ВОЗНИКНОВЕНИЕ СИСТЕМЫ ФЕОДАЛЬНОГО ПРАВА

В период от 1000 до 1200 г., а в основном между 1050 и 1150 гг., феодальные установления в Европе претерпели существенные изменения, ко­торые можно классифицировать по следующим рубрикам: 1) объективности, 2) универсальности, 3) взаимности прав господ и вассалов, 4) коллективное правосудие, 5) интеграции, 6) рост.

Объективность и универсальность. В этот период феодальные ус­тановления, ранее сравнительно произвольные и расплывчатые по значе­нию и в то же время на местах отличавшиеся разнообразием и разным толкованием, стали гораздо более объективными и точными и гораздо более единообразными и общими".

Например, начиная со второй половины IX в., особенно во Франции и Италии, наследник вассала часто наследовал и его положение. Тем не менее можно лишь в очень широком смысле говорить о "наследуемости" ленов в то время. Затем, однако, сложилось обыкновение (модель поведения), что по смерти вассала сеньор жаловал новую инвеституру его наследнику, если тот был готов принести присягу. Впоследствии это обыкновение закрепилось как норма поведения, так что стало считаться нарушением обычной нормы (нор­мы обычного права), если сеньор отказывал наследнику в такой инвеституре. Однако эта норма обычного права существовала не везде и не всегда. На протяжении IX и X вв. европейский феодальный обычай (включая и мо­дели, и нормы поведения, и обычай как обыкновение, и обычное право) был чрезвычайно разнообразен. Никоим образом всякая присяга не сопро­вождалась инвеститурой феода, и никоим образом все феоды не даровались "людям уст и рук". Многие лены все еще жаловались в обмен на платежи натурой, а не службой, на условиях, подлежащих отмене по воле жало-вателя. Это был также период, когда рыцарство только начинало приоб­ретать огромное военное значение, и следовательно, новое сословие ры­царей добивалось признания — и земли.

В XI—XII вв., однако, и военная и правовая ситуация были более благоприятны для рыцарского сословия, а значит, и для вассалов, на которых феодал рассчитывал, нуждаясь в рыцарях для военной службы. Поэтому вас­сал мог настаивать на праве наследника получить его долю в феоде. В конце XII в. в Англии и Нормандии это право стали защищать соответственно в

королевских и герцогских судах по специальному ордеру, называвшемуся "mort d'ancestor", которым за наследником признавалось право на лен, а не­правомерно вступивший на его территорию сеньор объявлялся нарушителем⁷. В большинстве местностей также был установлен обычай первородства, по которому старший сын наследовал весь лен. Так, лен не подвергался расчле­нению, хотя отдельные его части ("appanages") могли быть выделены для компенсации младшим сыновьям.

Таким образом, в XI—XII вв. наследуемость феода стала объективной и универсальной нормой, сравнительно точной по значению и более или менее единообразной по всей Европе⁸. То же самое произошло и с другими нормами феодального обычного права, такими, как отчуждаемость феода вассалом, коммутация (перевод) разных личных феодальных повинностей в денежные платежи, участие в судебном процессе.

Взаимность прав господ и вассалов. В тот же период, главным образом между 1050 и 1150 гг., различные формы личных повинностей вассалов господам превратились в имущественные обязательства, а различные формы прямого эко­номического господства перешли в форму податей, что оставляло вассалам зна­чительно больше личной свободы и экономической независимости.

Личные повинности вассалов в IX—X вв. принимали такие формы, как право сеньора потребовать от своего вассала военную службу, право сеньора в определенных случаях жениться на дочери своего вассала или выдать ее замуж, право сеньора на личную помощь вассала при нужде в ней и другие подобные господские права. В XI—XII столетиях долг во­енной службы был переведен в денежные платежи (в Англии и Нормандии "scutage"), право женитьбы было переведено в единовременный налог на замужество дочери вассала, а долг личной помощи тоже перешел в раз­личные налоги ("пособия").

Раньше во многих местах экономическое господство принимало форму права сеньора вступать на территорию лена, наблюдать за его управлением и забирать его продукты, вассал при этом не имел права отчуждать лен, а сеньор после смерти вассала имел право получить землю обратно. В XI— XII вв. эти права сеньора подверглись суровым правовым ограничениям. В XI в. было разработано понятие "сейзины" для характеристики владельческих прав лиц, которые "держали" землю или имущество, не обладая правом соб­ственности на них. Владевший такими правами не мог быть силой изгнан со своей земли, а его движимое имущество по закону никто не мог забрать про­тив его воли, даже его сеньор. Развитие принципа наследуемости феода на­следниками вассала сопровождалось развитием принципа его отчуждаемости вассалом. Такое отчуждение иногда принимало форму субфеодизации, то есть пожалования феода вассалом своему вассалу. В случае передачи феода на­следнику, субфеодизации или другой формы отчуждения следовало уплатить налог сеньору.

Эти изменения в праве, ориентированные на наполнение прав содер­жанием, явно способствовали росту экономической независимости вассала. Его повинности сеньору все более выражались в платежах натурой или деньгами вместо личной службы, как раньше. Он все в большей степени управлял фе­одом без строгого личного надзора сеньора.

Однако рост правовой защиты вассалов не следует толковать как по-

37-499

беду одного экономического класса над другим. За исключением короля, ко­торый был сеньором для всех, каждый был чьим-то вассалом; а в результате субфеодйзации всякий имевший лен вассал был чьим-то сеньором, кроме са­мой нижней ступеньки этой лестницы, где помещик правил не вассалами, а сервами и другими крестьянами.

Вот что пишет Марк Блок: "В обществе, где столь многие люди были одновременно и покровительствуемыми, и хозяевами, неохотно при­знавалось, что, если один из этих людей как вассал добился для себя не­которого преимущества, он как сеньор мог отказать в этом преимуществе тем, кто был привязан к нему такой же формой зависимости. От старого каролингского капитулярия до Великой хартии, классической основы ан­глийских свобод, подобное равенство в привилегиях, плавно проходящее сверху до самого низа лестницы, оставалось одним из самых плодородных источников феодального обычая"⁹. Ссылка Блока на каролингский период вроде бы противоречит тому акценту, который был нами сделан на пере­менах XI—XII вв. Но всего лишь двумя страницами далее Блок проводит решающее различие: "Уже в каролингскую эпоху обычай благоприятство­вал притязаниям потомков [вассалов на наследование]... Во втором фео­дальном периоде [то есть с середины XI в.], который везде был отмечен своего рода правовым пробуждением, он стал законом.

Эта эволюция в направлении роста личной свободы и экономической независимости вассалов в особенности проявилась в узаконении элемента вза­имности в отношениях "сеньор—вассал". Конечно, элемент взаимности в этих отношениях присутствовал всегда: делая кого-то своим "человеком", сеньор вступал с ним в пожизненные отношения, требовавшие верности не только от вассала, но и от сеньора, а когда это дополнялось передачей земли в лен, устанавливались также взаимные отношения "землевладелец-держатель". Од­нако этой практике взаимности в таких свободных формах даже после при­нятия обязывающей обычной нормы взаимности было весьма далеко до той полноценной договорной взаимности, которая начала связываться с узами "сеньор—вассал" в XI в.

Выражение "договорная взаимность" нуждается в оговорке: феодаль­ный договор (о присяге на верность или о присяге на верную службу без присяги на верность) был договором о приобретении определенного положе­ния. В этом отношении он уподоблялся брачному договору, и сами юристы XII в. сравнивали их. В противоположность коммерческим договорам прак­тически все права и обязанности договора "сеньор—вассал" были закреплены (обычным) правом и не могли изменяться по воле сторон. Договорным ас­пектом здесь было согласие вступить в данные отношения, правовое же их содержание было предписано. Кроме того, договор верности не мог быть рас­торгнут по обоюдному согласию, потому что он был основан на священном обете пожизненного обязательства. Договор о феоде, напротив, можно было расторгнуть по обоюдному согласию, и оба этих договора могли быть растор­гнуты одной из сторон при нарушении другой стороной своих основных обя­зательств.

Иногда авторы, пишущие о феодализме, утверждают, что присяга вас­сала на верность сопровождалась пожалованием феода. В таком предположе­нии смешаны присяга на верность ("homage") и присяга на верную службу

("fealty"). Взаимность присяги на верность заключалась в том, что вассал становился человеком сеньора в обмен на то, что сеньор становился госпо­дином вассала; это была пожизненная связь, закрепленная поцелуем, почти что равная браку. Присяга вассала на службу сеньору была совершенно иная. Сеньор в ответ обещал свою верность вассалу. Кроме того, сеньор часто награждал вассала леном. Верность вассала заключалась в добросовестном уп­равлении феодом. Верность сеньора заключалась в том, чтобы не переступать правовых границ своих полномочий, а также оказывать вассалу разную кон­кретную помощь. Вассал мог принести присягу на верность и присягу на службу не одному сеньору, а нескольким, точно так же как он мог держать разные лены от разных сеньоров. В середине XI в. во Франции и других странах сложилась система "ligantia", по которой вассал мог "зарезервиро­вать" свои обязательства по отношению к одному или более сеньорам. В Ан­глии начиная с XII в. король всегда являлся сеньором и потому при наде­лении феодом вассал должен был произнести: "...кроме моей верности, которой я обязан королю". Когда феоды стали наследуемыми и отчуждаемыми в ши­роких правовых границах, вассалитет снова был отделен от присяги на вер­ность и стал регулироваться своими собственными нормами взаимности.

Значение, очень важное с теоретической точки зрения и не ли­шенное практической ценности в необычных ситуациях, имело право вас­сала либо сеньора расторгнуть договор верности или службы при наличии достаточных оснований. Если одна из сторон нарушала свои обязательства и этим причиняла другой стороне серьезный ущерб, последняя имела право расторгнуть договор посредством торжественного жеста отказа, именуемого "diffidatio" ("отзыв верности"). В первом систематическом трактате по ан­глийскому праву, написанном в 1187 г. и приписываемом Глэнвиллу, ут­верждалось, что вассал должен своему сеньору не больше, чем тот ему, исключая почет, и что, если сеньор нарушил верность, вассал освобожда­ется от своего долга службы.

"Diffidatio" является ключом к пониманию правового характера фе­одальных отношений на Западе начиная с XI в. Более того, как писал Фрид­рих Хеер, "diffidatio" ознаменовал собой переломный пункт в политическом, социальном и правовом развитии Европы. Вся идея права на сопротивление уже заключена в этом понятии договора между правителем и управляемым, между высшим и низшим".

Коллективное правосудие. Повсюду на Западе действовал основной принцип судопроизводства, по которому каждый феодал имел право вершить суд, то есть председательствовать над своими вассалами — или держателями, вне зависимости от того, являлись ли они вассалами — в судебном заседании. Этот принцип выражал слияние военно-экономических и политических от­ношений: военно-экономическое дело управления феодом было в то же время и политическим делом управления сообществом людей, относившихся к феоду. А управление принимало главным образом форму осуществления юрисдикции посредством судебных в широком смысле заседаний.

Можно рассматривать возникновение феодальных судов в X—XI вв. в связи с крахом централизованной королевской власти в IX в., что сопро­вождалось пожалованием королем иммунитета крупным феодалам. Но при этом надо оговориться, что и в империи Карла Великого централизованная

37*

королевская власть никогда не была твердой. Разумеется, Карл и его пре­емники постарались создать в каждом районе своих владений постоянную группу "искателей права" (" scabini"). Эти должностные лица назначались из центра и должны были решать дела под председательством назначенного из центра же губернатора округа ("Graf'). Однако эти мирские трибуналы, со­стоявшие обычно из крупных местных землевладельцев, едва ли можно было контролировать из центра. Кроме того, местное правосудие в значительной степени, как и раньше, осуществляли местные народные собрания. Именно эти народные собрания и те суды "scabini", которые еще сохранялись, и сме­нились в империи франков в X—XI вв. феодальными судами. Также и в Англии после норманнского завовевания именно местные народные собра­ния — суды сотни и графства (shire) — сменились феодальными судами, хо­тя и в меньшем масштабе, чем во Франции.

Итак, традиция коллективного осуществления правосудия была силь­на, в то время как традиции профессионального судопроизводства юридически образованными должностными лицами почти совсем не было вплоть до конца XI в. В судебном процессе главенствовало понятие "suit of court": сеньор пред­седательствовал либо сам, либо в лице своего стюарда, но вынесение решения осуществлялось так называемыми "suitors", то есть вассалами или держате­лями. Всякий, кого обвинили в преступлении или невыполнении обязатель­ства, имел право на суд равных себе ("pares", англ. "peers"). Эта фраза — право человека быть судимым "судом равных ему" ("per iudicium parium") — стала знаменита в Англии благодаря включению ее в Великую хартию воль­ностей 1215 г., однако она встречается в подобных документах, изданных и в других странах Европы. Так, указ императора Конрада II 1037 г. поста­новлял, что ни один вассал не должен быть лишен императорского или цер­ковного лена "иначе как по закону наших предшественников и приговору равных ему".

Феодальные суды были не просто органами разрешения споров или соблюдения закона в узком смысле, это были собрания, которые советовали и принимали решения по всем вопросам, представляющим общий интерес. Так, в сеньориальный суд могла поступить просьба установить размер пла­тежей вассалов для обеспечения военной кампании, или объявить правила ис­пользования общих полей и лесов, или дать согласие на предоставление феода новому держателю или изгнание другого за невыполнение обязательств. В то же время сеньориальные суды могли осуществлять так называемое "высокое правосудие" (во Франции "haute justice"), то есть они могли рассматривать дела о преступлениях, за которые предусмотрена смертная казнь (например, убийство, грабеж и другие тяжкие преступления). Постепенно, сначала в нор­маннских королевствах Сицилии и Англии, а затем в Нормандии, Франции и других странах, королевские (герцогские) суды приобрели большую часть юрисдикции в отношении "высокого правосудия", называвшегося также "исками меча". Однако даже в Англии некоторые могущественные феодалы сохранили за собой такую юрисдикцию, а во Франции и Германии многие из них осуществляли "высокое правосудие" вплоть до XVI в. По­всюду сеньориальные суды сохраняли юрисдикцию над мелкими преступ­лениями и определенными типами гражданских исков (франц. "basse justice" — "низкое правосудие"), а также и общую юрисдикцию в отно-

шении ленных прав на земли феодала, которому принадлежал данный суд. Английские сеньориальные суды на протяжении нескольких столетий сохра­няли за собой юрисдикцию над караемыми смертью "пойманными за руку ворами", то есть ворами, застигнутыми на месте преступления.

Сам сеньор или его стюард председательствовали в суде, a "suitors" выносили свое суждение. По общинным и гражданским делам доказывание обычно производилось компургацией, или судебным поединком, или испыта­нием, до отмены последнего в 1215 г. Кроме того, для решения спорных вопросов часто назначалось жюри. Процедура носила устный и неформаль­ный характер. Таковы были черты сеньориального судопроизводства по всей Западной Европе.

Поразительной чертой сеньориального суда была его юрисдикция над претензиями феодала к своему вассалу. Сам сеньор использовал свой суд для того, чтобы преследовать своих держателей за неуплату феодальных податей, посягательство на границы своих владений и другие нарушения обязательств. Мейтленд пишет: "Что касается возражения на тот счет, что сеньор одно­временно выступает и судьей, и стороной, то оно несостоятельно, потому что сеньор не является судьей; ответчика судят равные ему". Нет сомнения, что феодал мог испортить жизнь тем, кто голосовал против него. Однако вас­сал мог подать на решение суда своего непосредственного сеньора апелляцию в суд господина своего сеньора. Это право апелляции было сформулировано в конкретных правовых терминах. Например, французский юрист Филипп де Бомануар, который писал в XIII в., но описывал при этом правовые порядки края Бовези, существовавшие уже более сотни лет, перечислял такие основания для обращения рыцаря с апелляцией в вышестоящий сень­ориальный суд: 1) отказ в справедливости, 2) ложный приговор, 3) отсут­ствие юрисдикции, 4) разрешение на апелляцию дано приказом графа или короля, 5) прямой интерес в деле со стороны графа, например, если рыцарь заявлял, что он был недавно лишен сейзины своего фригольда. Кроме того, хотя вассал не мог подавать на своего сеньора в его же собственный суд, он мог, если его господин отказывал в правосудии, отправиться в суд сеньора своего сеньора.

Право вассала обратиться в высший сеньориальный суд для удовлет­ворения претензий к своему непосредственному сеньору, хотя оно и нечасто использовалось, является выразительной иллюстрацией важности и феодаль­ной судебной системы, и принципа взаимности прав между сеньорами и вас­салами. Феодальное право дало Европе первый светский опыт взаимности правовых обязательств между лицами высшего и низшего общественного по­ложения. Действительно, вся феодальная иерархия рассматривалась как це­лостная правовая структура: высшие классы, от рыцарей до баронов и от графов до герцогов и даже королей, считались подвластными общим правовым нормам. Отчасти это было проявлением идеала законности. Отчасти же это было и отражение реальной практики субфеодизации, когда сеньор одного вассала сам был вассалом другого сеньора. И идеал законности, и практика субфеодизации способствовали сохранению единого классового сознания вы­сшего слоя, чем сильно отличались от феодальных структур многих незапад­ных культур, в которых наблюдались резкие границы внутри дворянства, осо­бенно между высшей аристократией и мелкопоместным дворянством. Такие

границы характерны и для западного общества на более поздних стадиях раз­вития. Но в эпоху формирования западной традиции права, по феодальному праву, рыцарское сословие могло претендовать на фундаментальное правовое равенство со всеми теми, кто политически, экономически и социально стоял выше его на феодальной лестнице.

Взаимность феодальных обязательств, выравнивание феодальной при­вилегии и иерархия феодальных юрисдикции подкреплялись любовью фео­дальной аристократии к сутяжничеству. Это считалось показателем доблести. "Сутяжничество как любимая баронами форма конфликта уступало только междоусобным распрям и войнам", — пишет Хеер. В самом деле, отмечает он далее, "и поединок на поле боя, и поединок в суде были схваткой один на один. "Бог и мое право": пусть Бог разрешит спор, в дуэли и в божьем суде"'. Сутяжничество высших классов, как и понятие взаимности прав меж­ду сеньорами и вассалами, не только составляло структурный элемент в си­стеме феодального права, но и знаменовало важный вклад последнего права в развитие правового сознания Запада, которое отличается от правового со­знания многих незападных культур своей сильной приверженностью к фор­мальной защите прав как способу разрешения споров.

Интеграция. Выражение "интеграция феодального права" относит­ся к такому развитию западного правового сознания, которое сделало воз­можным и необходимым истолкование различных прав и обязанностей, свя­занных с отношениями "сеньор—вассал" таким образом, чтобы они соста­вили единое целое. Установилось мнение, что понятия и институты присяги на верность и присяги на службу, "hgantia", так называемые побочные повинности (военная служба или налог, дани, пособия, брак, опекунство и прочие), наследуемость и отчуждаемость феода, правила выморочности, "diffidatio", процессуальные нормы ("suit of court") и другие взаимосвя­занные понятия и институты все вместе составляют ясно очерченную и целостную правовую систему.

Хотя эта система по большей части оставалась системой обычного пра­ва, а не законодательного, она со временем обрела и письменные источники. В XI—XII вв. конкретные феодальные обычаи записывались во множестве хартий, изданных в подтверждение жалования сеньорами земли в лен вас­салам. Городские статуты, такие, как хартия Пизы 1142 г., имели анало­гичное содержание. "Обычаи" города Барселоны, написанные в 1068 г., в значительной степени являлись изложением феодального права. Со временем феодальные обычаи, как неписаные, так и писаные, попали в сферу интересов ученых-юристов, которые стремились определить их основные принципы. Так, между 1095 и ИЗО гг. миланский консул Умберто де Орто написал книгу под названием "Consuetudmes Feudorum" ("Обычаи феодов"), позже ее стали называть "Libri feudorum" ("Книга феодов"). Умберто де Орто попытался си­стематически изложить феодальное право. Эту книгу использовали как текст в Болонье, где ее глоссировали и расширили, и ее окончательная редакция 1220 г. была добавлена к Новеллам Юстиниана. В этой книге излагались и обычное феодальное право, и отдельные постановления императоров Лота-ря II, Фридриха I и Генриха IV. Таким образом, в книге была сделана по­пытка проанализировать не только лангобардское феодальное право, но и бо­лее универсальное обычное право, которое отличалось от канонического пра-

ва, а также от королевского, городского или торгового, но было общим для Запада и применимо к феодальным отношениям вообще.

Умберто де Орто и последовавшие за ним юристы считали, говоря словами Дэвида Херлихи, что "обычное право феода было логически после­довательно и абсолютно пригодно для научного исследования... [Они] исхо­дили из того, что смесь феодальных обычаев была больше, чем просто бес­форменная масса региональных пристрастий, скорее, все эти обычаи разде­ляли общие принципы, и поэтому составляли все-таки правовую систему. Од­нако юристы отлично понимали, что эти обычаи все же составляли только часть общей совокупности законов, которыми управляется общество.

Право феодального землевладения слилось с растущим корпусом ко­ролевского (или герцогского) права в Сицилии, Англии, Нормандии, Фран­ции, германских княжествах, Фландрии, Испании и других странах. В 1187 г. трактат Глэнвилла о законах и обычаях Англии систематизировал большин­ство фундаментальных принципов феодального права в Англии по категориям королевских судебных предписаний, изданных в предшествующие десятиле­тия. Примерно в 1200 г. появилась нормандская книга обычаев "Tres ancien coutumier de Normandie", которая содержала очень похожую совокупность фе­одального права, применимого к Нормандии. Около 1221 г. появилось "Сак­сонское зерцало", "Sachsenspiegel", написанное немецким рыцарем Эйке фон Репгау. Книга состояла из двух частей: одна о саксонском обычном праве, Landrecht, а другая о саксонском феодальном праве, Lehnrecht. "Саксонское зерцало" было первой юридической книгой на немецком языке, до нее было

латинское издание, ныне утраченное.

Кроме того, три величайших западных монарха второй половины XII в. — Генрих II Английский и Нормандский (1154—1189), Филипп-Август Французский (1180-1223) и Фридрих Барбаросса в Германии (1152—1190) — издали ряд важных законов, регулирующих различные феодальные отношения.

В XIII—XIV вв. ведущие романисты писали трактаты по феодальному праву. В разных странах: Дании, Ютландии, Нормандии, Вермандуа, Орле­ане, Анжу и т. д. — появилось множество книг, рассказывающих о местных обычаях. "Великая сумма английского права", приписываемая Брактону, со­ставленная в первой половине XIII столетия, содержала подробный анализ феодального права; а в 1283 г. за этой книгой последовали знаменитые "Обы­чаи Бовези" Бомануара.

Марк Блок сопоставляет место феодального права в правовых струк­турах Франции, Германии и Англии после 1200 г. Во Франции право ленов и вассалитета было вплетено в цельную ткань права, так что невозможно было отличить феодальное право от нефеодального. В Германии феодальное право считалось отдельной системой, нормы которой были применимы только к определенным поместьям или определенным лицам и использовались осо­быми судами. Не только на манориальном уровне или в городах, но и среди высших сословий землевладельцев многие виды правовых отношений регули­ровались не Lehnrecht (феодальным правом), a Landrecht (lex terrae, "закон земли"). Англия походила на Францию в том, что там не было отдельной совокупности феодального права, созданного из обычаев феодальных классов, Landrecht и Lehnrecht были сплавлены. Однако, как и в Германии, значи­тельная часть английского общего права, а именно относящаяся к земельным

правам, могла считаться феодальным правом, хотя она применялась королев­скими судами и формально была частью общего права. Анализ Блока можно рассматривать как уточнение и разъяснение выдвинутого здесь тезиса о си­стематизации феодального права в XI и XII вв. Эта систематизация не при­вела к созданию нового свода права, который действовал бы независимо от других сводов. Вместо этого все светские правовые системы: феодальная, ма-нориальная, торговая, городская и королевская (общего права) — наклады­вались друг на друга. Это было справедливо даже для Германии, невзирая на разделение между законом земли и феодальным правом. Несмотря на это, каждая совокупность права имела свой собственный характер, свою логику: хотя феодальные и нефеодальные правовые нормы были переплетены во фран­цузских книгах обычного права и Брактоновом анализе права, применимого в английских королевских судах, феодальное право все равно имело свои собст­венные связные принципы.

Одним из важнейших объединяющих элементов феодального права было сочетание в нем политических и экономических прав — права управ­ления и права пользования и распоряжения землей. Для обозначения этого сочетания использовалось латинское слово "dominium". Оно означало и что-то вроде господства, и что-то вроде собственности. "Господство" — подходящее слово, если оно включает и юрисдикцию, то есть право вершить суд и объ­являть закон. "Феод и правосудие — это все едино", — говорил Бомануар. "Собственность" тоже подходящее слово, если оно не сводится к своему дав­нему первоначальному значению, в котором его употребляли в XVII в. Тогда оно обозначало абсолютное, неделимое, исключительное право на предмет собственности. Феодальный же "dominium", напротив, обычно ограничен, раз­делен, поделен различными способами. Какое-либо лицо могло иметь опре­деленные права на данную землю по отношению к своему сеньору, а тот сеньор мог иметь определенные права на ту же землю по отношению к своему сеньору, а также другие права по отношению к сеньору этого сеньора, в роли которого мог оказаться и король. Конфликтующие права были за­ключены в самой земле, которая мыслилась как разновидность правового субъекта. Так, один участок мог рассматриваться как "подчиненный" другому в том смысле, что услуги с него могли требоваться к передаче на "господ­ствующий" участок. Фактически земля не была ничьей "собственностью", ее "держали" в иерархии "держаний" (англ. "tenure" от лат. "tenere" — "де­ржать"), ведущей вверх к королю или другому высшему сеньору.

Понятие разделенной собственности, множественности держателей прав на одну и ту же землю не является уникальным для Запада. Однако западная система феодальной собственности была уникальна благодаря своей концепции взаимоотношений различных конкурирующих прав. Например, рыцарь мог иметь dominium над наделом земли только в течение жизни с возвращением его после смерти рыцаря сеньору, от которого было получено такое "пожизненное держание". Или земля могла быть дана в лен рыцарю и "наследникам его тела", в каковом случае наследники сразу при рождении приобретали своего рода "будущие права" на землю. Или пожалование могло быть дано рыцарю А пожизненно, а после его смерти — его брату рыцарю В, если он переживет А, а если нет, то его родственнику рыцарю С. Это создало бы другого рода "будущие права" на землю для В и С.

2%

Такие дарения земли (или другой собственности), имевшие целью вернуть дар дарителю по смерти дарополучателя, и создание разнообраз­ных видов обусловленных прав на землю, которые должны вступить в силу в будущем, не вытекали ни из римского, ни из германского права. Сама мысль измерять права собственности их протяженностью во времени была в значительной мере изобретением Запада XI—XII вв. Эта идея надолго пережила закат феодализма, фактически она жива и поныне в английском и американском земельном праве. Речь идет не только о наборе техниче­ских приемов для передачи собственности после смерти, но также и о включении разных лиц, живущих и нерожденных, в права владения, поль­зования, распоряжения и контроля собственности. Сознательное вовлече­ние будущих поколений в режим осуществления прав собственности было характерным примером чувства времени, которым обладала западная тради­ция права в период своего формирования.

Наряду с измерением прав собственности (англ. "estates") на землю их протяженностью во времени и их перенесением в будущее ("будущие пра­ва") долгосрочное воздействие на западные правовые ценности и западные правовые институты, понятия и нормы оказало четкое понятие сейзины, ко­торое распространилось в Европе в конце XI—XII в. Сейзина уже упомина­лась в связи с развитием правовой автономии вассалов — вассал, имевший "сейзину" на землю, имел право иска против любого, кто его лишал "сейзи­ны", будь это даже собственный сеньор, — а также в связи с каноническим правом собственности, особенно законом о насильственном захвате земли (англ. "spoliation"). С точки зрения развития западной традиции права в це­лом значение понятия сейзины заключается в том, что в ней переплелись правовые и фактические элементы. Она означала не просто — и даже не обя­зательно — фактическое пребывание на земле или физический контроль над ней. В этом сейзина отличалась от древнеримского понятия владения. Напри­мер, человек мог сохранять сейзину на землю, находясь в крестовом походе или паломничестве. Однако сейзина означала не просто — и даже не обяза­тельно — право собственности. Так, наследник или пожалованный леном, но еще не вступивший на свою землю, не имел и сейзины на нее. По сути, сей­зина была юридическим правом на сохранение фактической ситуации, а это право проистекало из предшествующего пребывания в этой фактической си­туации. Это было право владения, независимое ни от собственности, ни от договора, понятие, неведомое ни германскому праву, ни старому римскому. Эта идея "права на владение" — не владения, но права на него — по сей день упорно держится во всех западных правовых системах. Она особенно сильна в английском и американском праве.

Понятие сейзины было отчасти продуктом феодального понятия разде­ленной собственности, а отчасти канонистского понятия надлежащей судебной процедуры с ее отрицанием насилия и самосуда. Человека, имевшего сейзину на землю, имущество, не могли силой изгнать даже истинные собственники. И это тоже не только сформировало определенный структурный элемент феодального права, но и внесло важный и прочный вклад в западное правовое сознание.

Наконец, феодальное право характеризовалось концепцией деликта (англ. "tort"), или гражданского проступка, как нарушения какого-либо обяза­тельственного отношения. С самых давних времен по норме обычного феодаль­ного права, если вассал ""нарушил верность" сеньору, лен возвращался (англ.

38-499

"escheat" — "выморочный") к последнему, точно так же, как и в случае смерти вассала и, в более позднее время, при отсутствии наследников. Нор­манны обозначали такое нарушение словом "felony" (фелония — тяжкое пре­ступление). В Англии после норманнского завоевания фелониями стали назы­вать самые тяжкие преступления, потому что они считались нарушением вер­ности, которой все жители королевства обязаны королю как хранителю мира в стране. Земля такого преступника, однако, возвращалась к его сеньору, и только движимое имущество конфисковывалось в пользу короны. Кроме фело-ний, нарушениями отношений считались в целом и другие уголовные и граждан­ские проступки, в Англии называвшиеся "trespasses" (норман. франц. перевод лат. "transg^essiones" — "грехи"): например, нарушенными могли быть отношения между помещиками и держателями, хозяевами и слугами, арендатором и арендодателем имущества.

Рост. Как только феодальное право в XI—XII вв. стало систематизи­рованным, оно начало стремительно развиваться. Возрастала конкретность его норм, единообразие его принципов постепенно поглощало местные различия, наполнение прав и обязанностей постепенно преодолевало субъективные ас­пекты власти сеньора над вассалом и давало вассалу все больше экономиче­ской самостоятельности в управлении леном, взаимность прав и обязанностей становилась все более важной наряду с судебным разрешением споров, повы­шался уровень целостности. Другими словами, все эти характерные черты фе­одального права стали и его тенденциями, характеризующими рост феодаль­ного права во времени.

Таким образом, феодальное право разделяло с новым каноническим правом конца XI—XII в. многие из тех основных качеств законности, кото­рыми была отмечена западная традиция права в эпоху своего формирования. Это была самостоятельная правовая система в специфически западном смыс­ле, которая характеризовалась, с одной стороны, сознательной интеграцией правовых ценностей, правовых институтов и правовых понятий и норм и со­знательным стремлением и способностью развиваться во времени, расти века­ми и поколениями — с другой. Новая феодальная правовая система характе­ризовалась также сильным акцентом на общем и объективном характере прав и обязанностей, самостоятельности субъектов как носителей прав и обязанно­стей, взаимности прав и обязанностей субъектов с неравным социальным и экономическим статусом и широком участии носителей прав и обязанностей в тех разбирательствах, в которых эти права и обязанности провозглашались. В этих отношениях феодальное право тоже напоминало каноническое.

Однако сказав все это, необходимо тут же добавить, что в сравнении с каноническим правом феодальное право было гораздо менее систематиче­ским, гораздо менее целостным на сознательном уровне, гораздо менее про­фессиональным и гораздо менее научным. Это в значительной степени было обычное право и как таковое рассматривалось более критически и скептиче­ски, чем законы пап и королей, не говоря уже об ученом праве Грацианова "Decretum" и глоссах к Дигестам Юстиниана. Более того, феодальное право было светским правом, правом мира, все еще находящегося в длительном и бо­лезненном процессе искупления. Оно не было духовным правом церкви. Прав­да, каноническое право тоже подлежало толкованию в свете разума и совести, но феодальное право было гораздо более открыто для поправок и даже отрицания, едва только обнаруживалось, что оно творит несправедливость.

И наконец, каноническое право в отличие от феодального считалось законченной системой права, которая регулирует любой могущий возникнуть вопрос. Технически, конечно, каноническое право охватывало только те воп­росы, которые попадали в церковную юрисдикцию, но на деле эта юрисдик­ция была ограничена только понятием греха, которое, в свою очередь, отчасти определялось, исходя из интересов церкви. Таким образом, даже права и обя­занности короля по отношению к своим баронам могли подпадать под юрис­дикцию церкви, как и случилось с королем Иоанном Безземельным при Ран-нимиде в 1215 г. С другой стороны, феодальное право понималось гораздо бо­лее узко. Это было право ленов, право отношений "сеньор—вассал". Это было не только светское право в противоположность духовному праву церкви это была всего лишь одна из многих соперничающих систем светского права.

38*

10.

МАНОРИАЛЬНОЕ ПРАВО

Подобно феодальному праву отношений "сеньор—вассал" и зависи­мого землевладения, манориальное право отношений "помещик—крестьянин" и сельскохозяйственного производства тоже составило правовую систему. Ра­зумеется, эти две системы были тесно связаны друг с другом. Обе они также, хотя и менее тесно,' были связаны с системами торгового, городского и ко­ролевского (общего) права, которые развивались одновременно. А все вместе эти системы были связаны с системой канонического права. Все они были составными частями комплексного структурного процесса — западной тра­диции права.

Манориальная экономика стала господствующей формой хозяйства в Европе только к середине XI столетия. В предшествующую эпоху, после пе­рехода германских племен в Западной Европе к оседлости, ни один тип сель­скохозяйственных экономических отношений не был преобладающим. С одной стороны, в рамках племенной и деревенской структуры всегда было много свободных крестьянских семейных дворов, свободных в том смысле, что они не обрабатывали землю какого-то вышестоящего лица (за исключением ра­боты по найму время от времени) и не были обязаны ему личной службой. С другой стороны, в европейском сельском хозяйстве того периода было ши­роко распространено рабство. Многие рабы либо были потомками людей, за­хваченных в плен и обращенных в рабство германскими племенами, либо сами попали в плен в одной из войн, которые в Европе до XI в. велись почти непрерывно. Другие рабы были потомками рабов почившей Римской империи. Кроме того, в Европе в VIII — X вв., судя по всему, наблюдался стремительный рост числа рабов за счет захваченных франками на Востоке славян. Само слово "раб" в германских языках (англ. "slave", нем. "Sklave") отражает эти исторические события. А слово "Frank" стало, напротив, обоз­начать свободного человека. Многие рабы служили в домах своих хозяев, но большинство работало в поле.

С появлением сеньорий, и особенно как только возникла связь между вассалитетом и леном в VII, IX и X вв., все большее значение стал приоб­ретать третий класс крестьянства — ни свободные, ни рабы. Эти крестьяне, которых часто называли сервами, отличались рядом черт: 1) в отличие от рабов сервы не принадлежали хозяину и их нельзя было продать или купить; 2) в отличие от рабов сервы могли заключать законные браки; 3) в отличие от большинства рабов они сами обеспечивали себя едой и одеждой; 4) в от­личие от большинства рабов сервы имели определенные права на дом, землю и имущество; 5) в отличие от свободных крестьян они были прикреплены к земле, то есть не могли покинуть ее без разрешения помещика и отходили вместе с землей при ее передаче; 6) в отличие от большинства свободных крестьян сервы должны были отрабатывать барщину в домене помещика; 7) в отличие от большинства свободных крестьян они должны были уплачивать помещику различные подати натурой и деньгами за свою землю; 8) в отличие от большинства крестьян сервы были строго ограничены в правах пользования и распоряжения землей, и по их смерти земля оставалась за помещиком.

В некоторых отношениях сервы походили на другой класс населения, оставшийся от старой Римской империи, — колонов (colonO, которые не были рабами, но отрабатывали барщину в домене помещика. Существовали и другие категории крестьян с разными степенями зависимости.

В VIII, IX и X вв. крестьяне всех категорий: свободные, рабы, колоны и прочие — волей или неволей (или полудобровольно) втягивались в поме­стья феодалов в качестве сервов. Mansi (мансы, "держания") сервов отделя­лись от mansus indominicatus, или господского поместья (домена). Однако сер­вы отбывали трудовые и другие повинности в поместье господина, а помещик осуществлял экономические, фискальные, полицейские, судебные права над сервами на их наделах. Кроме сервов многие свободные также жили в по­местье как держатели — по существу, подданные — своих помещиков. Со­мнительно, чтобы число сервов в Европе когда-либо превышало половину или две трети всего крестьянского населения. В то же время, однако, среди сво­бодных крестьян существовали разные степени свободы.

С точки зрения внутренних отношений феодальное поместье приняло форму автономного сообщества и в большинстве областей Европы стало на­зываться манором (лат. "manerium'*). Одной из важных черт манора, рас­сматриваемого как автономное сообщество, было привилегированное положе­ние помещика и угнетенное положение сервов. Другой важной чертой была экономическая и политическая взаимозависимость всех членов манора, вклю­чая двор помещика, сервов, а также промежуточные сословия рыцарей, ма-нориальных министериалов и прочих свободных, включая крестьян, которые жили на территории манора. Между этими двумя чертами существовала не­которая напряженность.

В отношении униженного положения сервов Филипп де Бомануар пи­сал в XIII в., что "из третьего сословия людей, то есть из несвободных, не­которые столь подвластны своему господину, что он может забрать все, что у них есть, у живых или мертвых, и заключить их в тюрьму, когда пожелает, не отвечая ни перед кем, кроме Бога". Бомануар противопоставляет это по­ложение некоторых сервов положению других, которые в его эпоху составляли подавляющее большинство. Однако до XI в. описание Бомануара подошло

бы почти ко всем сервам. В тот более ранний период манориальный обычай даже в большей степени, чем феодальный, был лишен объективности и уни­версальности (как мы определили эти понятия в гл. 9) и потому гораздо больше был подвержен произволу и злоупотреблениям, чем в более позднее время. Манориальному обычаю также существенным образом недоставало других качеств более поздних правовых систем Запада: взаимности правовых отношений между высшими и низшими, коллективного правосудия, системной целостности и органичного роста.

Несмотря на это, взаимозависимость между крестьянами и помещиком способствовала до некоторой степени преодолению трудностей, обусловленных правовой незащищенностью крестьян. Помещик, как правило, не был вечно отсутствующим землевладельцем или простым сборщиком налогов, как во многих незападных типах землевладельческих отношений. Напротив, он жил в поместье и надзирал за его управлением. Даже когда помещик управлял своим манором (или манорами) через агента (или агентов), он всецело за­висел от экономической эффективности поместья. Ведь благодаря ему он дол­жен был выполнить свои военные и экономические обязательства перед вы­шестоящим сеньором, будь это сам король или промежуточный сеньор. Рав­ным образом важно было и то, что помещик являлся политическим правителем всего манориального сообщества. Он отвечал за поддержание в нем порядка, защиту его от нападений извне, за назначение министериалов, которые дол­жны были управлять манором и председательствовать на собраниях. И снова следует отметить, что эти аспекты манориальной жизни до XI столетия были гораздо менее упорядочены и более подвержены местным и индивидуальным особенностям, чем впоследствии.

Точно так же, как феодальный обычай превратился в систему фео­дального права в XI—XII вв., и особенно между 1050 и 1150 гг., манори­альный обычай приблизительно в то же время превратился в систему мано­риального права. Как и в случае феодального права, в этот период сущест­венно возросли объективность и универсальность норм манориального права. В правовых отношениях между помещиком и крестьянином развился также элемент взаимности, хотя он был менее выражен, чем в феодальном праве, ведь в отношениях "помещик—крестьянин" не было присяги и понятия до­говора между помещиком и крестьянином о вступлении в пожизненную связь. Тем не менее крестьяне оказывали коллективное давление на помещиков с целью вытребовать более благоприятные условия труда. Полученные уступки имели силу пожалований, данных на взаимной основе и на условиях вер­ности. Кроме того, манориальное право осуществлялось общим собранием чле­нов манора, включая сервов, которые участвовали в судебном разбирательстве споров под председательством господского министериала, стюарда (управля­ющего). Наконец, манориальное право XI—XII вв., как и феодальное (хотя в меньшей степени), приобрело свойства целостной системы понятий и про­цедур, равно как и свойство развивающейся системы со способностью посте­пенного роста на протяжении поколений и веков.

В противоположность феодальному праву, однако, возникновение но­вой системы манориального права в XI—XII вв. было непосредственно связано с экономической борьбой классов. В то время как феодальное право регули­ровало главным образом отношения лиц внутри одного экономического клас-

са, феодальной аристократии, манориальное право в основном регулировало отношения между богатыми и бедными, правителями и управляемыми, "ад­министрацией" и "рабочей силой". Это не означает, что манориальное право было просто навязано крестьянам; напротив, они отнюдь не были лишены мощных рычагов для защиты своих классовых интересов. В XI—XII вв. улуч­шение экономической ситуации дало крестьянам возможность настаивать на значительном облегчении их зависимого положения. Однако развитие новой со­вокупности права зависело от изменений не только в экономической, но и в правовой ситуации. Уже возникли или возникали те новые правовые понятия и институты, те новые взгляды на право, к которым обращались и помещики, и крестьяне в попытках разрешить столкновения их экономических интересов.

Решающее значение в огромном росте благосостояния, который про­изошел в конце XI — начале XII в., имело то, что прекратились наконец военные нападения с севера, востока и юга. А к концу XI столетия Запад достиг уже такой экономической мощи, которой хватило на снаряжение соб­ственной военной экспедиции на Ближний Восток (первый крестовый поход, 1095 — 1099). Другим аспектом роста благосостояния стало движение за ос­воение и колонизацию новых земель. Повсюду в XI и XII столетиях евро­пейцы вырубали леса, засевали пустоши, осушали болота и отвоевывали зем­лю у моря — в Англии, Германии, Фландрии и других странах. Многие пе­реселялись на славянские и мадьярские земли. Эти процессы связаны с ростом населения: после столетий отсутствия всякого роста или даже убывания на­селения, с середины XI до начала XIV в. население Франции подскочило примерно с 7 млн до 20, а население Англии — примерно с 2 до 3,5 млн человек. Кроме того, были сделаны важные открытия в технике, что привело к существенному росту сельскохозяйственного производства. Начиная с XI столетия расцветала торговля, большие и малые города вырастали по всей Западной Европе как грибы.

Все эти факторы значительно укрепили экономическое положение кре­стьян. Казалось бы, рост населения должен был понизить цену их индивиду­ального труда, но этой тенденции противодействовали те самые экономические факторы, которые способствовали росту цены труда: доступность земли, возмож­ность переселиться в растущие города и зачатки денежного хозяйства. Рабочей силы далеко не хватало на все дела. Кроме того, увеличение населения способ­ствовало подъему классового сознания крестьянства, что само по себе было важ­ным фактором в борьбе за улучшение условий труда и жизни.

Церковь, проводившая политику Папской революции, тоже благопри­ятствовала крестьянам. Она давала сервам возможность уравняться в правах со свободными путем вступления в духовное сословие. Готовя первый кре­стовый поход, церковь предложила сервам приобрести права, записавшись на Священную войну⁵. Кроме того, церковь, крупнейший в Европе собственник (она держала не менее четверти всех земель), часто сманивала крестьян из других поместий предложением более благоприятных условий жизни и труда. Бегство в церковные маноры, законное или нет, стимулировало и бегство в другие, более привлекательные маноры или в города, а это заставляло поме­щиков идти на уступки крестьянам.

Кроме того, церковь обычно освобождала рабов в своих доменах и этим наряду с другими средствами способствовала искоренению рабства кре-

стьян почти во всей Европе в XI, XII, XIII вв. (домашние рабы еще сохра­нялись в некоторых местностях). Это дало побочный результат — сервы из­бавились от конкуренции еще более забитого класса. Здесь вновь соединились экономические и идеологические факторы. Раньше деятели христианства при­нимали рабство как реальность жизни, проповедуя при этом, что с рабами следует обращаться гуманно и что освобождение раба — поступок благоче­стивый и похвальный. В результате Папской революции церковь впервые дала системную юридическую формулировку своих взглядов на рабство. Она заняла такую позицию: само по себе рабство не является незаконным, но христианину грешно держать другого христианина в рабстве. Напри­мер, в Англии почти 10% населения, записанного в земельной переписи (так называемой "Книге Страшного суда") сразу после норманнского за­воевания, были рабами. Это были в основном пастухи и пахари. В течение следующих двух-трех поколений они получили наделы как сервы и рабство в Англии практически исчезло⁷.

Европейские сервы в XI—XII вв. впервые оказались в достаточно прочном положении, чтобы рискнуть бежать от своего помещика к другому, предложившему лучшие условия работы. Эпоха широких крестьянских восстаний и широкомасштабного отпуска сервов на волю во Франции, Германии и Англии наступит только в конце XIII—XIV в. А пока, в XII и начале XIII в., в Италии, а время от времени и во Франции, Германии и Англии вспыхивают эпизодиче­ские крестьянские мятежи, и крестьянам даруются хартии вольностей. Помимо этих довольно драматических событий экономическое положение сервов между 1050 и 1250 гг. постепенно улучшилось и, что еще более близко к нашей теме, постепенно установились их основные законные права. Ведь даже восстания и отпуск на волю происходили под знаменем основных законных прав сервов.

Превращение манориального обычая в систему манориального права в XI—XII вв. лучше всего рассматривать с точки зрения тех же шести категорий, которыми мы уже пользовались для описания превращения феодального обычая в феодальное право. Категории эти следующие: 1) объективность, 2) универсаль­ность, 3) взаимность, 4) коллективное правосудие, 5) интеграция и 6) рост.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: