересными исследования петербургской лингвистической школы, а именно, работы В.В.Колесова, который изучает древнейшую магическую систему рождения и развития слова.

Где R – референт, вещь объективного мира.
D - денотат, предметное значение слова.

Слово рождается мистически, концептуально, из предощущения. Концепт является предметом философии и веры. Обретая форму, слово рождает образ. Осознание образа дает понятие. Образное понятие есть символ. И символ снова растворяется в бесконечности национального миросозерцания. Все коренные слова прошли этот путь.[11]

Символ – это тот же образ, прошедший через понятие. В нем суть нашей культуры. Русская философия – это философия образа и символа, а не понятия. Философия – это вообще не наука для русских людей, она лишь объясняет появление образов и символов в культуре. Это очень важно, потому что процесс накопления символов и создает культуру. Многие обличают расплывчатость сознания русских людей как недостаток мысли. А это легко объяснить. Для русского сознания характерна работа объемными символами. Русский человек не любит конечной оформленности мысли, потому что в центре внимания образ, а не готовое понятие. Он работает на уровне познания, а не знания. Единство целого для него важнее, чем точность понятий.

Такой путь проходит не только слово, но и познание слова, познание жизни вообще, мышление человеческое.

В этой древней системе удивительным образом раскрываются многие смыслы учений о слове, которые существовали на протяжении тысячелетий, поскольку природа слова сама по себе несет в себе потенции всех учений. Разделяя явления, мы видим направление развития, взаимодействие, внутреннюю структуру и предназначение частей, которые существуют как единое целое.

Учение о слове Павла Флоренского:

Учение о слове А.А.Потебни:

Учение о слове в древнерусском языке:

Учение о Святой Троице (подобное видение продолжает традиции средневековых текстов):

Такой путь проходит не только слово, но и жизнь личности, мышление человеческое. Мышление современного человека понятийное, оно точно и конкретно. И это зажимает человека, влияет на психику. Поэтому Владимир Иванович Вернадский назвал наше время психозойской эрой цивилизованного человечества. Мы отторгнуты от тайны (+R, +D).

Путешествие в историю изучения и постижения слова мы совершили неслучайно. На протяжении тысячи лет история слова, история происхождения языка и русской письменности были священными, сакральными, легендарными, идеологическими или гипотетическими, но никогда история языка не была столь однозначной, как преподносит современная лингвистическая наука, как преподают в школе. В «Послании старца Иосифа Митрополиту Макарию о составлении алфавитов» (1592г.) утверждается Божественное происхождение русской грамоты, и оно несомненно древнее, чем творение просветителей Кирилла и Мефодия: «В лето 6377 Кирил учитель словеньску словеньску языку (февраля 14) быв 42 лета и многи просветив учении божественными к Господу отиде и положен бысть в Риме в церкви святаго Климента, еже (се?) буди ведомо всеми языки и всеми людьми, яко русский язык ни откуду приа веры святыя сея, и грамота рускаа никим же явлена, но токмо Самем Богом Вседержителем Отцем и Сыном и Святым Духом.

Князю Владимиру Дух Святый вдохну веру приати и крещение от грек и прочий наряд церковный, и грамота рускаа явилася Богом дана в Корсуне русину, от него же научися Коньстянтин Философ оттуду, сложив и написав книги русским гласом, и еврейстей грамоте тогда же извыче от самарянина в Корсуне. Той же муж бяше русин благоверен постом и добродетелею в чистей вере, един уединився. И т[ой] един от русская языка явися преже христиан сый и неведом никим же откуду есть. Той бысть во дни Михаила царя и Ирины благоверныа».[12]

Эти факты хранит Душа человека, но немногие ее слышат и могут перевести на понятийный язык, понятный современному человеку. Это доступно лишь гениям Духа, с чьими мыслями мы сейчас соприкоснулись. Они через наитие и Божественное откровение прозревали истины. Именно благодаря им русский человек верит, что тайны слова не умещаются в рамки современных учебников и известных научных аксиом.

Но важно знать, что помимо известной нам истории учения о слове существовала еще неизвестная нам изустная традиция сохранения древней мудрости. Ее хранители – в основном старообрядческие общины, которые держали в тайне свое знание, дабы сохранить в чистоте. Известно, что в разные времена хранители традиций подвергались гонениям как язычники. Даже потехи для души русской: сказки, загадки, народные приметы – оказывались вне закона. Пример тому - царская грамота 1648 г., в которой скоморохов и всех, кто давние традиции соблюдает, велено бить батогами, а особо упорных ссылать в окраинные города, поскольку великие бесчинства творят: «многие человецы неразумием веруют в сон, и встречу, и в полаз, и во птичей грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небылные, и празнословие с смехотворением и кощунанием, и души свои губят такими помраченными и беззаконными делами».[13]

В наше время путешествуют в сети учебники по древнерусскому языку «Буквица», «Глаголица», созданные по материалам видеолекций Асгардского Духовного училища Древнерусской Инглиистической Церкви Православных Староверов-Инглингов.[14] Авторы наследуют традиции русской грамоты и не вступают в научные споры. Для современной науки эти знания не являются достоверными. Однако, имея многолетний опыт преподавания русского языка в школе, могу утверждать, что очень многие факты, изложенные в этих книгах, проявлялись и раньше в неожиданных открытиях, озарениях, экспромтах не только на моих уроках, но и на уроках моих коллег, кто истинно любит свой язык и несет эту любовь детям. Можно запрещать древнее знание, игнорировать, но невозможно Душе запретить прозревать истину.

Я предлагаю вам рассмотреть древнюю грамоту в свете Всеобщих Законов Мира, периодическая система которых была открыта Наталией Владимировной Масловой. Доктор психологических наук, кандидат исторических наук, академик Российской академии естественных наук, Президент Ноосферной академии науки и образования, иностранный член Крымской АН Н.В.Маслова открыла не только периодическую систему Всеобщих Законов Мира, но и периодические системы Общих законов человеческого общества, Общих законов познания и постижения, Законов Духа, Законов образования.

Древние знания и новые научные открытия проявляют единую природу, объясняют и дополняют друг друга, вступают в диалог, любуются друг другом и стремятся к Единому Творцу.

Часть 2

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: